Время уходить

Наконец муж сообщил мне, что Гидеон вернулся в заповедник после похорон. Я нисколько не обольщалась, полагая, что он сделал это ради меня. Я вообще не знала, чего теперь ожидать. Мы провели благословенный год, наслаждаясь любовью втайне от всех. И случившееся с Грейс стало наказанием, расплатой за грехи.

Хотя по большому счету Грейс, вообще-то, сама приняла решение и наложила на себя руки.

Думать об этом не хотелось, и я с головой погрузилась в хозяйственные заботы: мыла и чистила полы слоновников, пока они не начинали блестеть, придумывала и делала новые игрушки для наших азиаток. Подстригала в северном конце африканского вольера кусты, которые уже переросли изгородь, и, орудуя секатором, вспоминала, как ловко работал Гидеон. Я не давала себе передышки, чтобы в голову не лезли тяжелые мысли.

С Гидеоном мы встретились только следующим утром – он привез на квадроцикле сено в сарай, где я наполняла лекарствами яблоки, которые пойдут на завтрак слонам. Бросив нож и подняв руку, чтобы помахать ему, я рванулась было к дверям, но в последний момент остановилась и отступила в тень.

Что я могла ему сказать?

Несколько минут я, любуясь мышцами на его руках, наблюдала, как он сгружает тюки сена и составляет их в пирамиду. Наконец, набравшись храбрости, я вышла на солнечный свет.

Гидеон остановился, потом опустил на пол тюк, который держал.

– Сирах снова хромает, – сказала я. – Посмотришь, когда у тебя будет время?

Он кивнул, не встречаясь со мной глазами.

– Что еще нужно сделать?

– В офисе сломался кондиционер. Но это не срочно. – Я крепко сплела на груди руки. – Мне очень жаль, Гидеон. Прими мои соболезнования.

Он пнул ногой сено, так что между нами встала завеса из пыли, и впервые посмотрел на меня. Глаза у него были такие красные, словно бы полопались сосуды. Я подумала, что ему сейчас, наверное, очень стыдно. Протянула руку, но он отшатнулся, и пальцы лишь слегка задели его. Потом Гидеон повернулся ко мне спиной и снова взялся за работу.

Часто моргая – то ли от слепившего солнца, то ли от навернувшихся на глаза слез, – я пошла обратно на кухню. И немало изумилась, увидев там Невви. Она стояла на моем месте и с помощью ложки наполняла арахисовым маслом яблоки, из которых за пару минут до того я вынула сердцевинки.

Ни я, ни Томас не ожидали столь скорого ее возвращения. Все-таки она только что похоронила дочь.

– Невви… вы уже здесь?

Не глядя на меня и не отрываясь от работы, она ответила:

– А где еще мне быть?



Через несколько дней я потеряла свою дочь.

Дело было так. Я укладывала Дженну в кроватку, а она вовсю капризничала, потому что не хотела спать. В последнее время дочка почему-то боялась засыпать и называла сон «время уходить». Она была уверена: если закроет глазки, то, открыв их, непременно обнаружит, что меня рядом нет, и что бы я ей ни говорила, как бы ни убеждала в обратном, малышка плакала и боролась с усталостью, пока тело не одерживало победу над упрямой волей.

Я пыталась петь ей колыбельные, укачивать. Сворачивала из долларовых купюр слоников – обычно это отвлекало ее, и она переставала плакать. Наконец Дженна заснула, после того как я применила единственный из всех возможных в те дни способов – обняла дочку, прижавшись к ней всем телом, словно бы превратившись в этакий домик, защищавший улитку. Только я успела осторожно вылезти из постели, как в дверь нашего коттеджа постучал Гидеон. Он попросил помочь ему поставить загородку из колючей проволоки, чтобы выровнять землю в африканском загоне. Слонам нравилось копать ямы, чтобы в них собиралась вода. Но эти дыры представляли опасность и для самих животных, и для нас – ехали мы на квадроцикле или шли пешком. Можно было упасть туда и подвернуть ногу или удариться головой, а заехав в яму, сломать ось у автомобиля.

Установка изгороди из колючки – работа для двоих, особенно в вольере у африканских слонов. Один человек выставлял изгородь, в то время как другой отгонял слоних. Идти мне не хотелось по двум причинам: во-первых, Дженна могла проснуться и обнаружить, что ее страхи оправдались – мамы рядом нет; а во-вторых, я толком не понимала, в каких мы сейчас отношениях с Гидеоном и как мне себя вести.

– Позови лучше Томаса, – предложила я.

– Он уехал в город, – ответил Гидеон, – а Невви промывает хобот Сирах.

Я посмотрела на свою дочку, сладко спящую на диване. Можно было разбудить Дженну и взять с собой, но я так долго ее укладывала, да и Томас, если узнает, разозлится, как обычно. Существовал и другой вариант: уделить Гидеону минут двадцать времени, самое большее, и вернуться, пока малышка не проснулась.

Я выбрала последнее, и работа заняла у нас всего лишь четверть часа – так быстро и четко мы действовали вдвоем. От этой слаженности у меня защемило сердце. Я так много хотела сказать ему.

– Гидеон, – спросила я, когда мы покончили с делом, – чем еще тебе помочь?

Он отвел взгляд. И вдруг поинтересовался:

– Скажи, Элис, а ты переживаешь из-за гибели Грейс?

– Да, конечно, – прошептала я, – очень переживаю.

Ноздри у него раздулись, скулы напряглись, будто окаменели.

– Вот почему мы с тобой больше не можем быть вместе, – пробормотал Гидеон.

Я не могла дышать.

– Потому что я жалею о том, что Грейс умерла?

Он покачал головой и ответил:

– Нет, потому что сам я об этом не жалею.

Рот его искривился, из груди вырвалось рыдание. Гидеон упал на колени и уткнулся лицом мне в живот.

Я поцеловала его в макушку, обхватила руками и держала крепко-крепко, чтобы он не распался на части.




Через десять минут я подлетела на квадроцикле к нашему коттеджу и обнаружила дверь открытой. Может быть, я в спешке забыла ее запереть? Почувствовав неладное, я вошла внутрь и увидела, что Дженна исчезла.

С криками: «Томас! Томас!» – я выбежала на улицу.

«Дженна должна быть с ним, она наверняка сейчас с отцом», – отчаянно повторяла я про себя, словно молитву. Я представила, как дочка проснулась и увидела, что меня нет. Заплакала ли она? Испугалась? Пошла меня искать?

Ох, напрасно я была так уверена, что научила ее правилам безопасности, что Дженна все хорошо усвоила, что опасения Томаса напрасны – с ней ничего не случится. Сейчас, глядя на вольеры, я видела дырки в ограждении, сквозь которые легко мог пролезть маленький ребенок. Дженне было всего три года, мало ли что малышка могла натворить. А вдруг она вышла из дому и пробралась за забор?

Гидеон, с которым я связалась по рации, услышав страх в моем голосе, сразу же примчался на помощь.

– Проверь слоновники, – умоляющим голосом попросила я. – Поищи в вольерах.

Да, наши слоны работали с людьми в зоопарках и цирках, но это еще не означало, что они не бросятся на вторгшегося в их владения чужака. Кроме того, я знала, что слонихам больше нравятся низкие мужские голоса, а потому, говоря с ними, всегда старалась придать тембру хрипотцы. Высокие женские звучат, на слоновий вкус, нервно и ассоциируются с тревогой. Детские попадают в ту же категорию.

Я вспомнила историю про то, как один человек, живший на территории слоновьего заповедника, однажды пошел в буш вместе с двумя маленькими дочерями. Внезапно их окружило стадо слонов. Отец велел девочкам сесть на корточки и сжаться в комок, чтобы стать как можно меньше по размеру. «Что бы ни происходило, – велел он, – не поднимайте голову». Две самые крупные слонихи подошли обнюхать малышек, немного потоптались рядом с ними, а потом ушли, не причинив детям никакого вреда.

Но меня-то не будет рядом, чтобы сказать Дженне: «Свернись в клубок». И она не испугается, потому что видела, как я общаюсь со слонами.

Я заехала на квадроцикле в ближайший вольер – африканский: едва ли Дженна успела уйти далеко. Прокатилась мимо слоновника, пруда, пригорка, куда слоны забирались иногда в часы утренней прохлады. Остановившись на самом возвышенном месте, я достала бинокль и начала вглядываться в даль, насколько хватало глаз, пытаясь заметить какое-нибудь движение.

Двадцать минут я колесила по вольеру, готовая разрыдаться, думая, как объяснить Томасу исчезновение нашей дочери, и вдруг из рации сквозь помехи послышался голос Гидеона:

– Все в порядке, я нашел ее. Возвращайся домой.

Я пришла в коттедж и увидела свою дочь. Она сидела на коленях у Невви и лизала фруктовый лед – ладошки липкие, губы темные от вишневого сока.

– Мама, – сказала она, показывая мне угощение, – а я кушаю мороженое.

Но я не смотрела на ее довольную мордашку. Мое внимание полностью поглотила Невви, которая, казалось, совершенно не замечала, что меня трясет от ярости.

– Кое-кто проснулся и заплакал, – сказала она, – потому что искал мамочку.

Невви и не думала оправдываться. Она просто объясняла, что произошло, давая понять: если меня что-то не устраивает, винить нужно только себя, потому как это я оставила дочку одну.

И вдруг я поняла, что не стану поднимать крик, устраивать разборки, упрекать Невви за то, что она забрала ребенка, не спросив у меня разрешения.

Дженне была нужна мать, а меня в этот момент не оказалось рядом. Невви был нужен ребенок, чтобы продолжать заботиться о ком-то.

В тот момент мне показалось, так задумано на Небесах.



Самое странное поведение у слонов я наблюдала в Тули-Блок в период продолжительной засухи, на берегу высохшей реки, в таком месте, куда проходило много других животных. Предыдущей ночью поблизости были замечены львы. Утром на обрыве сидел леопард. Но хищники ушли, а слониха по имени Мареа родила детеныша.

Все происходило как обычно: стадо защищало ее, пока она рожала, окружив плотным кольцом; при появлении на свет слоненка родня затрубила в экстазе, и Мареа подняла малыша на ноги, прислонив к себе. Она обсыпала его пылью и представила соплеменникам; каждый член семьи потрогал детеныша, признавая его своим.

И вдруг одна слониха, которую звали Тхато, двинулась вверх по сухому руслу реки к ликующим слонам. Она была знакомой этого стада, но в число родни не входила. Я понятия не имею, почему она жила одна вдали от своей семьи. Подойдя к новорожденному слоненку, Тхато обвила его хоботом за шею и начала поднимать.

Мы часто наблюдали, как мать пытается поднять новорожденного, чтобы заставить его двигаться, подсовывая хобот ему под живот или между ног. Но хватать слоненка за шею – это совершенно ненормально. Никакая мать намеренно не станет так делать. Малыш выскальзывал из захвата, а Тхато шла. И чем сильнее он скользил, тем выше она старалась его поднять, чтобы не выпустить. Наконец слоненок упал, сильно ударившись об землю.

Это стало сигналом, который побудил стадо к действиям. Послышалось урчание, раздались трубные звуки, поднялся хаос. Члены семьи трогали малыша – проверяли, все ли с ним в порядке, не пострадал ли он. Мареа придвинула его к себе и засунула между ног.

Очень многое в этой ситуации осталось для меня непонятным.

Я видела, как слоны поддерживают детенышей, чтобы те не утонули, когда находятся в воде. Видела, как матери поднимают лежащих слонят, когда хотят, чтобы те встали на ноги. Но ни разу не становилась я свидетельницей того, чтобы слониха пыталась тащить слоненка, как львица львенка.

Не знаю, почему Тхато решила, что ей удастся похитить чужого детеныша. Не имею представления, было ли у нее вообще такое намерение или она почуяла близость льва и хотела оградить малыша от опасности.

Не понимаю я и того, почему стадо никак не отреагировало, когда Тхато пыталась унести слоненка. Она была старше Мареа, это верно, но не являлась членом их семьи.

Мы назвали малыша Молатлхеги. На языке тсвана это означает «потерянный».



В ту ночь, когда я чуть не потеряла Дженну, мне приснился кошмар. Я сидела недалеко от того места, где Тхато пыталась украсть Молатлхеги. Слоны переходили на возвышенное место, а по высохшему руслу вдруг потекла вода. Река бурлила, становилась глубже, и бег ее ускорялся. Наконец волна плеснула мне на ноги. На другом берегу я заметила Грейс Картрайт. Она вошла в воду в одежде, наклонилась, достала со дна гладкий камень и положила его себе за пазуху. Потом взяла еще один, второй, третий. Она набивала карманы брюк, куртки – и вот уже едва могла разогнуться под тяжестью груза.

После этого она начала заходить глубже в речной поток.

Я понимала, что вот-вот может случиться непоправимое. Пыталась окликнуть Грейс, но не могла выдавить из себя ни звука. А когда открыла рот, из него посыпались камни.

И вдруг я сама оказалась в реке, что-то неотвратимо тянуло меня ко дну. Коса расплелась, я отчаянно барахталась, хватая ртом воздух, но с каждым вздохом проглатывала камень – агат, колкий кальцит, базальт, сланец, обсидиан… Глядя вверх, я видела акварельное солнце и тонула.