Взлет разрешаю!

Тишина стояла полная, даже не курили. А уже после шли обсуждения, на карте отмечали положение линии фронта. Наши войска уже вошли на территорию Восточной Пруссии, земли немецкой. И на других участках почти полностью освободили территорию СССР. А кроме того, англичане и американцы летом открыли второй фронт, высадились во Франции. Немцы вынуждены были держать там войска, сняв их с менее важных участков. Настроение немцев изменилось. Против СССР воевать и то тяжело, Восточный фронт нанес тяжелые потери фатерланду, а теперь еще и Западный фронт появился. Немцы потерпели поражение и в Африке.

Когда уже миновал тяжелый период болезни, вместе с другими ранбольными бегал в самоволку, прямо в госпитальной одежде. Да не на танцы, а на рынок. Немцы к прибалтам не проявляли жестокости и массовых казней. Скорее полицейские из местных проводили акции по расстрелу евреев, членов семей коммунистов или советских работников. Потому селяне имели скот, вывозили на рынок для продажи молоко, сметану, яйца, овощи. Ранбольные покупали продукты. Все свежие, а кроме того, в госпитале многих продуктов нет, той же сметаны. Для быстрейшего восстановления сил свежие продукты нужны. Деньги у многих офицеров были, скупали сразу банками или бидонами, несли в госпиталь, делились. Деньги большой роли не играли. Сегодня они у тебя есть, а завтра убили и деньги не нужны. Конечно, были те, кто деньги отсылал родне, в виде аттестата. Поступок прагматичный, деньги в тылу позволяли выжить. На фронте самая большая ценность – жизнь. В госпитале офицеры находились в палатах офицерских, отдельно от рядового или сержантского состава. В питании разница минимальная, офицер вдобавок к пайке получал две-три карамельки, да вместо положенной солдату махорки получал пачку папирос «Звездочка» или «Беломорканал».

И все же подошел день комиссии. Врачи признали Павла годным к полетам без ограничений. Но получил он предписание прибыть не в свой минно-торпедный полк, а в запасной. Попытался уговорить политрука, который входил в состав комиссии, чтобы направили в свой полк.

– Вы в армии, товарищ лейтенант, и должны подчиняться приказам, – отрезал политрук.

Обидно. В полку все знакомые, в эскадрилье слётанность, не последнее дело на фронте. А что получится на новом месте – неизвестно.

Интуиция не подвела. Не успев прибыть в полк, только отметился, как получил назначение в авиадивизию, действующую в составе 3-й воздушной армии 1-го Прибалтийского фронта. Проще говоря – здесь же, в Прибалтике. Но в дивизии самолеты Ту-2, фронтовые бомбардировщики. Внешне очень похожи на ПЕ-2, только крупнее. Так же два двигателя, но воздушного охлаждения АШ-82 ФН, по 1850 л. с., двухкилевое оперение, экипаж в четыре человека – летчик, штурман и два бортстрелка. Максимальную скорость имел в 521 км/час, под крыльями тормозные решетки, то есть мог быть пикирующим. Из вооружения – две пушки ШВАК по 20 мм калибром в крыльях и три крупнокалиберных пулемета УБТ. Бомб в нормальном варианте мог брать тысячу килограммов, а в перегрузочном, но не с полными бензобаками – до трех тонн. Лучший фронтовой бомбардировщик СССР, по характеристикам похож на «Дуглас А-20». Павел жалел только об одном, кабина неотапливаемая. В Прибалтике уже календарная зима, а фактически – поздняя осень, слякотная, с туманами и дождями.

В полк прибыл со свертком в руках, где бритвенные принадлежности и пара носок, все пожитки. Предъявил документы начальнику штаба. Тот проверил, Павла осмотрел критически.

– Употребляешь?

– Исключительно наркомовские.

– Дебошир?

– Обижаете, товарищ майор.

– Тогда почему до сих пор лейтенант? По документам – воюете с сорок первого, с самого начала войны. Уже бы старлеем ходить надо и о капитане думать.

На больную мозоль, называется, наступил. А как объяснить, что то в одном полку воюет, то в другом. Как и сейчас после госпиталя не в свой полк попал. У начальства руки не доходят или представление в штаб армии. С наградами такая же засада. За последний потопленный транспорт должен был «Красную Звезду» получить, а не получил. Рад, что живой остался, единственный из экипажа. Да и неловко про звания или награды спрашивать, не карьерист. Это у замполитов или командиров полка или дивизии орденов полная грудь, хотя случалось видеть Павлу командиров, которые сами боевых вылетов не имели. Отбомбился полк удачно, разрушили экипажи укрепрайон, кому в первую очередь благодарность вышестоящего командования? Руководству полка! Чаще орден Ленина, «Красная Звезда» – это для пилотов. Ну, или орден Красного Ззнамени, солидно. После мая сорок пятого фото таких «героев» с газетных полос не сходили, в школы приглашали регулярно для лекций, военно-патриотическое воспитание. Боевых пилотов к победному маю мало осталось. Кто без вести пропал, будучи сбит над оккупированной территорией, кто сгорел в самолете, а кто и спился после войны, такие тоже были. Для боевых пилотов, кто звеньями, эскадрильями командовал, сложен был переход к мирной жизни. В полку ты уважаемый летчик и командир, а на гражданке не нужен никому. У многих гражданской специальности нет. В авиаучилище попали со школьной скамьи. Повезло, жив остался, в должности и звании поднялся. А на гражданке – ни жилья своего, ни специальности и работы, и даже семьи, не успел обзавестись. Кому-то повезло, взяли на завод в отдел снабжения, где специальные знания не нужны. Другие по партийной линии пошли. Но были и те, кто запил от неустроенности, своей невостребованности. В армии проще, жизнь по уставу. Отдал команду командир – исполняй. И боевая техника для этого имеется, а также обеспечение – радиосвязь, снабжение горючим, патронами, кормежка, обмундирование. На гражданке все сам. Не все приспособиться сумели. Старые школьные приятели, освобожденные от службы по состоянию здоровья или по «броне», как нужные в тылу специалисты, при встрече в знак уважения к боевым наградам и прошлому, угощали выпивкой. Кто побогаче – в ресторан вели, кто победнее – в пивную, да в кружку пива плескали чекушечку водки. «Ершом» это называлось, хмелели быстро и так же быстро спивались. А упал на дно, выбраться сложно, а чаще невозможно.

Это еще майор из штаба личное дело не получил, где черным по белому – «находился в оккупированных неприятелем районах». Таких среди летчиков много было, кто сбит был. На войне без такого не бывает. Однако клеймо на всех. Да, попадали в плен или сдавались сами, но таких малая доля. Обижали подозрением всех, тормозили в продвижении. Кто-то догадывался об истинных причинах отсутствия карьерного роста, другие в неведении были, думали – не везет по жизни. По Бонапарту Наполеону – каждый солдат должен носить в ранце маршальский жезл. Или по Суворову – плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Так и в армии каждый офицер хочет, чтобы заметили его успехи, присвоили вовремя, а лучше досрочно очередное звание.

Павел перезнакомился с экипажами своей эскадрильи. Следующим днем ему вручили для ознакомления описание и техническую инструкцию на новый для него самолет. Добросовестно изучал до обеда, особенно главу про силовую установку. Для него двигатели воздушного охлаждения – нечто новенькое. С одной стороны, у них надежность выше, нет радиатора и патрубков охлаждения, которые могут быть повреждены осколком или пулей. А с другой – двухрядная звезда в четырнадцать цилиндров на некоторых режимах, особенно взлетных, имеет высокую температурную нагруженность. Двигатель этот применялся на истребителях ЛА-5ФН, Су-2 и показал себя неплохо. У всех советских моторов была одна черта – малый моторесурс, редко превышающий сто часов. На ленд-лизовских машинах он вдвое-втрое выше. Но на войне боевая техника – танки, самолеты – расходный материал. Самолет живет три-четыре боя, как и танк. Мотор с высоким моторесурсом сложнее и дороже в производстве, требует многих станков для механической обработки деталей, более качественных материалов. Для сравнения – танков Т-34 СССР выпустил больше 44 тысяч, а немцы танков «Тигр T-VI» немногим более пятисот. Количество сыграло роль.

Потом Павел отложил инструкцию, пошел к механикам. Объяснили, показали, ознакомили на «железе». В кабине посидел, ознакомился с приборной панелью. У Ту-2 интересная особенность. У самолета нижняя часть носа остеклена. В случае парашютирования часть его сбрасывается, получается удобный большой люк для прыжка. Хотя для покидания самолета боковые секции фонаря сбрасываются, пилот и штурман могут выбраться наверх. Расположение пилота впереди слева, штурмана – позади и справа. Пожалуй, был у Ту-2 недостаток – плохой обзор с места штурмана. Пилот мог смотреть в стороны, вперед, вниз, а штурман только по сторонам и через прицел вниз, имея малый угол обзора.

Следующим днем вывозной полет. Павлу с самолетом в воздухе ознакомиться надо, а командир эскадрильи должен убедиться, что пилот достаточно уверенно владеет техникой пилотирования именно данного типа самолета.

Павел особенно не волновался. За штурвалом уже четыре года, освоен не один тип самолетов, от СБ и ПЕ-2 до «Дугласа». По летным характеристикам и поведению – в воздухе или при приземлении, при бомбардировке, они отличаются. Но с каждым годом становятся совершеннее.

Комэск занял место штурмана, Павел за штурвалом.

– Так, задача простая, – сказал комэск. – Взлет, набор высоты, коробочка и посадка.

Упражнение для начинающих. Однако жизнь за излишнюю уверенность бьет жестоко. Павел взлетел свободно. Самолет сам на разбеге начал поднимать хвост, помочь взлететь – легким движением штурвал на себя и уже шасси оторвалось от земли, можно убрать. Самолет без бомбовой нагрузки легко набирал высоту. Полетная карта изучена, характерные особенности местности запомнил, сейчас на карту в планшете, что на правом колене, не смотрел. Первый разворот, второй, четвертый. Комэск большим пальцем правой руки вниз показывает. Жест понятный – снижаться и садиться. Павел прибрал обороты моторам, рев моторов стих, по приборам высота падает, да и визуально уже заметно. Скорректировал курс, точно выходил на взлетно-посадочную полосу. Высота триста. Повернул кран выпуска шасси. Один легкий толчок, второй. На панели приборов обе лампочки горят, шасси вышли. Краем глаза видит, как комэск кивнул одобрительно. Пока все идет ровно. Но посадка – самый сложный элемент полета. Чаще всего летные происшествия и катастрофы приходятся именно на этой завершающей фазе полета.

Уже коснулся колесами основных стоек земли, самолет побежал по ВПП. И тут сработал навык, доведенный до автоматизма, но на другом типе воздушного судна, где третья точка шасси была носовая, как на «Дугласе». Мягко, плавно на тормоза нажал, самолет стал терять скорость, опускаясь на нос. С мгновения на мгновение носовое колесо должно опереться о землю. А опоры нет, а есть громкий, истошный вопль комэска:

– …твою мать! Отпусти тормоз и опускай хвост!

Поздно! Инерцию восьми тонн мгновенно не остановить. Ту-2 задел нижним остеклением кабины землю. Скрежет, пыль, мгновенно наполнившая кабину через выбитые стекла, потом сильные удары. Это концы правого винта зацепили землю. От возможного возгорания или повреждения мотора Павел выключил зажигание, перекрыл кран подачи бензина. Потеряв половину тяги, самолет приподнял нос и грохнулся на дутик, как называется хвостовое колесо.

Самолет тянуло вправо. Павел парировал увод педалями, кое-как зарулил на стоянку. Стыдуха! Нелепую посадку видел весь полк. И экипажи, собравшиеся у штаба, и наземный персонал. Сначала были в ступоре, ожидая, что новичок перевернет самолет на кабину. Потом оживленно стали обмениваться мнениями. Никто о Павле доброго слова не сказал.

– Это же надо так аппарат о землю приложить!

– У него точно налет есть? По навыкам – как только что из летной школы.

Павел сидел ни жив, ни мертв. Комэск отстегнул ремни.

– Ну спасибо, что не угробил! К полетам не допускаю, будешь выпускающим.

На этой должности служили по очереди. Фактически – стартер, флажком даст сигнал на взлет или солдатам из БАО – убрать посадочное «Т» или изменить его конфигурацию. Боевых летчиков на такое место не ставили. Пилот летать должен, а не размахивать флажками.

Комэск выбрался из кабины и ушел не оборачиваясь. К самолету подошли техники и механики, стали осматривать повреждения.

– Винт на замену, на складе есть.

– А остекление возьмем с поврежденной «тушки», ее все равно под списание. День-два и восстановим.

Павлу из кабины выбираться не хотелось. Стыдно, чувствовал, что щеки горят. Опозорился! А все автоматизм, когда исполняешь действия механически. Нет бы голову включить – носовой стойки шасси нет! Почему-то вспомнилась строка из Пушкина, стихи которого учили в школе. «Привычка свыше нам дана, замена счастию она».

Вылез из кабины, механики смотрели сочувственно, никто не насмехался. Павел был готов принять от командования любое наказание. Но сильнее, чем сам себя корил, не мог наказать никто. Да и не в наказании дело. Так приложить самолет на глазах летчиков всего полка! Да отныне и до конца его службы в полку об этом происшествии вспоминать будут. Хуже всего, что через посыльного его вызвали к контрразведчику. Представители этой службы были в каждом полку – пехотном, танковом, авиационном. Надзирали, вербовали информаторов. Из-за фактического отсутствия настоящих преступных действий или вредительства, из любого происшествия, маскируя громкими фразами о бдительности, делали громкое дело.

Если бы в этом полку Павла хорошо знали, а то он новичок для всех, да еще выходит и неумеха.

Контрразведчик занимал отдельное здание рядом со штабом полка. Кроме кабинета, еще камера для задержанных, комната для солдат. А как же? Кто должен охранять и конвоировать арестованных? В армии представителей контрразведки побаивались. Из мелкого происшествия они могли состряпать дело. И в лучшем случае после трибунала штрафная рота или лагеря под Воркутой или на Колыме. Конечно, таких массовых арестов или посадок, как в тридцать седьмом, не было. Потери мужские в войсках за войну и так были ужасающие. В селах и деревнях из мужиков остались только фронтовики-инвалиды, либо изначально негодные к службе по состоянию здоровья. Женщины заменили мужчин у станков, на тракторах, на паровозах, рабочих местах исконно мужских. А только кто заменит мужика в постели? Отсюда и демографическая яма, низкая военная и послевоенная рождаемость, эхо которой будет ощущаться еще целый век.


Павел постучал в дверь, получив ответ, вошел. В комнате накурено, за столом лейтенант, судя по погонам. Павел доложился.

– Садись. И подробно о происшествии.

Павел рассказал, как есть, не забыв упомянуть о «Дугласе», о его носовой стойке шасси. Контрразведчик все записывает в протокол, потом попросил подписать.

– Пока продолжайте службу. Запросим на вас характеристику с прежнего места службы. Вы ведь в минно-торпедном полку служили?

– Так точно.

– Можете быть свободны.

Потянулись тоскливые для Павла дни. Во-первых, отстранили от полетов, во-вторых, быть выпускающим – настоящее наказание для летчика. Дашь отмашку на взлет, а сам на земле остаешься, хотя душа просится в полет. Кто-то попал в авиацию по призыву, потому что здоровье оказалось крепким, без изъянов. А он – по призванию, мечтал летать. А еще довлела неизвестность. Какое решение примет «контрик»?

Наверное, характеристика с прежнего места службы пришла отличная, и Павел остался служить. Некоторое время ловил на себе насмешливые взгляды, которые сильно били по самолюбию. Но каждый день боев приводил к потерям и летного состава и самолетов. И Павла командир эскадрильи восстановил в экипаже.

Самолет уже восстановили, даже опробовали рулежкой на аэродроме и подлетом. Экипаж получился сборный. Павел из госпиталя, штурман из запасного авиаполка, бортовые стрелки вообще новички, с курсов младших авиаспециалистов.

Судя по взглядам, которые они на Павла кидали, доверия он им не внушал, старожилы уже успели известить о происшествии, но права выбора не было. В армии, составной частью которой являлись военно-воздушные силы, приказы командира исполняют, а не обсуждают.

А для Павла этот вылет – как экзамен. Целью были укрепления немцев в Восточной Пруссии, юго-западнее Кенигсберга, у города Розенберг. Вылетели эскадрильей неполного состава, всего шесть самолетов. Еще одно звено потеряно в боях.

К цели шли на четырех тысячах метров под прикрытием истребителей их дивизии, из 368-го авиаполка. Немцы в Пруссии были еще достаточно сильны, оказывали ожесточенное сопротивление. Войскам активно помогало ополчение из членов «Гитлерюгенд», фактически подростков, пожилых бюргеров, отслуживших свое еще в Первую мировую войну, мужчин с физическими недостатками, негодных к строевой службе. Все были напуганы заявлениями доктора Геббельса о страшных и жестоких русских, которые детей будут есть, женщин насиловать, а мужчин убивать. Не понаслышке зная о жестокости своей армии на оккупированных территориях из рассказов фронтовиков-отпускников, из писем, жители Геббельсу верили. На стенах с подачи партайгеноссе писали белой краской «Смерть или Сибирь».

Добровольцам из фольксштурма выдали устаревшее оружие со складов, а также трофейное. А еще обучили стрельбе из «Панцерфауст». Даже в неумелых руках одноразовый гранатомет представлял для бронетехники серьезную угрозу.

И укрепления создали мощные. Железобетон, бронеколпаки с пулеметными расчетами, снятые с поврежденных танков башни с пушками.

Но и ВВС в конце сорок четвертого года уже имели бомбы разных типов – бетонобойные и осколочные, противотанковые, пробивающие броню и осветительные для подсветки целей ночью, а еще зажигательные, агитационные, начиненные листовками.

На сегодняшний вылет в бомболюки подвесили осколочные бомбы в четверть тонны каждая, всего восемь штук. По бомбовому грузу – перегруз, потому топлива в баки залили на треть меньше.

Самолет Павла в строю крайний, ни штурману, ни летчику напрягаться не надо, вывести эскадрилью на цель – задача для штурмана ведущего самолета, комэска.

Для Павла этот полет над новым для себя районом Пруссии первый. Поглядывал за борт, отыскивая характерные приметы местности, сравнивая с картой. Изгиб реки, заводская труба, перекресток шоссе – сгодится все, отчетливо видное с воздуха. Потому что бывают ситуации, когда смотреть на карту нет времени и возможности. В последнее время такие ситуации все реже. Это в начале войны, когда бомбардировщики зачастую ходили на задания без истребительного прикрытия, надо было местность знать, как свои пять пальцев. Ибо это была одна из возможностей уцелеть, вернуться на аэродром, да еще вывести преследующие истребители под наши зенитные батареи и тем отсечь.

На Ту-2 тормозные решетки на крыльях были, но пилоты бомбили с горизонтального полета. Точность попадания ниже, но возможности сохранить боевую машину и уцелеть самому выше. Обычно пикировали до тысячи метров, сбрасывали бомбы и летчик выводил самолет сначала в горизонталь, потом в набор высоты. Если пилот сам медлил, то на высоте восемьсот метров срабатывал автомат вывода. В момент вывода самолет по инерции просаживался еще метров на двести-триста, терял скорость и для зениток представлял лакомую цель. Из зенитки трудно попасть в самолет на пикировании. Скорость велика, а самолет видится точкой. Зато на выходе из пике фюзеляж и крылья видны по всей площади.

Да и толкового обучения не было, сами инструкторы способом владели плохо. Только в авиадивизии Полбина массово применяли бомбардировку с пикирования. У немцев такой способ применялся изначально на «Юнкерсах-87», даже был специальный рычаг, отбрасывающий бомбу от фюзеляжа, чтобы она не попала под винт.

Уже показался город и укрепления вокруг него. Ведущий вошел в пологое снижение. Бомбить желательно с высоты не более двух тысяч метров, иначе разброс бомб большой и если цель точечная – дот, танк, капонир с пушкой, промах неизбежен. Чем ниже, тем эффективнее, но и опаснее, потому что на малых высотах плотный огонь малокалиберных зенитных автоматов и риск быть сбитым велик. Отбомбился ведущий, за ним второй, третий самолеты. На цель заходили по очереди. Внизу огонь, дым, пыль. Дошла очередь до Павла. Штурман команды отдает, выбрал цель и держит в прицеле.

– Сброс!

Кнопки сброса есть у штурмана и пилота. Павел сразу почувствовал, что самолет легче стал. Штурвал на себя, самолет выводить надо в набор высоты. В наушниках предупреждение комэска.

– «Худые» появились, маленькие уже отражают. Разворачиваемся и уходим.

«Маленькие» на жаргоне – истребители. Их задача – не допустить вражеские истребители к бомбардировщикам, не допустить потерь. Только это не всегда выполнимо. У немцев зачастую преимущество в численности. А еще – у наших истребителей бензина на обратный путь, да еще минут на пять-десять сверх того. У немцев бензобаки полные, они могут навязать бой, связать боем «яки» и тогда дело худо повернется.

Против трех наших пар десяток «мессеров». Наши истребители боем связали, и одна пара к бомберам прорвалась. Излюбленный немцами маневр – сзади и сверху, на высоких скоростях. Ведущий немецкой пары начал стрелять по самолету впереди Павла. Задумка ясна, ведущий ведет огонь по пятому самолету в строю, а его ведомый, как сблизится, будет атаковать «тушку» Павла. Бортовые стрелки четвертого и пятого в строю самолетов открыли огонь из пулеметов. Павел ждать своей участи не стал, штурвал на себя рванул, газ моторам до упора. Нос задрал, на облегченной машине получилось удачно. Бомбы сбросил, топливо выработал. Но все же Ту-2 втрое тяжелее, чем Як. Поймал в прицел «худого», буквально на секунду получилось, разница в скоростях большая. Надавил на гашетку.

Все же пушки лучше крупнокалиберных пулеметов. На пулеметах – пули, а у пушки снаряды, которые при попадании взрываются, и дыры при этом получаются изрядные, как и повреждения. Один раз попал или несколько – неизвестно. А только за немцем мгновенно огненный факел. Видимо, снаряд угодил в бензобак или бензопровод. От «худого» сразу отделилась фигура летчика, раскрылся парашют. Ведомый рисковать не стал, заложил вираж и скрылся. В какой-то мере немцу повезло, приземлился на своей территории.

С самолета комэска за боем наблюдали, то ли верхний стрелок, то ли штурман. По рации сразу вопрос:

– Кто сбил?

– Шестьдесят второй.

Это номер самолета на фюзеляже. Называть по рации фамилию или должность нельзя, есть определенные правила радиообмена.

Приземлились без потерь. Но на самолетах многочисленные пробоины от пуль и осколков зенитных снарядов. Механикам работа на оставшийся день и ночь. Обычно к утру самолеты приводили в порядок. Хуже, когда был поврежден мотор.

В общем, в первом же вылете Павел реабилитировал себя за неудачную посадку. К нему подошел летчик, которого атаковал немец.

– Спасибо, выручил.

А вечером неожиданно танцы. Кто-то раздобыл патефон, после ужина завел. Женщины в полку были – бортстрелки, оружейницы, санитарки, метеоролог, десятка два. А уж мужчин с избытком. Танцы на войне – редкость. В первые годы войны их не было. Павел не припомнил. Слишком тяжелая ситуация на фронтах была. Иное дело в декабре 1944 года. Красная армия ведет бои на землях Венгрии, Чехии – союзницах Германии, Югославии. И по всему чувствуется – конец войне близок и Победа будет нашей. Фронтовики осторожничать стали, каждому хотелось дожить, увидеть капитуляцию. Многим казалось – после победы наступит иная, счастливая жизнь. Да, придется восстанавливать разрушенное немцами, но товарищ Сталин, под руководством которого народ одержит победу, приведет страну к процветанию. Видели же фронтовики, как живут в Германии, Венгрии, Чехии, Австрии. В газетах, вроде «Правды», писали о загнивающем капитализме, о тяжкой доле рабочих. На деле выходило – ложь! Павел сам видел на прусских землях аккуратные домики под черепичными крышами. В каждом доме радиоприемник, мотоцикл или легковой автомобиль, телефон.

Отопление – котлом, а не печью. А что шокировало, так это подвал. Банки с урожаем со своего огородика, под потолком свиные копченые окорока. Солдаты из шкафов прятали в свои сидоры платья немецкие, привезти в подарок жене. Офицеры забирали швейные машинки и мотоциклы. Кто званием постарше или должностью вышел – автомобили. Иные же солдаты довольствовались капроновыми чулками, пачкой иголок, настенными часами. Потому как бедно жили в Советском Союзе.

А пройдя через бои, да повидав заграничную жизнь, многие фронтовики изменили свое мнение о вожде. Так товарищ Сталин им окорот дал. После войны отменили указом доплаты за награды и снова репрессии, начатые с «Ленинградского дела». Ленинграду в блокаду и так досталось горюшка больше, чем другим городам, а после войны снова основательная чистка, причем начатая с партийного аппарата.

Восточно-Прусская операция началась с 13 января и длилась по 25 апреля 1945 года. В направлении Кенигсберга наступали силы 3-го Белорусского фронта, а на Мариенбургском направлении наступал 2-й Белорусский. Силы неравны, наши превосходили. На двух фронтах 1 млн 670 тысяч военнослужащих, 25 426 орудий и минометов, 3 859 танков и 3 097 самолетов. С немецкой стороны Красной армии противостояли 580 тысяч военнослужащих и 200 тысяч фольксштурма, 8 200 орудий и минометов, тысяча танков и 559 самолетов.