Все умерли, и я завела собаку

Рэйч: Папа, что происходит? Трикл жив?

Папа: Что ты имеешь в виду под «что происходит»? Ты спрашиваешь, жив ли Трикл?

Я не знала о том, что это признаки лжи. И очень жаль, потому что иначе мы получили бы массу времени.

Прошло четыре года после того печального случая с дверью ванной. Папа вернулся в Англию и снимал у коллеги холостяцкую квартиру в Чизвике – сам коллега бросил минималистический черно-хромированный интерьер ради семейной жизни.

Нам с Рэйч исполнилось двадцать четыре и двадцать два года. Мы с ней снимали квартиру через дорогу от дома нашего детства в Холли-Виллидж. Забавно, как мы там оказались. Наши амбициозные новые коллеги в мире масс-медиа оставили свою историю позади. Им была удивительна наша привязанность к прошлому. Но я знала, почему нас обеих тянет в это место.

Мама на год уехала работать в Австралию, но возникла проблема с Триклом. Наш домохозяин установил твердое правило «без домашних животных», и мы с Рэйч решили уважать его желание, поскольку он был наркодилером, отбывавшим срок за распространение наркотиков. Поэтому Трикл отправился жить к отцу.

Триклу было уже четырнадцать. Он вступил в старческий период жизни. Он постоянно дрожал, у него случалось недержание. Когда-то блестящая шерсть стала тусклой и свалялась. Клочья шерсти оставались на бархатистой обивке дивана. Изо рта у него пахло, глаза слезились, дышал он с трудом, но кот все равно оставался добродушным старым приятелем для всех нас.

Через несколько месяцев после маминого отъезда Рэйч предложила навестить папу. Но Триклу оказалось очень трудно найти для нас свободное время. Наши договоренности отменялись, сообщения оставались без ответа, находились какие-то оправдания. Мы стали чувствовать себя назойливыми журналистами, преследующими знаменитость, отделывающуюся от нас пустыми отговорками.

Папа заявил, что Трикл отправился к ветеринару, но болезнь кота явно затянулась. Поэтому мы позвонили нашему ветеринару, чтобы узнать о состоянии Трикла. Мистер Хилл сообщил нам, что уже год не видел нашего кота. Он говорил, как хозяин гостиницы из фильма ужасов, который торжественно объявляет, что человек, с которым вы только что встретились в коридоре, мертв уже «пятнадцать лет».

Вооружившись этими доказательствами, мы решили, что пора устроить перекрестный допрос.

– Трикл у мистера Хилла на Парк-роуд? – в лоб спросила Рэйч.

Мы ждали, что папа попадется в расставленную ловушку.

И он тут же попался.

– Странно. Я звонила мистеру Хиллу. Он не видел Трикла с прошлого года.

Папа замолчал. Откашлялся. Что-то пробормотал.

– Ты сказала, МИСТЕР ХИЛЛ? Прости, я не расслышал. Я думал, ты сказала, мистер МИЛЛЗ. Это другой ветеринар, гораздо лучше. Старый, добрый мистер Миллз.

Странно, но мы не нашли другого ветеринара со столь сходной фамилией на той же улице. Но комический обман с «мистером Миллзом» позволил нам выявить неготовность отца выложить нам все факты.

Я знала, что наша косвенная попытка поймать его на обмане – не лучший способ, но после катастрофы с дверью решила пойти таким путем. Не поймав его на мелочах, мы и надеяться не могли на правду в серьезных вопросах. Но, пожалуй, некоторые двери мы предпочитали держать закрытыми, боясь того, что может произойти, если они рухнут.

Со временем мы узнали, что отец отдал Трикла своей подруге-актрисе – сразу после маминого отъезда. И через две недели она похоронила его в саду в одеяле, которое «так подходило к его меху, каштаново-коричневому». «Думаю, он достаточно настрадался в конце жизни», – добавила актриса, желая не казаться в наших глазах главной подозреваемой в убийстве.

Меня терзало чувство вины. Мы все предали нашего доброго, старого Трикла, и ему пришлось заканчивать свои дни с чужим человеком в незнакомом доме.

Иногда мы с Рэйч спускались с холма из нашей квартиры в Хайгейте и смотрели на ворота дома нашего детства. Я вспоминала, как мы в сумерках разыскивали Трикла на кладбище. Глядя на окна нашей старой спальни, я возвращалась в прошлое – шумные актеры, сигаретный дым, кипящее рагу на плите, цитаты из Шекспира на стенах, двор Линси, где малыш Трикл восседал на коленях кинозвезды. Я скучала по всему этому.

Мы никогда не получили нашу собаку – собаку, ради которой люди остаются.

В гостиной пожилой маминой соседки висела табличка в виде деревянного сердечка, на котором причудливым курсивом было написано: «Дом – это не место, это чувство!» Конечно, это была та самая массовая сентиментальность, над которой я откровенно посмеивалась: «Отлично! А где же тогда спать?» Но в глубине души мне была близка эта простая, незатейливая народная мудрость. Какими бы мы ни были в те времена в Холли-Виллидж, у нас все же был настоящий дом.

Теперь домом для меня был человек, а не место. Человек, который всегда был в центре моего мира: мой маяк, окутывающий всю мою жизнь теплым светом. Пока Рэйч со мной, все будет в порядке.





Часть вторая

Гиггл




Глава седьмая





2010


Довольно странно проснуться утром и обнаружить, что в твою спальню прокрались сорок лет, не удосужившись даже постучать. Особенно когда ты смотрела жизненную пьесу сестры, словно романтическую комедию Ричарда Кёртиса[21], фильм, который набирает в прокате 250 миллионов и окутывает людей теплой аурой, не дающей замерзнуть даже в зимние морозы, напоминающей о летнем солнышке и теплых объятиях.

Моя же жизнь более всего походила на эпизод из «Секса в большом городе», который согласился поставить Майк Ли. (Но потом его уволили за чрезмерную британскость и едкость. И депрессивность.) Моя история более подходила для полуночного просмотра на артхаусном канале, доступном только подписчикам. И увидели бы ее не более пяти тысяч человек – и то, если бы ветер выдался попутным. По ее поводу разошлись бы мнения завсегдатаев кафе Восточного Лондона, и люди спрашивали бы: «А чему именно научилась главная героиня?»[22]






РЭЙЧЕЛ: КИНОФИЛЬМ



БЫСТРО ЕДУЩИЙ ПОЕЗД – УТРО


Осень 1989 года. За окном поезда проносятся живописные сельские пейзажи. Пассажирка, РЭЙЧЕЛ, одета в футболку с надписью «Свободу Нельсону Манделе» и синее худи. Она слушает в плеере песню Моррисси «Every Day Is Like Sunday».

Поезд тормозит, и мы видим на перроне табличку «ВИНЧЕСТЕР». Рэйчел пытается вытащить тяжелый чемодан из поезда. Чемодан раскрывается, и из него вываливаются вещи.



РЭЙЧЕЛ (со смехом, несмотря ни на что):

Неплохое начало, Рэйч.





ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ КОЛЛЕДЖ – ДЕНЬ


РЭЙЧЕЛ в белых джинсах и футболке с длинным рукавом и китчевым изображением Девы Марии рисует эскизы костюмов возле окна. Входит группа студентов в цветных джинсах в стиле 90-х и тяжелых ботинках. Они со смехом увлекают ее в паб.





ЛОНДОН – ДЕНЬ.



ТРИ ГОДА СПУСТЯ


РЭЙЧЕЛ чувствует себя слегка неловко в темно-синем брючном костюме в духе 90-х годов и со стрижкой Моники из «Друзей». Она стоит перед красивым лондонским зданием с табличкой «Фрейд Коммюникейшенз». Она приглаживает пиджак – и тут же наступает в собачьи какашки.

РЭЙЧЕЛ:

Еще одно неплохое начало, Рэйч.





ЛОНДОН – ВЕЧЕР


РЭЙЧЕЛ и ее младшая сестра ЭМИЛИ сидят в шумном баре в Сохо. На них топы на тонких бретельках, защитные брюки, а в ушах крупные серьги. На заднем плане играет песня «Сигареты и алкоголь». К ним подходят двое, АДАМ и АВСТРАЛИЕЦ.



АДАМ: Что пьете?

РЭЙЧЕЛ улыбается, глядя, как ЭМИЛИ оживленно беседует с АВСТРАЛИЙЦЕМ.

АДАМ и РЭЙЧЕЛ обмениваются понимающими усмешками.





ЦЕРКОВЬ – ДЕНЬ.



ЧЕТЫРЕ ГОДА СПУСТЯ


РЭЙЧЕЛ, сияющая невеста, выходит на солнечный свет, держа за руку радостного АДАМА. Звучит песня Кайли Миноуг «Все крутится». ЭМИЛИ, подружка невесты в бледно-розовом платье, с той же стрижкой из «Друзей», непрерывно курит и яростно посматривает на свидетеля жениха, АВСТРАЛИЙЦА.