Все зависит от нас

М-да… Не такая уж она и хрупкая, как выяснилось. Во всяком случае, кости у нас у обоих остались целыми и теперь, лежа на кровати, я обессиленно пялился в потолок, а Хелен, прижавшись ко мне разгоряченным, еще не отошедшим от предыдущего буйства телом, рассказывала о себе. Правда не с самого рождения, хотя теперь меня это тоже интересовало, а с того момента, как советский диверсант со странным прозвищем и смешной фамилией скрылся в темноте весенней ночи.

Гестаповца хватились уже наутро. Но Лена выдала заготовленную версию, и от нее отстали. Как я и предполагал, следствие быстро связало исчезновение контуженного Шнитке и пропажу важного фрица, труп которого, кстати, так и не нашли. Под утро, после моего ухода, прошел дождь, и сыскные собачки обломались со следом. Жизнь у Нахтигаль вошла в прежнюю колею, только вот с каждым днем она все чаще и чаще вспоминала улыбчивого русского. И первую с ним встречу, когда Хелен, отчаянно труся, но не желая этого показывать, разговаривала с ужасным «невидимкой», который еще тогда показался ей вовсе не таким уж ужасным. И во второй раз, когда тот же самый парень невероятным образом оказался у них в госпитале, да и еще, несмотря на ранение, умудрился грохнуть ее шантажиста. А уж когда он ее поцеловал…

– Ты знаешь, милый, каждая девушка мечтает, чтобы у нее был сильный, надежный и любящий мужчина. Я ведь тебя почти совсем не знаю и, может быть, все выдумала, но в мечтах ты был именно таким. Просто один сумасшедший русский так хорошо вошел в мои, наверное, еще детские фантазии о прекрасном принце, что я, кроме него, больше никого не могла видеть…

Так как Лена на секунду замолкла, я заверил ее, что готов соответствовать и детским мечтам и взрослым эротическим фантазиям на все сто. Для ее счастья, мол, в лепешку расшибусь и хоть луну с неба достану. В общем, трындел все те глупости, которые положено говорить в таких случаях. Единственно, что, сам себе удивляясь, говорил на полном серьезе и, самое главное, собирался делать то, что говорю. М-да… В последний раз меня так накрывало лет в шестнадцать, когда был период гипертрофированной сексуальности. А к сегодняшнему дню я уже и забыл, что такое бывает…

Хелен, слушая эти слова, только что не мурлыкала, и я был готов говорить и говорить. Но тут за окном услышал громкий оклик по-французски и мысли немного переключились. Стало интересно, как она сюда вообще попала? Оказывается, месяца через полтора после моего ухода к ним в госпиталь привезли пленного из терроргруппы. Лицо у парня было окровавлено, но ей издалека показалось, что это я, и железная фройлян в первый раз в жизни хлопнулась в обморок. Все посчитали, что это от переутомления, но Лена поняла, что теперь при виде каждого русского раненого ее будет так же колбасить, и недели через две, поддавшись на уговоры отца, уехала в Берлин.

Только тут ее поджидала мама, которая моментально начала полоскать мозги. Муттер была озабочена матримониальными планами и считала, что в двадцать четыре года быть не замужем и соответственно не иметь ребенка очень вредно как для здоровья, так и для репутации. Младшую Нахтигаль от крупного семейного скандала спас двоюродный брат, который служил главным хирургом в Оранжском госпитале и, приехав очень вовремя, забрал кузину с собой. Угу… Понятно… Вечный конфликт детей и родителей в действии. Знала бы маман, с кем ее доча сейчас время проводит, – точно бы дуба дала.

Елена продолжала говорить, но я, ощущая аппетитные выпуклости, касавшиеся плеча, отвлекся и, поласкав ее грудь, притянул тяжело задышавшую девчонку к себе, начав все по новой…





* * *


До начала комендантского часа оставалось минут сорок, когда мы, помывшись (горячая вода у нее почему-то была), сели на небольшой кухоньке перекусить. То есть жевал я, а Хелен, по-бабьи подперев щеку, просто смотрела на это действо. Вдруг вспомнив, для чего, собственно говоря, я сюда вообще шел, чуть не подавился. Епрст! Ну и балбес! Наплел ей с три короба, а самого главного не сказал. Всеми этими словами про высокие чувства барышни готовы довольствоваться только до определенного возраста. Потом им требуется большее. Вот и у моей – в глазах грустинка. Чувствует, что свалит сейчас ее прынц и увидимся ли еще – большой вопрос. Так что я зеленоглазую сейчас конкретно утешу. Да и себя на всякий случай тоже. Отложив нож с вилкой, встал, сунул руку в карман, молясь, чтобы коробочка с колечком не потерялась, а то ведь одежду мы друг с друга сдергивали без особых церемоний, и важным голосом сказал:

– Хелен Нахтигаль, я, подполковник Красной Армии Илья Лисов, прошу вас стать моей женой.

Может, подполковника я зря приплел, но предложение делал в первый раз и посчитал, что будет правильным, если будущая жена узнает мой социальный статус. Она, конечно, дочка миллионера, но и мы не лыком шиты! Потом достал кольцо (слава богу, не потерялось) и замер, не зная, что делать дальше, так как Аленка сначала расширила свои и так огромные глазищи, а потом, закрыв лицо руками, тихо зашмыгала. Интересно, это что значит? Да или нет?

Но как выяснилось, все-таки – да. Только сначала я ее утешал, потом она наконец дала ответ, потом, налюбовавшись посверкивающим колечком, так меня поцеловала, что с нас опять слетела вся одежда…





* * *


– Легко на сердце от песни веселой… она скучать не дает никогда…

Мурлыкая под нос, скользил по ночному Оранжу, совершенно не опасаясь крайне редких патрулей. C таким фестивальным настроением меня не то что никто не остановит, а хрен кто вообще увидит…

– И любят песню деревни и села, и любят песню большие города….

Комендантский час начался уже часа полтора назад. Мы с будущей супругой несколько увлеклись отмечанием так называемой помолвки, и теперь я слегка опаздывал. Хорошо еще, у нее был телефон и можно было отзвониться нашим о задержке. Хелен собиралась меня провожать, опасаясь, что ночного гуляку может зацепить патруль, но эти поползновения пресек в корне. Это что же? Сначала она меня доведет до гостиницы, потом я ее до дома… так и будем всю ночь бегать? Не пойдет! Лучше после войны погуляем вволю. И вообще, правильная у меня идея была, когда я, узнав о существовании у нее дяди в Швейцарии, приказал Лене переехать к нему. Мало ли как жизнь повернется, а у нейтралов ей по-всякому безопасней будет. Тем более семейный бизнес процветал и там, а дядя ее был главврачом в Бернской больничке, принадлежащей Нахтигаль, старшему. Аленка оказалась барышней на редкость покладистой и пообещала завтра же начать вентилировать этот вопрос. М-да… Это, наверное, на нее так полуобручальное колечко подействовало, потому как она нет-нет, да и бросала на него быстрый взгляд. Правда, и мои наставления слушала при этом внимательно…

…Нам песня строй пережить помогает… Она, как друг, и зовет и…

Не понял? Почти дойдя до нашей гостиницы, в голых кустах по краям дороги увидел странное шевеление. Если бы я как нормальный человек топал по тротуару, то фиг бы что заметил. Но сейчас шел, слегка опасаясь патрулей, поэтому держался тени, стараясь двигаться «огородами». Вот и увидел странные фигуры первым. Блин! Неужели эти французские урки настолько оборзели, что все-таки решились на налет? В противном случае чего бы этим теням прятаться возле места нахождения парагвайских коммерсантов? Насчитал шесть силуэтов и беззвучно присвистнул – крупная банда! Куда только полиция смотрит? Надо будет сейчас мимо них проскочить и наших, которые наверняка сидят и меня ждут, предупредить, чтобы гауптмана со своей командой вызывали. Мы бы и сами бандитов в момент успокоили, но куда потом трупы этих бандюков девать? Так что пусть принимающая сторона озаботится безопасностью…

Только хотел уйти влево, как возле толстенного дуба опять увидел фигуры. Ититская сила! Да сколько же вас? Наплевав на сохранность и чистоту пальто, брякнулся на землю, быстро загребая локтями, пытаясь обогнуть с фланга эту ночную компашку. Но когда подполз поближе и разглядел оружие, передумал проскакивать в гостиницу. Просто все стало очень серьезно. У налетчиков не бывает винтовок. И пулемет им тоже ни к чему. Выходит, мы ошиблись, предполагая, что «хвост» был криминальным. Здесь все гораздо хуже. Это, наверное, те самые макизары – партизаны по-нашему. А за каким чертом партизанам так палиться и устраивать охоту за мирными бизнесменами? Пусть гостиница и находится на окраине города, да и войск в нем практически нет, но комендантской роты за глаза хватит на то, чтобы распылить десяток таких отрядов. Так что рисковать они могут только в одном случае – когда будут знать, что собой представляют эти самые парагвайцы. М-да… получается, где-то произошла утечка. Или от нас, или от немцев. Кураторами у маки всегда были англичане, значит, и приказ исходит от них. Про теперешних галльских опекунов нам еще на инструктажах перед выездом говорили. Да и как ни крути, самостоятельно французы на такое бы не решились. А если к островитянам попадет тот же Санин, то нам будет больно об этом вспоминать. Англы, разумеется, от всего отопрутся, но переговоры будут сорваны, да и лимонники, зная о наших планах, могут сыграть свою игру…

Зараза! Я насчитал уже пятнадцать человек. А судя по тому, как они группируются, то вот-вот начнется атака. Так, так, так… М-м-м… Скорее всего, вся операция, по их задумке, будет идти от силы минут пять. Они рассчитывают, что даже если встретятся с вооруженной охраной, то у нее автоматов по-любому не будет. А у самих дипломатов, возможно, даже и пистолетов нет. Так что охранников они безжалостно валят, а переговорщиков берут живьем, не считаясь с потерями. Потом быстро в машину и вон из города. Пока фрицы прочухаются, налетчиков уже след простынет, а небольшой патруль, если он и успеет прибежать на стрельбу, уничтожат люди, остающиеся в заслоне. Логично? Логично… И ведь наши не ожидают нападения. То есть они, конечно, на стреме, но ТАКОГО точно не ждут. Блин! Получается, настал тот момент, про который Мессинг говорил. Как там было – не погибнет, пока свою миссию не выполнит? Похоже, вот она, эта миссия. Помешать островитянам сорвать переговоры, это о‑го-го! Это круто! Ленку только жалко…

Пока все это соображал, тело уже начало действовать. Скинув пальто и достав финку, ужом пополз в сторону ближайшей группы. Эти четверо тихо переговаривались, видно, в ожидании команды. И когда бесшумная тень, возникшая за их спинами, сунула ближнему нож под лопатку, даже не поняли, что произошло. Ну а я, сдернув у него с плеча «стен», нажал на спусковой крючок, поливая остальных длинной очередью и вопя во все горло:

– Аларм! Аларм! Партизанен! Маки!

Ух, как они задергались! Нападение с тыла сразу смешало планы нападающих. Тем более что я, не прекращая орать, залег за ближайшим трупом и, выдернув у него из подсумка магазин, стал экономно пулять по вспышкам ответных выстрелов. Потом перекатился за дерево и, перезарядившись, злорадно ухмыльнулся. Что, суки, съели? Меня вы, может, и завалите, но до ребят точно не доберетесь. Просто времени не хватит – я уже слышал далекие свистки патрулей.

Часть маки, невзирая на стрельбу, все-таки попробовали было проскочить в гостиницу, но позиция у меня была хорошая и двоих я свалил короткой очередью, а остальные резко передумали. Сейчас главное, чтобы ребята не сунулись меня поддерживать, а то себя раскроют. Но мужики были настоящими профи и из дома не раздалось ни одного выстрела. Свистки приближались, и я начал подумывать, что смерть, похоже, откладывается и надо как-нибудь половчее отсюда свалить. Только не успел… Справа от дерева упала граната, поэтому пришлось рвануть к валуну, который лежал метрах в семи от моей позиции. Только граната не взорвалась, а совсем рядом с собой увидел четверых, прущих на меня как танки. «Стэн», падла, заклинил в самый ответственный момент, и пока я закатывал в лоб первому и делал подсечку второму, кто-то сзади приголубил меня, судя по всему, прикладом. В голове как бомба взорвалась, и я сразу стал тихим, мирным и бессознательным.





Глава 12




Башка болит… Да и трясет, отчего голова болит еще сильнее. Но как говорится – если болит, значит, еще живой.

Блин! Похоже, неуловимого Джо, то есть Лисова, все-таки взяли… И трясет, потому что на машине везут – звук завывающего движка был слышен очень хорошо. Хотел открыть глаз и оглядеться, но не успел. Тарантас подкинуло на кочке, и я, приложившись многострадальной тыковкой обо что-то твердое, опять вырубился.


Когда очухался в следующий раз, чувствовал себя гораздо лучше. Только холодно было, зато трясти перестало. Да еще и разговор по-французски слышался. Потом беседа прекратилась и послышался звук хлопнувшей двери. Чуть приоткрыл глаз, но ничего не увидел. Попробовал пошевелиться, ожидая, что голова опять взорвется болью, только все оказалось гораздо лучше, чем предполагал. Боль была вполне терпимой. Наутро после стакана спирта я «умирал» сильнее. Зато из отрицательных моментов было то, что руки оказались связаны. А ноги вроде свободны…

Французские партизаны, видно, заметили, что пленник начал потихоньку ерзать, и в поле зрения приоткрытого глаза появился темный силуэт, и гнусаво-простуженный голос на довольно хреновом русском сказал:

– Я вижу, вы уже очнулись? Ну-ну, не надо притворяться, это глупо. Сколько вы еще сможете пролежать, изображая потерю сознания?

Все… Похоже, писец подкрался окончательный и мои прикидки про англичан были в самую дырочку. Эти орлы знали, за кем охотятся, иначе со мной по-русски бы не заговорили. А характерный акцент почти не оставлял сомнений в их национальной принадлежности. Ладно, будем включать дурака и надеяться на лучшее. Открыв глаза, пробурчал:

– Я и не притворяюсь, морда фашистская!

На то, что гнусавого обозвали фашистом, он никак не отреагировал. А остальные в количестве четырех человек, стоящие в комнате, только хмыкнули. М-да… выходит, тоже знатоки языков и поняли, что именно я сказал. Первый, ухватив меня за шкирку, рывком перевел с лежачего положения в сидячее. На такое обращение организм отреагировал правильно – и меня, в соответствии с диагнозом о легком сотрясении, прицельно вырвало в сторону гнусавого.

– Ш-шит!!

Тот, проворно отпрыгнув, непроизвольно ругнулся по-английски, окончательно подтверждая мои предположения про лимонников.

– Сэм, ты его так не дергай, а то он нам здесь все заблюет. До вечера нюхать вонь этой свиньи я не хочу.

– Не надо было его с такой силой бить по голове!

– А ты что, хотел, чтобы он нас всех там положил?

Я и так удар сдерживал…

С непонимающим видом переводя глаза с одного на другого, слушая якобы незнакомую речь, я улыбнулся и с жаром спросил:

– Так вы не немцы? Союзники, да? Французы? Ф‑ф‑ух! А я думал, это гестапо… Тогда почему меня связали? Вы же со мной по русски говорили и, выходит, знаете, что я не немец.

Гнусавый, которого стоящий возле окна здоровяк назвал Сэмом, оскалился, показывая желтые лошадиные зубы:

– Мы, конечно, знаем, что ты русский. И даже зачем ты и твои дружки прибыли во Францию, тоже знаем. Собирались договориться с бошами за нашей спиной? Молчишь? Ну-ну… Ничего, ночью мы тебя вывезем с материка, а у нас ты все расскажешь.

– Вы что, ребята, охренели? При чем тут – за вашей спиной? Насколько я знаю, переговоры шли о выкупе некоторых наших людей, находящихся сейчас в концлагере под Мюнхеном. Мы три чемодана денег для этого привезли. Я – обычный охранник и имен их не знаю, но деньги видел сам. У нас с моим командиром и была основная задача охранять эти фунты.

Видно, слова про охранника и деньги были для англичан неожиданны. Сэм, нависнув надо мной, отрывисто спросил:

– Как твое имя?

Не моргнув глазом, я представился именем сопровождающего из охраны:

– Старший лейтенант Олег Михеев.

– Годдем!

Желтозубый опять ругнулся, но, взяв себя в руки, подозрительно спросил:

– А почему ты нам это все рассказываешь, Михеев? Разве эти сведения не являются секретными и ты как коммунист не должен хранить тайну?

– Должен. Только я еще и реалист. Если начну запираться, то вы из меня если не здесь, то на вашем острове все равно все выбьете. А так, может быть, хоть какой-то шанс остаться в живых. Тем более, особой тайны в выкупе пленных не вижу…

Вроде бы удовлетворенный ответом Сэм выпрямился и, обращаясь к остальным, сказал:

– Дьявол, этот красный, конечно, врет – какой он охранник без оружия? Вспомни, огонь велся только из «стэна», а будь у него пистолет, мы бы сначала пистолетные выстрелы услышали. Дик, ты что скажешь?

– Скажу, что парень не дурак, с оружием по городу ходить. Слишком это опасно – он ведь не в Москве. То есть русский вначале действовал голыми руками. А я ведь сразу говорил, что дипломат не может быть таким прытким. Это точно – боевик из НКВД. Смотри сам, он вчера играючи положил семерых французов и, если бы не мой трюк с гранатой, убил бы их всех.

– Лягушатники вообще были готовы разбежаться после первого выстрела, да и бойцы из них, как из тебя танцовщица кабаре… Но ты прав, подготовка у парня специфическая. С другой стороны, хоть он и охранник, только ведь глаза у него есть? Что-то видел, что-то слышал, о чем-то догадывается. Так что шефу придется удовлетвориться им. Тем более, мы вообще в последний момент успели. Из-за того чертова «мессершмидта» целых два дня потеряли…

Я слушал, как они переговариваются, и на душе было крайне муторно. Если меня переправят в Англию, то все… Разговорить можно любого, как бы он ни брыкался и ни изворачивался. Так что, лишившись ногтей и с отбитым нутром я им один хрен все расскажу. Даже сам не желая этого. Кому как не мне знать про потрошение пленных… А эти, из Интеллидженс Сервис, имеют подготовку не хуже. То есть в МИ-6 по-любому попадать нельзя. Во всяком случае – живым.

Вот ведь, когда уже слышал свистки патрульных, то появилась надежда, что Мессинг говорил не про этот случай. Зря, выходит, надеялся… Мне вдруг стало до ужаса страшно помирать. Хоть и знал про следующую жизнь, но вот так, сознательно нарываться на пулю было очень хреново. Только разболтать все на допросе было еще страшнее. А потом вдруг вспомнил глаза Вальки Лизачева перед тем, как он на гранату лег. Это еще под Могилевом было, мы тогда в разбитом доте оборону держали. Фриц сзади подполз и в пролом швырнул свой подарочек. Деваться было некуда, вот Валька на нее и прыгнул. Только он четверых спасал, а я что, трястись буду, когда речь про миллионы идет? И кем меня после этого назвать можно?

Когда про Лизачева вспомнил, то сразу легче стало. Даже голова перестала болеть, так как решение было принято. Теперь главное – надо будет врагов всерьез напугать, чтобы они не по конечностям били, а на поражение.

Тут англичане прекратили свои разборки и Сэм опять подошел ко мне. Остановился, заложив пальцы рук за ремень и уже открыл рот, намереваясь что-то сказать, как послышался звук мотора. Один из захватчиков, глянув в окно, вышел, а я, решив, что лучшего момента не будет, захотел пинком приложить их командира между широко расставленных ног. Но вот не успел. Эта сволочь, даже не особенно торопясь, влепила мне такой хук справа, что я опять кувыркнулся на лавку. Такая каверза со стороны желтозубого была полной неожиданностью, поэтому уклониться не успел и поймал плюху всей мордой. Сквозь звон в башке услышал удивленный голос одного из «джимми»:

– Зачем ты его так?

– Да что-то глазки у этого красного забегали. Наверняка гадость сделать хотел. А даже если и нет, то профилактика не помешает…

Этот удар опять вернул пульсирующую боль в затылок, и теперь о том, что врага можно спровоцировать на стрельбу, и речи не было. Я, как вареный таракан, только на месте мог сидеть, без резких трепыханий. Глядя на мои «плавающие» глаза, лимонники, переговорив между собой, развязали руки и, набросив петлю на шею, привязали к лавке, посоветовав спать и не дергаться.

Часа через четыре, уже к вечеру я слегка очухался и решил совершить новую попытку. Для этого попросился в туалет, рассчитывая, что всей гурьбой они меня провожать не будут и появится хоть какой то шанс. Но рыжий Дик посоветовал, если невтерпеж – валить прямо в штаны. Да еще и заржал при этом, скотина. Но в туалет-то хотелось по-настоящему! Замерз как цуцик, вот уже терпежу никакого и не было. Только я напрасно взывал к человеколюбию и пониманию. Англичане лишь прикалывались.

Ну да – обоссанный пленный, считай, уже наполовину сломлен. Человека можно по-разному гнуть. Раздеть, например, и, оставив без штанов, приступить к допросу. Или дождаться, когда взрослый мужик сходит под себя. Это сильно выбивает из колеи даже не очень ранимые натуры. Вообще способов психологически давить пленного немерено существует, но вот этот на меня точно не подействует. Я в прошлой жизни немецкую порнуху с извращениями видел и не обрыгался, а тут – в штаны надуть… Пфе! Да получите! Лимонники, увидев лужу и мою довольную физиономию, сильно обозлились. Начали вопить, что я – грязная красная свинья, и даже хотели побить. Только их порыв был сбит звуком подъехавшей машины. Дик еще с одним человеком выскочили наружу, а вернувшись, сказали, что все готово. Меня отцепили от лавки, опять связали руки и выволокли на улицу.