Вся правда о нас

— Да уж, — растерянно подтвердил я, судорожно пытаясь вспомнить хотя бы одно умное слово, достойное украсить нашу беседу. И чтобы в нём было не меньше пяти слогов!

Не получилось. Но не потому что у меня такой уж бедный словарный запас. Просто нас отвлекли.

Дальняя дверь, ведущая в коридор, приоткрылась, и в гостиную вперевалку вошли кошки. Ну, то есть, кошка и кот, Элла и Армстронг, здоровенные мохнатые обормоты, которые, если говорить о физическом развитии, всё ещё являются котятами и, следовательно, продолжают расти.

Штука в том, что в Мире коты, собаки и другие звери живут подолгу и взрослеют, соответственно, очень медленно. Последнее обстоятельство до сих пор совершенно не укладывается у меня в голове; к счастью, моё активное интеллектуальное участие в постепенном росте кошек не требуется, и я могу позволить себе сколько угодно ничего не понимать без всякого ущерба для процесса. Каких размеров мои домашние питомцы достигнут ещё полдюжины лет спустя, когда наконец станут считаться взрослыми, я даже думать не хочу. Но заранее рад, что Мохнатый Дом — одно из самых просторных жилых помещений в Ехо. Есть надежда, что в нём всё-таки останется немного места для меня. Например, кабинет в башне. Туда они к тому времени, пожалуй, просто не протиснутся.

Вслед за кошками, как и следовало ожидать, появилась Базилио. Армстронг и Элла — её неотлучная свита. До появления Базилио котята не особо привязывались к людям, но в неё влюбились с первого взгляда, причём ещё в ту пору, когда девочка наша выглядела как ужасающий василиск.

Строго говоря, она и есть ужасающий василиск, вернее, изрядно смахивающая на василиска овеществлённая иллюзия с головой индюка, рыбьим туловищем, лисьим хвостом и самым дружелюбным в Мире нравом. Симпатичной рыжей девицей Базилио выучилась быть гораздо позже, при помощи леди Сотофы. Самое удивительное, что чудесное превращение совершенно не испортило её характер. А ведь быть хорошим человеком гораздо труднее, чем славным чудовищем.

Но чего только не бывает.

Вот и сейчас, застав нас в гостиной, Базилио исполнила свой коронный трюк: обрадовалась. Ничего особенного она при этом не сделала и не сказала, но даже если бы мы с Шурфом были двумя спившимися портовыми нищими, давным-давно утратившими смысл жизни, мы бы незамедлительно обрели его снова. Мы его, впрочем, и так обрели — дополнительно, в довесок к уже имеющемуся. Но не то чтобы я был против, лишний смысл жизни никогда не повредит.

Следующим номером программы стало появление на столе напитков. Этот процесс у Базилио отработан в совершенстве. Стоит ей войти в комнату и увидеть гостей, можете быть уверены, что и минуты не пройдёт, как появится слуга с напитками, причём именно теми, которые по душе собравшимся. Что в моём доме — та ещё задача, народу здесь бывает много, и вкусы у всех разные. Однако все всегда остаются совершенно довольны. И это касается не только напитков. Прежде в Мохнатом Доме, как и в любом из моих жилищ, царила обаятельная атмосфера предапокалиптического хаоса, но вскоре после появления Базилио здесь как-то незаметно установилась почти пугающая идиллия. Теперь у нас всё происходит вовремя, без сбоев и как бы само собой. При Базилио даже дворцовые повара, бывшие прежде главным неизбежным злом моей здешней жизни, стали готовить не то чтобы шедевры, но нормальную вкусную еду. А это уже попрание основ, в своей возмутительности граничащее с чудом.

Не то чтобы я взваливал на Базилио организацию нашей жизни. Мне бы такое и в голову не пришло. Я из тех мягкосердечных злодеев, которым проще проглотить человека живьём, чем заставить его тяжело трудиться — при том, что я терпеть не могу сырое мясо. Базилио взялась за хозяйство Мохнатого Дома совершенно добровольно. Думаю, дело в том, что она слишком часто оставалась дома одна, вот и нашла себе развлечение — собирать из разрозненных деталей быта идеальную домашнюю жизнь, как сложную головоломку. И весьма в этом преуспела, что неудивительно, головоломки — её конёк. Один из множества.

В общем, Базилио немного замешкалась на пороге, тут же отступила в сторону, пропуская слугу с подносом, а потом наконец спросила:

— Можно я с вами немножко посижу?

Вот интересно, кем надо быть, чтобы сказать ей «нельзя»?

Когда Базилио уселась в кресло рядом со мной, я заметил, что веки у неё подозрительно красные. А глаза как-то немного чересчур ярко блестят. И рыжие кудри уныло свисают вдоль лица вместо того, чтобы задорно торчать во все стороны. Всё это означало, что она совсем недавно ревела. Меня не проведёшь.

— Что стряслось, дружочек? — спросил я. — Кто тебя обидел? Кому голову откусить?

Уменьшительно-ласкательные суффиксы всё-таки прокрались в мой лексикон. Но это не беда, когда в доме обитает столь подходящий объект для их применения.

Честно говоря, я заранее не сомневался, что никто Базилио не обижал, сама какое-нибудь горькое горюшко себе сочинила. Просто всякой юной барышне полезно твёрдо знать, что она всегда под надёжной защитой — от кого и чего угодно. Я бы и сам от подобного знания не отказался, но мне оно по ряду причин не положено. А ей — да.

Базилио смущённо замотала головой.

— Не надо никому ничего откусывать, ты что! Меня никто не обидел. Просто, понимаешь, никак не отучусь реветь из-за любого пустяка. Вроде, умом понимаю, что ничего плохого не случилось, а всё равно плачу. И остановиться не могу. Наверное, у меня просто нет силы воли?

— Всё в порядке, тебе пока даже положено много плакать, — неожиданно сказал Шурф.

В его устах это прозвучало, мягко говоря, несколько неожиданно. Меньше всего мой друг похож на человека, готового пропагандировать эмоциональную распущенность среди молодёжи.

— Ты выглядишь, как вполне взрослая девушка шестидесяти лет[13] — продолжил он. — А ума и знания жизни у тебя, пожалуй, даже побольше, чем у твоих ровесниц, поскольку их ты унаследовала от своего невольного создателя, взрослого, опытного и чрезвычайно разумного человека. Тем не менее, не следует забывать, что на самом деле ты родилась всего полгода назад. Совсем младенец. А младенцы обычно довольно много плачут. Видимо, на первоначальном этапе жизни плач — самый простой и естественный способ установить контакт с реальностью, сообщить ей о своём недовольстве и дать возможность исправиться. Поэтому тебе пока вовсе не обязательно сдерживаться. Ещё дюжину лет можешь рыдать, сколько душе угодно. А потом, я думаю, желание лить слёзы пройдёт само. У тебя, по моим наблюдениям, довольно уравновешенный характер.

Базилио озадаченно моргнула.

— Слушай, а ведь он совершенно прав, — сказал я. — Так что реви на здоровье. Можешь начинать прямо сейчас.

— Спасибо, но мне уже не хочется, — улыбнулась она.

— Тогда выкладывай, что у тебя стряслось. Ты меня знаешь, я не отстану.

— Просто сэр Умара Камалкони не смог прийти в гости, — смущённо сказала Базилио. — Мы заранее договорились, и я специально раздобыла на Сумеречном Рынке новую игру, называется «Злик-и-злак». Большое поле и много разноцветных кубиков. В Злик-и-злак играют только в Чирухте; если бы не Трикки, который родом из Тулана, даже не знаю, как бы я разузнала правила… Ладно, это всё неважно. Просто сэр Умара Камалкони заранее радовался новой игре, а потом взял и не пришёл! Он, конечно, придёт, когда сможет, и мы ещё поиграем. Просто я очень ждала и всё приготовила, а он не смог, и мне теперь таааааак обидно!

На этом месте Базилио всё-таки шмыгнула носом и благополучно разревелась. А мы с Шурфом понимающе переглянулись. Бедный ребёнок, нелегко дружить с Королём. Особенно если при этом не знаешь, с кем связался.

Под личиной седого и согбенного Старшего Помощника Придворного Профессора овеществлённых иллюзий Базилио навещает Его Величество Гуриг Восьмой. Вообще-то, изначально он затевал этот маскарад как одноразовый: захотел посмотреть на поселившееся в моём доме чудовище, а гулять и заходить в гости к подданным, не прихватив с собой свиту из как минимум полусотни придворных бездельников с паланкинами и оркестром, монархам, к сожалению, не положено. Поэтому наш Король вынужден изменять облик и сочинять соответствующую легенду всякий раз, когда его посещает желание развлечься на стороне. И к нам в гости он тогда заявился, прикинувшись забавным дотошным старичком. Кто же знал, что они с Базилио так подружатся, что один будет раз в несколько дней превращаться в придворного профессора, а другая — в ужасное чудовище, которое тот якобы обязан изучать. На самом деле, «изучение» обычно состоит из совместного разгадывания головоломок и болтовни чуть ли не до утра. Его Величеству, как я понимаю, здорово не хватает такой счастливой, почти детской дружбы, так что они с Базилио очень удачно друг друга нашли.

Хотя Базилио всё-таки гораздо труднее. В глубине души я уверен, что она в этого несуществующего придворного профессора немножко влюблена. Ну, то есть, я всем сердцем надеюсь, что именно «немножко». Но мрачно подозреваю, для неё это очень даже всерьёз.

— Твоё огорчение понятно. Никто не любит, когда нарушаются его планы, — рассудительно сказал Шурф. — Но когда связываешься с придворными, это совершенно неизбежно. Думаю, твоему другу сейчас ещё трудней. Ты, по крайней мере, сидишь дома, с друзьями и кошками, а он вынужден стоять, вытянувшись по струнке, на Королевском приёме в честь прибытия делегации из Графства Хотта. Жизнь во дворце полна таких неприятных моментов, а хуже всего, что придворных никогда не предупреждают о прибытии очередной делегации заранее. Да и сам Король не застрахован от подобных неожиданностей: иногда высокие гости задерживаются в пути, а иногда, как сегодня, являются на день раньше оговоренного срока, и это, к сожалению, не повод не пускать их во дворец…

— А, так вот почему! — Базилио сразу перестала плакать. — Я-то думала, сэр Умара Камалкони не пришёл, потому что ему интересней познакомиться с хоттийскими гостями, чем играть со мной в Злик-и-злак. А его, получается, просто не отпустили из дворца? И даже не предупредили заранее, что сегодня вечером он будет занят?

— Не сомневаюсь, именно так оно и было, — заверил её Шурф.

Он ещё что-то хотел добавить, но в этот момент окно распахнулось настежь, и в гостиную влетело существо размером с платяной шкаф и настолько кошмарного вида, что Базилио, взвизгнув, выскочила из кресла, где сидела, свернувшись уютнейшим клубком, и спряталась за мою спину. Хотя, по идее, должна бы понимать, что ничего особо страшного в чудовищах нет. Если уж сама тоже оно.

Но оправдать её поведение всё-таки можно. Посетившее нас создание обладало удивительным телом цвета безмятежной радости — то есть, если называть вещи своими именами, ярко-зелёной бесформенной тушей, оборудованной пучками волосатых щупальцев, несметным числом выразительных лиловых глаз, окружённых длинными ядовитыми шипами и примерно таким же количеством хищных зубастых ртов, которые вопили, визжали и изрыгали проклятия, перебивая друг друга. По замыслу, это хоровое выступление должно было устрашающе воздействовать на любую потенциальную жертву. И, в общем, получалось неплохо. У меня самого нервы бы сдали, если бы я увидел эту красоту в первый раз.

Но я к ней уже привык.

Гораздо важнее, впрочем, что к ней привык Друппи. А то даже не знаю, во что превратилась бы сейчас моя гостиная, если бы он бросился нас защищать. Но Друппи только приветственно взмахнул ушами. Я же говорю, в большинстве случаев он очень воспитанный пёс. А что сердце его исполнено любви, которая периодически затмевает разум — так с кем из нас, положа руку на сердце, не случалось ничего подобного?

— О, а вот и Муррийский Демон Гнева к нам пожаловал, — одобрительно сказал Шурф. — И очень неплохой демон, гораздо более цельный, чем в прошлый раз. Посиди с нами, демон. Только не ори так, пожалуйста. Насколько я помню из «Энциклопедии устрашающих созданий», молчаливое состояние тебе тоже присуще.


— По крайней мере, в процессе переваривания только что съеденной жертвы, — подсказал я. — Если это совершенно необходимо, можешь попробовать проглотить меня. Но я, честно говоря, совсем не уверен в собственной съедобности.

— Ой, — пискнула у меня из-за спины Базилио. — Так это…

— Ну да, — улыбнулся я. — А ты не узнала? Думала, настоящий демон к нам вот так запросто вломился, а мы даже не пытаемся призвать его к порядку? Ну ты даёшь!

Зелёная туша попробовала втиснуться в кресло, у неё предсказуемо не получилось. Кресла у нас в гостиной большие, но всё же не настолько. Поэтому Муррийскому Демону Гнева пришлось плюхнуться на диван. Одно из щупалец подгребло к себе стакан с укумбийским бомборокки, после чего демон растерянно замер, явно пытаясь вспомнить, какая из пастей у него настоящая. Но это ему не удалось. Иногда снова превратиться в человека проще, чем разобраться, откуда у тебя что теперь растёт.

Поэтому пару секунд спустя на диване сидела Меламори, растрёпанная, в пушистом домашнем лоохи для ванной и чрезвычайно недовольная собой. Сделала пару глотков бомборокки и сердито сказала:

— Столько ртов отрастила, а на месте настоящего почему-то внезапно оказался глаз. И вот как с этим бороться?

— Практикой, разумеется, — пожал плечами сэр Шурф. — Впрочем, это ты и без меня знаешь.

— Зато все твои пасти орали, как самые настоящие, — утешил её я. — И наверняка могли укусить.

— Насчёт укусить ты мне льстишь. Я пока даже не начала понимать, как это делается, — призналась Меламори. — И орали, кстати, далеко не все, а только шестьдесят две из восьмидесяти.

Она мрачнела на глазах.

— Шестьдесят две из восьмидесяти — это считай уже почти все, — твёрдо сказал я. — А всего дюжину дней назад ты вообще не знала, как заставить это тело издавать хоть какие-то звуки. Фантастический прогресс!

— Спасибо, — буркнула Меламори. И, помолчав, добавила: — По-моему, я занимаюсь полной ерундой.

В глубине души я был совершенно с нею согласен. Но прекрасно понимал, что это далеко не тот случай, когда соглашаться следует вслух.

— Так или иначе, но ты занимаешься магией, — заметил Шурф. — А это всегда на пользу. Даже если конкретные навыки тебе никогда в жизни не понадобятся, тело в процессе их освоения приучается к колдовству. Его готовность к изменениям себя и Мира увеличивается с каждой новой попыткой. И, что гораздо важнее, готовность Мира измениться по твоей воле тоже растёт.

— Ну разве что так, — меланхолично кивнула Меламори. И внезапно призналась: — Я только сейчас поняла, что просто пытаюсь взять реванш.

— В каком смысле? — удивился я.

— Занимаюсь магией, как я её представляла себе в детстве: чудесные превращения, все вокруг орут от ужаса, я — царица Мира, могу откусить голову, кому захочу. При этом о чём-то подобном я могла только мечтать: родители постоянно твердили, будто никаких особых способностей к колдовству у меня нет. Это мы сейчас понимаем, что в Эпоху Кодекса магия, выходящая за рамки пары-тройки первых ступеней, была под строжайшим запретом, а поди такое ребёнку объясни, особенно упрямому вроде меня. Проще сказать: «У тебя ничего не получится, даже и не пробуй». И я им верила. Даже потом, когда не верила во всех остальных вопросах, думала: «Ну, если бы у меня были способности к магии, хоть что-нибудь иногда получалось бы само собой!» Тосковала, конечно, не знала, куда себя деть, но особо не рыпалась. Глупо пытаться учиться делу, в котором ты всегда будешь среди худших, как ни старайся. Когда сэр Джуффин позвал меня в Тайный Сыск, я сперва думала, он надо мной смеётся. А потом решила, это Корва ему заплатил, чтобы взял меня к себе и хоть чему-нибудь научил. А скандалит и запрещает поступать на службу, чтобы я не догадалась о сделке. Уж я-то знаю, на какие хитрости способен мой отец! Довольно долго так думала, кстати. Смешно, да?

— Смешно, — подтвердил Шурф. Без тени улыбки.

Меламори залпом допила бомборокки и принялась набивать трубку. Наконец сказала:

— На самом деле, я только в Арварохе поверила, что магия — моё призвание. Когда тамошние буривухи пригласили меня остаться у них. Такие невероятные существа! Наши из Большого Архива всё-таки слишком очеловеченные. Мало их тут, а людей много, поэтому они похожи на нас, и с ними легко договориться. А арварохские совсем другие. Не просто мудрые птицы с идеальной памятью, как мы привыкли думать. Они… Даже не знаю, как объяснить! Как свет, который пронизывает весь Мир. Вроде бы, ничего особенного не делают, и в то же время на них всё держится, и это каким-то образом сразу становится ясно, когда оказываешься рядом с ними. И вдруг эти удивительные существа решили, что я подхожу для изучения их магии! У меня тогда всё разом из головы вылетело. Отмелось, отменилось, утратило смысл. Какая-то дурацкая прошлая жизнь, все эти мои убогие победы и достижения, нелепая любовь, из-за которой я примчалась в Арварох — да было ли всё это вообще? И если было, то с кем? Со мной?! Ну, знаете!..

— Так бывает, когда впервые встречаешься с той частью себя, которая предназначена для магии, — согласился Шурф. — Кажется, вот это почти незнакомое, новое, исполненное силы существо — и есть я. А всё остальное не в счёт, единственный смысл этих декораций был в том, чтобы как-то дожить до сегодняшнего дня. Очень счастливое чувство, я хорошо его помню. Ну, правда, со временем выясняется, что для обретения подлинного могущества надо снова собрать себя целиком, и значение имеет любая из деталей, когда-то с восторгом отброшенных прочь. Но это уже совсем другая история. К такому пониманию каждый приходит сам — если, конечно, не заблудится по дороге. Что тоже вполне обычное дело.

— Да, наверное, — нетерпеливо сказала Меламори. — Но сейчас речь не об этом. Просто именно тогда до меня наконец дошло, что я и правда что-то могу. И всегда могла. Джуффин меня не обманывал, отец ему не платил. Всё правда… А всё равно, сами видите, вместо того, чтобы продолжать учиться чему-то путному, я снова сижу дома и пытаюсь взять дурацкий реванш. Исполняю собственные детские мечты. Зелёный Муррийский Демон Гнева к вашим услугам! Но ладно, ничего, я его всё-таки добью. Все пасти будут орать, как миленькие. И пить, что дают. И кусаться. Не смотри на меня так, Макс, я не собираюсь тренироваться на тебе и кошках. Мебель погрызу. А там поглядим.

И на этой торжественной ноте леди Меламори Блимм шмыгнула носом. Я смотрел на неё с благоговейным ужасом: неужели заревёт?

— Что мне по-настоящему нравится, так это твоё намерение довести бесполезный трюк до совершенства, — сказал ей Шурф. — С таким подходом ты точно не пропадёшь, как бы тебе этого ни хотелось.

— Что?! — возмущённо переспросила она. — С чего ты взял, будто мне хочется пропасть?

Но слёзы уже текли по её щеке. Две штуки, одна за другой. Из правого глаза. Левый оказался более стойким.

— Удивительно удачно складывается день, — заметил я. — С утра я был арестован, потом обратил в бегство самого Магистра Хонну, вернулся домой, проведя вечер в чудесном урдерском трактире, а тут все ревут в три ручья. Поневоле почувствуешь себя самым настоящим Мятежным Магистром…

— Что за урдерский трактир? — хором спросили Шурф и Меламори. С такой характерной возмущённой интонацией, предполагающей продолжение: «И какого чёрта ты ходил туда без меня?» Можно подумать, они оставляют мне выбор.

А Базилио ничего не спросила. Но встрепенулась так, словно я новенькую шиншийскую трёхмерную головоломку из рукава достал.

Есть всё-таки вечные темы, всегда способные отвлечь здравомыслящихлюдей от обсуждения экзистенциальной катастрофы любой степени тяжести.

— «Свет Саллари» на Сияющей улице, — ответил я. — Очень славное место.

— Вот здесь, прямо у нас под носом? — уточнила Меламори.

Голос её звучал почти сердито, словно никаких славных мест у нас под носом быть не должно. А эти пройдохи как-то просочились!

— Да. Но если бы не Кофа, мы бы вряд ли узнали о таких отличных соседях. Вход к ним во дворе, с улицы и не поймёшь, что там какой-то трактир. Очень хорошо замаскировались, ничего не скажешь. Но Кофа всё равно обнаружил их укрытие. И меня туда привёл. А там, слушайте, полный конец обеда! Большой круглый стол, один на всех, разрисованный потолок, самый красивый в Мире повар, сливочный суп с не-муяги и…

— С чем?

— С не-муяги, — повторил я. — Потому что по традиционному рецепту там должна быть рыба муяги, которую в наших краях не достать. А какой у них ягодный танг! Уууууу! Нет, тут не слушать меня надо, а пробовать. Но сегодня уже ничего не выйдет, ребята закрыли трактир и пошли спать.

Меламори и Шурф переглянулись.