Забудь меня, если сможешь

Он подходит практически вплотную, прижимая меня к стене своим тучным волосатым животом. А я отчаянно желаю сократиться до размеров изюма, чтобы больше не испытывать рвотного рефлекса при одном только взгляде в его сторону.

Его потные тучные руки скользят по внешней стороне моего бедра, пока я вжимаюсь в стену, пытаясь слиться с этими безвкусными бордовыми обоями. Вторая его рука сжимает мою талию, а затем пробирается под рваную тунику, опускаясь к ягодице. В ушах раздается его довольный стон, плавно переходящий в животный рык. Крепко зажмуривая глаза, я изо всех сил бью его ногой в пах, отталкивая его тучное тело от себя как можно дальше.

— Дрянь такая! А, ну, стой! — яростно кричит он мне вслед, сгибаясь пополам от боли. — Стой, кому сказал!

Я уже бегу в сторону темного коридора, освещенного одной лишь тусклой лампочкой. Кровь стучит в ушах. Я не различаю звуки вокруг, лишь тяжело дышу, ощущая, как грудная клетка ритмично вздымается и опускается.

— Держите ее! Она ударила меня! — вопит мой потерпевший. — Я прошу… нет, требую! Немедленно предоставьте мне другую… более покорную шлю…

Откуда-то из-за угла вырастает здоровенный мужчина в черном одеянии. Я лбом ударяюсь об его сильную грудную клетку, тут же теряя равновесие. Он мгновенно ловит меня за руку, не давая ни единого шанса на падение, и в этот же момент прописывает оглушительную пощечину.

Мир вокруг начинает кружиться, перед глазами появляются мелкие вспышки света. Я продолжаю смотреть на его пухлые губы. Они шевелятся и что-то говорят, но я улавливаю лишь отголоски его слов.

— … так дело не пойдет. Ты…слышишь меня? Ты должна отработать… а иначе не получишь…

Его лицо, искривленное от ярости — последнее, что я вижу.

***

Следующие несколько часов мое тело вновь ломает, мышцы сужаются в один единый комок, а тяжелые веки наотрез отказываются открываться. Мое тело горит, затем вновь перерастает в дикий озноб, и я уже готова молить о том, чтобы мне поставили очередной укол.

Лишь бы это прекратилось. Чтобы больше не чувствовать эту боль. Чтобы больше не осознавать приближение собственной смерти.

Пару раз мне кажется, что я умираю. Я всем нутром ощущаю приближение смерти. Она приходит ко мне через окно и поначалу нерешительно сидит на подоконнике, наблюдая за моими страданиями со стороны. Затем делает первый шаг в сторону кровати и садится на самый край матраса, ласково поглаживая ступни. А потом… в тот момент, когда я ощущаю ее максимальное присутствие, когда думаю, что все… В этот самый момент мою вену прокалывают тем долгожданным препаратом, после введения которого организм расслаблялся.

Нет, я не ощущаю волшебную эйфорию, как обычно бывает при употреблении наркотиков. Все, что я ощущаю в этот момент — свободу. Свободу, которая приносит конец моим мучениям. Конец спазму мышц. Конец разрушающей боли и больному сознанию.

Я не знаю, почему мой организм отключается при введении наркотиков. Почему мой мозг не получает обещанную эйфорию после введения препаратов. И почему я еще не умерла при таком большом количестве синтетических веществ в моей крови. Но итог один — через несколько часов после укола я испытываю нереальную ломку, граничащую со смертью. Я буквально жонглирую собственной жизнью, вышагивая по канату над бесконечной пропастью. А после… она прекращается, и я впадаю в глубокий сон. И так изо дня в день. И так каждые несколько часов.

Возможно… эта странная реакция на наркотики как-то связана с прохождением санации. Ведь именно она полностью изменила мое тело. И, судя по Мелани, долгое время лежащей без сознания с браслетом корпорации зла — мои предположения могут оказаться верными.

Я ничего не знаю, не знаю, не знаю.

Я могу лишь догадываться о происходящем.

Но знаю лишь одно — мне нужно выбраться отсюда как можно скорее, пока у меня не случилась передозировка… или еще хуже. Пока на меня не набросился очередной извращенец, жаждущий секса от зомби, рождественского эльфа или от… диснеевской принцессы.

***

— Я не буду спрашивать разрешения, чтобы защищать тебя, — он произносит это таким стальным, таким хладнокровным голосом, что тело превращается в одну сплошную мурашку. — Но только запомни одну простую вещь…

Рон смотрит мне в упор. В его напряженном взгляде читается беспокойство, решительность, привязанность… и чертовски много чего еще.

— Здесь ты либо палач, либо жертва, — отчеканивает он. — Третьего не дано, Ева. У медали лишь две стороны, а какую выбрать — решать только тебе.

Он всегда чем-то отличался от других. И мне не нужно было прикладывать особых усилий, чтобы заметить это. То, как он преподносит себя, как его ледяной прозрачно-серый взгляд блуждает по моему лицу, телу… будто он уже разгадал все мои защитные механизмы и пытается их обезвредить. И он действительно хочет это сделать.

Неужели я действительно в этом призналась самой себе?

Я люблю его?

Я люблю его.

Прихожу в себя с умеренной головной болью.

Сейчас она по крайней мере, не заглушает мысли и не давит на сознание, как это было несколько дней назад. Поворачиваю голову в сторону, где должно лежать уже привычное тело Мелани.

Но сегодня ее нет.

Я лежу на мягком матрасе в полном одиночестве, накинутая шелковистым красным одеялом. И еще не решила радоваться мне этому или наоборот насторожиться. Мое больное воображение тут же начинает представлять, что происходило в этой кровати до моего появления. Я крепко зажмуриваю веки и мгновенно откидываю одеяло, голыми ступнями встречаясь с прохладным потертым паркетом. Пару секунд он неприятно поскрипывает под тяжестью моего веса, и медленными шагами я ковыляю до зеркала туалетного столика.

Меня вновь переодели. А это может означать лишь одно — меня ожидает новый «клиент».

От последнего слова меня передергивает, и я нервно провожу рукой по лицу, намереваясь смыть все нехорошие мысли, вызывающие непроизвольный рвотный рефлекс.

Сегодня на мне сидит белоснежный халатик медсестры с глубоким вырезом, подразумевающим пышный бюст. Но в моем случае он попросту отсутствует. На левой груди красуется алый крест с мелкими потертостями. А длина халата короткая до неприличия настолько, что даже Ханна не осмелилась бы надеть на себя что-то подобное. На грязные волосы, свисающие паклями вниз, накинули какой-то игрушечный колпак с красным крестом, который при любом резком движении угрожает свалиться вниз.

Я обреченно выдыхаю и усаживаюсь за туалетный столик, принимаясь изливать душу в родной и до боли знакомый потертый блокнот. Знакомые очертания букв и тонких закорючек здорово отвлекают от происходящего. Я полностью погружаюсь в исписанные страницы и собственные воспоминания.

Надеюсь, их у меня больше не отберут.

Я не позволю.




Привет, мое заплутавшее сознание.

Я скучала по тебе. И я так рада, что я, наконец, пришла в себя, хоть и в таких непростых условиях. На самом деле, я думаю… нет, я подозреваю, что в этом мне как-то помог тот синтетический наркотик, который колют в мои вены столь продолжительное время.

Он не действует на меня, как на обычного человека. Я не испытываю чистейший кайф или райское наслаждение… но я не могу без него. Даже прямо сейчас мои пальцы дрожат, с каждой строчкой буквы опускаются все ниже, слова сползают, а слезы крадутся за мной по пятам.

Знаешь… я все помню.

Помню, что вытворяла та Ева, которая потеряла память и себя. Как безжалостно расправлялась с мертвецами чуть ли не голыми руками, хладнокровно застрелила умирающего Питера, как испытывала нежные чувства к Рону… моему Рону… и как подружилась с некоторыми жильцами поселка Тонли. В том числе и с нашей моей мамой.

Все эти моменты пронеслись мимо меня как во сне.

Я не управляла процессом, но была его главным наблюдателем.

Господи… я так рада. Рада, что снова могу управлять своими эмоциями. Я рада, что этот чертов браслет больше не контролирует каждый мускул лица, каждую предельно натянутую мышцу, словно струну гитары.

Я свободна. Свободна в рамках своего сознания. И мне остается найти лишь выход из этой пошлой и вычурной клетки заточения и убежать от уродов, живущих своими извращенными фантазиями…



— Что ты пишешь?

Мужской голос.

Я резко поднимаю голову, натыкаясь на цепкий ледяной взгляд в отражении зеркала туалетного столика. Он с ленивым любопытством вопросительно изгибает бровь, разглядывая мое растерянное лицо в отражении зеркала.

Ручка выскальзывает из пальцев, ударяется об угол туалетного столика и звонко приземляется об паркет. Я подрываюсь с места, делаю несколько шагов назад и плотно прижимаюсь спиной к окну. Мои пальцы нащупывают прохладный материал подоконника, а ногти в это время принимаются его нервно царапать.

В этот раз мужчина значительно отличается от моего первого посетителя. В разы. В десятки тысяч раз.

Он из другого мира.

Мужчина средних лет с гладковыбритым лицом и равнодушным взглядом хватает стул, на котором я только что сидела. Он пододвигает его в свою сторону и элегантно усаживается, вальяжно закидывая нога на ногу. С непроницаемым выражением лица он копошится во внутреннем кармане своего темно-серого пальто и через секунду достает оттуда толстую сигару, облаченную в коричневую обертку. Пару мгновений орудует позолоченной зажигалкой прямоугольной формы и небрежно преподносит зажженную сигару к губам.

— Надеюсь, ты не против, — как бы невзначай ради приличия произносит он. Хотя совсем не похож на человека, которому требуется чье-то разрешение. Он делает небольшую затяжку, выдыхая легкий дым, который мгновенно растворяется в воздухе, и едва заметно кивает в сторону блокнота. — Ну, так что? Не поделишься?

Пальто. Мой посетитель пришел в пальто. И не только в пальто, но и в белоснежной рубашке с темными пуговицами. Кто сейчас носит рубашки? Лишь тот, кому не нужно изо дня в день бороться за свою жизнь.

И ногти. Я сразу же обратила внимание на его чистые и ухоженные ногти без единой крупицы грязи. Пальцы идеально чистые, без сухих натертых мозолей. Чистые черные волосы, без единого намека на седину, аккуратно уложены вверх и закреплены толстым слоем лака, который отражается благодаря скудному освещению ночника. А его черные туфли из темной кожи заслуживают отдельного внимания. Они натерты до такого совершенства, до такого блеска, что, если присмотреться, в них можно увидеть мое испуганное выражение лица.

Он не похож на человека, который отчаянно борется за жизнь. Напротив, он слишком… слишком далек от этого.

— Вы не похожи на человека, который ходит по таким местам, — мысли слетают с моих губ.

Он глухо улыбается, на мгновение опуская взгляд.

— Думаешь? — его ленивая ухмылка с добавкой динамита. — И на кого же я похож?

Его глаза… его глаза такого притягательного оттенка, такого знакомого серого цвета…цвета кофе с молоком…

— На человека, который имеет большое влияние, — вполне логично рассуждаю я, крепче захватывая край подоконника.

— Считаешь, человеку с большим влиянием не нужно утолять свой сексуальный голод? — его низкий голос спокойный, вкрадчивый, бархатистый. Похож на классическую умиротворенную мелодию в исполнении фортепьяно.

И он играет лишь на белых клавишах.

— Считаю, что для человека, который пришел утолить сексуальный голод, вы излишне болтливы, — отвечаю я спустя целую вечность разглядывания его лица с идеальными пропорциями и мимическими возрастными морщинами, окружающими губы и область межбровья.

В воздухе витает дорогой мужской парфюм, время от времени перебиваемый запахом табака.

— Люблю, знаешь ли, поболтать, — его губ касается едва уловимая усмешка. — Так сказать, узнать своего будущего партнера поближе не только в физическом плане. Меня это возбуждает намного больше банальных прелюдий.

Как можно обладать таким спокойным умиротворенным голосом и гипнотическим взглядом?

В горле застревает ком. Я хочу кричать от безысходности, но мой голос охрип, а губы склеены в плотную линию. Я хочу махать кулаками, биться в истерике и пинаться ногами, но мои запястья связаны между собой, а на щиколотках закреплены неподъемные кандалы.

— А что… если я не хочу узнавать вас? — мой голос дрожит на последнем слоге, но я стараюсь умело скрыть это.

— Правда? — удивляется он, но ни его вкрадчивый голос, ни лицо, лишенное каких-либо эмоций, не выдают удивления. — Мне казалось, я всегда был предельно осторожен в плане личных границ. Не переживай, я не затрону твою зону комфорта.

Я смотрю в его ледяные глаза с малым проблеском ухмылки.

Он совсем не похож на человека, который пришел сюда за физическим удовлетворением. От слова совсем. Поэтому я набираю в легкие больше кислорода и решаюсь произнести то, что только что промелькнуло в моих мыслях.