Время уходить

У меня розовеют щеки.

– Нет.

– Что и требовалось доказать.

Дженна делает шаг к нему.

– Если вы не можете играть в одной команде, объявляется тайм-аут, – говорит она и поворачивается ко мне. – Так какой у нас план?

План? Да нет у меня никакого плана. Я просто надеюсь, что если поброжу по этой пустоши достаточно долго, то на меня снизойдет озарение. Впервые за семь лет.

Вдруг мимо проходит мужчина с мобильным телефоном в руке.

– Вы его видели? – шепчу я.

Дженна и Верджил переглядываются, а потом смотрят на меня и одновременно кивают:

– Да.

– Ага. – Я смотрю, как парень садится в «хонду» и уезжает, продолжая разговаривать по телефону.

Осознав, что он живой, я немного сникаю.

Прежде, бывало, я видела в людном холле гостиницы человек пятьдесят, и половина из них оказывались духами. Они не громыхали цепями и не держали в руках свои отрубленные головы, а болтали по мобильникам, пытались вызвать такси или брали мятные конфеты из вазочки у входа в ресторан. Словом, вели себя совершенно обычно.

Верджил закатывает глаза, а Дженна пихает его локтем и спрашивает у меня:

– А что, здесь сейчас есть духи?

Я озираюсь, как будто и теперь могу их видеть.

– Вероятно. Они могут прицепляться к людям, местам, предметам. Но вполне способны также и перемещаться самостоятельно. На вольном выпасе, так сказать.

– Как куры, – хмыкает Верджил. – Вам не кажется странным, что в бытность свою копом я видел множество убитых людей, однако ни разу не встречал рыскающего вокруг трупа призрака?

– Вовсе нет, – парирую я. – Зачем призракам обнаруживать себя, когда вы так отчаянно стараетесь их не замечать? Это все равно что, не будучи геем, пойти в бар, где они собираются, и рассчитывать на удачный исход.

– Что? Я не гей.

– Никто вас в этом и не подозревает, я совсем другое хотела сказать… Ладно, проехали.

Несмотря на то что этот тип – настоящий неандерталец, Дженна, похоже, очарована им.

А сыщик продолжает расспросы:

– Допустим, ко мне прицепился дух. Он будет наблюдать за мной, когда я моюсь в душе?

– Сомневаюсь. Они ведь тоже прежде были живыми и понимают, что такое личное пространство.

– Тогда что за радость быть призраком? – бормочет себе под нос Верджил.

Мы переступаем цепочку, висящую на столбиках перед входом в бывший заповедник.

– А я ничего и не говорила про радость. Большинство призраков, с которыми я встречалась, не были особенно счастливы. Они беспокоились, если у них осталось какое-то незавершенное дело. Или сосредоточенно заглядывали в бездны прошлой жизни, чтобы подчистить за собой и двинуться дальше к тому, что ждет впереди.

– Вы утверждаете, что у вуайериста Тома, которого я арестовал в сортире на заправке, после смерти автоматически проснется совесть? Было бы здорово, конечно, да только верится с трудом.

Я оглядываюсь через плечо:

– Иногда возникает конфликт между телом и душой. Ваш Том, может быть, явился на землю вовсе не для того, чтобы подглядывать за людьми в туалете на заправочной станции, но как-то случилось, что «эго» взяло над ним верх, в нем расцвел нарциссизм или еще какая-нибудь дурь приключилась, пока он был здесь. Может быть, душа советовала ему не смотреть в эту дырку, а тело говорило: «Ничего не попишешь». – Я пробираюсь сквозь высокую траву, стебли цепляются за бахрому пончо. – То же самое происходит с наркоманами и алкоголиками.

Верджил резко разворачивается:

– Я лучше пойду вон туда.

– Вообще-то, – говорю я, указывая в противоположном направлении, – у меня есть ощущение, что нам нужно двигаться в ту сторону.

На самом деле никакого предчувствия у меня нет, просто Верджил ведет себя как настоящий осел, и, если он назовет что-то черным, мне непременно нужно наперекор ему заявить, что это белое. Этот тип, образно выражаясь, уже осудил и повесил меня, что наводит на мысль: вероятно, ему известна моя биография, включая и случай с сыном сенатора Маккоя. Честно говоря, не будь я абсолютно уверена в том, что должна помочь Дженне, я бы немедленно продралась обратно сквозь кусты, села в машину и уехала домой, к чертям собачьим.

– Серенити, – окликает меня Дженна, у которой хватает здравого смысла следовать за мной, – то, что вы сказали о душе и теле, верно для всех, кто совершал дурные поступки?

Я гляжу на нее:

– Что-то подсказывает мне: это не праздное любопытство, да?


– Верджил думает, мама сбежала, потому что убила смотрительницу в заповеднике.

– А мне казалось, что это был несчастный случай.

– Так решила полиция. Но, по-моему, оставались кое-какие вопросы, а моя мать, очнувшись, исчезла, прежде чем Верджил успел задать их. – Дженна качает головой. – В отчете судмедэксперта сказано, что причиной смерти стала травма от удара тупым предметом, полученная вследствие затаптывания слоном. Но что, если травму нанес человек? А слон затоптал уже мертвое тело? Можно установить, как было дело?

Откуда мне знать. Надо будет спросить у Верджила, если мы отыщем друг друга в этом лесу. Но меня бы не удивило, если бы один из слонов, за которыми присматривала мать Дженны, страстно любившая этих животных, попытался скрыть ее преступление. Не об этом ли вечно толкуют любители зверей, верящие, что их питомцы тоже попадают на небеса и что в загробном мире можно будет встретиться с ними, перейдя мост-радугу? Среди моих клиентов попадались люди, желавшие пообщаться с дорогими их сердцам почившими существами: кошками, собаками, лошадьми… А однажды меня даже попросили связаться с тарантулом.

Если принять версию, что смерть смотрительницы не была несчастным случаем, а во всем виновата Элис Меткалф, которая, вероятно, находится в бегах, это объясняет, почему ее дух не пытается войти в контакт с дочерью. Хотя для этого могут иметься и другие причины.

– Ты хочешь найти свою мать, даже если она окажется убийцей?

– Да. Потому что тогда я, по крайней мере, буду точно знать, что она жива. – Дженна садится в высокую траву, которая скрывает ее почти до макушки. – Вы обещали сказать мне, если вдруг почувствуете, что мама умерла. Но ведь до сих пор этого не произошло, да?

– Да, ее дух не входил со мной в контакт, – подтверждаю я, а про себя думаю: «Ох, девочка, это еще вовсе не значит, что Элис Меткалф жива. Возможно, я уже просто никуда не гожусь как экстрасенс».

Дженна обрывает с травинок метелочки и сыплет их на свои голые колени.

– Похоже, Верджил считает вас сумасшедшей. Вы не обижаетесь? – спрашивает она.

– А смысл? В любом случае мы узнаем, кто из нас прав, только когда умрем.

Девочка обдумывает мои слова:

– Наш школьный учитель математики, мистер Аллен, говорит: «Если ты сам точка, то и видишь только точку. Если ты линия, то видишь линию и точку. Ну и так далее. Если люди не могут увидеть четвертое измерение, то это еще не значит, что его не существует. Просто мы до него пока не добрались».

– Ты очень мудра для своих лет, милая, – говорю я.

Дженна хмурится и спрашивает:

– А призраки, которых вы встречали, долго не уходят из нашего мира?

– По-разному. Когда у них не остается здесь дел, они обычно двигаются дальше.

Я понимаю, о чем она спрашивает и почему. Есть один миф о посмертном существовании, который мне очень неприятно развенчивать. Люди думают, что после смерти навечно воссоединятся с теми, кто был им дорог. Позвольте разочаровать вас: все устроено не так. Потусторонняя жизнь вовсе не является продолжением земной. Вы не встретитесь со своим любимым супругом там, где расстались, не будете решать вместе кроссворды, сидя за кухонным столом, или спорить, кому достанется последняя порция молока. Вероятно, иногда такое возможно, но чаще случается, что ваш муж уже продвинулся дальше и перешел на следующий уровень инобытия; или, наоборот, вы более развиты духовно и обойдете супруга, пока он разбирается, как оставить эту жизнь позади.

Приходившие ко мне клиенты, как правило, хотели услышать от своих почивших любимых только одно: «Я буду ждать, когда ты тоже окажешься здесь». Однако в девяти случаях из десяти вместо этого им говорили: «Ты больше никогда меня не увидишь».

Дженна сидит в траве понурая и кажется совсем маленькой.

– Если бы твоя мать была мертва, я бы это сразу почувствовала, – лгу я.

Я боялась, что отправлюсь в ад за то, что морочила голову людям, став болотной ведьмой. Но сегодня, заставив этого ребенка поверить мне, хотя сама в себя давно уже не верю, я точно зарезервировала место в первом ряду в театре Люцифера, на спектакле одного актера.

– Эй, вы уже закончили пикник или я должен в одиночестве искать иголку в стоге сена? Хотя нет, сравнение некорректное, – вносит поправку Верджил. – Иголка – все-таки вещь полезная, а мы тут занимаемся полнейшей лабудой.

Он возвышается над нами, уперев руки в боки, и хмурится.

Может, меня занесло сюда не только ради Дженны, но и ради Верджила Стэнхоупа?

Я встаю и пытаюсь оградить себя от негатива, который исходит от него мощной волной.

– Отбрось предубеждения и тогда, вероятно, найдешь что-нибудь неожиданное.

– Спасибо за мудрый совет, гуру, но я предпочитаю оперировать фактами, а не всякой там мумбой-юмбой.

– Эта, как ты выражаешься, мумба-юмба принесла мне три премии «Эмми», – замечаю я. – И не кажется ли тебе, что все мы немного экстрасенсы?

– В смысле?

– С тобой никогда не случалось такого: ты вспомнил о друге, которого не видел давным-давно, и вдруг он – ни с того ни с сего – звонит тебе?

– Нет, не случалось, – бесстрастно отвечает Верджил.

– Разумеется. У тебя ведь нет друзей. Пример неудачный. Ладно, а как насчет такой ситуации? Ты едешь по дороге с включенным навигатором и думаешь: «Мне нужно свернуть налево», а навигатор тут же советует тебе сделать именно это.

Он смеется:

– То есть быть экстрасенсом означает просчитывать вероятность? Но ведь шансы оказаться правым всегда составляют пятьдесят на пятьдесят.

– Ты никогда не слышал внутренний голос? Не чувствовал что-либо нутром? Интуиция тебе ничего не подсказывала?

– Хочешь знать, что подсказывает мне интуиция прямо сейчас? – усмехается Верджил.