Все дьяволы здесь

— Они говорят, оно странное. И она странная.

— Я его ненавижу, — сказала Зора. — Ненавижу мое имя. И их ненавижу.

— Кто-нибудь рассказывал тебе о твоем имени? — спросил у нее дедушка. — И почему ты его носишь?

— Так звали бабушку, — пробормотала Зора. — Вроде бы.

Арман опустился на колени.

— Да, так звали твою прабабушку. — Он посмотрел на других детей, наблюдавших за ними, потом на Даниеля. — Мы можем прогуляться немного все вместе?

Даниель кивнул и протянул дочери руку, а Рейн-Мари взяла за руку Флоранс.

Пока они шли по парку, Арман рассказывал Зоре про другую Зору, умалчивая о худшем, о кошмарах войны — для этого еще не пришло время. Он рассказал ей, какой храброй была ее тезка. И какой любящей. Забавной и доброй. И сильной.

— Зора — красивое имя, — сказала Рейн-Мари. — Она означает «заря». Каждое имя означает что-то особенное.

— А что означает мое имя? — спросила Флоранс.

— Оно означает «цвести», — сказал Даниель. — «Расцветать». А ты знаешь, что тебе нужно, чтобы расцветать?

— Конфетку?

Ее отец рассмеялся:

— Non. Цветам нужно солнце.

Он посмотрел на Зору. Флоранс проследила за его взглядом и кивнула. Но ничего не сказала.

— И может быть, — сказал Даниель обеим девочкам, — немного мороженого. Но сначала… — он наклонился к ним, — поцелуйчик.

Они завизжали и со смехом бросились прочь.

Арман наблюдал за своим сыном в роли отца и улыбался. Да, гораздо важнее быть хорошим отцом, чем хорошим сыном. Он немного отстал и подождал Жана Ги:

— Нам нужно поговорить.



Рейн-Мари пошла в Marché des Enfants Rouges, чтобы купить еду на вечер, а Даниель и Розлин повели девочек домой есть мороженое.

Анни и Оноре отправились домой вздремнуть.

— Идешь с нами? — спросила Анни Жана Ги.

— Ты не возражаешь, если я поговорю с твоим отцом?

— Вовсе нет. Не забудь ключ.

— Ключ, — сказал Жан Ги, когда они с Арманом сели в такси, — это коробочка с наполеонами. Меня без них в дом не впускают.

Арман улыбнулся. Рейн-Мари называла ключом острую пиццу с сосисками.

— Hôtel Lutetia, s’il vous plaît, — сказал он водителю и закрыл стеклянную перегородку между ними.

Они впервые остались один на один после возвращения Жана Ги из офиса ГХС Инжиниринг.

— Что ты узнал?



— Ну? — спросил Клод Дюссо. — Что ты узнала?

— Ничего конкретного, месье, — ответила по телефону Фонтен.

Дюссо услышал в ее голосе неуверенность.

— Но?..

— Но мне кажется, у месье Гамаша есть какие-то подозрения. Он был вежлив, но не думаю, что полностью откровенен.

— Понятно. Как он прореагировал на досье Стивена Горовица?


— Рассердился. Как вы и предсказывали, это сместило акценты.

— Хорошо. Может быть, он сосредоточится на этом и не будет слишком соваться в расследование.

— Кстати, он спрашивал про коробку. Я сказала, что ее у меня нет. Ну почему вы просто не можете сказать ему, чтобы он не вмешивался?

— Я пытался. Не получилось. К тому же лучше, если он будет у нас под присмотром. Сегодня я иду к ним на ужин. Может быть, выясню что-нибудь.

Отключившись, Дюссо откинулся на спинку кресла и задумался. Поначалу он разозлился на Монику за то, что она приняла приглашение Гамашей на ужин. Этот визит как минимум обещал быть неловким.

А теперь он решил, что это не такая уж плохая идея.





Глава двадцатая




Сидя на заднем сиденье такси, Гамаш просматривал распечатки, сделанные Бовуаром.

Люксембургский проект фуникулера. Тут были чертежи и масса технического текста, понять который Гамаш не имел ни малейшей надежды. Сняв очки, он посмотрел на Жана Ги:

— У тебя есть идея, кто стирал все эти электронные письма и отчеты о ходе работы?

— Нет, но это явно делал кто-то знакомый с системой.

— По крайней мере, это подтверждает, что ГХС есть что скрывать. Хотелось бы мне знать, что было в тех письмах.

Бовуар улыбнулся и включил свой айфон.

Оба сосредоточенно прищурились, когда появилось видео, которое он снял в офисе.

— Электронная почта? — спросил Арман.

— Да, и отчеты. Я снимал их, пока они стирались.

— Молодец.

Но такси все время подпрыгивало на дороге, видео было слишком дерганым, письма мелькали слишком быстро — словом, они ничего не успевали разобрать.

— Черт, — сказал Бовуар, останавливая видео. — Придется посмотреть дома.

— Эти письма, они ведь адресованы Кароль Госсет? — сказал Гамаш. — Твоему боссу? Одному из старших менеджеров? Это…

— Необычно? Очень. Она курирует некоторые проекты, но только самые крупные.

— И именно она цитировала Одена, да? О трещине в чашке, ведущей в страну мертвецов. О том, что малое, повседневное может быть разрушительным. Странно, что она это сказала. О чем вы тогда говорили?

Жан Ги мысленно вернулся назад:

— О моей работе. Пригласили ли меня в качестве полицейского.

Глядя в окно на проплывающий мимо Париж, Гамаш размышлял:

— Мы не знаем, о чем эти письма. Она могла взять этот проект под особый контроль, потому что у нее возникли подозрения.

— Верно, — сказал Бовуар, оживившись.

Гамаш посмотрел на него:

— Она тебе нравится.

— Да. Не могу себе представить, что она вовлечена в какой-то криминал.

— Будем надеяться, что ты прав. — Он спросил себя, а что они вообще знают о тех, кто их окружает. Даже о тех, кого знают всю жизнь. — Возможно, они запаниковали, когда поняли, что ты открываешь файлы.

— Но я воспользовался компьютером Арбур.

— Чтобы они подумали на нее? — сказал Гамаш, кивая. — Умно. Но… все же… — Его мозг быстро работал, сводя воедино все данные. — Если кто-то вел наблюдение за этим проектом и заметил, что Северин Арбур получила к нему доступ, и это задействовало режим тревоги, значит…

Глаза Бовуара расширились.