Взлетая высоко

– Я рада, что ты позвонила. – Голос Шарлотты звучит по-доброму. Я ненадолго отнимаю телефон от уха и проверяю, который час – 3:27. Так, в Вирджинии на час позже. О нет…

– Я не хотела тебя будить, – поспешно говорю я. – Прости…

– Нет, все в порядке, – я ее не вижу, но думаю, что она улыбается. – Просто дай мне найти очки и… а! Вот они.

В трубке слышится шуршание, будто Шарлотта перевернулась в постели или встала, потом тишина. Восхитительная тишина, которая дает мне понять, что в Фервуде нет грозы.

Еще одна причина быть там, а не здесь.

– Ты не можешь спать из-за грозы? – мягко спрашивает Шарлотта.

– И это тоже, – признаюсь я, инстинктивно втягивая голову при следующем раскате грома. – Грозы ужасны. Они даже хуже боязни высоты. Хуже, чем прервать чтение на самом интересном месте. Хуже, чем вырубившийся интернет посреди просмотра любимого сериала. Даже хуже тараканов! А я ненавижу тараканов!

– Поняла. – Шарлотта делает глубокий вдох. – Джаспер… он тоже терпеть не мог грозу. С другой стороны, я нахожу пугающими глубокие воды. И мосты. Думаю, что для меня это то же самое, что и гроза для тебя.

Может, это и глупо, но почему-то приятно думать о Джаспере и узнавать, что Шарлотта тоже чего-то боится. Чего-то, что совершенно нормально для других людей. Потому что я почти уверена, что большинство людей не прячутся под одеялом в непогоду.

– Страх помог мне понять, что на самом деле может произойти – и что я могу с этим сделать, – продолжает она. – Итак: что самое худшее может произойти? Чего ты боишься?

Я кусаю нижнюю губу.

– Не знаю… – Но потом еще одна молния озаряет комнату, и весь дом сотрясается от раскатов грома. – Ладно, это вранье! – задыхаюсь я, когда жуткие сценарии заполняют мою голову. – Молния может ударить в дом, и вспыхнет пожар, я сгорю. Либо она попадет в линию электропередачи, и внезапно мой ноутбук, телевизор или… или мобильный, который стоит на зарядке, взорвется. – Я торопливо вытаскиваю кабель из смартфона и розетки, а затем бросаю его на пол. – Может быть, ветер сорвет крышу, и вдруг в моей комнате разразится гроза, и меня поразит молния. Или она ударит в дерево за моим окном, которое потом упадет и убьет меня во сне. Ты знаешь, что молнии вызывают ударную волну? И что от нее примерно такой же взрывной эффект, как от тридцати килограммов тротила? От молнии можно умереть, Шарлотта! Даже если она не попадет прямо в тебя, ударная волна повредит твои внутренние органы. В легких могут образоваться трещины, и тогда я просто задохнусь или истеку кровью!

– Ладно, остановись! – перебивает меня Шарлотта. – Во-первых, это был, вероятно, неправильный вопрос, а во-вторых, я не хотела так глубоко погружаться в тему грозы. Теперь я сама боюсь.

– Обращайся.

Шарлотта тихо смеется, хотя звучит не особенно весело.

– Извини, – бормочет она чуть позже и глубоко вздыхает. – Это просто… Все, что ты перечислила, действительно ужасно, но сводится к одному и тому же. Всегда к одному и тому же результату. Ты же понимаешь?

Я хмурюсь и на мгновение забываю про шторм, бушующий за окном.

– Что ты имеешь в виду?

– Хейли… чего ты на самом деле боишься? Грозы? Ярких вспышек и оглушительного грома? Или… умереть?

Я словно каменею. Я не думала, что это вообще возможно, так как я уже лежу под одеялом, как застывшая статуя. Конечно, дрожащая статуя, но все же. Но, когда я слышу вопрос Шарлотты, все во мне леденеет.

Неужели я правда боюсь грозы? Или того, что может случиться из-за нее? Черт, да, Шарлотта права.

Я боюсь, что умру – и все из-за проклятой грозы.

Я тяжело сглатываю, борясь с внезапным жжением в глазах. Я не хочу умирать. Не так. Не сейчас. Я думала, что сделала этим летом все, что когда-либо хотела, но это неправда. Есть еще так много вещей, которые я хочу увидеть, почувствовать, прожить. Приезд Чейза на прошлой неделе и наша ночь показали мне, что я могла бы… что я еще могу начать все сначала.

– Хейли? – обеспокоенно спрашивает Шарлотта. – Ты еще там?

– Да я… – отвечаю я, переворачиваясь на спину из положения эмбриона.

Мой пульс все еще учащенный, и я вздрагиваю при каждом ударе грома, но все не так плохо, как раньше. Вполне возможно, что грозы и дальше будут меня пугать, но слова Шарлотты что-то пробудили во мне.

– Я не хочу умирать, – шепчу я слишком тихо, чтобы она меня расслышала, поэтому повторяю это уже громче: – Я не хочу умирать. Никогда не хотела. Я просто хотела… Я просто хотела снова встретиться с Кэти.

Горячие слезы стекают по моему лицу.

– Я знаю, – робко отвечает Шарлотта. – Не могу себе представить, каково это потерять сестру, но… я знаю, каково это хоронить того, кого любишь. Кого-то, с кем не успел попрощаться. Кого-то, кто заслужил быть счастливым. Я… прости, – ее голос обрывается, и она замолкает.

В эту ночь мы вместе молчим. Вместе плачем. И мы наконец говорим о Кэти и Джаспере. Шарлотта рассказывает мне истории из детства Джаспера, которые, несмотря на льющиеся слезы, заставляют меня смеяться. А я говорю о Кэти в первый раз с момента несчастного случая – откровенно, а не так, как на сеансах терапии. Я рассказываю Шарлотте, как мы играли на улице в детстве, как росли вместе, ходили в школу, а затем в колледж. Об особой сестринской связи, которая помогала мне жить. И я признаюсь Шарлотте, как не заметила, когда эта связь прервалась. Вернее, как я отказалась это признавать. Как цеплялась за все, что имело отношение к Кэти. Как после похорон пришла к ее могиле, в первый и единственный раз. И как рухнула на колени перед надгробием, потому что она просто… ушла.

Теперь я понимаю, как важны для меня были слова Кэти, благодаря которым она пыталась выманить меня из моей раковины.

«Будь смелой, Хейли».

Я редко ее слушала, но не этим летом. За эти три месяца я сделала все, чтобы стать смелой, чтобы наконец снова почувствовать связь с сестрой, чтобы она могла гордиться мной, когда мы снова увидимся.

И мы бы встретились, я действительно хотела этого до последнего. Но потом случилось то, что случилось. Впрочем, я не ожидала, что это лето так сильно изменит меня. Что люди, с которыми я встречусь, изменят мою жизнь, что именно среди них я найду единомышленников. Друзей, которые выслушают меня, посмеются и поплачут вместе со мной, даже если я разбужу их посреди ночи. Друзей, которые всегда будут на моей стороне.





Глава 25






Хейли


Учитывая тот факт, что наступил конец октября, на улице удивительно тепло. Я паркую «Хонду» перед кладбищем и быстро выхожу. Мне нельзя мешкать, иначе я никогда не исполню задуманное.

На почти безоблачном небе светит солнце, легкий ветерок приносит с собой запах осени. После той истории с Чейзом – хотя она случилась почти неделю назад – удивительно, что родители вообще выпускают меня из дома. Не говоря уже о том, чтобы позволить мне одной поехать на кладбище в Рондейле. Но та дискуссия, тот наш спор ни к чему не привел, хотя и что-то изменил между нами. И под этим «что-то» я имею в виду странное напряжение, которое я ощущаю всякий раз, когда мы садимся за общий стол.

Возможно, родители наконец поняли, что не могут контролировать меня как раньше? Возможно, свой вклад внесла и доктор Пиятковски, с которой у меня был еще один сеанс. Мы говорили о таблетках и том, как сильно я ненавижу их, потому что они выводят меня из строя. Она еще раз объяснила мне, как работает терапия и что нужно время, чтобы найти правильное лекарство, но я не должна отчаиваться. Я согласилась постепенно прекратить пить свои старые таблетки, прежде чем мы попробуем новые. И на этот раз я приняла это решение ради себя, а не ради родителей. Кроме того, я пообещала доктору Пиятковски сообщить ей, если снова почувствую убийственную усталость или другие побочные эффекты от приема антидепрессантов.

Я заметила, что усталость и головная боль постепенно проходят, хотя у меня все еще кружится голова и время от времени подташнивает. По крайней мере, это прогресс. Может быть, совсем небольшой, но для меня он огромен. Признать, что со мной что-то не так, осознать, что мне нужны лекарства, а затем начать принимать их – добровольно, имейте в виду – кажется невероятным. Это еще один момент, когда я смогла быть смелой.

И сейчас мне тоже потребуется смелость.

Я смотрю на приоткрытые кованые ворота и крепче сжимаю ключи от машины. Так крепко, что они впиваются в ладонь. Я не хочу быть здесь. Не хочу видеть надгробие с именем Кэти. Ничего не изменилось за последние месяцы. Но теперь я знаю, что должна это сделать. Не для Кэти. Не для Джаспера. И не для моих родителей. Я должна сделать это для себя.

Вполне возможно, что я торчу перед воротами уже больше десяти минут, поэтому я заставляю себя сделать шаг. Я глубоко дышу, пытаясь вспомнить приемы, которым меня научила доктор Пиятковски, и иду дальше. Один шаг за другим, пока я не добираюсь до кладбища. Мое сердце болезненно колотится в груди. Желудок сжимается. Тем не менее я продолжаю идти дальше.

На кладбище тихо. Нет щебета птиц, и даже ветер, кажется, совсем стих. И хотя светит солнце, оно не греет. Сейчас все не так, отличается от того серого дня, когда я была здесь в последний раз. Хотя это было только однажды, я все еще помню каждую деталь. Сначала я просто смотрю на дорогу перед собой, будто могу сконцентрироваться на ней, чтобы не обращать внимание на все остальное, будто могу притвориться, что нахожусь в другом месте, но через минуту или две я останавливаюсь и заставляю себя поднять голову.

Осень также добралась сюда. Трава между надгробиями теперь не такая зеленая, как в мае. Деревья изменили цвет, а на земле лежат пестрые листья. Кэти любила лето, но я… осень всегда была для меня лучшим временем года. И впервые я чувствую что-то вроде благодарности внутри. Благодарности за возможность встретить осень.

Я делаю глубокий вдох и выдох и иду дальше.

Будь смелой, Хейли. Будь смелой.

Я продолжаю идти даже тогда, когда вдали появляется та самая могила. Я не останавливаюсь, не медлю, а продолжаю шагать. Все дальше и дальше, пока не ощущаю мягкую землю под сапогами и не замираю перед камнем. Он не очень большой, и мой взгляд затуманивается, пока я медленно опускаюсь перед ним на корточки. Тыльной стороной руки я вытираю слезы, пока снова не вижу все четко.

Кэтрин «Кэти» ДеЛука

20.02.1998–24.05.2019

Так рано покинула нас

Безмерно скучаем



Рыдания разрывают мою грудь, когда я читаю надпись, и я неловко падаю на траву, потому что ноги больше меня не держат.

Это он. Момент, которого я больше всего боялась. Место, которое я хотела бы навсегда изгнать из своей памяти и в которое я никогда не хотела возвращаться. Тем не менее я сейчас здесь.

– Прости, Кэти… – Слова срываются с моих губ, прежде чем я успеваю их обдумать. Снова вытираю слезы и заставляю себя несколько раз глубоко вдохнуть. Я вся дрожу, но стараюсь собраться. Я не сдамся, в этот раз нет.

Когда наконец мне кажется, что я чувствую себя немного лучше, я произношу:

– Прости. Где бы ты сейчас ни была, я знаю, что ты мегазла на меня из-за того, что я хотела… что я почти сделала. Но я… я только хотела… Я хотела снова быть с тобой, потому что я не могу представить жизнь без тебя. Ты всегда была рядом. Ты всегда была сильнее из нас двоих. Храбрее. Лучше. Понятия не имею, как жить дальше, – шепчу я, только чтобы сразу рассмеяться. – Боже, кому я это говорю? Ты знаешь меня лучше всех. Ты всегда знала меня лучше всех.

Поднимается легкий ветерок, слезы обжигают мое лицо. На мгновение я закрываю глаза и вдыхаю свежий воздух. Потом снова открываю их и рассматриваю камень перед собой. Он не представляет из себя ничего особенного, просто серый и холодный камень. Он не может передать жизнерадостность Кэти, ее творческую натуру. Он не может рассказать о том, как по ночам при свете фонарика под одеялом мы делились друг с другом секретами, как сильно мы иногда смеялись, пока у нас не начинали болеть животы и не подступали слезы, или сколько раз я обнимала ее после того, как она снова влюблялась в неправильного парня. Кэти жила на полную катушку и любила всем сердцем. Она хотела насладиться каждым моментом своей жизни, будь то папина стряпня в воскресенье вечером или очередная вечеринка в кампусе.

Я сижу перед могилой сестры и понимаю, что плачу не только о Кэти, но и том, что она больше никогда не испытает. Она никогда больше не поест папиной еды, не сходит на вечеринку, не спишет мои конспекты и не поделится своими, когда я буду лежать больная в постели. Она больше не будет убеждать меня продолжить писать. Вспомнив об этом, я не могу сдержать улыбку. Кэти никогда не встречалась с Джаспером, но я абсолютно уверена, что они поладили бы друг с другом. У них обоих было одинаковое чувство юмора и оригинальный склад ума, которым я втайне завидовала. Кэти была рядом со мной, когда умер Джаспер, но, когда я потеряла и ее, рядом не оказалось никого, кто обнял бы меня.

Вздохнув, я смотрю на свои руки. Я никогда больше не буду держаться за Кэти, никогда больше не обниму ее. Мы были так уверены, что всегда будем вместе. До конца. Никто не мог предположить, что внезапно Кэти не станет.

– Хотелось бы мне, чтобы ты была здесь, – шепчу я, осмеливаясь бросить взгляд на могилу. – Ты даже не представляешь, как сильно я этого хочу. Я бы все сделала для этого. Но я не могу вернуть тебя, и я… я не последую за тобой. Я думала, что готова к этому, но… я не могу. Я не хочу умирать, Кэти.

И это… хорошо. Это нормально – не хотеть этого. Все это время я винила себя в том, что родители страдают. Да, я причинила им боль – но они причинили мне такую же боль. В конце концов, никто из нас не виноват, мы пытались по-своему пережить утрату. Несмотря на то что я никогда не смогу гордиться тем, что чуть не сделала несколько недель назад, – я больше не стыжусь этого. И я точно знаю, что если бы Кэти была здесь, то порадовалась бы за меня.

Я смотрю на серый камень в безумной надежде на ответ, на какой-нибудь знак, но ничего не происходит. Только тишина и ветер, обдувающий мое лицо. Кэти больше нет, но она всегда рядом со мной, когда я думаю о ней. И она была со мной все это лето. Без Кэти я никогда бы не справилась. Пришло время прощаться.

Мне удается встать, хотя на это требуются огромные силы.

– Спасибо, что всегда была рядом со мной, Кэти. Спасибо, что научила меня быть смелой. И даже если ты больше не можешь надрать мне задницу, я все равно буду пытаться стать еще лучше. Ради тебя – но прежде всего ради себя.

В последний раз я смотрю на надгробие. В последний раз делаю глубокий вдох. Потом медленно разворачиваюсь и иду обратно к машине. Я сделала это. Я приехала сюда, хотя и боялась возвращаться. Я не сломалась. И я наконец поговорила с Кэти. Это ничего не меняет в том, что произошло, в том, что моя сестра умерла. Но это что-то меняет во мне, и только это сейчас важно.

Вернувшись домой и оказавшись в своей комнате, я усаживаюсь на кровать. Боже, я такая… замученная. Я так устала, визит на кладбище был чертовски утомительным. В то же время мне кажется, что с моих плеч свалился огромный груз. Будто все это время я носила на себе гигантский невидимый валун, который мешал мне дышать, а теперь… теперь он исчез. Я могу дышать свободнее и даже улыбаться, когда думаю о Кэти, несмотря на то что мне по-прежнему чертовски больно. Постепенно я начинаю понимать, что боль – это часть меня и она показывает, как сильно я любила Кэти.

Я делаю глубокий вдох, осматриваю комнату – задерживаюсь взглядом на маленьком деревянном ящике, который с момента моего возвращения домой стоит нетронутым на ночном столике. Это коробка воспоминаний. Я ни разу не прикоснулась к ней и, если быть до конца честной, забыла, что она вообще существует. Теперь я беру ее и ставлю себе на колени. Мне нужно мгновение, чтобы собраться с силами и открыть крышку: «Дорогая Хейли, это подарок от всех нас. Каждый внес что-то от себя».

На самом верху лежит маленький ловец снов с жемчугом и разноцветными перьями, напоминающими мне мои любимые серьги, которые я не надевала ни разу с тех пор, как рассталась с Фервудом. Я вынимаю из коробки ловца и рассматриваю его. Он прекрасен. На нем есть маленькая, подписанная от руки записка, которую я переворачиваю дрожащими пальцами.