Все дьяволы здесь

Они сели перед камином, разожженным больше для уюта, чем для тепла, и за выпивкой и едой стали говорить о детях и внуках. О книгах и постановках. О ресторанах, в которых побывали впервые.

О чем угодно, кроме Стивена и месье Плесснера, которые незримо присутствовали с ними за этим столом. Смотрели на нее. Ждали, когда она начнет задавать вопросы.

Но время еще не пришло.

Разговор перешел на их будущую жизнь на пенсии.

Рейн-Мари, оставившая работу в Национальной библиотеке и архиве Квебека, рассказала им о своей новой страсти:

— Я независимый исследователь.

— Что это значит? — спросила Моника, макая кусочек багета в остатки соуса к пасте.

— Люди нанимают меня искать информацию о разных предметах, документах, фотографиях.

— Вроде генеалогии? — спросил Клод.

— Non, этим занимаются другие, — сказала она. — Предположим, умирает чей-то родственник, и среди его вещей обнаруживается что-то странное, неожиданное. Я могу разузнать об этом предмете побольше.

— А вы, Моника? — спросил Арман. — Какие у вас планы?

Если они и обратили внимание, что он сменил тему, то никак не показали это.

Моника, как выяснилось, собиралась сократить свои часы в клинике.

— Мы купили домик в Сен-Поль-де-Ванс, — сказала она. — Там наша дочь неподалеку, а для Клода в Ницце есть аэропорт.

— Собираешься гонять туда-сюда? — спросил Арман.

Он принес сыры, которые купил на улице Жофруа-л’Анжевен по пути домой, и подлил вина в бокалы.

— Non, non. По крайней мере, не на мою нынешнюю работу, — сказал Клод, намазывая густой сыр Пон-Левек на крекер. — Речь идет о том времени, когда я выйду в отставку. Как и Рейн-Мари, я, возможно, буду браться за какие-то частные предложения. На определенные навыки всегда есть спрос, верно, Арман?

— Ты об игре на саксофоне?

Моника рассмеялась. Рейн-Мари тоже, но Арман не сводил глаз с Клода. Он точно знал, о каких навыках говорит Клод.

Когда сырное блюдо доели, Рейн-Мари предложила сделать перерыв. Она встала, поднялись и все остальные.

— Я подам кофе и десерт в гостиной.

Это прозвучало так, словно она говорила о полноценной отдельной комнате, в реальности же круглый обеденный стол соседствовал с диваном и креслами, стоящими перед потрескивающим огнем.

Они помогли убрать со стола. Потом Рейн-Мари выпроводила мужчин.

— Уходите. Курите ваши сигары и планируйте захват Бастилии.

— Что ж, будем делать что приказано, — сказал Клод, — хотя возможно, мадам, что вы слишком много времени проводите в архивах. Идем, Арман, — услышали женщины, когда мужчины, взяв свою выпивку, встали, чтобы уйти. — Ты по какую сторону баррикад будешь, когда пойдем на штурм Бастилии?

— Разве ты не знаешь? — спросил Арман.

Тон Клода был слегка насмешливым, но взгляд его оставался проницательным, ищущим. Его слова казались чем-то бóльшим, чем просто глупым вопросом.

И у Армана создалось неприятное впечатление, что два старых друга будут сражаться на разных сторонах. Не проблема, если их развели политические предпочтения. Но это становилось большой проблемой, когда означало попытку убить друг друга.

Когда они вернулись в гостиную, он пополнил бокал Клода, однако себе добавлять не стал. Он выпил уже достаточно, а ему нужно было оставаться с максимально ясной головой, насколько позволит его усталый мозг.

Вернувшись домой с покупками и сняв пальто, Гамаш вдруг вспомнил, что у него есть кое-что в кармане.

— Это тебе, — сказал он, передавая Рейн-Мари пакет с раскрошившимся pain au citron. — От мадам Фобур.

Она с улыбкой взяла пакет.

Ему хотелось поговорить с ней. Побыть с ней наедине. Опуститься в кресло с чашечкой чая и поделиться тем, что случилось с ними с того момента, когда они расстались. Выслушать рассказ о ее дне, рассказать о своем.

Об отредактированной записи с камер наблюдения.

О постоянно множащихся свидетельствах того, что Стивен узнал что-то о ГХС и фуникулерном проекте компании в Люксембурге.

О документах и фотографии, предъявленных комиссаром Фонтен и бросающих тень на Стивена времен войны.

Но у него оставалось время только на то, чтобы по-быстрому принять душ и переодеться перед приходом Дюссо.


Если кто и мог добраться до истины, таящейся в архивных документах, так это Рейн-Мари. Поэтому он и пресек разговор о ее конкретном навыке. Пусть уж лучше префект не знает о том, насколько Рейн-Мари мастер в подобных делах.

Он надеялся, что Клод, его старый друг, никак не замаран. Но если когда-либо и было время для осторожности, то именно сейчас.

Рейн-Мари так же сильно хотела как можно скорее рассказать Арману о том, что она узнала от Анни. И о коробке, спрятанной в ящике их комода.

Но сначала она должна была убедиться в том, что права.



Анни уже легла спать. Оноре был уложен, накрыт одеялом и тут же уснул.

Жан Ги помедлил в дверях, глядя на крепко спящего мальчика.

Потом его взгляд переместился на колыбельку. С мобилем над ней, который он сам и подвесил. Над головкой его дочери будут крутиться крылатые единороги, звезды, радуги, наигрывая колыбельную Брамса.

В углу стояло удобное кресло — чтобы Анни кормила в нем дочку грудью. В этом кресле Жан Ги воображал и себя с дочерью на руках, поющего песни, которые ему пела мать.

Les berceuses québécoises[67].

— «Снег над лесом и над речкой, — тихонько запел Жан Ги над пустой кроваткой. — Пусть родится человечек. Тайна совершится».

Он оставил дверь в спальню приоткрытой и вернулся в гостиную. Ему чудился мягкий снег, который вскоре будет падать на лес и почти замерзшую реку. Там, дома.

— «Тайна совершится», — пропел он себе под нос.

То, что рассказала ему Анни, сильно встревожило его, хотя он и старался не делать из мухи слона.

Посмотрев в очередной раз в окно и пробормотав: «Долбаные флики», Жан Ги сел за компьютер. Ему пришло письмо от Изабель Лакост из Монреаля.

Они там занимались нечетким видео, которое он записал на телефон, в надежде разобрать как можно больше писем.

Кроме того, Лакост отправила чертежи люксембургского фуникулера своему человеку в Политехнической школе — вдруг что-нибудь обнаружится.

Бовуар не мог заставить себя поверить, что Кароль Госсет участвует в каких-то грязных делах. Не мог поверить и в то, что ГХС встала на преступный путь. Он по-прежнему считал, что их просто подставляют.

Но при этом он начинал понимать, что, вероятно, знает о ГХС гораздо меньше, чем думал прежде.

Он стал искать в Сети. Наконец после долгих поисков, которые не дали ничего, кроме того, что ему уже и без того было известно о компании, он сменил курс и попробовал кое-что другое.

И почти сразу нашел то, что искал, в статье агентства Франс Пресс.

В малоизвестном американском военизированном журнале несколькими годами ранее появилась небольшая заметка, но не о компании ГХС Инжиниринг, а о ее президенте Эжени Рокбрюн.

К заметке была приложена фотография изящной женщины средних лет. Впечатляющей подробностью ее внешности были не умные глаза или теплая улыбка, а ее волосы. Седые, почти белые.

Бовуар вдруг понял, что это был сильный ход со стороны женщины-руководителя в Париже.

Фотография давала понять, что этой женщине ни на кого не нужно производить впечатление. Она может позволить себе быть собой.

В заметке говорилось, что Эжени Рокбрюн возглавляет корпорацию, которая занимается инженерным проектированием по всему миру. Но суть заметки сводилась к тому, что ГХС, имея интересы во всем мире, приобрела небольшую, но высококлассную фирму, специализирующуюся на безопасности и разведке. Фирма эта объявляла набор кадров.

«Секюр Форт».

Бовуар широко раскрыл глаза. Не эта ли фирма обеспечивает безопасность отеля «Георг V»? Не эту ли фирму упомянул полицейский?

Жан Ги уставился на эмблему на экране. Он узнал ее. Точно такую же он видел на униформе охранника Луазеля.

Не узнать ее было невозможно из-за ее необычного вида. Изящная и даже красивая, она напоминала снежинку.

И ничуть не походила на мачистские агрессивные эмблемы, какие можно увидеть у частных охранных фирм. Клекочущие орлы. Прыгающие пантеры. Черепа.

Эта эмблема была равнозначна волосам их топ-менеджера. Ее недвусмысленное послание заключалось в следующем: «Секюр Форт» так сильна, что ей нет надобности производить впечатление.

Кроме того, Жан Ги Бовуар, хорошо знавший квебекские зимы, понимал, что снежинка может казаться безобидной, а на самом деле знаменует сообщение, предупреждение о наступлении худшего. Похожая на снежинку эмблема «Секюр Форт» наводила тихий ужас. Главным образом потому, что не пыталась навести ужас.

Использовала ли ГХС свою охранную фирму для получения доступа к банкам данных и проектам конкурентов?

На какие корпорации, отели, рестораны, клубы могла она работать? Какую информацию могла собирать, как профессиональную, так и личную?

Не это ли обнаружили Стивен и Плесснер? Громадную сеть промышленного шпионажа? Даже шантажа?

Жан Ги подался к экрану и продолжил копать. Копать в глубину.