Взлет разрешаю!

Разведчики вылетали часто, командование хотело знать свежие данные о дислокации противника. К тому же И. В. Сталин, сильно впечатленный успехами наступления, счел, что основные силы немцев разбиты и Красной армии вполне по силам наступление продолжать, и выйти на рубежи старой государственной границы. Жуков и начальник Генштаба Шапошников понимали утопичность таких планов. Для продолжения наступления нужны свежие силы, необходимо подтянуть тылы, ибо у механизированных частей на исходе горючее и боеприпасы. И одной цистерной бензина не обойтись. Нужны тысячи тонн различных грузов, время для их доставки. Конечно, Сталин понимал, что стоит дать немцам передышку, они подтянут резервы из Франции, из Африки, где успешно действовал корпус Роммеля.

Гитлер, как и Сталин, военного образования не имел и решения стал принимать скоропалительные, после провала операции «Тайфун» начал снимать с должностей генералов. Пользы для вермахта это не принесло. Но все же Германия была достаточно сильна, чтобы оправиться, подтянуть резервы и летом 1942 года наступать на два направления сразу – на Сталинград, чтобы перерезать Волгу, по которой шел грозненский и бакинский бензин, и на Кавказ, чтобы выйти к иранской нефти. Вермахту катастрофически не хватало бензина. Румынский использовался только для авиации, а синтетический для транспорта и бронетехники, да и то его не хватало. Гитлер посчитал, что если лишить Красную армию поставок нефти, Москва падет и так, без усилий. Адольф не планировал захватить всю территорию Советского Союза, дойти только до Урала на востоке и занять Кавказ на юге. За Уралом климат для арийцев слишком суровый и выжить там могут только варвары.

Павел в полку и разведке освоился. Дважды попадал под атаки «мессеров», но «яки» благополучно связали их боем, и удалось вернуться даже без повреждений. Хотя сам понимал, что случись «худых» числом побольше, шансов уйти не будет. Потому как у пулемета ШКАС калибр винтовочный и, несмотря на высокий темп стрельбы, поражающее действие пули невелико.

А потом долгожданная весна. Зима снежная выдалась, таяло активно. При полетах летчики видели, что окопы и траншеи зачастую залиты водой. На аэродроме Быково ВПП от снега очистил бульдозер, да и покрытие твердое, кирпичное. А стоянки грунтовые. Днем снег тает, ночью вода замерзает. Чтобы сдвинуть самолет с места, техникам и механикам приходится каждое утро работать лопатами. При рулежке по полосе водяные фонтаны в стороны летят, бьют по фюзеляжу, а на высоте вода замерзает тонкой коркой, даже было несколько раз, что лед мешал открыть створки бомболюка.

Активные боевые действия с обеих сторон прекратились, дороги превратились в направления, преодолеть которые могла только гусеничная техника. Обе стороны по железной дороге подвозили топливо, боеприпасы, провизию, медикаменты. Но дальше железнодорожных пакгаузов ничего из доставленного не шло, распутица. Ни в немецкой, ни в Красной армии грузовиков повышенной проходимости в достаточном количестве не было. Только по осени 1942 года американцы начали поставлять в СССР «Студебеккер», машину надежную, со всеми ведущими мостами, с высокой проходимостью. Грузовик сразу полюбился фронтовым шоферам, как и «Бантам-Виллис».

Для авиаразведчиков новая задача – пролететь вдоль железнодорожных путей, сделать фото. Причем как днем, так и ночью. И наши и немцы старались погрузочно-разгрузочные работы вести ночью. У немцев разведывательный самолет есть «Фокке-Вульф-189», прозванный на фронте «рамой» за двухбалочный фюзеляж. Тихоходный, он часами мог висеть на большой высоте в 8–9 тысяч метров. По рации докладывал об обнаруженных целях, и тут же следовал или артиллерийский налет или бомбардировка «лаптежников», как прозвали пикирующий бомбардировщик «Юнкерс-87». Зенитная артиллерия до «рамы» не доставала, а и достала бы, сбить одиночный самолет затруднительно. Для истребителей тоже трудная цель, моторы должны иметь наддув, у летчика дыхательная аппаратура. К тому же «рама» имела хорошее оборонительное вооружение и могла постоять за себя. Потому «рама» считалась ценным трофеем.

Самолет под управлением Павла вылетел на дневную разведку. Задача – проверка железнодорожных станций и разъездов. Если боеприпасы и продовольствие, личный состав можно укрыть, то с тяжелой бронетехникой сложно. Главная ударная сила вермахта танки и самоходки. По весне деревья голые, без листьев и укрыть технику под их кронами не получится. Маскировочные сети рассчитаны на зиму или лето, имеют соответствующую раскраску, тоже не годятся.

Прошли на большой высоте над районом, который интересовал командование. Оптика хорошая, мощная, все детали будут на пленке отчетливо видны, потому как воздух чистый, видимость «миллион на миллион». Летели в масках, высота восемь тысяч метров, один кислородный баллон уже был пуст, но «пешка» уже к Быково идет. И вдруг сюрприз. Впереди и с превышением метров на пятьсот – шестьсот «рама» летит в попутном направлении. Аж руки зачесались сбить. И штурман на «раму» смотрит, как кот на сметану.

– Рискнем? – спросил Павел.

– Ты командир, тебе решать. В принципе – задание выполнено, топливо еще есть, патронов полный комплект.

Кабы пушка на «пешке» была, хотя бы как на истребителях – 20 мм. А в носу только два пулемета – ШКАС и УБ, неподвижно закрепленные. Наводить всем корпусом надо. На крупнокалиберном УБ на два обычных патрона в ленте один бронебойно-зажигательный. В полете такой пули хорошо трасса видна, можно прицеливание корректировать.

«Пешка» уже выработала большую часть бензина и легко лезла в горку. На альтиметре восемь тысяч пятьсот метров. Точно на этой высоте «рама» идет и ПЕ-2 ее догоняет. Бортстрелок «рамы» бомбардировщик заметил, Павел видел, как зашевелился ствол пулемета. Медлил стрелок. «Пешка» сильно напоминает «Мессершмитт-110». Если бы была боковая проекция, были видны красные звезды или черно-белый крест. Дистанция сокращалась. Двести метров, сто. Пора! Павел взял в прицел кабину стрелка. В первую очередь его уничтожить надо. Дал очередь, подкорректировал. Бортовой стрелок тоже огонь открыл. Спереди у «пешки» защиты нет, кроме лобового бронестекла.

Павел жал на гашетку, увидел, как от «рамы» полетели куски обшивки. Бортстрелок огонь прекратил. Уже хорошо, можно подобраться ближе. Только на FW-189 экипаж опытный, летчик перевел самолет в пикирование. Павел маневр повторил. ПЕ-2 «раму» в скорости превосходит. Немецкий пилот даже на пикировании ухитряется немного смещаться влево-вправо, не давая прицелиться. Павел уже близко, не более сотни метров. Открыл огонь, видел, как трасса ударила по «раме». Пора выводить самолет из пике. Земля стремительно приближается, а тормозных щитков, чтобы погасить скорость, нет. Штурвал на себя. От перегрузки потемнело в глазах, но вывел «пешку» в горизонтальный полет. Только тогда выдохнул. На выводе боялся одного – выдержит ли самолет перегрузку? Выдержал! И тут же доклад по внутренней связи бортстрелка:

– «Рама»-то в землю воткнулась! Взрыв был, сейчас пожар наблюдаю.

Павел развернул бомбардировщик. Не так часто «пешка» воздушные победы одерживает, хочется полюбоваться.

– Штурман, место!

Такая команда предполагает, что пилоту необходимо знать местонахождение. Матвей Савин штурман молодой, но опытный. Понял, что от него требуется.

– Мы уже над своей территорией.

Это важно. Подтвердить сбитие вражеского самолета могут наземные войска, иначе победу не засчитают. Приписками Павел не занимался, но и свое упускать не хотелось. За «раму» две тысячи рублей премии платили. Хотя в бою о деньгах никто не вспоминал, моральное удовлетворение было главным. Уничтожить ненавистного врага!

Павел снизился до пятисот метров, сделал два виража, полюбовался на догорающую «раму». От избытка чувств покачал крыльями, заорал «ура!». Дурачился, но «раму» и истребители не часто сбивали, тем ценнее победа.

В штабе полка доложили о выполнении задания, о сбитой на обратном пути «раме».

– Был звонок, что какой-то «петляков» «раму» сбил. Я думал – не из наших. Поздравляю!



Постепенно теплело, зазеленела трава, сначала на пригорках, где солнце прогревало. На деревьях ярко-зеленые листья из почек развернулись. А главное для воюющих сторон просохла земля. Автотранспорт активизировался, со складов потребные припасы в войска перевозит. Для наших штурмовиков самая работа. Летчики разных полков зачастую при встрече обменивались мнениями о своей технике, о приемах боя. Как-то Павел встретил двух летчиков-штурмовиков в столовой, разговорились. Его интересовала бронезащита кабины.

– Как тебе сказать? От пулеметной пули защищает, это точно. А если при штурмовке, на высоте триста-четыреста метров попадет снаряд «эрликона», броню пробьет и взорвется. Ты думаешь, бомбер, почему потери штурмовиков такие большие? Над головами войск противника висим. А у немцев зенитной артиллерии полно.

Верховный главнокомандующий И. В. Сталин, полный необоснованных надежд после наступлений РККА под Москвой, первого мая издал приказ № 130, где говорилось:

«Приказываю Красной армии добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев».

Народный комиссариат обороны первого мая издал приказ о создании первой воздушной армии, это ознаменовало переход военно-воздушных сил на новую организационно-штатную структуру. Отныне каждый фронт должен иметь в своем составе воздушную армию.

А 20 мая 1942 года Президиум Верховного Совета учредил новую награду – орден Отечественной войны I и II степени.

Но надежда от победы под Москвой была быстро разбита вермахтом.

После победы под Москвой генерал И. Х. Баграмян стал разрабатывать план наступления на Харьков. Целью операции было отсечь группу немецких армий «Юг» и прижать ее к Азовскому морю и уничтожить. Красная армия имела превосходство в личном составе – 765 300 человек против 640 тысяч у вермахта. Наступление началось 12 мая и первые пять дней шло по плану. Командовали наступлением С. К. Тимошенко, И. Х. Баграмян, Н. С. Хрущев и Р. Я. Малиновский. К 17 мая Красная армия потеснила 6-й немецкую полевую армию Паулюса и подошла к Харькову. Однако сказались превосходство в тактике, вооружении, выучке вермахта. Наступление было остановлено, потом двумя сходящимися ударами группа наших войск была окружена и уничтожена. С советской стороны потери огромные – 170 958 убито, 240 тысяч бойцов попало в плен, 1 240 танков уничтожено. С немецкой стороны потери значительно скромнее – 5 048 убито, 22 127 ранено, и 2 269 пропали без вести. Мало того, разгром Харьковской группировки РККА для вермахта перерос в операцию «Блау». Четвертая танковая армия Германа Гота 28 июня прорвала фронт между Курском и Харьковом, устремилась к Дону. Уже 7 июля немцы заняли Воронеж и двинулись на Ростов, который пал 23 июля. И снова Красная армия понесла потери, только пленными двести тысяч. Немецкие армии разделились. Шестая армия Паулюса вышла на подступы к Сталинграду, другая часть группировки «Юг» повернула на Кавказ. Операция «Фредерикус» по разгрому РККА под Харьковом, как и летнее наступление, операция «Блау» для немцев завершились успешно. Немцы снова ликовали, планируя до холодов форсировать Волгу и дойти до Урала на восточном направлении и занять на Кавказском направлении Грозненские и Бакинские месторождения нефти.

В связи с продвижением в ходе зимнего наступления Красной армии, полк, где служил Павел, передислоцировался на другой аэродром, ближе к линии фронта. От Быково уже слишком далеко, лишний расход топлива и полетного времени. Не хотелось покидать Быково, к взлетно-посадочной привыкли. Для самолетов-разведчиков самое хорошее – твердое покрытие взлетно-посадочной полосы. Командование отдает приказ на разведку какого-либо интересующего их района. А распутица или мороз – командиров не интересует. Всем полком, поэскадрильно, перелетали под Балабаново, что в Калужской области. Технический состав перебрался автотранспортом. И в первые же дни на аэродроме случилась диверсия. Местность и населенный пункт недавно освобождены от немцев. То ли склонили кого-то из местных жителей, то ли перед отступлением привезли подготовленных агентов. НКВД за короткое время проверить всех невозможно.

На новом месте спалось беспокойно. В середине ночи Павел встал, вышел подышать воздухом. Вдруг на стоянке самолетов вспышка, сразу огонь занялся, охватил «пешку». Сначала у Павла мысль мелькнула – механики сплоховали. Технический персонал обслуживал по регламенту или ремонтировал технику или между полетами или ночью. Мало ли, масло вспыхнуло от искры? Побежал к горящему самолету, а навстречу человек в армейской форме. У механиков, техников комбинезоны темно-синие. В армейской, защитного цвета, только летный состав, так этот человек незнаком. Пусть не по имени-отчеству, но в лицо и по фамилиям Павел летный состав полка знал. На построениях лица и фамилии запоминались быстро. Боец из БАО? Батальона аэродромного обслуживания, в функции которого входит и охрана? Так у них винтовки. Заподозрил неладное Павел. Человек уже мимо прошел, почти пробежал, как Павел остановился, обернулся.

– Стоять!

И потянулся к кобуре. Неизвестный бросился бежать, Павел вырвал пистолет из кобуры, выстрелил вверх. А уже бил набат, подавая сигналы пожарной тревоги. Выстрел всполошил охрану. А Павел побежал за неизвестным. Тот бежал быстро. Павел опасался в него стрелять, пуля могла попасть в самолет на стоянке, нанести ущерб. Неизвестный неожиданно остановился и выстрелил в преследователя. Павел сразу упал на землю. Как человек военный, он понимал, что так больше шансов уцелеть. Стоянка последнего самолета уже в стороне, и он сделал несколько выстрелов в темноту. Прицелиться невозможно, стрелял в направлении врага. Раздался вскрик. Павел себе не льстил, снайпер из него никудышный. Попадание случайное. Со стороны стоянки топот ног. Часовой из БАО.

– Всем стоять! Оружие на землю, руки вверх!

Выстрел неизвестного в часового. Часовой тут же бабахнул из трехлинейки. И уже слышен топот дежурного караула. Подбежавший караульный начальник фонарем осветил Павла.


– Кто такой?

– Летчик третьей эскадрильи. Игнатов! Заметил неизвестного на территории аэродрома. При попытке остановить он открыл огонь. Я начал преследование. На помощь пришел часовой.

– Братерский! Ко мне!

Прибежал часовой, совсем молодой парень. Доложил о стрельбе, своих действиях. Но действо продолжалось. Пожарный расчет горящий самолет погасил, хотя он пришел в негодность. Зато примчался контрразведчик. От него попахивало спиртным. Мог себе позволить человек немного выпить, ему на следующий день не летать.

Выслушал доклад начальника караула, часового, Павла. При свете фонаря осмотрел убитого. У того «наган» при себе и при обыске никаких документов или вещей, вроде расчески или портсигара. Как будто специально карманы опустошил. Убитого на грузовике с сопроводительной бумагой отправили к судмедэксперту. А часового и Павла на допрос к контрразведчику.

После допроса Павел освободился утром. От полетов контрразведчик его временно отстранил. Но вечером вызвал через посыльного снова.

– Твое счастье! Смертельное ранение неизвестный получил из трехлинейки часового, а ранение в бедро из «ТТ». Подтверждаются твои слова, летун.

– Могу быть свободен?

– Можешь.

А ведь могло кончиться плохо, неизвестного могли счесть пособником Павла. Подозрительность в государстве, армии, обществе была возведена в абсолют. А в общем, не удивительно. Территория аэродрома не огорожена, даже колючей проволокой. И на всю большую площадь всего трое часовых на постах, не считая отдыхающих и бодрствующих смен.

На сей раз обошлось, а мог диверсант и убить из-за угла или контрразведчик обвинить, состряпать дело. Выводы Павел сделал, лишний раз ночью в одиночку из казармы или землянки не выходить.





Глава 4. Таран




После того, как немцы сменили направление главного удара – с Москвы на южное, разведывательные полеты тоже изменили вектор, не на запад, а на юг. Командование хотело знать, что происходит в немецких тылах. Подготовка к наступлению длится не меньше месяца – завезти боеприпасы, горючее, провизию, медикаменты, где-то их складировать. Сараем здесь не обойтись. И видимые следы подготовки всегда можно обнаружить. Повышенная активность автотранспорта, появление танков и штурмовых орудий. Понятно, что их маскируют – ветками, маскировочными сетками, а то и стогами сена. Однако при косом освещении, рано утром, бронетехника выделяется тенями. С чего это вдруг на ровном поле десятки холмиков? Или на лугу за день появилось полсотни стогов сена, если колхозов нет, а у жителей немцы угнали всю живность в Германию или съели и сено селянам не нужно. Помогали и партизаны. У немцев на любой технике – танках, автомашинах, тягачах были обозначения дивизии в виде трафаретных рисунков – слона, тигра в прыжке, орла. Как только появлялась техника с рисунком, которого раньше в этой местности не видели, партизаны по рации сообщали. Какой рисунок какой дивизии принадлежал, в разведгруппе уже знали, делали выводы – какая дивизия переброшена на данный участок фронта. Из многих мелких донесений, фотографий авиаразведки, допросов пленных, перехватов радиограмм складывалась общая картина. Но и немцы не зевали. Бомбардировщики наши вылетали на бомбежки как минимум одним звеном в три самолета, а чаще эскадрильей в девять самолетов. Так и бомбовый удар мощнее, и воздушным стрелкам отбиться проще. Для прикрытия бомберов в сорок втором уже давали истребительное прикрытие. А если в немецкий тыл летит одиночная «пешка», либо другой бомбардировщик, значит это разведчик и его надо сбить. Если от одного-двух «мессеров» удавалось отбиться, то от двух пар шансов не было. Да еще в 1941–42 годах немало летчиков и штурманов при покидании подбитой «пешки» сгубила радиоантенна. Шла она от фонаря кабины к шайбам обоих вертикальных рулей. Сбрасывают с подбитой машины фонарь, вываливается из кабины летчик или штурман, его воздушным потоком швыряет на провод. Раз! И головы нет, проводом как пилой срезало. У бортстрелка кабина между проводами и таких трагедий не было. В конце сорок второго с заводов пошли уже переделанные машины, при сбросе фонаря провода антенн слетали. А еще в 1941–42 годах немецкие летчики играли в благородство, наших летчиков на парашютах в воздухе не расстреливали. Впрочем, наши летчики так не делали вообще. А с 1943 года немцы, если позволяла обстановка, пытались сбитых летчиков расстрелять, все советским ВВС урон, летчика подготовить долго, сложно и дорого. До сорок третьего года уровень подготовки немецких летчиков превосходил квалификацию советских. В наших летных школах курсанту давали 30–40 летных часов. Взлет, полет по кругу, посадка. И всегда давали возможность пострелять на полигоне, побомбить. Немцев в летных школах обучали по триста летных часов, да еще теория. Инструкторами выступали эксперты, как немцы называли своих асов. В наших летных школах инструкторами зачастую были закончившие эту же школу с отличием, без летной практики, фронтового опыта. Люфтваффе вступило в войну с СССР, имея боевой опыт в Испании в 1937 году, в боях с Польшей и Англией. В Советском Союзе почти все летчики, воевавшие в Испании, были репрессированы. Опыт передавать было некому.

Только изучили карту района полетов, как приказ на разведку. Самолет готов – исправен, заправлен. Взлетели. Набрав восемьсот метров, Павел убавил обороты моторам с максимальных до одной тысячи восьмисот. На таком режиме скорость крейсерская, бензин расходуется экономно, ибо пролететь предстояло по длинному маршруту, кружок в тысячу километров, максимальная дальность, если не собьют. О плохом старались не думать, дурные мысли иногда материализовывались. До заданных целей шли на высоте восемь тысяч метров, прячась за облаками. Погода полету благоприятствовала. Облачность высокая, случись – «худые» налетят, есть где спрятаться. У истребителей запас топлива невелик, долго кружиться, выжидать не смогут. Над обусловленным заданием районом снизились до четырех тысяч метров, штурман фото отщелкал. Снова набрали высоту, перелетели на полсотни километров южнее, опять снижение, ровный проход по кругу для качественной съемки. Только Матвей произнес:

– Баста! Возвращаемся!

Как бортстрелок доложил:

– Вижу двух «худых».

Уйти на пикирование не удастся. ПЕ-2 при пикировании на семидесяти градусах развивает до семисот километров в час, но и «худые» такую же скорость. Но при выводе «пешки» из пике она просаживается еще метров на шестьсот – восемьсот, и в этот момент перегрузки запредельные, самолет и экипаж никакие эволюции совершать не в состоянии, и «худые» воспользуются моментом. Лучше лезть на высоту, к облакам. Хотя скороподъемность у «мессеров» выше, все же есть шанс спрятаться, уйти. Двигателям максимальный газ, штурвал на себя.

«Пешка» большую часть топлива уже израсходовала, вверх полезла легко, но истребители догоняли. Послышался звук пулеметной очереди. Сначала стрелял бортстрелок, потом присоединился штурман. Плохо, значит – истребители уже на хвосте, близко. Моторы на максимальных оборотах, уже две минуты ревут, еще минута и надо снижать нагрузку, иначе не сдюжат. А внизу пока оккупированная территория. Справа разрывы снарядов. Повернул Павел голову – на правой плоскости три дыры с человеческую голову размером. «Пешка» – самолет живучий. Павел видел, какие иной раз возвращались на аэродром бомбардировщики – нет живого места, удивительно, как долететь смог.

Строчит ШКАС штурмана, басовито стреляет УБТ бортстрелка. Облака уже близко. Все, влетели в белую пелену, по стеклу капли поползли. Видимости никакой, едва проглядываются концы крыльев. Облако тянулось довольно далеко, а заканчивалось – почти сразу попадали в другое. Павел посчитал – повезло. Снова попали в разрыв облаков. Экипаж осмотрелся, истребителей не видно.

– Штурман, место!

Матвей определился по местности, сверил с картой, доложил координаты и курс на аэродром. Павел от услышанного приуныл. Далековато они забрались, хватило бы бензина на обратный путь. «Мессеры» заставили отклониться в сторону, в облака. Кабы не они, уже линию фронта пересекли.

Павел перевел рычаги газа и шага винтов в экономный режим. Через полчаса миновали линию фронта, уже на душе спокойнее. Если вражеские истребители атакуют, наши смогут быстро прийти на помощь. Ближайший аэродром, где базируются «яки» в пятнадцати километрах. С тревогой поглядывал на стрелки указателей топлива, они почти лежали на нуле. Из подвесного бака топливо давно выработано, уже из основных последние литры уходят. У моторов аппетит отменный. Самолетные баки вмещают 1 484 литра топлива, да подвесной 335 литров. И всего этого высокооктанового бензина хватает на тысячу с небольшим километров дистанции. Чихнул, но продолжил работу левый двигатель.

– Матвей, где ближайший аэродром?

– Через пять километров ложный. Сесть там можно, но полоса короткая.

Ложные аэродромы делали, чтобы отвлечь внимание немецких авиаразведчиков и бомбардировщиков от основных. Почти каждый полк, а уж авиадивизия так обязательно имели такие. Стояли деревянные макеты самолетов, небрежно замаскированные, ходили люди. Иногда такими аэродромами пользовались истребители, как аэродромом «подскока», своего рода засады для возвращающихся с бомбежки немцев.

– Только вправо подвернуть двадцать градусов надо.

Еще раз чихнул левый двигатель. Павел по подсказке штурмана изменил курс – двадцать градусов вправо.

Почти сразу увидел впереди посадочную полосу. Начал плавное снижение. Полоса ближе и ближе, уже видны плохо замаскированные самолеты, фигурки людей. Высота уже триста метров и вдруг в небо взмывает красная ракета, запрещающая посадку. Павел бы с удовольствием ушел на свой аэродром, а топлива не хватит. Выпустил шасси, закрылки в посадочное положение. Моторы, сразу оба, заглохли. Винты по инерции еще покрутились несколько секунд и остановились. Сразу стал слышен свист ветра в проводах антенн, лопастях стоящих винтов. Когда двигатели работают, этих звуков не слышно. Самолет держится в воздухе за счет скорости. Упала скорость, крылья уже не создают подъемной силы, и высота стремительно снижается. Все же удалось дотянуть до начала полосы. Не очень ровная, для бомбардировщиков не приспособленная. С неровностями. Но все же не лес, не болото или другие неудобья. «Пешка» покатилась по полосе.

Павел давил на педали, тормозил. За секунды, пока был на полосе, пока не остановился бомбардировщик, пробил пот. Обидно разбить самолет, добыв важные разведданные, уйдя от «мессеров», совершив посадку уже на своей земле. Остановились в сорока – пятидесяти метрах от деревьев. Пару минут Павел сидел, силы как-то сразу покинули. Первым пришел в себя штурман, открыл нижний люк, опустил трап.

– Командир! Ты чего застыл? Все хорошо, сели удачно.

А к самолету уже бегут бойцы. Сигнал ракетой подавали, потому как для бомбардировщика полоса короткая. Однако, когда увидели, что двигатели не работают, винты стояли, поняли – ситуация у экипажа критическая. Вторым на землю выбрался бортстрелок, последним Павел.

К нему старшина обратился, самый старший по званию:

– Товарищ командир, аэродром «ложный».