Выше только любовь
Часть 20 из 51 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Девушка запустила пальцы ему в волосы и притянула ближе для еще одного поцелуя, который мог бы снова отправить их в спальню, но она отстранилась.
– Ужин остынет, а пахнет он слишком хорошо, чтобы во второй раз оставить его без внимания. И мне хочется послушать о твоей жизни, о твоей матери. И об отце. Обо всем, что ты готов мне рассказать. И может, – Натали хитро улыбнулась, – немного о книгах.
– Любопытная, да?
– О, у меня всего лишь миллиард вопросов. Не так уж и много.
– История моей юности повествует о том, что привело к созданию «Выше». Этого пока хватит? – Она молча кивнула, и Джулиан понял, что тяжесть его откровения снова поразила ее, стирая легкомыслие. – Все нормально, – заверил он. – Когда я закончу, это уже перестанет казаться таким странным.
Она слабо улыбнулась.
– Кто бы говорил… Рафаэль Мендон.
Глава 17
Они ушли на диван. Джулиан улыбнулся, когда Натали подобрала ноги под себя и обратила на него внимательный взгляд, но немного замешкался. Он мысленно пробежался по истории своей жизни, упорядочил ее и задумался, насколько больно будет вытащить ее на свет божий. «Не важно, – осознал он. – Натали заслуживает всю правду, а моя мать заслуживает того, чтобы ее помнили». Однако его история начиналась с отца. Он сделал большой глоток вина и начал.
Джулиан поведал ей, как Кристофф Ковач с юных лет был одержим страстью к путешествиям, как оказался в Колумбии, где и повстречал Алэйну. Три года счастливых скитаний, а потом она забеременела и захотела где-то осесть, а Кристофф не мог на это пойти или не желал.
– Он подолгу отсутствовал, присылал деньги, когда мог или хотел. И однажды его отсутствие затянулось настолько, что стало понятно: он уже не вернется. Связь прервалась. Мы шесть лет не получали от него новостей. И все же мать не позволяла никому в моем присутствии плохо о нем отзываться. Она считала грехом очернять образ кого-то из родителей в сознании детей. Но я знал. С раннего возраста знал. Я слышал, как она плачет по ночам.
Джулиан глотнул еще вина, почти не ощутив его вкуса, и заговорил о том дне, когда отец вернулся, больной и бледный.
– Мне было десять, и я решил, что мы снова станем семьей, но он серьезно болел. Через месяц его сердце не выдержало, и он умер.
– Быстро, как молния, – пробормотала Натали и протянула ему руку. Джулиан благодарно сжал ее.
– Во время длительных отлучек отца и после его смерти мама работала горничной в роскошных отелях Сан-Хуана, в Пуэрто-Рико. Она тяжело трудилась по многу часов, пока я учился в школе, хотела, чтобы я получал хорошие оценки и в итоге поступил в колледж. Из школы я возвращался домой, в нашу убогую четырехкомнатную квартиру, делал домашние задания и писал. Большую часть дня и по вечерам я оставался один и потому создавал миры, которые не были настолько пустыми. Уже в средней школе стало понятно, что я…
– Гений? – вставила Натали с легкой улыбкой.
– Я собирался сказать «опережаю свой класс», – ответил Джулиан. – Но мама не могла оплатить частную школу, а стипендии для детей того возраста мало кому выдавали. Так или иначе, я учился в довольно неплохой государственной школе. Одна добрая учительница, миссис Руиз, в шестом классе купила мне стопку черно-белых тетрадей, и с тех пор черновики романов я пишу только в них. Просто не могу иначе. Может показаться странным, но мне не хочется менять многое из тех времен, когда моя мать была жива. Не хочу терять еще больше связанного с ней, чем уже потерял.
– Не вижу ничего странного, – утешила его Натали, стирая слезу со щеки.
Джулиан просто кивнул и прочистил горло.
– Я не задержался в школе надолго. Как только смог, сдал экзамены, чтобы начать работать. В то время мы жили в Тампа-бей, и раньше мама запрещала мне подрабатывать, чтобы я мог сосредоточиться на своих книгах. Свидетельством ее надвигающейся болезни было то, что она не возражала, когда я окончил школу и пошел на работу, а похлопала меня по руке и сказала, что я хороший сын. Но мне все равно казалось, что я делаю недостаточно.
Говорят, не стоит писать или создавать произведения искусства только ради денег. Я понимаю, что это значит. Написание книг – моя потребность. Я бы и бесплатно этим занимался. Но не в случае с первой книгой. Первая стала историей, которую мне нужно было рассказать, и способом заработать деньги, в которых мы отчаянно нуждались. Или, во всяком случае, я на это надеялся. Именно тогда я написал «Выше».
Днем я работал в магазине, упаковывал продукты и выставлял их на полки, а ночью писал как одержимый, яростно, не обращая внимания на мозоли, красные глаза и головную боль. Меня подпитывали обида на отца из-за того, что он нас бросил, и паника, что время ускользает. А так и было. Когда я закончил, рак мамы уже дошел до той стадии, когда врачи начали говорить о неделях вместо месяцев. Он поразил легкие, несмотря на то что она ни разу в жизни не брала в руки сигарету.
В голосе Джулиана зазвучала горечь.
– Я вошел в офис «Андерхилл Пресс» в Тампе, бросил пять тетрадей на стол человека, который до сих пор является моим редактором, и спросил: «Сколько вы мне за это заплатите?» Естественно, он решил, что я сумасшедший. Семнадцатилетний парень в фартуке бакалейщика и с грязными ногтями. Но Лен – его зовут Лен Гордон – позже сказал, что увидел во мне нечто интригующее. Я оставил ему тетради, номер телефона и ушел.
В тот же вечер Лен позвонил мне в хоспис и предложил немедленно заключить контракт по телефону, если смогу доказать, что сам это написал. Я процитировал ему целые абзацы, и он согласился. А «Выше» был продан.
– За огромную кучу денег, надеюсь.
– Огромную для нас с мамой. Через два дня Лен явился с договором. Издательство «Андерхилл Пресс» предлагало мне аванс в тридцать тысяч долларов – по современным меркам с учетом электронных книг это поразительная сумма для дебютного романа и достаточная, чтобы оплатить моей маме несколько недель или месяцев спокойствия и роскоши.
В период между подписанием контракта и выпуском книги я отвез ее на Багамы. Там она сидела на пляже или возле бассейна в дорогом отеле и читала «Выше», пока все вокруг за ней ухаживали. Это было лучшее и худшее время в моей жизни: я видел, как она наслаждается солнцем и отдыхом, но понимал, что уже поздно. У нее не осталось сил, чтобы провести там дольше нескольких дней. Мы вернулись в хоспис, и она…
Джулиану показалось, будто его внезапно перенесли назад во времени. Он как наяву увидел крошечную комнатку, почувствовал аромат освежителя воздуха, которым в хосписе безуспешно пытались маскировать запахи дезинфицирующих средств и болезни, вновь взглянул на хрупкое и истощенное тело матери на слишком большой для нее кровати. Он слышал каждое слово, эхом отдающееся десять лет спустя, измученный голос, когда-то такой громкий и энергичный.
– Она притянула меня к себе и сказала: «Mi hijo[22], тебе нужно быть очень осторожным. Ты еще мальчик, а меня скоро не станет, и я не смогу о тебе заботиться. Твоя книга обрушится на мир и создаст приливную волну. Будь осторожным, ведь ты еще слишком молод. Дурные люди постараются воспользоваться тобой, украсть твои деньги. Женщины будут хотеть тебя из-за имени, а не души. Пообещай мне, что ты не станешь загрязнять свой прекрасный разум наркотиками или алкоголем, что не позволишь деньгам превратить тебя в того, кем ты не являешься. Пообещай, что никому не признаешься, что написал эту книгу. Обещай мне, чтобы я могла спокойно покинуть этот мир.
Он взглянул на Натали.
– И конечно же, я сказал «да».
– Конечно, – с горящими глазами согласилась она.
– Лену это не понравилось, – прочистив горло, продолжил Джулиан. – Он считал, что у него в руках выдающийся талант и это можно рекламировать. В итоге он согласился при одном условии – роман не будет публиковаться анонимно. Требовалось придумать имя.
Злясь на отца, я с четырех лет звал себя Рафаэлем. Однако книгу я писал для матери, потому решил, что имя, которое дала мне она, должен услышать весь мир, а имя отца использовал в жизни, где я остался один и где никто меня не знал.
– Оба имени очень красивые, – тихо заметила Натали. – Должно быть, твою мать тронул этот поступок.
– Мне хочется так думать. Но на тот момент мама уже мало что понимала. Она… она умерла. Умерла прежде, чем роман напечатали, прежде чем он стал бестселлером и получил награды, прежде чем я заработал столько денег, что мог бы отвезти ее в любую точку мира, или обеспечить лучшую медицинскую помощь, или купил бы все, чего она только пожелала, или…
Джулиан вытер глаза и глубоко вдохнул в попытке успокоиться. Он слышал, как всхлипывает Натали, но сейчас не мог смотреть на нее.
– Вот, собственно, и все. Не самая приятная история, но я рад, что ты ее услышала. Я рад, что рассказал тебе о матери, так она будет жить не только в моем разуме и сердце.
– Теперь она живет и в моем сердце, – тихо подтвердила Натали.
У Джулиана все сжалось в груди, и он обратил взгляд на город за окном. Яркая россыпь огней плыла перед глазами.
Он почувствовал, как Натали скользнула к нему на колени, обвила руками шею и крепко обняла. Он спрятал лицо в ее волосах, пахнущих корицей, цветочным шампунем и его собственными простынями, на которых они лежали вместе. Девушка отстранилась, чтобы подарить ему мягкий и сладкий поцелуй.
– Спасибо, – прохрипел он. – Мне это было нужно.
– Это еще не все, – произнесла Натали игривым тоном, чтобы отвлечь его от грустных воспоминаний. Она встала на ноги и потянула Джулиана за руку. – Пойдем. Уже поздно, а у нас есть незаконченные дела.
– Правда?
– Правда.
Глава 18
Натали откинулась на подушки, ее большие пальцы порхали по клавиатуре старого телефона-раскладушки.
– Что ты делаешь? – поинтересовался Джулиан, натягивая джинсы. – Ты же не продаешь мою историю? Так быстро? Еще нет и восьми утра.
– Конечно, продаю. Изначально так и планировала.
– Черт. Чувствую себя грязным и использованным. Причем не в хорошем смысле слова.
– Я пишу Либерти, что ты все-таки не серийный убийца.
– Серийный убийца? А был такой вариант?
– У нас закрадывались такие подозрения, – хихикнула Натали.
«Его секрет – не ребенок, – написала она. – Кое-что получше. Намного лучше, чем я могла себе представить».
Натали нажала «отправить», закрыла телефон и положила на столик. Буквально в следующий миг раздался сигнал входящего сообщения, и она снова захихикала, почувствовав легкий укол совести из-за того, что не ответит.
– Я не призналась ей, кто ты, хотя очень хочется.
– Я уже не так из-за этого переживаю, как мог бы раньше.
Натали села, прижав колени к груди.
– Значит ли это, что ты откроешь миру свое имя?
– Пока не решил. Обещание, которое я дал матери, должно было помешать мне стать бесшабашным и заносчивым из-за высоких доходов. Но я уже не тот восемнадцатилетний парень, которого она стремилась защитить. Наверное, нужно отпустить это и двигаться дальше. И все равно мне не нравятся последствия, которые повлечет за собой огласка. Пресса и вопросы…
– Вопросы о тебе или о книгах?
– И то, и другое.
– Ты не хочешь говорить о книгах? – нахмурилась Натали.
Джулиан сел рядом с ней на кровать и взял за руку.
– С тобой – да. Ты можешь задавать миллион вопросов, и я никогда от них не устану. Но с совершенно незнакомыми людьми? – Он скривился. – И по большому счету это же не вызовет большой суматохи, не так ли?
Натали решила, что Джулиан преуменьшает значимость такого события – как минимум литературный мир сойдет с ума, – но никак не прокомментировала его фразу.
– И Дэвид этому не обрадуется, – добавил Джулиан. – По крайней мере сначала.
– Дэвид? А! Твой помощник. А ему какая разница?
– Он защищает меня. И, вероятно, боится погрязнуть в хаосе, если я раскрою свое имя. Он немного… нервный, но хороший парень. Ты скоро с ним познакомишься.
Натали обняла Джулиана за шею, приходя в восторг от того, что можно касаться его, когда захочется.
– Ты не обязан решать прямо сейчас. И какое бы решение ты не принял, я все равно его поддержу. – Парень улыбнулся и начал целовать ее, но она отстранилась. – Только можно мне рассказать друзьям? Иначе я взорвусь.
– А им можно доверять, они не проболтаются?
– Нет, они оба такие фантазеры, что никто им не поверит.
– Меня больше волнует, что они не поверят тебе. Я бы на твоем месте проявил осторожность, но если ты им доверяешь, то рассказывай. – Джулиан нежно поцеловал ее над ухом. – Теперь, когда у меня есть ты, мне в принципе все равно. Ты – единственная удача, которая мне нужна. А все остальное пусть горит синим пламенем, не важно.
– Ужин остынет, а пахнет он слишком хорошо, чтобы во второй раз оставить его без внимания. И мне хочется послушать о твоей жизни, о твоей матери. И об отце. Обо всем, что ты готов мне рассказать. И может, – Натали хитро улыбнулась, – немного о книгах.
– Любопытная, да?
– О, у меня всего лишь миллиард вопросов. Не так уж и много.
– История моей юности повествует о том, что привело к созданию «Выше». Этого пока хватит? – Она молча кивнула, и Джулиан понял, что тяжесть его откровения снова поразила ее, стирая легкомыслие. – Все нормально, – заверил он. – Когда я закончу, это уже перестанет казаться таким странным.
Она слабо улыбнулась.
– Кто бы говорил… Рафаэль Мендон.
Глава 17
Они ушли на диван. Джулиан улыбнулся, когда Натали подобрала ноги под себя и обратила на него внимательный взгляд, но немного замешкался. Он мысленно пробежался по истории своей жизни, упорядочил ее и задумался, насколько больно будет вытащить ее на свет божий. «Не важно, – осознал он. – Натали заслуживает всю правду, а моя мать заслуживает того, чтобы ее помнили». Однако его история начиналась с отца. Он сделал большой глоток вина и начал.
Джулиан поведал ей, как Кристофф Ковач с юных лет был одержим страстью к путешествиям, как оказался в Колумбии, где и повстречал Алэйну. Три года счастливых скитаний, а потом она забеременела и захотела где-то осесть, а Кристофф не мог на это пойти или не желал.
– Он подолгу отсутствовал, присылал деньги, когда мог или хотел. И однажды его отсутствие затянулось настолько, что стало понятно: он уже не вернется. Связь прервалась. Мы шесть лет не получали от него новостей. И все же мать не позволяла никому в моем присутствии плохо о нем отзываться. Она считала грехом очернять образ кого-то из родителей в сознании детей. Но я знал. С раннего возраста знал. Я слышал, как она плачет по ночам.
Джулиан глотнул еще вина, почти не ощутив его вкуса, и заговорил о том дне, когда отец вернулся, больной и бледный.
– Мне было десять, и я решил, что мы снова станем семьей, но он серьезно болел. Через месяц его сердце не выдержало, и он умер.
– Быстро, как молния, – пробормотала Натали и протянула ему руку. Джулиан благодарно сжал ее.
– Во время длительных отлучек отца и после его смерти мама работала горничной в роскошных отелях Сан-Хуана, в Пуэрто-Рико. Она тяжело трудилась по многу часов, пока я учился в школе, хотела, чтобы я получал хорошие оценки и в итоге поступил в колледж. Из школы я возвращался домой, в нашу убогую четырехкомнатную квартиру, делал домашние задания и писал. Большую часть дня и по вечерам я оставался один и потому создавал миры, которые не были настолько пустыми. Уже в средней школе стало понятно, что я…
– Гений? – вставила Натали с легкой улыбкой.
– Я собирался сказать «опережаю свой класс», – ответил Джулиан. – Но мама не могла оплатить частную школу, а стипендии для детей того возраста мало кому выдавали. Так или иначе, я учился в довольно неплохой государственной школе. Одна добрая учительница, миссис Руиз, в шестом классе купила мне стопку черно-белых тетрадей, и с тех пор черновики романов я пишу только в них. Просто не могу иначе. Может показаться странным, но мне не хочется менять многое из тех времен, когда моя мать была жива. Не хочу терять еще больше связанного с ней, чем уже потерял.
– Не вижу ничего странного, – утешила его Натали, стирая слезу со щеки.
Джулиан просто кивнул и прочистил горло.
– Я не задержался в школе надолго. Как только смог, сдал экзамены, чтобы начать работать. В то время мы жили в Тампа-бей, и раньше мама запрещала мне подрабатывать, чтобы я мог сосредоточиться на своих книгах. Свидетельством ее надвигающейся болезни было то, что она не возражала, когда я окончил школу и пошел на работу, а похлопала меня по руке и сказала, что я хороший сын. Но мне все равно казалось, что я делаю недостаточно.
Говорят, не стоит писать или создавать произведения искусства только ради денег. Я понимаю, что это значит. Написание книг – моя потребность. Я бы и бесплатно этим занимался. Но не в случае с первой книгой. Первая стала историей, которую мне нужно было рассказать, и способом заработать деньги, в которых мы отчаянно нуждались. Или, во всяком случае, я на это надеялся. Именно тогда я написал «Выше».
Днем я работал в магазине, упаковывал продукты и выставлял их на полки, а ночью писал как одержимый, яростно, не обращая внимания на мозоли, красные глаза и головную боль. Меня подпитывали обида на отца из-за того, что он нас бросил, и паника, что время ускользает. А так и было. Когда я закончил, рак мамы уже дошел до той стадии, когда врачи начали говорить о неделях вместо месяцев. Он поразил легкие, несмотря на то что она ни разу в жизни не брала в руки сигарету.
В голосе Джулиана зазвучала горечь.
– Я вошел в офис «Андерхилл Пресс» в Тампе, бросил пять тетрадей на стол человека, который до сих пор является моим редактором, и спросил: «Сколько вы мне за это заплатите?» Естественно, он решил, что я сумасшедший. Семнадцатилетний парень в фартуке бакалейщика и с грязными ногтями. Но Лен – его зовут Лен Гордон – позже сказал, что увидел во мне нечто интригующее. Я оставил ему тетради, номер телефона и ушел.
В тот же вечер Лен позвонил мне в хоспис и предложил немедленно заключить контракт по телефону, если смогу доказать, что сам это написал. Я процитировал ему целые абзацы, и он согласился. А «Выше» был продан.
– За огромную кучу денег, надеюсь.
– Огромную для нас с мамой. Через два дня Лен явился с договором. Издательство «Андерхилл Пресс» предлагало мне аванс в тридцать тысяч долларов – по современным меркам с учетом электронных книг это поразительная сумма для дебютного романа и достаточная, чтобы оплатить моей маме несколько недель или месяцев спокойствия и роскоши.
В период между подписанием контракта и выпуском книги я отвез ее на Багамы. Там она сидела на пляже или возле бассейна в дорогом отеле и читала «Выше», пока все вокруг за ней ухаживали. Это было лучшее и худшее время в моей жизни: я видел, как она наслаждается солнцем и отдыхом, но понимал, что уже поздно. У нее не осталось сил, чтобы провести там дольше нескольких дней. Мы вернулись в хоспис, и она…
Джулиану показалось, будто его внезапно перенесли назад во времени. Он как наяву увидел крошечную комнатку, почувствовал аромат освежителя воздуха, которым в хосписе безуспешно пытались маскировать запахи дезинфицирующих средств и болезни, вновь взглянул на хрупкое и истощенное тело матери на слишком большой для нее кровати. Он слышал каждое слово, эхом отдающееся десять лет спустя, измученный голос, когда-то такой громкий и энергичный.
– Она притянула меня к себе и сказала: «Mi hijo[22], тебе нужно быть очень осторожным. Ты еще мальчик, а меня скоро не станет, и я не смогу о тебе заботиться. Твоя книга обрушится на мир и создаст приливную волну. Будь осторожным, ведь ты еще слишком молод. Дурные люди постараются воспользоваться тобой, украсть твои деньги. Женщины будут хотеть тебя из-за имени, а не души. Пообещай мне, что ты не станешь загрязнять свой прекрасный разум наркотиками или алкоголем, что не позволишь деньгам превратить тебя в того, кем ты не являешься. Пообещай, что никому не признаешься, что написал эту книгу. Обещай мне, чтобы я могла спокойно покинуть этот мир.
Он взглянул на Натали.
– И конечно же, я сказал «да».
– Конечно, – с горящими глазами согласилась она.
– Лену это не понравилось, – прочистив горло, продолжил Джулиан. – Он считал, что у него в руках выдающийся талант и это можно рекламировать. В итоге он согласился при одном условии – роман не будет публиковаться анонимно. Требовалось придумать имя.
Злясь на отца, я с четырех лет звал себя Рафаэлем. Однако книгу я писал для матери, потому решил, что имя, которое дала мне она, должен услышать весь мир, а имя отца использовал в жизни, где я остался один и где никто меня не знал.
– Оба имени очень красивые, – тихо заметила Натали. – Должно быть, твою мать тронул этот поступок.
– Мне хочется так думать. Но на тот момент мама уже мало что понимала. Она… она умерла. Умерла прежде, чем роман напечатали, прежде чем он стал бестселлером и получил награды, прежде чем я заработал столько денег, что мог бы отвезти ее в любую точку мира, или обеспечить лучшую медицинскую помощь, или купил бы все, чего она только пожелала, или…
Джулиан вытер глаза и глубоко вдохнул в попытке успокоиться. Он слышал, как всхлипывает Натали, но сейчас не мог смотреть на нее.
– Вот, собственно, и все. Не самая приятная история, но я рад, что ты ее услышала. Я рад, что рассказал тебе о матери, так она будет жить не только в моем разуме и сердце.
– Теперь она живет и в моем сердце, – тихо подтвердила Натали.
У Джулиана все сжалось в груди, и он обратил взгляд на город за окном. Яркая россыпь огней плыла перед глазами.
Он почувствовал, как Натали скользнула к нему на колени, обвила руками шею и крепко обняла. Он спрятал лицо в ее волосах, пахнущих корицей, цветочным шампунем и его собственными простынями, на которых они лежали вместе. Девушка отстранилась, чтобы подарить ему мягкий и сладкий поцелуй.
– Спасибо, – прохрипел он. – Мне это было нужно.
– Это еще не все, – произнесла Натали игривым тоном, чтобы отвлечь его от грустных воспоминаний. Она встала на ноги и потянула Джулиана за руку. – Пойдем. Уже поздно, а у нас есть незаконченные дела.
– Правда?
– Правда.
Глава 18
Натали откинулась на подушки, ее большие пальцы порхали по клавиатуре старого телефона-раскладушки.
– Что ты делаешь? – поинтересовался Джулиан, натягивая джинсы. – Ты же не продаешь мою историю? Так быстро? Еще нет и восьми утра.
– Конечно, продаю. Изначально так и планировала.
– Черт. Чувствую себя грязным и использованным. Причем не в хорошем смысле слова.
– Я пишу Либерти, что ты все-таки не серийный убийца.
– Серийный убийца? А был такой вариант?
– У нас закрадывались такие подозрения, – хихикнула Натали.
«Его секрет – не ребенок, – написала она. – Кое-что получше. Намного лучше, чем я могла себе представить».
Натали нажала «отправить», закрыла телефон и положила на столик. Буквально в следующий миг раздался сигнал входящего сообщения, и она снова захихикала, почувствовав легкий укол совести из-за того, что не ответит.
– Я не призналась ей, кто ты, хотя очень хочется.
– Я уже не так из-за этого переживаю, как мог бы раньше.
Натали села, прижав колени к груди.
– Значит ли это, что ты откроешь миру свое имя?
– Пока не решил. Обещание, которое я дал матери, должно было помешать мне стать бесшабашным и заносчивым из-за высоких доходов. Но я уже не тот восемнадцатилетний парень, которого она стремилась защитить. Наверное, нужно отпустить это и двигаться дальше. И все равно мне не нравятся последствия, которые повлечет за собой огласка. Пресса и вопросы…
– Вопросы о тебе или о книгах?
– И то, и другое.
– Ты не хочешь говорить о книгах? – нахмурилась Натали.
Джулиан сел рядом с ней на кровать и взял за руку.
– С тобой – да. Ты можешь задавать миллион вопросов, и я никогда от них не устану. Но с совершенно незнакомыми людьми? – Он скривился. – И по большому счету это же не вызовет большой суматохи, не так ли?
Натали решила, что Джулиан преуменьшает значимость такого события – как минимум литературный мир сойдет с ума, – но никак не прокомментировала его фразу.
– И Дэвид этому не обрадуется, – добавил Джулиан. – По крайней мере сначала.
– Дэвид? А! Твой помощник. А ему какая разница?
– Он защищает меня. И, вероятно, боится погрязнуть в хаосе, если я раскрою свое имя. Он немного… нервный, но хороший парень. Ты скоро с ним познакомишься.
Натали обняла Джулиана за шею, приходя в восторг от того, что можно касаться его, когда захочется.
– Ты не обязан решать прямо сейчас. И какое бы решение ты не принял, я все равно его поддержу. – Парень улыбнулся и начал целовать ее, но она отстранилась. – Только можно мне рассказать друзьям? Иначе я взорвусь.
– А им можно доверять, они не проболтаются?
– Нет, они оба такие фантазеры, что никто им не поверит.
– Меня больше волнует, что они не поверят тебе. Я бы на твоем месте проявил осторожность, но если ты им доверяешь, то рассказывай. – Джулиан нежно поцеловал ее над ухом. – Теперь, когда у меня есть ты, мне в принципе все равно. Ты – единственная удача, которая мне нужна. А все остальное пусть горит синим пламенем, не важно.