Время обнимать
Часть 7 из 17 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Рудик упорно молчал, хотя они уже давно обо всем договорились и он обещал заранее поговорить с родителями.
– Дело в том, – Гуля глубоко вздохнула, – что мы назвали мальчика в память о моем дедушке, мамином отце, поэтому его зовут Сережа Чудинов. Мы все Чудиновы – и мама, и я, вы ведь знаете.
Дальше ничего не произошло, просто они молча собрались и ушли домой. Костюмчик Гуля убрала на антресоли, а грузовик отвезла на дачу.
Надо сказать, что за полгода сидения дома она окончательно отупела и озверела. Кухня, стирка, надоевшие до тошноты Аринины книжки. Хорошо, хоть гулять с коляской не приходилось, потому что ребенок прекрасно гулял на балконе. Да, балкон оказался единственным достоинством ненавистной квартиры-новостройки у черта на рогах. Родительский подарок – новая трехкомнатная квартира в кооперативном доме, все друзья завидовали.
Дедушка Сергей специально вывозил свою дочь в столицу, в культурный центр, а Гулю можно запихнуть на мерзкую окраину, почти в деревню! Наташе такой подарок не всучили почему-то, живет с сыном на Петроградской стороне и никому не мешает. Господи, как она ненавидела куцые смежные комнаты, тесную кухню, где даже втроем не посидеть по-человечески, потолки два семьдесят! Поднимаешь голову и упираешься в потолок, прекрасные условия для развития клаустрофобии. Но главное, она потеряла свой любимый город! Разве человек ценит воздух, которым дышит? Разве она могла оценить короткую чудесную дорогу от дома через трамвайное кольцо на Конюшенной площади до улицы Желябова, потом по Желябова до Невского и дальше-дальше, сколько хватает глаз – Дворцовая площадь, Эрмитаж, Исаакий, Адмиралтейство, Летний сад. Все в двух шагах, все принадлежит тебе, как воздух. И вот вместо родных улиц – ненавистные, одинаковые, как дурной сон, панельные многоэтажки с вечно грязными тротуарами и голыми, продуваемыми насквозь дворами! И еще все знакомые твердят, что заелась, выпендриваешься, не умеешь сравнивать. Какое ей, собственно, дело, что другие маются в коммуналках и мечтают об отдельной квартире в любом районе, что они готовы в жуткой давке по полчаса пилить на автобусе до станции метро? Последней станции на линии! Ни ее дед, ни прадед не знали коммуналки, ее родители живут в старинном кирпичном доме с четырехметровыми потолками. Чему она должна радоваться, что опять оказалась ниже всех в семье?
Сережа подрастал очень забавным, рано заговорил, прекрасно повторял любую мелодию. Тоненький ясный голосок звенел в доме, как колокольчик, даже Гуля со своим сомнительным музыкальным слухом не могла не заметить одаренности сына. Елена была совершенно счастлива, уверяла, что ребенок страшно похож на деда Сергея, такой же породистый, с высоким чудиновским лбом и крупными красивыми руками. Рудольф отмалчивался в таких случаях, только однажды поздно ночью предъявил Гуле фотографии своей матери в детстве, и она молча охнула – на нее смотрела не свекровь, а маленький Сережа, только в платье и с бантом на голове! Ерунда, еще сто раз переменится!
К сожалению, с первых месяцев жизни мальчик беспрерывно болел, то уши, то насморк, то живот. Ночи не проходило, чтобы не вставали два-три раза. Только сейчас Гуля с Рудиком оценили здоровенькую и спокойную Аринку. И они еще смеялись над родителями, которые слишком балуют и кутают детей. Но как только Сережу одевали в легкую курточку или пытались накормить котлетами из кулинарии, так начинались кашель и поносы. Думать об устройстве такого заморыша на пятидневку не приходилось. Записали обоих в садик около дома, тридцать детей в группе, все одинаково сопливые и бледные, не жизнь, а выживание.
Через полгода Гуля поняла, что больше не вынесет. Шеф звонил каждую неделю и требовал серьезного отношения к работе, Рудик допоздна торчал в операционной, обе пары родителей появлялись по праздникам с дежурным тортом и надолго не задерживались. Мать Рудика наслаждалась свободой на пенсии, ходила по выставкам и концертам, о чем не забывала всем рассказывать, но ни разу не предложила взять на себя Сережу. Кроме того, через год Арина должна была пойти в школу, добираться каждый день до любимой 157-й из их богом забытого района не представлялось возможным. И что, отдавать в районную?! Дед Чудинов не побоялся перехать в другой город ради образования дочери, а ей нужно переехать в центр, только и всего!
Господи, как она радовалась, что уговорила Рудика! Пусть с ухудшением условий, пусть две комнаты в старом доме, но вернуться! Вернуться к себе, к ощущению своего круга и некой избранности, которую так не ценила, пока жила с родителями. Мама одобрила, бросила клич по друзьям и знакомым, и квартира нашлась. Буквально на углу улицы Рубинштейна! Нескладная, давно не ремонтированная, но с Гулиными любимыми высоченными потолками и двумя лестницами – черной и парадной, пусть такой же облезлой, но все-таки с широкими ступенями и витыми перилами. В квартире были две смежные комнаты и узкая, но зато очень длинная кухня, в дальнем конце которой Рудик полюбил отсыпаться на старом кожаном диване. В детскую купили двухэтажную подростковую кровать и шкаф, похожий на этажерку с дверцами, а Гуле осталась гостиная-спальня, почти как у мамы!
Боже мой, глупая перфекционистка, ничего не ценила, ни легких рук и ног, ни молодой шеи и пушистых густых волос, даже в зеркало лишний раз не заглядывала! И совершенно не понимала, какое счастливое время пролетает – чудесные послушные дети, любимый надежный муж, благополучные родители, – пролетает стремительно и безвозвратно, ни охнуть ни вздохнуть.
С переездом в центр жизнь стала улучшаться! Сережа немного окреп, обоих детей (не без помощи мамы) записали в небольшой ведомственный садик на Фонтанке, и шестилетняя Арина очень ответственно отводила брата в младшую группу, сдавала воспитательнице, а потом поднималась к себе в самую старшую. Знакомые ужасались такой самостоятельности, но Гуля считала, что они просто не понимают, как воспитывать детей. Например, ее полуплемянник Артем в восемь лет ходил только с бабушкой за ручку и даже ботинки не умел сам завязать.
Да, они периодически виделись на радость общему деду. Артем учился во втором классе, но спокойно мог бы перейти в четвертый, как уверял папа. Он недавно прочел книжку «Габровские анекдоты» (вот странный выбор для ребенка!) и цитировал наизусть целыми страницами, так заразительно смеясь, что все взрослые покатывались со смеху, не говоря про Аринку. Кстати, речь ее в последнее время заметно улучшилась, отец и Наташа заметили и стали хвалить.
– Да, – засмеялась Гуля, – с речью у нас некоторый прогресс наблюдается. Главное, очень аккуратный и организованный ребенок. Если не на врача, то на медсестру вполне потянет.
– Удивительно самостоятельная девочка, – Наташа приветливо улыбнулась, – и за брата отвечает как взрослая! Но я бы не рассуждала в ее присутствии о медсестре. И по поводу речи. Что вы хотите, если ребенок с года на пятидневке и слышит только разговоры нянечек?
Да, очень вежливо сказала, будто и не собиралась уколоть. Ей легко критиковать с такой командой помощников! Мало их общего отца, так еще бабушка, прабабушка, тетя Ася с мужем и дочкой. И все наперебой помогают растить ребенка, кормят, развивают, водят по театрам и музеям. Гуля как-то по дороге с кафедры зашла на Лахтинскую, благо в двух шагах от Первого меда, и застала ухоженный дом, готовый обед и послушного мальчика со сделанными уроками. Одновременно с ней пришедшая Наташа поцеловала сына, переоделась в красивый махровый халат, сняла косметику с лица и села в кресло, положив ноги на специальную низкую скамеечку.
– Пока набегаешься за день по школам, пока напишешь отчеты, никаких сил не остается.
Нет, Гуля не могла сказать, что сразу по приходу с работы хватается за веник и тряпку, но о таком жизненном устройстве и мечтать не приходилось!
Странно, что она даже не запомнила, с чего началась эта кошмарная история. Наступил март 1983 года, приближалась дата защиты. Гуля немного нервничала, хотя никаких неприятных сюрпризов не ожидалось, лишь бы не перенесли на осень! Она рассылала последние авторефераты и начала обсуждать с родителями предстоящий банкет. Арина училась на твердую четверку, зато сама подогревала завтрак и обед, утром отводила Сережу в сад и потом самостоятельно ехала в школу. Многие удивлялись, даже Гулин отец признавал, что Артему далеко до младшей сестры, представить невозможно, что он сам берет обед или ложится спать в пустой квартире. А Аринка спокойно зажигала газ, мыла тарелки и укладывала Сережу, если у родителей совпадали дежурства. И все равно отец больше любил Артема, все замечали.
Рудик, в отличие от жены, не стремился заниматься наукой, но в больнице авторитет его рос с каждым днем. Гуля сама не ожидала, что ее безалаберный муж, далеко не отличник, окажется бесконечно добросовестным и очень способным хирургом. К каждой операции Рудик готовился отдельно, анатомический атлас знал наизусть от корки до корки, добровольно стоял ассистентом у пожилого опытного коллеги. Вскоре он перешел с грыж и аппендэктомий на сложные полостные операции. Более того, заведующий хирургией подчеркнуто доверял доктору Акопяну карциномы желудка и толстой кишки.
В какой-то день, буквально накануне Гулиной защиты, муж вернулся позже обычного расстроенный и злой и принялся рассказывать, что наткнулся на пустую ампулу в шкафу с наркотиками. Пустую, но не разбитую!
– Великое дело, – отмахнулась Гуля, занятая подборкой материала для очередной статьи, – попалась бракованная ампула, спиши на послеоперационного больного!
– Да списал уже. Но потом решил проверить все коробки и еще в трех обнаружил пустые ампулы. И несколько полных, но странных.
– Что может быть странного в ампуле?
– Такое впечатление, что носик проколот очень тонкой иглой.
– Что за ерунда?! Содержимое давно бы вытекло.
– Да, я тоже сначала так решил. Но если проколоть горячей иглой, то отверстие сразу склеится.
– Рудька, похоже, ты начитался детективов! Злостный вредитель мог бы просто разбить ампулы, а не устраивать такие сложные манипуляции, тебе не кажется?
Господи, идиотка, нужно было сразу прекратить этот разговор! И запретить Рудольфу даже заикаться в отделении! Но кто мог подумать, что ее инициативный муж назавтра пойдет к шефу? И что «странные ампулы» при проверке окажутся наполненными физраствором.
– Нет, ты только подумай, какая сволочь?! Прокалывает раскаленной иглой ампулу, вытягивает наркотик и наполняет физраствором. И ему сто раз плевать, что человек вместо обезболивания получит два миллилитра воды! Не сомневайся, я поймаю гада и сдам под суд!
Долго ловить не пришлось, и способности Шерлока Холмса не потребовались. Молодая медсестра уснула на ближайшем дежурстве и, сколько ни будили, не смогла встать и вернуться к работе.
– Представляешь, наркоманка! От силы двадцать два года. Неужели сама додумалась?!
Заведующий отделением ахнул, пригласил Рудика в свой кабинет и, прежде чем продолжить разговор, плотно закрыл дверь.
– Спасибо за бдительность, Рудольф Ваганович, но я прошу вас больше никому ничего не рассказывать и забыть об этом прискорбном инциденте. Медсестра завтра же будет уволена по собственному желанию, ампулы придется расписать на нескольких больных в течение ближайшей недели.
– Как по собственному желанию?! Она же завтра пойдет и устроится в другую больницу! Наркоманка в хирургии! И сама сдохнет, и люди пострадают. Единственное возможное решение – навсегда отстранить от работы в медицине и передать на лечение в диспансер. Я бы еще постарался выяснить, кто именно ее подсадил на наркотик.
– Вы слишком молоды и горячи, мой друг. Представляете, что произойдет, если узнают, что в заслуженной ведомственной больнице Четвертого управления обнаружено гнездо наркоманов?!
Но ее умный Рудик, к сожалению, вырос на книжках о пионерах-героях, поэтому промучившись два дня в сомнениях, отправил докладную записку начмеду и копию парторгу больницы. То есть попытался вынести сор из избы. И через неделю его выгнали! Спокойно и безжалостно выгнали из отделения и из больницы вообще. Причем не по собственному желанию, как пресловутую медсестру, а за несоответствие занимаемой должности и низкий моральный уровень.
Это был волчий билет. В отделах кадров отказывались разговаривать, даже в Сестрорецке и Сертолово, не говоря о центральных больницах. Гулина защита прошла удачно, но как-то между прочим, никакого настроения праздновать не осталось. Тем более на банкет успели пригласить Рудькиного заведующего и нескольких врачей, понятно, что никто из них не явился.
Три месяца ее муж, прекрасный хирург и порядочный человек, пролежал носом к стенке на дедушкином диване, так что даже у детей кусок не лез в горло. Три месяца она сама и родители пытались найти какое-нибудь место работы. Строчки «хирург-онколог, девять лет стажа» никого не удовлетворяли, требовалась характеристика с предыдущего места работы. Наконец через никому не знакомых друзей Гулиного отца пришла информация: в Тверской областной онкодиспансер готовы принять оперирующего хирурга с испытательным сроком три месяца.
Они не сразу нашли нужное место на карте. Пятьсот сорок километров от Ленинграда, Бологое… «Это что за остановка Бологое или Поповка?» – радостно декламировал Сережа.
На следующий день Рудольф поехал на разведку. Семь часов в одну сторону, но диспансер нормальный, многопрофильный, хирургия оборудована прилично. Со следующей недели можно приступать. Есть возможность получить отдельную комнату в общежитии.
План, что Рудольф в рабочие дни ночует в общежитии, а на выходные и праздники приезжает домой, скоро затрещал по швам. Часто выпадали дежурства в субботу или воскресенье, а в понедельник, еще до начала работы, проходила обязательная общая конференция. Гуля тоже периодически дежурила по выходным. Арина, или Риша, как ее называл Сережа, скоро привыкла ночевать одна с братом. Сережа ее слушался и, кажется, считал дополнительным родителем, во всяком случае, если падал или выпрашивал сладости, громко вопил не «мама», а «Риша». Иногда приезжала мать Рудика, но от нее получалось больше огорчений, чем помощи. Во-первых, она постоянно причитала, что дети растут без отца, во-вторых, готовила абсолютно несъедобную пищу, например котлеты с луком и укропом или суп на кефире. Дети ели, но Гуля страшно раздражалась, потому что все нормальные люди знают, что в котлеты добавляют чеснок, а суп варят на мясном бульоне. Вскоре свекровь и вовсе сошла с катушек и принялась убеждать, что жена должна следовать за мужем и правильнее было бы Гуле вместе с детьми переехать к Рудику. То есть Гуле бросить работу и преподавание, Арину забрать из экспериментальной школы при Академии педагогических наук, Сережу из ведомственного детсада – и всем дружно поселиться в общежитии онкодиспансера! Или, того хуже, продать квартиру на улице Рубинштейна и купить избушку в Тверской области с видом на Бологое. Или Поповку!
Гуля даже не стала пересказывать Рудику все эти бредни, хотя они постоянно перезванивались и разговаривали на самые разные темы. Потому что уже много лет были друзьями и единомышленниками, что бы ни случилось. И она ничуть не забеспокоилась, когда он остался на целый месяц в своей ссылке, а приехав наконец домой, собрал большой чемодан вещей, включая шахматы и футбольный мяч, и потом отдельно аккуратно уложил учебники и тетради по оперативной хирургии. Только еще через месяц Гуля сообразила спросить, как он уместил свои вещи в общежитии. И получила такой невнятный ответ о временной квартире, что первый раз растерялась.
– Ты что, решил снимать квартиру?
– Что-то в этом роде. Оттуда удобнее добираться до работы.
– Но ты сам говорил, что общежитие совсем рядом с диспансером?
– Да, конечно. Просто устал от общей душевой и кухни, рехнуться можно.
– Я понимаю, но почему ты не сказал раньше, мы бы что-нибудь придумали! А сколько нужно платить за съем? Не подумай, что мне жалко, просто знать. Как ничего не нужно?! Рудик, не морочь мне голову, скажи прямо, что происходит?
И он рассказал. Как давнему хорошему другу. Что ужасно уставал от одиночества, готовой пищи и противной душевой. Что хирургическая сестра из их отделения заметила и стала понемногу подкармливать, помогать со стиркой и прочим хозяйством (только представь, как муторно приходить после дежурства в общежитие – ни отоспаться по-человечески, ни поесть!). А теперь она предложила переехать к ней в квартиру. Двухкомнатную квартиру в новом доме недалеко от больницы.
– Она что, предложила снимать у нее комнату? Подожди, а сколько лет твоей благодетельнице?
История оказалась банальной до жути. Двадцатипятилетняя мать-одиночка с двухлетним сыном и отдельной квартирой не могла, конечно, упустить симпатичного, неустроенного и неприкаянного доктора. Рудик каялся и даже пытался плакать, обещал переводить бо́льшую часть зарплаты, помогать с ремонтом, брать детей на каникулы. Еще не хватало посылать детей в эту чертову дыру!
Родители долго не хотели поверить. Особенно отец. Он кричал, что покажет засранцу небо в алмазах, что не может тупая хищная медсестра сравниться с его дочерью, что зять всегда был непуганым идиотом, потому что нормальный мужик догадался бы потрахаться без шума, а не бросать семью. И как он сам, взрослый и разумный человек, не догадался еще тогда выгнать дурака, а не устраивать на другую работу! Наконец мама не выдержала и предложила всем пойти обедать в хороший ресторан. И заодно обсудить, как жить дальше. Ее план был прост. Во-первых, как можно быстрее выписать Рудольфа из квартиры, чтобы у него даже в мыслях не возникло ее делить. Во-вторых, подать на алименты, что бы он сейчас ни обещал. Детям ничего специально не объяснять, против отца не настраивать, но и не поощрять общения. И главное, не терять силы духа! Гуля талантлива, молода, прекрасный специалист, прекрасная мать и единственная наследница любящих родителей. Они с папой всегда готовы помочь, дети могут оставаться на продленке, а лето проводить на даче с ее преданной домработницей. Нет сомнений, что Гуля еще найдет достойных внимания мужчин, правда, необязательно за каждого из них выходить замуж. Ох, шучу, конечно, шучу! Кстати, папа слышал от знакомых, что его дочери скоро предложат заведование отделением, пора подумать о вступлении в партию. Нет, вовсе не из меркантильных соображений, но в каждом обществе есть свои правила! Гуля несомненно понимает, что у нас на руководящую должность может претендовать только член КПСС.
Обрыв. Наташа
Прага встретила прекрасной погодой и совершенно неожиданной сказочной атмосферой – не сумрачный Ленинград, торжественный и величавый, не чистенькая скромная Эстония, где бледное облачное небо перетекает в такое же бледное прохладное море. Здесь глаза разбегались от солнца и цвета – старинная вымощенная булыжником площадь, старинные готические башни, поющие часы, крошечные магазинчики с посудой и цветами из цветного стекла. Хотелось только ахать и всплескивать руками, как Алиса в Зазеркалье. Что особенно поразило – кафе и ресторанчики! Хочешь – заходи и сиди за чашкой шоколада, хочешь заказывай национальный сытный обед с хлебными кнедликами, сосисками и горячей темной капустой. Не то чтобы Наташа голодала в Ленинграде, и мама, и бабушка прекрасно готовили, но никому не снилась такая веселая яркая трапеза прямо на площади, за длинным деревянным столом с низкими скамьями и разноцветными подушками вместо спинок.
Они сняли уютную квартирку в Старом городе – две смежные комнаты, кухня и даже крошечный палисадник с кустом акации. Было отдельным удовольствием покупать кастрюли и сковородку, вышитый коврик, большую глиняную вазу. Но разве дело только в кастрюлях и прочей утвари! Витрины манили прекрасной одеждой – разноцветными нарядными пальто, шляпками, элегантными платьями, бесконечными магазинами обуви Bata, которую дома удавалось поймать только в комиссионках. Однажды Наташа набрела на целый магазин обалденных замшевых юбок – на пуговицах и молниях, с карманами и цветной вышивкой, достать такую юбку в Ленинграде было практически невозможно.
Илья, приходилось признать, умел жить со страстью и удовольствием, которых закрытой Наташе всегда не хватало, она только смеялась и охала, когда он тащил с рынка корзину клубники или ведро помидоров. В первую ночь он оказался неожиданно ласков и нежен и безумно растрогался Наташиным девичеством. Интересно, чего он ожидал – опытной, много погулявшей женщины? К сожалению, первые трепетные дни быстро пролетели, Илья привык к ее присутствию, как привыкают к любой рутине, по вечерам нетерпеливо добивался близости и тут же с удовлетворением засыпал, словно хорошо отобедал или выиграл партию в шахматы. А Наташа долго лежала и смотрела в темноту открытого окна, благоухала акация, пела незнакомая ночная птица, и казалось, что времена изменятся и душа ее снова будет счастлива и полна любви, как в прекрасной неповторимой юности.
Осень пришла неожиданно, только что грело ласковое солнце, такое непривычное в сентябре, и вдруг задул резкий ветер, совсем как дома. Нет, дома уже в августе становилось прохладно, начинались мелкие дождики, от сентября, кроме короткого бабьего лета, вовсе ничего хорошего ждать не приходилось, но все равно дома было лучше. Потому что жизнь манила и бежала вперед, ее любимые девчонки, мама, Ася постоянно находились рядом – то собирались на день рождения к Таньке, то, надев резиновые сапоги и косынки, катили на пригородной электричке в лес, дышали потрясающим влажным воздухом, искали последние случайные грибы. Дома телефон не умолкал, каждые выходные собирались гости, в кинотеатрах все время появлялись новые прекрасные фильмы, только успевай поворачиваться!
А в Праге она была одна, совершенно одна. Илью по-настоящему интересовала только виолончель, его ненаглядная виолончель, которую он холил и лелеял, как самую любимую женщину, и неустанно переставлял из одного угла комнаты в другой, чтобы не перегревалась на солнце. И в оркестре, и вообще в музыке его интересовали только виолончельные партии, мог пять раз подряд слушать один и тот же отрывок в исполнении разных солистов, так что у Наташи голова лопалась и хотелось бежать куда глаза глядят. Никакого круга общения не складывалось, в театр на чешском языке не пойдешь, в кино тоже. Сначала она мечтала устроиться на работу, хотя бы секретаршей в посольстве, но более влиятельные посольские жены быстро объяснили безнадежность подобной затеи – ставок категорически не хватало. Оставалось бродить по городу или заниматься кухней, но одиночество и собственная ненужность давили все сильнее. Правда, иногда приглашали на официальный прием в посольство или какой-либо праздничный вечер, Наташа оживала, долго выбирала наряды (впервые в жизни было из чего выбирать!), задумчиво смотрелась в зеркало, не узнавая себя в элегантной грустной женщине. Многие на таких встречах обращали на нее внимание, подходили знакомиться. Наташа вежливо улыбалась комплиментам, отмечала про себя симпатичных молодых мужчин. Поражала их незнакомая легкость в жестах и взглядах, манере говорить, подавать руку, подвигать кресло. Как сказала бы Таня Сиротина – не мужики, а выставочные экземпляры. Но Таня осталась в другой жизни, а рядом вместо шикарного экземпляра маялся потный Коломейцев, опрокидывая одну за другой стопки Бехеровки. Ее праздник прошел, не начинаясь. Поманил, подразнил и бездумно прошел мимо.
Илья, в отличие от жены, совершенно не скучал в новой жизни. С утра он мчался на репетиции, потом слонялся по городу с друзьями-музыкантами, вечерами осваивал разные сорта пива и мог бесконечно рассуждать, чем отличается темное от светлого и бутылочное от бочкового. Ночью, размякший и довольный, он рвался обнять ее, больно сжимал грудь, тыкался в лицо толстыми мокрыми губами. Острый запах пива висел в воздухе, не давая глубоко вздохнуть.
В октябре зарядили дожди, оркестр уехал на гастроли, болела голова по утрам и все время хотелось лежать и плакать. Наконец она поняла, что беременна.
Сто раз описано и рассказано, как переживает женщина первую беременность, сто раз сама Наташа слышала от подруг и читала у классиков и все-таки оказалась не готова и растеряна. Что теперь есть, покупать, как себя вести? Говорят, вредно ходить на каблуках даже в первые месяцы, нельзя есть соленую рыбу и грибы, нужно пить только кипяченую воду. А вдруг существуют и другие опасные вещи?! Ужасно хотелось к маме и бабушке. Ужасно не хватало их любви и заботы. Зачем она тут одна, совсем одна?
Илья по возвращении не слишком удивился, снисходительно выслушал ее страхи, ласково поцеловал в лоб, как дурочку.
– Рановато получилось, я надеялся следующим летом домой поехать, пожили бы на природе, матери помогли, – он разбирал вещи и одновременно отхлебывал компот прямо из кастрюли, – кстати, она пол-огорода клубникой засадила, нас угощать. Ну ничего, как узнает про внука, умрет от радости!
Господи, чего Наташе не хватало, так это общения со свекровью! Лидия Федоровна Коломейцева – многословная, до смерти скучная, с охами и вздохами по поводу дороговизны и ненужной городской роскоши, приехала за неделю до свадьбы и за неимением других вариантов поселилась в маминой комнате. Понятно, что мама привычно переехала в Наташину, которая издавна служила и спальней, и гостиной, и кабинетом. В первый же день Лидия Федоровна вопросительно застыла напротив старой семейной фотографии Шнайдеров. Муся и Ася в одинаковых клетчатых платьицах с кружевными воротничками, сидели на коленях у родителей на фоне обширной во всю стену библиотеки.
– Так вы что, из немцев будете? – спросила она шепотом.
– Не совсем, – насторожилась мама, – скорее, из немецких евреев.
Наташе показалось, что Лидия Федоровна сейчас перекрестится и скажет «свят-свят», как старухи в фильмах, но будущая свекровь быстро взяла себя в руки.
– А что ж, и хорошо, и на здоровье! У нас в поселке доктор, Борис Абрамыч, тоже из евреев, а такой хороший человек!
Как все-таки неправильно устроен мир. Совершенно чужая и чуждая во всех отношениях женщина станет близким человеком ее ребенку? Таким же близким как Муся? Что за бред! Не нужно вовсе думать о свекрови, говорят, мысль материальна, еще, не дай бог, передадутся ребенку черты Лидии Федоровны.
Боже мой, как давно это было! Вчера Тёме исполнилось семь лет, осенью в школу. Немного беспокойно, как он приживется. Не заскучает ли? Читать научился два года назад, считает со сложением и даже умножением, явно не в мать.
– Дело в том, – Гуля глубоко вздохнула, – что мы назвали мальчика в память о моем дедушке, мамином отце, поэтому его зовут Сережа Чудинов. Мы все Чудиновы – и мама, и я, вы ведь знаете.
Дальше ничего не произошло, просто они молча собрались и ушли домой. Костюмчик Гуля убрала на антресоли, а грузовик отвезла на дачу.
Надо сказать, что за полгода сидения дома она окончательно отупела и озверела. Кухня, стирка, надоевшие до тошноты Аринины книжки. Хорошо, хоть гулять с коляской не приходилось, потому что ребенок прекрасно гулял на балконе. Да, балкон оказался единственным достоинством ненавистной квартиры-новостройки у черта на рогах. Родительский подарок – новая трехкомнатная квартира в кооперативном доме, все друзья завидовали.
Дедушка Сергей специально вывозил свою дочь в столицу, в культурный центр, а Гулю можно запихнуть на мерзкую окраину, почти в деревню! Наташе такой подарок не всучили почему-то, живет с сыном на Петроградской стороне и никому не мешает. Господи, как она ненавидела куцые смежные комнаты, тесную кухню, где даже втроем не посидеть по-человечески, потолки два семьдесят! Поднимаешь голову и упираешься в потолок, прекрасные условия для развития клаустрофобии. Но главное, она потеряла свой любимый город! Разве человек ценит воздух, которым дышит? Разве она могла оценить короткую чудесную дорогу от дома через трамвайное кольцо на Конюшенной площади до улицы Желябова, потом по Желябова до Невского и дальше-дальше, сколько хватает глаз – Дворцовая площадь, Эрмитаж, Исаакий, Адмиралтейство, Летний сад. Все в двух шагах, все принадлежит тебе, как воздух. И вот вместо родных улиц – ненавистные, одинаковые, как дурной сон, панельные многоэтажки с вечно грязными тротуарами и голыми, продуваемыми насквозь дворами! И еще все знакомые твердят, что заелась, выпендриваешься, не умеешь сравнивать. Какое ей, собственно, дело, что другие маются в коммуналках и мечтают об отдельной квартире в любом районе, что они готовы в жуткой давке по полчаса пилить на автобусе до станции метро? Последней станции на линии! Ни ее дед, ни прадед не знали коммуналки, ее родители живут в старинном кирпичном доме с четырехметровыми потолками. Чему она должна радоваться, что опять оказалась ниже всех в семье?
Сережа подрастал очень забавным, рано заговорил, прекрасно повторял любую мелодию. Тоненький ясный голосок звенел в доме, как колокольчик, даже Гуля со своим сомнительным музыкальным слухом не могла не заметить одаренности сына. Елена была совершенно счастлива, уверяла, что ребенок страшно похож на деда Сергея, такой же породистый, с высоким чудиновским лбом и крупными красивыми руками. Рудольф отмалчивался в таких случаях, только однажды поздно ночью предъявил Гуле фотографии своей матери в детстве, и она молча охнула – на нее смотрела не свекровь, а маленький Сережа, только в платье и с бантом на голове! Ерунда, еще сто раз переменится!
К сожалению, с первых месяцев жизни мальчик беспрерывно болел, то уши, то насморк, то живот. Ночи не проходило, чтобы не вставали два-три раза. Только сейчас Гуля с Рудиком оценили здоровенькую и спокойную Аринку. И они еще смеялись над родителями, которые слишком балуют и кутают детей. Но как только Сережу одевали в легкую курточку или пытались накормить котлетами из кулинарии, так начинались кашель и поносы. Думать об устройстве такого заморыша на пятидневку не приходилось. Записали обоих в садик около дома, тридцать детей в группе, все одинаково сопливые и бледные, не жизнь, а выживание.
Через полгода Гуля поняла, что больше не вынесет. Шеф звонил каждую неделю и требовал серьезного отношения к работе, Рудик допоздна торчал в операционной, обе пары родителей появлялись по праздникам с дежурным тортом и надолго не задерживались. Мать Рудика наслаждалась свободой на пенсии, ходила по выставкам и концертам, о чем не забывала всем рассказывать, но ни разу не предложила взять на себя Сережу. Кроме того, через год Арина должна была пойти в школу, добираться каждый день до любимой 157-й из их богом забытого района не представлялось возможным. И что, отдавать в районную?! Дед Чудинов не побоялся перехать в другой город ради образования дочери, а ей нужно переехать в центр, только и всего!
Господи, как она радовалась, что уговорила Рудика! Пусть с ухудшением условий, пусть две комнаты в старом доме, но вернуться! Вернуться к себе, к ощущению своего круга и некой избранности, которую так не ценила, пока жила с родителями. Мама одобрила, бросила клич по друзьям и знакомым, и квартира нашлась. Буквально на углу улицы Рубинштейна! Нескладная, давно не ремонтированная, но с Гулиными любимыми высоченными потолками и двумя лестницами – черной и парадной, пусть такой же облезлой, но все-таки с широкими ступенями и витыми перилами. В квартире были две смежные комнаты и узкая, но зато очень длинная кухня, в дальнем конце которой Рудик полюбил отсыпаться на старом кожаном диване. В детскую купили двухэтажную подростковую кровать и шкаф, похожий на этажерку с дверцами, а Гуле осталась гостиная-спальня, почти как у мамы!
Боже мой, глупая перфекционистка, ничего не ценила, ни легких рук и ног, ни молодой шеи и пушистых густых волос, даже в зеркало лишний раз не заглядывала! И совершенно не понимала, какое счастливое время пролетает – чудесные послушные дети, любимый надежный муж, благополучные родители, – пролетает стремительно и безвозвратно, ни охнуть ни вздохнуть.
С переездом в центр жизнь стала улучшаться! Сережа немного окреп, обоих детей (не без помощи мамы) записали в небольшой ведомственный садик на Фонтанке, и шестилетняя Арина очень ответственно отводила брата в младшую группу, сдавала воспитательнице, а потом поднималась к себе в самую старшую. Знакомые ужасались такой самостоятельности, но Гуля считала, что они просто не понимают, как воспитывать детей. Например, ее полуплемянник Артем в восемь лет ходил только с бабушкой за ручку и даже ботинки не умел сам завязать.
Да, они периодически виделись на радость общему деду. Артем учился во втором классе, но спокойно мог бы перейти в четвертый, как уверял папа. Он недавно прочел книжку «Габровские анекдоты» (вот странный выбор для ребенка!) и цитировал наизусть целыми страницами, так заразительно смеясь, что все взрослые покатывались со смеху, не говоря про Аринку. Кстати, речь ее в последнее время заметно улучшилась, отец и Наташа заметили и стали хвалить.
– Да, – засмеялась Гуля, – с речью у нас некоторый прогресс наблюдается. Главное, очень аккуратный и организованный ребенок. Если не на врача, то на медсестру вполне потянет.
– Удивительно самостоятельная девочка, – Наташа приветливо улыбнулась, – и за брата отвечает как взрослая! Но я бы не рассуждала в ее присутствии о медсестре. И по поводу речи. Что вы хотите, если ребенок с года на пятидневке и слышит только разговоры нянечек?
Да, очень вежливо сказала, будто и не собиралась уколоть. Ей легко критиковать с такой командой помощников! Мало их общего отца, так еще бабушка, прабабушка, тетя Ася с мужем и дочкой. И все наперебой помогают растить ребенка, кормят, развивают, водят по театрам и музеям. Гуля как-то по дороге с кафедры зашла на Лахтинскую, благо в двух шагах от Первого меда, и застала ухоженный дом, готовый обед и послушного мальчика со сделанными уроками. Одновременно с ней пришедшая Наташа поцеловала сына, переоделась в красивый махровый халат, сняла косметику с лица и села в кресло, положив ноги на специальную низкую скамеечку.
– Пока набегаешься за день по школам, пока напишешь отчеты, никаких сил не остается.
Нет, Гуля не могла сказать, что сразу по приходу с работы хватается за веник и тряпку, но о таком жизненном устройстве и мечтать не приходилось!
Странно, что она даже не запомнила, с чего началась эта кошмарная история. Наступил март 1983 года, приближалась дата защиты. Гуля немного нервничала, хотя никаких неприятных сюрпризов не ожидалось, лишь бы не перенесли на осень! Она рассылала последние авторефераты и начала обсуждать с родителями предстоящий банкет. Арина училась на твердую четверку, зато сама подогревала завтрак и обед, утром отводила Сережу в сад и потом самостоятельно ехала в школу. Многие удивлялись, даже Гулин отец признавал, что Артему далеко до младшей сестры, представить невозможно, что он сам берет обед или ложится спать в пустой квартире. А Аринка спокойно зажигала газ, мыла тарелки и укладывала Сережу, если у родителей совпадали дежурства. И все равно отец больше любил Артема, все замечали.
Рудик, в отличие от жены, не стремился заниматься наукой, но в больнице авторитет его рос с каждым днем. Гуля сама не ожидала, что ее безалаберный муж, далеко не отличник, окажется бесконечно добросовестным и очень способным хирургом. К каждой операции Рудик готовился отдельно, анатомический атлас знал наизусть от корки до корки, добровольно стоял ассистентом у пожилого опытного коллеги. Вскоре он перешел с грыж и аппендэктомий на сложные полостные операции. Более того, заведующий хирургией подчеркнуто доверял доктору Акопяну карциномы желудка и толстой кишки.
В какой-то день, буквально накануне Гулиной защиты, муж вернулся позже обычного расстроенный и злой и принялся рассказывать, что наткнулся на пустую ампулу в шкафу с наркотиками. Пустую, но не разбитую!
– Великое дело, – отмахнулась Гуля, занятая подборкой материала для очередной статьи, – попалась бракованная ампула, спиши на послеоперационного больного!
– Да списал уже. Но потом решил проверить все коробки и еще в трех обнаружил пустые ампулы. И несколько полных, но странных.
– Что может быть странного в ампуле?
– Такое впечатление, что носик проколот очень тонкой иглой.
– Что за ерунда?! Содержимое давно бы вытекло.
– Да, я тоже сначала так решил. Но если проколоть горячей иглой, то отверстие сразу склеится.
– Рудька, похоже, ты начитался детективов! Злостный вредитель мог бы просто разбить ампулы, а не устраивать такие сложные манипуляции, тебе не кажется?
Господи, идиотка, нужно было сразу прекратить этот разговор! И запретить Рудольфу даже заикаться в отделении! Но кто мог подумать, что ее инициативный муж назавтра пойдет к шефу? И что «странные ампулы» при проверке окажутся наполненными физраствором.
– Нет, ты только подумай, какая сволочь?! Прокалывает раскаленной иглой ампулу, вытягивает наркотик и наполняет физраствором. И ему сто раз плевать, что человек вместо обезболивания получит два миллилитра воды! Не сомневайся, я поймаю гада и сдам под суд!
Долго ловить не пришлось, и способности Шерлока Холмса не потребовались. Молодая медсестра уснула на ближайшем дежурстве и, сколько ни будили, не смогла встать и вернуться к работе.
– Представляешь, наркоманка! От силы двадцать два года. Неужели сама додумалась?!
Заведующий отделением ахнул, пригласил Рудика в свой кабинет и, прежде чем продолжить разговор, плотно закрыл дверь.
– Спасибо за бдительность, Рудольф Ваганович, но я прошу вас больше никому ничего не рассказывать и забыть об этом прискорбном инциденте. Медсестра завтра же будет уволена по собственному желанию, ампулы придется расписать на нескольких больных в течение ближайшей недели.
– Как по собственному желанию?! Она же завтра пойдет и устроится в другую больницу! Наркоманка в хирургии! И сама сдохнет, и люди пострадают. Единственное возможное решение – навсегда отстранить от работы в медицине и передать на лечение в диспансер. Я бы еще постарался выяснить, кто именно ее подсадил на наркотик.
– Вы слишком молоды и горячи, мой друг. Представляете, что произойдет, если узнают, что в заслуженной ведомственной больнице Четвертого управления обнаружено гнездо наркоманов?!
Но ее умный Рудик, к сожалению, вырос на книжках о пионерах-героях, поэтому промучившись два дня в сомнениях, отправил докладную записку начмеду и копию парторгу больницы. То есть попытался вынести сор из избы. И через неделю его выгнали! Спокойно и безжалостно выгнали из отделения и из больницы вообще. Причем не по собственному желанию, как пресловутую медсестру, а за несоответствие занимаемой должности и низкий моральный уровень.
Это был волчий билет. В отделах кадров отказывались разговаривать, даже в Сестрорецке и Сертолово, не говоря о центральных больницах. Гулина защита прошла удачно, но как-то между прочим, никакого настроения праздновать не осталось. Тем более на банкет успели пригласить Рудькиного заведующего и нескольких врачей, понятно, что никто из них не явился.
Три месяца ее муж, прекрасный хирург и порядочный человек, пролежал носом к стенке на дедушкином диване, так что даже у детей кусок не лез в горло. Три месяца она сама и родители пытались найти какое-нибудь место работы. Строчки «хирург-онколог, девять лет стажа» никого не удовлетворяли, требовалась характеристика с предыдущего места работы. Наконец через никому не знакомых друзей Гулиного отца пришла информация: в Тверской областной онкодиспансер готовы принять оперирующего хирурга с испытательным сроком три месяца.
Они не сразу нашли нужное место на карте. Пятьсот сорок километров от Ленинграда, Бологое… «Это что за остановка Бологое или Поповка?» – радостно декламировал Сережа.
На следующий день Рудольф поехал на разведку. Семь часов в одну сторону, но диспансер нормальный, многопрофильный, хирургия оборудована прилично. Со следующей недели можно приступать. Есть возможность получить отдельную комнату в общежитии.
План, что Рудольф в рабочие дни ночует в общежитии, а на выходные и праздники приезжает домой, скоро затрещал по швам. Часто выпадали дежурства в субботу или воскресенье, а в понедельник, еще до начала работы, проходила обязательная общая конференция. Гуля тоже периодически дежурила по выходным. Арина, или Риша, как ее называл Сережа, скоро привыкла ночевать одна с братом. Сережа ее слушался и, кажется, считал дополнительным родителем, во всяком случае, если падал или выпрашивал сладости, громко вопил не «мама», а «Риша». Иногда приезжала мать Рудика, но от нее получалось больше огорчений, чем помощи. Во-первых, она постоянно причитала, что дети растут без отца, во-вторых, готовила абсолютно несъедобную пищу, например котлеты с луком и укропом или суп на кефире. Дети ели, но Гуля страшно раздражалась, потому что все нормальные люди знают, что в котлеты добавляют чеснок, а суп варят на мясном бульоне. Вскоре свекровь и вовсе сошла с катушек и принялась убеждать, что жена должна следовать за мужем и правильнее было бы Гуле вместе с детьми переехать к Рудику. То есть Гуле бросить работу и преподавание, Арину забрать из экспериментальной школы при Академии педагогических наук, Сережу из ведомственного детсада – и всем дружно поселиться в общежитии онкодиспансера! Или, того хуже, продать квартиру на улице Рубинштейна и купить избушку в Тверской области с видом на Бологое. Или Поповку!
Гуля даже не стала пересказывать Рудику все эти бредни, хотя они постоянно перезванивались и разговаривали на самые разные темы. Потому что уже много лет были друзьями и единомышленниками, что бы ни случилось. И она ничуть не забеспокоилась, когда он остался на целый месяц в своей ссылке, а приехав наконец домой, собрал большой чемодан вещей, включая шахматы и футбольный мяч, и потом отдельно аккуратно уложил учебники и тетради по оперативной хирургии. Только еще через месяц Гуля сообразила спросить, как он уместил свои вещи в общежитии. И получила такой невнятный ответ о временной квартире, что первый раз растерялась.
– Ты что, решил снимать квартиру?
– Что-то в этом роде. Оттуда удобнее добираться до работы.
– Но ты сам говорил, что общежитие совсем рядом с диспансером?
– Да, конечно. Просто устал от общей душевой и кухни, рехнуться можно.
– Я понимаю, но почему ты не сказал раньше, мы бы что-нибудь придумали! А сколько нужно платить за съем? Не подумай, что мне жалко, просто знать. Как ничего не нужно?! Рудик, не морочь мне голову, скажи прямо, что происходит?
И он рассказал. Как давнему хорошему другу. Что ужасно уставал от одиночества, готовой пищи и противной душевой. Что хирургическая сестра из их отделения заметила и стала понемногу подкармливать, помогать со стиркой и прочим хозяйством (только представь, как муторно приходить после дежурства в общежитие – ни отоспаться по-человечески, ни поесть!). А теперь она предложила переехать к ней в квартиру. Двухкомнатную квартиру в новом доме недалеко от больницы.
– Она что, предложила снимать у нее комнату? Подожди, а сколько лет твоей благодетельнице?
История оказалась банальной до жути. Двадцатипятилетняя мать-одиночка с двухлетним сыном и отдельной квартирой не могла, конечно, упустить симпатичного, неустроенного и неприкаянного доктора. Рудик каялся и даже пытался плакать, обещал переводить бо́льшую часть зарплаты, помогать с ремонтом, брать детей на каникулы. Еще не хватало посылать детей в эту чертову дыру!
Родители долго не хотели поверить. Особенно отец. Он кричал, что покажет засранцу небо в алмазах, что не может тупая хищная медсестра сравниться с его дочерью, что зять всегда был непуганым идиотом, потому что нормальный мужик догадался бы потрахаться без шума, а не бросать семью. И как он сам, взрослый и разумный человек, не догадался еще тогда выгнать дурака, а не устраивать на другую работу! Наконец мама не выдержала и предложила всем пойти обедать в хороший ресторан. И заодно обсудить, как жить дальше. Ее план был прост. Во-первых, как можно быстрее выписать Рудольфа из квартиры, чтобы у него даже в мыслях не возникло ее делить. Во-вторых, подать на алименты, что бы он сейчас ни обещал. Детям ничего специально не объяснять, против отца не настраивать, но и не поощрять общения. И главное, не терять силы духа! Гуля талантлива, молода, прекрасный специалист, прекрасная мать и единственная наследница любящих родителей. Они с папой всегда готовы помочь, дети могут оставаться на продленке, а лето проводить на даче с ее преданной домработницей. Нет сомнений, что Гуля еще найдет достойных внимания мужчин, правда, необязательно за каждого из них выходить замуж. Ох, шучу, конечно, шучу! Кстати, папа слышал от знакомых, что его дочери скоро предложат заведование отделением, пора подумать о вступлении в партию. Нет, вовсе не из меркантильных соображений, но в каждом обществе есть свои правила! Гуля несомненно понимает, что у нас на руководящую должность может претендовать только член КПСС.
Обрыв. Наташа
Прага встретила прекрасной погодой и совершенно неожиданной сказочной атмосферой – не сумрачный Ленинград, торжественный и величавый, не чистенькая скромная Эстония, где бледное облачное небо перетекает в такое же бледное прохладное море. Здесь глаза разбегались от солнца и цвета – старинная вымощенная булыжником площадь, старинные готические башни, поющие часы, крошечные магазинчики с посудой и цветами из цветного стекла. Хотелось только ахать и всплескивать руками, как Алиса в Зазеркалье. Что особенно поразило – кафе и ресторанчики! Хочешь – заходи и сиди за чашкой шоколада, хочешь заказывай национальный сытный обед с хлебными кнедликами, сосисками и горячей темной капустой. Не то чтобы Наташа голодала в Ленинграде, и мама, и бабушка прекрасно готовили, но никому не снилась такая веселая яркая трапеза прямо на площади, за длинным деревянным столом с низкими скамьями и разноцветными подушками вместо спинок.
Они сняли уютную квартирку в Старом городе – две смежные комнаты, кухня и даже крошечный палисадник с кустом акации. Было отдельным удовольствием покупать кастрюли и сковородку, вышитый коврик, большую глиняную вазу. Но разве дело только в кастрюлях и прочей утвари! Витрины манили прекрасной одеждой – разноцветными нарядными пальто, шляпками, элегантными платьями, бесконечными магазинами обуви Bata, которую дома удавалось поймать только в комиссионках. Однажды Наташа набрела на целый магазин обалденных замшевых юбок – на пуговицах и молниях, с карманами и цветной вышивкой, достать такую юбку в Ленинграде было практически невозможно.
Илья, приходилось признать, умел жить со страстью и удовольствием, которых закрытой Наташе всегда не хватало, она только смеялась и охала, когда он тащил с рынка корзину клубники или ведро помидоров. В первую ночь он оказался неожиданно ласков и нежен и безумно растрогался Наташиным девичеством. Интересно, чего он ожидал – опытной, много погулявшей женщины? К сожалению, первые трепетные дни быстро пролетели, Илья привык к ее присутствию, как привыкают к любой рутине, по вечерам нетерпеливо добивался близости и тут же с удовлетворением засыпал, словно хорошо отобедал или выиграл партию в шахматы. А Наташа долго лежала и смотрела в темноту открытого окна, благоухала акация, пела незнакомая ночная птица, и казалось, что времена изменятся и душа ее снова будет счастлива и полна любви, как в прекрасной неповторимой юности.
Осень пришла неожиданно, только что грело ласковое солнце, такое непривычное в сентябре, и вдруг задул резкий ветер, совсем как дома. Нет, дома уже в августе становилось прохладно, начинались мелкие дождики, от сентября, кроме короткого бабьего лета, вовсе ничего хорошего ждать не приходилось, но все равно дома было лучше. Потому что жизнь манила и бежала вперед, ее любимые девчонки, мама, Ася постоянно находились рядом – то собирались на день рождения к Таньке, то, надев резиновые сапоги и косынки, катили на пригородной электричке в лес, дышали потрясающим влажным воздухом, искали последние случайные грибы. Дома телефон не умолкал, каждые выходные собирались гости, в кинотеатрах все время появлялись новые прекрасные фильмы, только успевай поворачиваться!
А в Праге она была одна, совершенно одна. Илью по-настоящему интересовала только виолончель, его ненаглядная виолончель, которую он холил и лелеял, как самую любимую женщину, и неустанно переставлял из одного угла комнаты в другой, чтобы не перегревалась на солнце. И в оркестре, и вообще в музыке его интересовали только виолончельные партии, мог пять раз подряд слушать один и тот же отрывок в исполнении разных солистов, так что у Наташи голова лопалась и хотелось бежать куда глаза глядят. Никакого круга общения не складывалось, в театр на чешском языке не пойдешь, в кино тоже. Сначала она мечтала устроиться на работу, хотя бы секретаршей в посольстве, но более влиятельные посольские жены быстро объяснили безнадежность подобной затеи – ставок категорически не хватало. Оставалось бродить по городу или заниматься кухней, но одиночество и собственная ненужность давили все сильнее. Правда, иногда приглашали на официальный прием в посольство или какой-либо праздничный вечер, Наташа оживала, долго выбирала наряды (впервые в жизни было из чего выбирать!), задумчиво смотрелась в зеркало, не узнавая себя в элегантной грустной женщине. Многие на таких встречах обращали на нее внимание, подходили знакомиться. Наташа вежливо улыбалась комплиментам, отмечала про себя симпатичных молодых мужчин. Поражала их незнакомая легкость в жестах и взглядах, манере говорить, подавать руку, подвигать кресло. Как сказала бы Таня Сиротина – не мужики, а выставочные экземпляры. Но Таня осталась в другой жизни, а рядом вместо шикарного экземпляра маялся потный Коломейцев, опрокидывая одну за другой стопки Бехеровки. Ее праздник прошел, не начинаясь. Поманил, подразнил и бездумно прошел мимо.
Илья, в отличие от жены, совершенно не скучал в новой жизни. С утра он мчался на репетиции, потом слонялся по городу с друзьями-музыкантами, вечерами осваивал разные сорта пива и мог бесконечно рассуждать, чем отличается темное от светлого и бутылочное от бочкового. Ночью, размякший и довольный, он рвался обнять ее, больно сжимал грудь, тыкался в лицо толстыми мокрыми губами. Острый запах пива висел в воздухе, не давая глубоко вздохнуть.
В октябре зарядили дожди, оркестр уехал на гастроли, болела голова по утрам и все время хотелось лежать и плакать. Наконец она поняла, что беременна.
Сто раз описано и рассказано, как переживает женщина первую беременность, сто раз сама Наташа слышала от подруг и читала у классиков и все-таки оказалась не готова и растеряна. Что теперь есть, покупать, как себя вести? Говорят, вредно ходить на каблуках даже в первые месяцы, нельзя есть соленую рыбу и грибы, нужно пить только кипяченую воду. А вдруг существуют и другие опасные вещи?! Ужасно хотелось к маме и бабушке. Ужасно не хватало их любви и заботы. Зачем она тут одна, совсем одна?
Илья по возвращении не слишком удивился, снисходительно выслушал ее страхи, ласково поцеловал в лоб, как дурочку.
– Рановато получилось, я надеялся следующим летом домой поехать, пожили бы на природе, матери помогли, – он разбирал вещи и одновременно отхлебывал компот прямо из кастрюли, – кстати, она пол-огорода клубникой засадила, нас угощать. Ну ничего, как узнает про внука, умрет от радости!
Господи, чего Наташе не хватало, так это общения со свекровью! Лидия Федоровна Коломейцева – многословная, до смерти скучная, с охами и вздохами по поводу дороговизны и ненужной городской роскоши, приехала за неделю до свадьбы и за неимением других вариантов поселилась в маминой комнате. Понятно, что мама привычно переехала в Наташину, которая издавна служила и спальней, и гостиной, и кабинетом. В первый же день Лидия Федоровна вопросительно застыла напротив старой семейной фотографии Шнайдеров. Муся и Ася в одинаковых клетчатых платьицах с кружевными воротничками, сидели на коленях у родителей на фоне обширной во всю стену библиотеки.
– Так вы что, из немцев будете? – спросила она шепотом.
– Не совсем, – насторожилась мама, – скорее, из немецких евреев.
Наташе показалось, что Лидия Федоровна сейчас перекрестится и скажет «свят-свят», как старухи в фильмах, но будущая свекровь быстро взяла себя в руки.
– А что ж, и хорошо, и на здоровье! У нас в поселке доктор, Борис Абрамыч, тоже из евреев, а такой хороший человек!
Как все-таки неправильно устроен мир. Совершенно чужая и чуждая во всех отношениях женщина станет близким человеком ее ребенку? Таким же близким как Муся? Что за бред! Не нужно вовсе думать о свекрови, говорят, мысль материальна, еще, не дай бог, передадутся ребенку черты Лидии Федоровны.
Боже мой, как давно это было! Вчера Тёме исполнилось семь лет, осенью в школу. Немного беспокойно, как он приживется. Не заскучает ли? Читать научился два года назад, считает со сложением и даже умножением, явно не в мать.