Вурдалак

– Все будет хорошо!

– Я верю вам. – Катя, поймав взгляд Владимира, отвела глаза. – Но мне кажется, что вы не осознаете всей опасности происходящего. Мой бедный брат Феликс тоже этого не осознавал, хотя и видел упыря вживую. Странно говорить так про мертвеца.

– Катя, вы так это сказали, как будто убеждены, что упыри, вампиры, то бишь живые мертвецы, существуют.

– А вы в это не верите? – искренне удивилась Катя. – Я вам уже говорила, что Феликс своими глазами видел восставшего мертвеца – Кузякина! Если мертвец «оживает», то только для того, чтобы стать упырем! – убежденно воскликнула она. – А сейчас я попробую вам доказать их существование выдержкой из Евангелия от Матфея. – Она открыла сумочку и достала томик карманного формата; текст с микроскопическими буковками был напечатан на папиросной бумаге.

Катя, открыв книжечку, стала читать:

– Глава восьмая, стихи 28 и 29. «И когда Он прибыл на другой берег в страну Гергесинскую, Его встретили два бесноватые, вышедшие из гробов, весьма свирепые, так что никто не смел проходить тем путем. И вот, они закричали: что Тебе до нас, Иисус, Сын Божий? Пришел Ты сюда прежде времени мучить нас». – Катя торжествующе посмотрела на Владимира. – Теперь вы поняли?

– А что, по-вашему, я должен понять?

– «…бесноватые, вышедшие из гробов, весьма свирепые…» – произнесла Катя. – В гробах ведь находятся мертвецы, а не живые! И они, видимо, из-за того, что совершали неправедные дела при жизни, после смерти становятся живыми мертвецами.

– Я не специалист в толковании Библии, но как врач трактовал бы этот отрывок иначе. Бесноватые, то есть психически больные, могут вести себя неадекватно, например находиться какое-то время в гробах. Ведь там прямо не сказано, что они мертвецы?

– Хотелось бы мне верить, что я ошибаюсь, но, боюсь, что будут еще смерти, и полицейские не смогут это остановить, так как тут замешаны темные силы. В легенде про упыря Дунина-Борковского его смог остановить лишь крестный ход и праведный пастырь – архимандрит Иоанн Максимович. Думаю, без помощи церкви и здесь не обойтись!

Владимир не стал спорить с девушкой, заметив, что она сильно нервничает, не в последнюю очередь из-за просмотра мистического фильма, и ловко сменил тему разговора. Он стал рассказывать о театральной жизни в Киеве, спектаклях и водевилях, которые ему привелось посмотреть. Катя слушала его с интересом и постепенно успокоилась, а Владимир пообещал сводить ее в местный театр. Когда они вышли из кондитерской, Владимир отвез Катю домой. Она пригласила его зайти на чай, но он отказался, пообещав, что в следующий раз обязательно воспользуется ее приглашением. Владимир отправился к адвокату Семыкину, чтобы посоветоваться с ним по поводу ситуации с доктором Топаловым.

Адвокат встретил Владимира сдержанно, не так, как раньше.

– Господин Топалов обратился ко мне с просьбой подготовить документы – хочет судиться с вами. – Семыкин выдержал паузу. – Но я отказался, сославшись на то, что сейчас веду много дел, поэтому не смогу быть ему полезен.

– Благодарю вас!

– Не стоит благодарить меня, я и в самом деле очень загружен работой. И то, что я отказался, не меняет дела – в Чернигове достаточно умелых адвокатов.

– Я очень доволен, что мы с вами не встретимся в суде и я могу по-прежнему рассчитывать на ваш дружеский совет.

– Рад буду вам помочь. Сразу скажу, что положение ваше незавидное, для вас крайне важно, чтобы сестра Топалова нашлась и оказалась целой и невредимой. Если с ней что-нибудь случится, то… Даже не хочу об этом говорить!

У Владимира сжалось сердце – Семыкин не будет зря нагнетать обстановку! Владимир решил: как бы ни развивались дальше события, он будет бороться до конца, отбросив мысли о самоубийстве.

Во входную дверь кто-то позвонил. Владимир вопросительно посмотрел на адвоката:

– Вы кого-то ожидаете?

– Нет. Возможно, это новый клиент и он не знает, что дома я не принимаю, только в конторе. Если это так, то Клава все ему доходчиво объяснит.

Однако вскоре в гостиную вошел, сопровождаемый Клавой, угрюмый следователь Катасонов. Увидев Владимира, он недовольно поморщился:

– И вы здесь, для полного счастья!

– Что случилось, Олег Борисович? – поинтересовался Семыкин. – Судя по всему, у вас был тяжелый день.

– И кошмарная ночь благодаря этому господину! – Катасонов, сев на стул, раздраженно указал на Владимира. – У меня был неприятный разговор с прокурором! Я уговорил полицмейстера организовать ночные поиски сбежавшей из психиатрического отделения барышни, но все усилия были тщетны – она бесследно пропала, испарилась! А день начался с новости об обнаружении очередной обескровленной жертвы – и опять в Стрижне! Меня вызвал губернатор, не дал мне и слова сказать – распекал, как мог, затем снова был разговор с прокурором. А после этого меня вызвал полицмейстер, и тоже не для того, чтобы сообщить радостные вести.

– Олег Борисович, нервное напряжение надо обязательно снять. Что вам предложить – коньяк, наливку, водку, вино?

– Водку! – рявкнул Катасонов.

Клава быстро накрыла на стол, поставила графин с водкой и блюда с закусками. Адвокат, не мешкая, разлил водку по рюмкам:

– У меня в Киеве есть знакомый морской офицер, участник японской войны, год пробыл в плену у япошек. Так он всегда в начале застолья произносил короткий японский тост – «камлай», что в переводе означает «сухое дно», то есть призывал пить до дна. У немцев также есть короткий тост – «прозит», у англичан – «чирс». Но мне всегда нравился короткий казацкий тост. – Семыкин поднял рюмку и громко воскликнул: – Будьмо!

За первым тостом последовали второй и третий, лицо у следователя, который каждый раз осушал рюмку до дна, покраснело, а Владимир и адвокат только пригубливали свои, поддерживая компанию.

– Известно, кто стал новой жертвой убийцы? – поинтересовался Семыкин.

– Жена купца Веретенникова, Ефросинья Никитична, двадцати пяти лет от роду. Веретенников приехал на пароходе из Киева, дома не застал жену, приходящая прислуга с утра ее не видела, и, судя по всему, Ефросинья не ночевала дома. Он сразу обратился в полицию, приметы совпали, и он опознал тело жены. Со слов судмедэксперта, смерть наступила между десятью часами вечера и двумя часами ночи от потери крови, в реку ее бросили уже мертвой. Если тело находится в воде на протяжении нескольких часов, невозможно более точно установить время смерти.

– Я под утро шел по Красному мосту и заметил какое-то движение на берегу, – вспомнил Владимир.

– Что конкретно вы видели? – вскинулся Катасонов.

– Какие-то тени, – растерянно произнес Владимир. – Метрах в пятидесяти от моста, выше по течению, со стороны города.

– Завтра пошлю туда Лифшица с полицейскими, пусть осмотрят это место.

– А что вы в столь позднюю или раннюю пору там делали? – подозрительно прищурился Катасонов.

– Возвращался из гостей.


– Вы очень быстро освоились здесь и обросли знакомствами, – с явным недовольством заметил Катасонов.

– Поразительно! За столь короткое время уже четверо молодых людей пали от рук убийцы! – вклинился Семакин. – Неужели никак нельзя выйти на его след?

Лицо Катасонова стало свекольного цвета, он возопил:

– Что вы все как сговорились?! Как будто я не хочу поймать этого преступника! Нет ни малейшей зацепки! Неизвестно, каким образом и куда он заманивает жертвы, – на телах нет следов, говорящих о том, что они сопротивлялись. Ну ладно женщины, но ведь убили и молодого крепкого мужчину, и что, он, как теленок, дал выцедить из себя кровь? Непонятен мотив убийцы и для чего он использует такой способ убийства – обескровливанием. Ритуальные действа? Слишком короткий промежуток между убийствами, и неизвестно, ради какого идола, божества, беса это совершается. Я уже обратился к ученым-историкам с этим вопросом, но они лишь руками разводят. Остается только думать, что есть тайная секта, члены которой поклоняются кровавому божеству ацтеков, но во время их ритуалов помимо обескровливания еще и сердце вырезается. Или Тору древних викингов, но ведь и ему приносили кровавые жертвы только перед какими-то важными событиями. В полицейских архивах не нашли ни одного подобного случая. Разве что когда мужик по пьяни убил своего дружка, с которым пил, мозги от водки у него размякли, нацедил он стакан крови и выпил, сам не понимая зачем. Но на этом все! Протрезвев, он не стал вампиром, не пил больше кровь. Сейчас он на каторге, пожизненно.

– Значит, остается только версия, что кто-то решил стать новым «черниговским вампиром», о чем мы уже раньше с вами говорили, – напомнил адвокат.

– Психов мы тоже проверяем, раньше нам в этом оказывал помощь Владимир Иванович, сейчас этим занимается фельдшер. Но результатов нет! – устало произнес Катасонов, сам налил себе рюмку водки и одним глотком выпил.

– А если предположить, что кто-то такими действиями хочет посеять страх и панику в городе? Ведь об этих убийствах говорят на каждом углу! – выдвинул версию адвокат. – Может, убийца хочет прославиться подобно лондонскому Джеку-потрошителю? И поэтому он выбрал столь необычный способ убийства, как обескровливание?

– И при этом остаться безнаказанным! – раздраженно бросил Катасонов. – Я все равно его вычислю, как бы он ни прятался! Но для этого мне нужно время, а его у меня нет! Губернатор дал мне неделю сроку, если не найду – лишусь должности, а это для меня катастрофа! Что я буду делать, если уйду из полиции?!

– С вашим опытом работу вы всегда найдете, но почему вы думаете, что не поймаете преступника в этот срок? – спросил Семакин. – Кстати, уверенность в своей правоте, а также в том, что цель будет достигнута, помогает добиться результата. Поэтому я не сомневаюсь, что вы поймаете убийцу!





20




На обратном пути Владимир вспомнил страхи Кати, ее наивную веру в то, что причиной смертей в городе мог послужить двухсотлетний дневник Василия Дунина-Борковского с магическими заклинаниями, поднявшими из могилы мертвеца-упыря. Возможно, ее брат Феликс был мистиком и оказывал влияние на девушку. Владимир чувствовал, что нравится Кате. Она была ему симпатична, но не могло быть и речи о более близких отношениях с ней. А вот таинственная незнакомка из парка продолжала волновать воображение Владимира, и он горел желанием ее увидеть, однако даже не представлял себе, где ее искать. Единственное, что он мог сделать, – это попытаться проследить за художником Половицей. Но как? Сидеть ночами у окна и наблюдать за входом в психиатрическое отделение? Связываться с Ташко теперь было проблематично – он ведь отстранен от работы, и в психиатрическое отделение его не пустят.

Уже подходя к дому, где снимал комнату, Владимир увидел перед зданием психиатрического отделения двуколку, похожую на ту, которой пользовался доктор Нестеренко, и у него возникла идея. Он быстрым шагом направился к входу в отделение. На месте кучера восседал крупный бородатый мужчина и, по обыкновению извозчиков, ожидающих возвращения седока, дремал. Владимира всегда удивляла их уникальная способность засыпать в любое время и при любых обстоятельствах. Он позвонил в дверь.

Открыл санитар Прохор и при виде его нахмурился:

– Чего вам? Вас не велено сюда пускать!

– Мне надо поговорить с доктором Нестеренко. Будь добр, сообщи ему!

Санитар недоуменно пожал плечами и закрыл дверь. Время шло, дверь не открывалась, Владимир не знал, что и думать: санитар проигнорировал его просьбу или доктор Нестеренко? Владимир, взглянув на свои входившие в моду наручные часы от Луи Картье, решил подождать еще пять минут, а затем снова позвонить, но тут дверь открылась. Прохор был еще более мрачен, чем перед этим.

– Проходите, доктор Нестеренко вас ожидает, – сказал он.

Владимир быстро вошел и с удивлением понял, что соскучился по отделению, что оно стало для него почти родным. Доктор Нестеренко находился в своем кабинете. У него был крайне уставший вид, и, судя по идеальному порядку на его столе, он уже собрался уходить. Нестеренко, уверенный, что приход Владимира связан с его отстранением от работы, начал без предисловий:

– Я говорил сегодня о вас с заведующим отделением и главным врачом больницы – они лишь разводят руками и ждут решения попечительского совета, так как непримиримая позиция доктора Топалова вынудила их обо всем происшедшем туда доложить. Все будет зависеть от позиции председателя попечительского совета господина Верещагина.

– Благодарю вас, Илья Никодимович. Я к вам по другому вопросу. Буду говорить прямо, без околичностей. Извините, но в библиотеке я случайно узнал, что вы некоторое время тому назад заинтересовались Василием Дуниным-Борковским, «черниговским упырем», и был крайне удивлен. Ведь вы давно живете в Чернигове, наверняка знали легенды об этом упыре, и тут внезапно такой интерес!

– Мой интерес был вызван тем, что в городе поползли слухи о том, что пропажа погребенного тела Кузякина связана с первым убийством и обнаружением обескровленного тела. Заговорили о мести «черниговского упыря», – доктор Нестеренко усмехнулся, – то ли воскресшего старого, то ли нового. Вернее будет сказать, «надевшего» на себя личину упыря. Кстати, Кузякин лечился в нашем отделении.

– Где Кузякин умер?

– Здесь и умер, от сердечного припадка.

– Но ведь Кузякин был очень молодым человеком! Кто был его лечащим врачом?

– Геннадий Львович, наш заведующий. Сердце – это ящик Пандоры, туда не заглянешь, и никто не может знать, какой сюрприз оно может преподнести. Случаи заболеваний сердца у молодых не редкость.

Доктор Нестеренко импонировал Владимиру как человек с самого начала его работы в отделении. После недавнего ночного доверительного разговора Владимир исключил его из числа подозреваемых, но разговор с Катей заставил усомниться в невиновности Нестеренко.

– Выходит, вы полагаете, что я имею непосредственное отношение к этим жутким смертям в городе. – Илья Никодимович добродушно усмехнулся.

– Я лишь спросил, почему вы вдруг заинтересовались личностью Василия Дунина-Борковского?

– Мне интересен главный персонаж легенды как пациент, и я хотел бы узнать, чем он был болен.

– Пациент, который уже почти двести лет как умер?

– Я не верил и не верю во всю эту чепуху – выставили известного казацкого старшину, много сделавшего для Чернигова, восстановившего и построившего здесь церкви, упырем, вампиром. Я специально познакомился с письменными историческими источниками, где упоминается Василий Дунин-Борковский, описываются изменения его внешности и поведения. Это позволило мне поставить ему диагноз, по крайней мере объясняющий, что с ним произошло, без всякой мистики и колдовства.

– Даже так? И каков ваш диагноз?

– Дунин-Борковский был болен акромегалией, говоря проще, гигантизмом. При этом заболевании увеличиваются кисти и стопы, изменяются черты лица вследствие роста лицевых костей. Вот почему он изменился внешне. Когда это заболевание поражает человека в раннем детстве, он вырастает очень высоким, значительно реже наблюдается это заболевание у людей среднего и пожилого возраста, как у Дунина-Борковского. Это заболевание характеризуется еще дневной сонливостью, это тоже объясняет, почему Дунин-Борковский изменил образ жизни. Но, конечно, главная причина – это уродливые изменения внешности. Он старался не появляться на людях при свете дня, избегал массовых мероприятий, перестал бывать в церкви. Думаю, у него была своя, домашняя, часовенка, и там приходящий священник отправлял службы. Деловые встречи проходили у него дома, при свечах, чтобы в полумраке нельзя было его как следует рассмотреть. Обычно отпевания людей такого высокого ранга проводились прилюдно, в церкви, но он, желая скрыть свою уродливость, завещал, чтобы его отпели дома, в присутствии одних лишь домочадцев, и похоронили в закрытом гробу. Все это породило слухи и домыслы, а позднее – легенду об упыре.

– А как быть с достоверными сведениями о том, что в том году примерно тридцать человек пропали, а двадцать скончались вследствие анемии? Как вы это объясните?