За закрытыми дверями

* * *


Следующие недели они провели вместе. Он отчаянно пытался улучить момент, чтобы встретиться с Соней, объясниться, рассказать ей о своей любви, о том, что он не сволочь какая-нибудь, а обычный женатый мужчина. Но Соня и сама видела его в центральном парке, куда он приходил под руку с женой, видела его, заглядывая в окно единственного полуприличного ресторана, где он сидел в окружении других актеров, видела его, стоя на перроне, когда он, садясь в поезд, мельком взглянул на нее, и этого мгновения было достаточно для того, чтобы понять, что она для него – не более чем недоразумение, случившееся пыльным душным летом в провинциальном городе.





* * *


Он даже рад был, что эта история закончилась именно так – без лишних слов и обещаний. Усевшись в уютное теплое купе, взяв в руки газету, принюхавшись к запаху картошки в мундире с чесноком и укропом, которую заботливая Наталья умудрилась организовать даже в чужом городе, он начисто забыл и о трогательной в своей первой любви Соне, и о ее до смешного строгой матери, и об их походах в лес, и о страстных запретных поцелуях под ночным небом, и о слезах в ее красивых черных глазах. Забыл обо всем, потому что дома его ждала работа, Леночка и маленькая Лилечка, а рядом суетливо шуровала Наталья, которая всегда находила, чем занять себя, будь то в поездке или дома.

И это была его настоящая жизнь.





Соня




С годами Соня стала красивой женщиной с черными вьющимися волосами, чуть тронутыми сединой, которую она отказывалась закрашивать по принципиальным соображениям, и даже это выглядело весьма сексуально. Соне нипочем нельзя было дать ее лет: рост, осанка, яркость, уверенность в себе придавали ей необычайную привлекательность. Ее жизнь состояла из бесконечных поездок, встреч, деловых обедов, публичных лекций и консультаций. Рабочий график был расписан на несколько месяцев вперед. Она кайфовала от такого темпа и не представляла, как можно жить по-другому. Точнее, иногда она пыталась себе это представить, но одна лишь мысль внушала ей ужас. Нет, она бы ни за что не хотела стать домашней клушей и охранять свой привычный, теплый, насиженный курятник! Ей хотелось впечатлений и эмоций, и ей всегда всего было мало.

Она освоила модную профессию психолога и стала вести частную практику. Правда, вскоре заскучала, хотя работу свою любила. Но ей было этого мало, ее деятельная натура требовала большего. Соня начала вести блог в популярной соцсети. Раньше других она обнаружила, что в виртуальном пространстве скрыты большие, практически бесконечные ресурсы, которые надо лишь научиться добывать, как извлекают из недр полезные ископаемые. Ее Ютюб-канал пользовался бешеной популярностью, у нее было множество подписчиков, ее видео и посты собирали тысячи лайков, что не могло не тешить самолюбия. Для некоторых особенно страстных подписчиц она была «иконой стиля» и «примером для подражания». Про себя Соня, конечно, посмеивалась, но не могла не отметить, что ей была приятна и эта мелкая лесть, и эта пошлая ложь.

Перебрав несколько психологических техник и подходов, она решила, что ей будет интереснее всего заниматься финансовой психологией – то есть впаривать публике истории про то, как можно быстро обогатиться, не утруждая себя работой. Вскоре она стала выступать перед публикой, которой ее лекции нравились, и Соня даже сама начала верить в ту чушь, которую несла.

Она была успешной женщиной, востребованным профессионалом и зарабатывала прекрасно. В ее жизни было много мужчин, событий и денег. Были дорогие рестораны, романтические свидания, новые проекты, длительные перелеты и абсолютная свобода.





* * *


Вскоре после несчастной первой Сониной любви умерла Эсфирь Борисовна. Однажды, когда Сони не было дома, она почувствовала тяжелую тянущую боль, и на этот раз она была сильнее, чем обычно. Сковало грудь, сжало челюсть, схватило руки, она почувствовала, как жилка на шее вздулась, как застучало в ушах. Она не могла ни вскрикнуть, ни пошевелиться. Эсфирь Борисовне стало страшно так, как никогда в жизни. Из последних сил она шагнула к выходу, пытаясь позвать на помощь, но не дошла, упала, разбив голову, и скончалась. Бедная Соня, вернувшись домой, с трудом открыла дверь, которую подпирало изнутри мертвое тело матери.

Случилось то, чего Эсфирь Борисовна так сильно боялась: Сонечка осталась одна. И как ни пыталась мать еще при жизни сгладить ее будущее одиночество, она оказалась к нему не готова и к жизни категорически не приспособлена.

Внезапно обнаружились родственники. То есть они не появились из ниоткуда, Соня провела целое расследование. Она знала, что у отца (сведения о котором пришлось выуживать у мамы путем угроз и шантажа) была семья, где росла дочь по имени Мария. Долго не размышляя, она решила наладить семейные отношения.

Дверь ей открыла низенькая, коренастая женщина с очками на длинном носу. Внешне она была полной противоположностью своей младшей сестры, но, несмотря на это, Соне почудилось в ней что-то родное, знакомое. Хотя не исключено, что она просто пыталась себя убедить в этом.

Мария приняла ее любезно, даже радушно – к ее приходу испекла пирог с вишней и накрыла нехитрый стол с бутылкой вина и шоколадными конфетами. Вновь обретенная сестра оказалась дамой одинокой и бездетной и появлению Сони была рада. Выпитая на двоих бутылка вина несколько сблизила их, хотя очевидно, что общение это было вынужденным и вымученным, что тем для разговора не находилось, долгие паузы заполнялись жеванием пирога с последующим его восхвалением, а неловкости сглаживались ничего не значащими фразами.

Зато Соне удалось выудить несколько фактов по поводу папаши. Он умер вскоре после ее рождения, так и не удосужившись проявить внимание к побочной дочери, хотя факта ее наличия не скрывал, и Мария тоже знала о ее существовании. Правда, и она не посчитала нужным поинтересоваться ее судьбой, о чем сегодня, конечно, сожалеет.

– Хорошо, что хоть одна родная душа у меня есть, – сказала она задумчиво. – Кроме тебя, никого и не осталось.

Сестры даже всплакнули, и Соня осталась ночевать.

Наутро выяснилось, что говорить им решительно не о чем, у них нет ни одного совместного воспоминания, да и интересы их не совпадают совершенно. Нет, помочь Соне сестра не может, скудная бухгалтерская зарплата не позволяет особо разгуляться. Может пустить пожить, но ненадолго, потому что привыкла к своему ритму, и посторонние, хоть и почти родные, люди в доме ее нервируют. Хотя у Сони, кажется, остался дом от матери? Ну, и прекрасно! Сестра будет рада видеть Соню изредка, но не очень часто, потому что у нее целый букет болезней, и излишнее напряжение только навредит.

На прощание Мария вручила младшей сестре золотые серьги с бриллиантами. «Наследство от отца», – сообщила она, немного смутившись. Ясно было, что никакого наследства он не оставлял и даже не планировал, и это была неловкая попытка компенсации за годы забвения. Соня сухо поблагодарила, взяла серьги, которые, кстати, ей совершенно не шли, чмокнула сестру в щеку и ушла. Было очевидно, что воссоединения семьи не случилось. Так она снова осталась одна.

Совсем скоро Соня поняла, что после смерти матери ее больше ничего не держит в родном городке. Но и уезжать было особенно некуда и незачем, как говаривала мама, «чужих нигде никто не ждет». После долгих размышлений Соня подала документы на выезд в Израиль и, к некоторому своему удивлению, через несколько месяцев оказалась с одним чемоданом в незнакомой жаркой стране, чужой – и в то же время неуловимо своей.

Вырученных от продажи имущества денег хватило в аккурат, чтобы купить маленькую убитую квартирку в дешевом районе, да еще и взять ссуду. С работой было труднее. Она была одной из тысячи – голодной, незаметной, легко заменимой и легко забывающейся; простой и скучной, но в то же время амбициозной; с крашеными волосами, обгрызенными ногтями и в потертых джинсах; с горящими глазами, наивностью во взгляде и головой, забитой дурацкими мечтами… Как все, как все, как все! Не имея защиты, она быстро научилась отбиваться и огрызаться, и когда первый же работодатель решил выразить ей свое расположение в пыльной подсобке, запустив руку под лифчик, она решительно дала отпор. Когда следующий попытался недоплатить, она и на него нашла управу. Соня научилась быть сильной, наглой и энергичной, иначе у нее просто не было шансов выжить.

Но молодость и здоровье редко остаются в одиночестве, и вскоре в ее жизни появился Зяма. Нельзя сказать, что Соня влюбилась в него без памяти, но Зяма был веселым, а Соня – смешливой; Зяма был беззаботным и неприхотливым, а Соня не любила и не умела заниматься хозяйством и думать о насущных проблемах; Зяма был умелым любовником (ему исполнилось целых двадцать пять против Сониных двадцати двух лет), а Соня, несмотря на возраст, сущим ребенком. Их совместная жизнь начиналась как нельзя лучше. Днем они почти не виделись, рано расходились – Соня бежала по своим многочисленным делам (сначала на уроки иврита, потом за кассу в супермаркет на четыре часа, потом – забрать соседского ребенка из детского сада, накормить обедом и дождаться прихода бабушки, потом в парикмахерскую, где она мыла головы клиентам, а по вечерам убирала за ними волосы и оттирала от пола засохшую краску). Зяма тоже уходил рано, но где он пропадал, Соня не спрашивала – как-то неудобно было. Он возвращался поздно, требовал ужина и ласки. Соня, почти убитая после тяжелого дня, ждала его с нетерпением, пыталась готовить сложные блюда, вертелась перед зеркалом и наслаждалась положением хозяйки. По выходным приходили Зямины друзья, вместе они устраивали вечеринки с шампанским и дрянной водкой, дешевыми консервами и поджаренным белым хлебом. Все было по-настоящему: она резала салаты, подавала кофе, рассказывала анекдоты и фальшиво пела. Потом они с Зямой страстно целовались у всех на глазах и были счастливы. Потому что эта незамысловатая жизнь в ее представлении и была настоящим счастьем.

Все закончилось неожиданно. Однажды Зяма пришел домой озабоченный, даже обиженный. Соня долго крутилась вокруг него, таскала то чайку, то сигареты, то целовала нежно в шею. Ничего не помогало. Наконец он процедил сквозь зубы:

– Мне надо будет уехать. Ни о чем не спрашивай, я сам ничего не знаю.

– Когда? – Внутри у Сони все оборвалось.

– Завтра. Собери мне вещи.


– Ага, – кивнула Соня.

Она достала маленький чемоданчик, положила туда Зямины трусы, джинсы и рубашки и прижалась к стене в ожидании.

– Ну, я пошел, – сказал Зяма.

– Ага, – кивнула Соня.

Еще через пару дней появилась взлохмаченная женщина с криками:

– Где этот бандит? Где мои деньги? А ты кто такая, шалава?

Только потом Соня узнала, что Зяма занимал деньги у всех подряд, не имея ни малейшего намерения их отдавать. Самое удивительное, что никто не мог ему отказать.

Зяма исчез, оставив Соню с кучей долгов, разбитым сердцем и обозленной душой. И еще – абортом, по счастью, на раннем сроке.

Она стояла под душем, рыдала и смывала струей подленьких жирных тараканов, которые заползали на ее ноги, щупали гадкими лапками, норовили облепить полностью. Она топила их безжалостно, спуская в канализацию, и ненавидела свою неудачу, свою глупость и наивность. Она кляла свою ошибку и клялась больше не подпускать к себе мужчин ближе чем на километр.

С тех пор Соня училась жить самостоятельно. Свое одиночество она воспринимала как свободу и независимость, и постепенно ей это начало нравиться. Она принадлежала только себе, отчитывалась только перед собой, и в этом была роскошь, которую не могли себе позволить замужние женщины.

Она решила работать самой и на себя. По прошествии многих лет она была вполне довольна результатом своего труда и радовалась налаженной, как хороший механизм, жизни.

Из тесной каморки она переехала в более просторную и красивую квартиру в симпатичном тихом районе. Со временем она ее выкупила, обставила по своему вкусу, наполнила своим запахом. Теперь у нее была огромная дизайнерская кухня с ультрасовременными сенсорными приборами. Выдержанная в стильных серо-красных тонах, она создавала трендовую и актуальную обстановку. Еще у нее был прекрасный современный салон с электрическим камином, который обогревал ее зимой, а летом создавал иллюзию, что она находится не в жаркой ближневосточной стране, а где-нибудь в горном европейском шале. Тут же стояло и фортепьяно, на котором Соня, измученная материнскими экзерсисами, никогда не играла, но оно добавляло некий шарм этой эклектичной обстановке и намекало на утонченный вкус хозяйки. По углам она расставила гипсовые бюсты древних философов – Сенеки, Платона, Аристотеля, которые, по ее замыслу, должны были свидетельствовать о разносторонней образованности владелицы квартиры. Философы, разместившиеся в новом салоне, удовлетворенно хмыкнули и принялись наблюдать за разворачивающимися на их глазах событиями из личной жизни хозяйки.

При входе Соня повесила картину модного художника, которая изображала обнаженную чернокожую женщину, расположившуюся на кровати в призывной позе, раскрыв красную промежность. Это шокирующее произведение информировало о широте взглядов его владелицы и полном отсутствии ханжества. Со временем Соня планировала превратить эту гостиную в музыкальный или художественный салон, наподобие тех, которые были популярны среди аристократии в девятнадцатом веке. В этом салоне собиралась бы изысканная публика, проходили лекции, встречи со знаменитостями, подавались бы легкие закуски и шампанское.

Женщин Соня не любила, они казались ей скучными. Зато мужчин в ее жизни было много. Они слетались на ее яркую внешность, на ее презрительное отношение к семье и браку, на ее свободомыслие, независимость и любовь к жизни. Она умела окружать себя красивыми вещами и с удовольствием, без жеманства пробовала новые блюда в ресторанах. С той же страстью, с какой тратила деньги, она меняла любовников, ничуть не заботясь ни о мещанской морали, ни о задетых чувствах, ни о потерянном времени. Все, что она делала, было пронизано жаждой жизни и ощущений, ненасытным желанием получать все больше и больше наслаждений, испробовать все, чтобы не осталось белых пятен, запретных тем и недоступных удовольствий. Она много путешествовала, с азартом и жадностью впитывая в себя новые впечатления.

И все же часто, закрывшись одна в своей ультрамодной квартире, запасшись тонкими женскими сигаретами и бутылкой розового вина, она плакала о своей несложившейся женской судьбе. О неприготовленных обедах, незаштопанных носках, невыездах за город на выходные, неотмеченных семейных праздниках, недосмотренных по вечерам фильмах… А потом – снова садилась за компьютер и начинала писать очередной пост про открытие финансовых потоков, про отправку правильных запросов во Вселенную, денежные установки, сценарное программирование, проработку токсичного окружения, экологичное управление финансами и прочую хрень, которая пользовалась неизменным успехом. И пока другие выкладывали в Сеть свои праздничные столы с пошлыми холодцами, она зарабатывала лайки и деньги.

Дети не вызывали в ней восторга и умиления, а желание родить если и возникало, то очень быстро угасало перед нависающей угрозой лишиться всего, к чему она так привыкла и что так ценила: прекрасной фигуры, ничуть не испорченной первыми признаками угасания, свободного времени, которое можно было тратить по своему усмотрению, хорошей работы, дающей финансовую независимость и чувство уверенности в завтрашнем дне. Променять все это на грязные подгузники и мокрые носы? Нет уж, спасибо. В итоге можно сказать, что к сорока трем годам Соня была вполне состоявшейся женщиной без материальных проблем, интеллектуально развитой и несколько даже пресытившейся жизнью, которая, впрочем, находила все более сложные, дорогие и изощренные способы удивиться и порадоваться.

И в тот самый момент, когда она привыкла к своему одиночеству, когда решила, что семейная жизнь – это не для нее и на свете есть масса других интереснейших вещей, когда успокоилась и боль ее затянулась серой пленкой, возвратилась к ней эта любовь.





* * *


Соня кино не любила, особенно старое. Иногда попадался модный сериал, который она смотрела исключительно для того, чтобы поддержать разговор и быть в курсе современных трендов в киноиндустрии. Но она любила быть среди людей, любила общество, любила восхищенные, жадные взгляды, направленные на нее. Кроме того, она недавно купила себе сногсшибательное платье, а к нему брошь с аметистами и рубинами. Очень хотелось выгулять свои обновки, и поэтому она согласилась, поддавшись на уговоры своей давней подруги Любаши.

У входа в Синематеку собралась небольшая группа из представителей местной светской тусовки, пара-тройка известных лиц из телевизора и с десяток халявщиков, которые ходили везде, где давали бесплатные билеты, предлагали бутерброд с кофе и разрешали фотографироваться со знаменитостями. Среди этой кучки молодящихся дам Соня заметила Любашу. Ее нельзя было не заметить, Любаша – женщина яркая: высокая, статная, с заметной проседью в густых кудрявых волосах, с крупными украшениями на шее, со звенящими браслетами на запястьях и в каком-то невероятном очередном балахоне, который Соня еще не видела. Она была похожа на огромную толстую курицу, и сходство это дополнял нелепый бант ярко-розового цвета на голове. При этом, по собственному утверждению, Любаша была вхожа в артистические круги и даже близко знакома с некоторыми известными персонажами.

– Прекрасно выглядишь, – сказала Соня, целуя Любашу в щечку.

– И ты, – ответила та, окидывая ее пытливым, оценивающим взглядом.

Любаша всегда находилась в поиске новых приключений. Событий у нее в жизни было столько, что хватило бы на театральную постановку. Но она, как женщина скромная, довольствовалась лишь устройством личной жизни всех окружающих, впрочем, без большого успеха. С Соней они были знакомы давно – еще с тех времен, когда вместе ходили на курсы иврита, и до сих пор периодически поддерживали связь.

– Проходи в зал, – пригласила Любаша. – Я сейчас.

Соня зашла внутрь и села на первое попавшееся место. Ажиотажа не наблюдалось, зал был заполнен едва ли на треть, и она снова подумала, что не стоило сюда приходить. Стало даже немного стыдно за то, что советский кинематограф не вызывает интереса у местных зрителей. Тем временем к ней подсела Любаша и принялась тараторить:

– Ты слышала, Женька приезжает!

– Кто? – Соня не сразу поняла, о чем речь.

– Ну, Женька, Кисин.

– Кто? – Соня явно тупила. – Великий музыкант, пианист, мировая знаменитость?

– Ну, для кого знаменитость, а для кого – близкий друг, – загадочно улыбнулась Любаша.

Ну вот, началось. Если бы напротив сидел любой другой человек, Соня бы не поверила ни одному слову, но Любаша врала так самозабвенно и увлеченно, при этом так наивно верила в собственные фантазии, что Соня невольно начинала верить вместе с ней.

– Ты знаешь, в прошлый раз он приезжал, и я была на концерте, сидела в первом ряду… У меня же связи, ты знаешь. Мне знакомые сделали хорошее место. Я тебе рассказывала про своих знакомых?

Соня попыталась напрячь память. Во время их редких встреч Любаша каждый раз говорила о каких-то полумифических, полулегендарных влиятельных знакомых. Конечно, за полгода Соня о них начисто забывала, поэтому Любаша могла совершенно безнаказанно плести свою ахинею, которая в ее исполнении звучала забавно и даже захватывающе.

– Так вот, он меня увидел в первом ряду и прямо потерял дар речи. Потом говорит: можно с вами познакомиться?

– Как же он говорит, если потерял дар речи?