Время уходить

– Вообще-то, все было задумано как сюрприз, – вздохнул он. – Я делал это для тебя.

– Что делал?

Он слез со стула:

– Это называется теория консолидации молекул. Доказано, что воспоминания остаются эластичными, пока мозг посредством химических реакций не закодирует их. Нарушив этот процесс, можно видоизменить способ извлечения из памяти воспоминаний. Ингибиторы принято назначать сразу после потрясения, иначе толку от них нет. Но, допустим, травма произошла давно. Что, если мы сможем вернуться к тому критическому моменту и дать пациенту лекарство. Будет ли травмирующий опыт забыт?

Я смотрела на него, совершенно потерянная:

– Но ведь это невозможно.

– Возможно, если вернуться назад во времени.

– Что?

Томас округлил глаза и уточнил:

– Я вовсе не строю машину времени. Это было бы безумием.

– Безумием, – повторила я, и это слово прорвало плотину, за которой копились слезы.

– Речь вовсе не идет о буквальном искривлении четвертого измерения. Однако существует возможность изменить восприятие индивида таким образом, что время эффективно отматывается назад. Можно через измененное сознание вернуть человека обратно к моменту стресса и позволить ему снова испытать психическую травму в продолжение достаточно длительного времени, чтобы лекарство успело подействовать. И вот что станет для тебя сюрпризом: первой испытуемой будет Маура.

Услышав это заявление, я возмущенно уставилась на мужа:

– Этого еще не хватало! Я не позволю тебе трогать Мауру!

– Даже если я реально могу ей помочь? Если сделаю так, что она забудет о смерти своего слоненка?

– Томас, – покачала я головой, – у тебя ничего не получится…

– А что, если получится? Тогда мы перейдем к испытаниям на людях! Представь, как можно будет помочь ветеранам боевых действий, страдающим от посттравматического синдрома. Да наш заповедник создаст себе имя как важнейшая исследовательская лаборатория. Можно будет получить деньги на раскрутку от Центра нейроисследований при Нью-Йоркском университете. А если они согласятся с нами сотрудничать, внимание СМИ привлечет инвесторов, и деньги польются на нас рекой. Может быть, мне даже дадут Нобелевскую премию.

– Но это ведь невероятно сложно! – хмыкнула я. – Да с чего ты вообще взял, что сможешь вернуть мозг в исходное состояние?

– Мне так сообщили.

– Кто?

– Я получил послание.

– Да от кого?

– Посмотри, что мне дали в городе. – Он запустил руку в задний карман, вынул оттуда какой-то листок и протянул его мне.

Это была обычная рекламная листовка, какая-то турфирма предлагала свои услуги. Начало первого слова в каждой строке было подчеркнуто с такой силой, что кое-где бумага даже порвалась.



ТОЛЬКО В ЭТОМ МЕСЯЦЕ

МАССОВОЕ СНИЖЕНИЕ ЦЕН

ВЫГОДНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

СПА-ОТЕЛИ

СЕМЕЙНЫЙ ОТДЫХ

ТЕРМАЛЬНЫЕ ИСТОЧНИКИ

МИРТОВАЯ УЛИЦА, ДОМ 25.



– Ты видишь? Это зашифрованное послание. – Муж буквально прожигал меня взглядом, как будто объяснял, в чем смысл жизни. – Здесь написано: «ТОМАС, ВЫ СПАСЕТЕ МИР». Теперь понимаешь? Я избранный!

Я подошла к нему так близко, что наши тела почти соприкоснулись, и прошептала, гладя его рукой по щеке:

– Томас, милый, ты болен. Ты просто неважно себя чувствуешь.

Он схватил мою руку, словно спасательный трос. До этого момента я и не сознавала, что меня саму колотит дрожь.

– Черт возьми, ты права! Я и впрямь чувствую себя просто скверно, – пробормотал он и сдавил мою кисть так сильно, что я скривилась от боли. – Меня уже тошнит от того, что ты постоянно во мне сомневаешься. – Он приблизил ко мне свое лицо, я увидела оранжевые круги вокруг его зрачков и пульсирующую на виске жилку. – Все это я делаю ради тебя, – проговорил он, отчетливо выделяя каждое слово и буквально выплевывая его в меня.


– Я тоже стараюсь ради тебя! – воскликнула я, выбежала из комнаты, где было нечем дышать, и бросилась вниз по винтовой лестнице.



В шестидесяти пяти милях к югу от Буна находился Дартмутский колледж, где имелся ультрасовременный госпиталь. И так уж случилось, что там же располагалась и ближайшая психиатрическая больница. Не знаю, почему врач согласился принять меня без предварительной записи, ведь в приемной сидело множество пациентов с не менее неотложными нуждами. Лично я могу дать этому только одно объяснение: вероятно, девушка-администратор, посмотрев на меня, сразу решила, что я вешаю ей лапшу на уши. «Как же, проконсультироваться насчет мужа, – наверняка подумала она, окинув взглядом мою мятую униформу, немытые волосы и плачущего ребенка. – Нечего нам тут заливать, голубушка, это тебе самой срочно нужна помощь психиатра».

Сев на стул напротив доктора Тибодо и прижав к груди Дженну, я целых полчаса рассказывала доктору все, что знаю о Томасе, и о том, что увидела прошлой ночью.

– Думаю, он не выдержал перенапряжения, столько сразу на него свалилось, – сказала я.

Произнесенные вслух, эти слова раздулись, как яркие воздушные шары, и заняли все пространство в комнате.

– Судя по вашему описанию, – отозвался доктор, – очень похоже на симптомы биполярного расстройства, которое раньше называли маниакально-депрессивным психозом. – Он улыбнулся мне. – Человек с таким диагнозом похож на наркомана, принимающего ЛСД. Все эмоции, воображение и творческие способности у него обострены до предела, при этом достижимые высоты крайне высоки, а глубины падения ниже некуда. Знаете, как про них говорят: если маньяк совершает нечто экстраординарное и добивается результата, то он гений, а если нет, то он сумасшедший. – Доктор Тибодо улыбнулся Дженне, которая грызла его пресс-папье. – Хорошая новость: этот недуг лечится. Препараты, которые мы выписываем пациентам для контроля перепадов настроения, возвращают их к состоянию равновесия. А без этого… Видите ли, Томас живет как на качелях. Период мании через некоторое время сменится глубокой депрессией, потому что ваш супруг поймет: он не тот человек, каким казался самому себе.

«Не только себе, но и мне тоже», – подумала я.

– Скажите, а муж не поднимал на вас руку?

Я вспомнила момент, когда он схватил меня за запястье, как услышала хруст костей и вскрикнула, но ответила:

– Нет. – Я уже и так предала Томаса дальше некуда.

– А как вам кажется, он на это способен?

Я посмотрела на Дженну:

– Не знаю.

– Нужно, чтобы вашего мужа осмотрел психиатр. Если это действительно биполярное расстройство, то, вероятно, ему потребуется провести какое-то время в стационаре, пока его состояние не стабилизируется.

Я с надеждой взглянула на доктора:

– Значит, можно положить Томаса сюда?

– Только с его согласия, – ответил Тибодо. – Принудительная госпитализация – это нарушение прав человека. Насильно положить человека в больницу можно, только если он опасен для окружающих.

– И что же мне делать? – спросила я.

– Вам нужно убедить супруга, чтобы он пришел к нам сам.

Тибодо дал мне свою визитную карточку и велел позвонить ему, когда Томас будет готов к госпитализации. По дороге обратно в Бун я размышляла, как лучше заманить мужа в больницу. Сказать, что Дженна заболела? Но педиатр, у которого она наблюдается, живет в соседнем городке. Даже если я сообщу ему, что нашла спонсора или специалиста-невролога, который заинтересовался его экспериментами, это может обмануть Томаса только вначале. Стоит нам подойти к окошку регистратуры в психиатрической больнице, как он сразу же догадается, что я затеяла.

Я прикидывала так и этак, но в конце концов пришла к заключению, что единственный способ заставить мужа добровольно отправиться в психушку – это дать ему понять, что для него самого так будет лучше. Просто честно обо всем сказать и заверить, что я все равно люблю его и мы пройдем через это вместе.

Размышляя таким образом, я приехала в заповедник. Оставила машину у нашего коттеджа, внесла в дом спящую Дженну и положила ее на диван, а потом вернулась, чтобы прикрыть дверь, которую оставила незапертой.

Когда Томас обхватил меня сзади, я вскрикнула:

– Ой, напугал! – И повернулась в кольце из его рук, чтобы взглянуть мужу в лицо.

– Я думал, ты меня бросила. Забрала Дженну, уехала и больше не вернешься.

– Ну что ты, я никогда так не сделаю, – поклялась я и провела рукой по его волосам.

Он поцеловал меня, и в этом поцелуе ощущалось отчаяние человека, хватающегося за соломинку. Он поцеловал меня, и я поверила, что с ним все будет хорошо. Поверила, что, может быть, мне вообще не придется звонить доктору Тибодо, что с этого момента маятник состояния Томаса начнет возвращаться к центру. Я сказала себе, что способна поверить в это, пусть даже такой вариант маловероятен, а мои надежды абсолютно беспочвенны, не осознавая, как сильно зависит моя любовь к Томасу от того, придет ли он в норму.

Да, кстати, рассуждая о памяти, Томас не учел один важный нюанс. Это не видеозапись, не бесстрастный отчет о событиях. Память субъективна, это ваше личное осмысление и восприятие того, что произошло. Не имеет значения, насколько это соответствует истине; главное – почему это значимо для вас.



Несколько месяцев казалось, что жизнь в заповеднике наладилась. Маура совершала долгие прогулки, уходя все дальше от могилы своего детеныша, однако каждый вечер возвращалась к ней и устраивалась там на ночлег. Томас снова начал работать у себя в кабинете, сооружение смотровой площадки было отложено. Мы заперли чердачное помещение на замок и загородили вход, словно в деревню призраков. Неожиданно пришли деньги, полученные по гранту, заявку на который Томас отправил много месяцев назад, и это дало нам возможность вздохнуть немного свободнее. Теперь не было нужды постоянно думать о том, из каких средств выплатить зарплату сотрудникам и на что купить продукты.

Я начала сравнивать свои записи о том, как грустила Маура, с заметками о других слонихах, потерявших детенышей. Часами я бродила с Дженной по заповеднику, очень медленно, приноравливаясь к скорости только что начавшего ходить ребенка, показывала ей полевые цветы, бабочек и объясняла, какого они цвета, чтобы научить малышку новым словам. Мы с Томасом постоянно спорили, не опасно ли девочке находиться в вольерах со слонами. Мне нравились эти перепалки: они были простыми и разумными.

Однажды день выдался необычайно жарким, из тех, когда хочется спрятаться в тень и ничего не делать. Грейс присматривала за Дженной, а я в азиатском сарае промывала хобот Дионне. Мы приучили слонов к этой процедуре, чтобы брать у них анализы на туберкулез: наполняли шприц солевым раствором, выпускали его в ноздрю слонихи и заставляли ее задирать хобот как можно выше. Потом надевали на него огромный пластиковый пакет на молнии, и, когда хобот опускался, жидкость вытекала туда. Взятый на анализ образец помещали в контейнер и отправляли в лабораторию. Некоторые слонихи ненавидели эту процедуру. Однако с Дионной осложнений обычно не возникало. Поэтому, вероятно, я ослабила бдительность и не заметила, как в сарай вошел Томас. Он схватил меня за шею и оттащил от слонихи, чтобы она не могла достать нас сквозь металлические планки стойла.

– Кто такой Тибодо? – заорал он и ударил меня головой о металл так сильно, что в глазах потемнело.

Честное слово, поначалу я даже не сообразила, о чем речь.

– Ти-бо-до, – повторил муж. – Только не говори, что не знаешь такого. Его визитка лежала у тебя в бумажнике. – Рука Томаса тисками сжалась вокруг моего горла, в легких стало горячо, как в печке, и я вцепилась в его пальцы, в запястье, а он поднес маленький белый прямоугольник к моим глазам. – Что, попалась?

Сквозь мушки в глазах я с трудом разглядела логотип дартмутской больницы и вспомнила врача, который дал мне свою визитную карточку.