Воскрешение секты

«Он убьет меня. Здесь я и умру».





45




Пришло новое сообщение от Софии, в котором она писала, что находится в Париже. К письму прилагалась фотография Эйфелевой башни с отдаленной фигурой, лица у которой видно не было. Это могла быть София — или же нет.

«Кто станет прыгать в самолет, чтобы лететь в Париж, только что отсидев десять часов во время трансатлантического рейса? — подумал Симон. — Они меня что, совсем за дурака считают? Словно София тут же побежала бы к Эйфелевой башне, едва приехав в Париж. А потом дала бы сфотографировать себя так, чтобы не было видно лица, словно селфи вдруг отменили…»

Все это явно делает кто-то, совсем не знающий Софию. От этого осознания Симону стало совсем плохо. Так плохо ему еще не было с тех пор, как он покинул «Виа Терра».

Настал вечер. Симон только что поужинал и сидел теперь в своем кресле. Весь день он избегал даже смотреть в сторону компьютера, желая дать себе время подумать. Однако думать было особенно нечего. В животе холодом разливалось неприятное чувство. София в когтях у Освальда. Это единственное объяснение, но оно казалось таким неприятным, что Симон изо всех сил старался найти другие причины, которых на самом деле не существовало.

Зазвонил телефон, и на дисплее появилось имя Беньямина.

— Я тоже это получил, — сказал Симон.

— Что же нам делать? Ведь это не она, правда?

— Та, вторая девушка, сегодня у тебя?

— Нет, а что? Черт, ты же понимаешь, Симон, она была нужна мне, просто чтобы провести время. Ну, как бы отомстить Софии…

— Бесчестно по отношению к девушке и совершенно безответственно в целом. Очень в твоем духе.

— Да брось! Скажи лучше, что будем делать?

— Мне кажется, тебе надо пойти в полицию.

— Так-так… А что я им скажу?

— Расскажи про сообщения и вообще выложи всё, как есть — что, по твоему мнению, их отправляла не София.

— Пожалуй. Но мы не будем пока тревожить ее родителей, как ты считаешь?

— Ну, если ты не хочешь, то пока не надо.

— Как ты думаешь, Симон, за всем этим стоит Освальд? Думаешь, он в состоянии ей что-нибудь сделать?

— Он способен на все, — проговорил Симон, но, услышав, как Беньямин стал ловить ртом воздух, добавил: — Не волнуйся, опасности нет.

«Послезавтра, — подумал он, закончив разговор. — Послезавтра я встречусь с Якобом. Может быть, он что-то видел или слышал. До того волноваться рано».

В мобильном звякнуло. Это оказалась эсэмэска от Анны.

«Спасибо, Симон!» — и десяток сердечек, палец вверх, смайлики.





46




Когда люди вернулись в усадьбу после расчистки озера, Освальд созвал всех на собрание в столовую. Они стояли, дрожа от холода, во дворе, усталые и голодные, но дело, судя по всему, не могло ждать. Якоб просочился в столовую и уселся на последней скамье. В голове у него бродили тревожные мысли. Кто кричал? Что такое доставили под покровом тайны? Вероятно, Освальд сейчас все объяснит. Остается лишь надеяться, что он опять не выйдет из себя. Якобу удалось привести в порядок хлев, но запаса прочности для новых катастроф у него уже не оставалось.

Выступление Освальда началось не очень хорошо. Он вцепился в кафедру и долго стоял молча — обычно это означало, что он собирается с силами, сдерживая приступ ярости. В зале повисла тишина, лишь иногда кто-нибудь негромко кашлял. Когда Освальд начал говорить, его голос вибрировал от раздражения.

— На самом деле просто непростительно, что вы устроили такое, пока меня не было. Сегодня я размышлял над тем, не уволить ли мне всех вас, не отправить ли на материк, а себе подыскать новых сотрудников. Серьезно. У меня просто не хватает слов.

Сотрудники заерзали на стульях. В зале царила атмосфера стыда и подавленности. Якоб мысленно усмехнулся — пока еще никому не позволили покинуть «Виа Терра» по собственной воле, однако большинство сотрудников пугались, когда Освальд начинал этим угрожать. С другой стороны, Якоб ломал голову, сколько из них втайне надеется, что так и будет, — что одним махом положит конец их страданиям.

— Сегодня, пока вас не было, к нам приезжал инспектор, — продолжал Освальд. — Мне показалось, что из подвала доносится странный запах, — и действительно, там образовалась плесень. По осени вы допустили, чтобы туда попала дождевая вода, — и никто пальцем о палец не ударил. Так что теперь там пышным цветом расцвела плесень. Приятно, не правда ли?

Перед глазами Якоба встала картина — все сотрудники оттирают плесень со стен и пола. Теперь он начал думать, что предмет под покрывалом — какая-то машина для борьбы с плесенью.

— Сейчас уже поздно предпринимать что-то по этому поводу, — продолжал Освальд. — К тому же я вам не доверяю. Приедет специальная фирма и обо всем позаботится. До этого спускаться в подвал запрещается. Никто не смеет туда заходить. И даже находиться поблизости. Уяснили?


Якоб почувствовал, как внутренне расслабился. Убираться в подвале не придется. Стало быть, будет время позаботиться о животных. И время поспать. Вероятно, всего несколько ночей — до новой катастрофы, но все же… Ночной сон ценился в «Виа Терра» на вес золота.

Освальд покачал головой, в отчаянии пожал плечами.

— И знаете, что самое ужасное? То, как вы на меня смотрите. Как гребаные зомби.

Он повернулся к доске, висевшей позади кафедры, взял мел и нарисовал смайлик — но без улыбки. Круг с глазами и прямой чертой вместо рта.

— Вот так вы выглядите. Как долбаные овощи. Так что сегодня добавим в словарь «Виа Терра» еще одно выражение. «Смотреть овощем». И — да, реакция на мои слова вот с таким лицом будет считаться нарушением. А вода у Дьяволовой скалы чертовски холодная.

Якоб изо всех сил пытался придать живости мышцам лица, но все выходило не так — теперь он просто улыбался, а это наверняка тоже плохо подходило. Вместо этого он попробовал зажечь огонь в глазах, однако был уверен, что выглядит полным идиотом. К счастью, в его сторону Освальд даже не взглянул. Он только вздохнул и покачал головой.

— Сегодня пропускаем ужин. Мысль о том, что вы будете сидеть в столовой и жрать, для меня невыносима. Я вообще едва терплю ваше присутствие в моем поместье.

Стало быть, их отправят спать голодными, как непослушных детей.

Однако Якоб успел сходить в кухню и сделать себе еще один бутерброд — на всякий случай. А молока он всегда может надоить у коров.

Он остался сидеть, пока остальные сотрудники разбредались прочь. Обычно, когда Освальд сердился на них, они оставались в зале, но после побега Буссе никто не взял на себя командование. К тому же все устали и продрогли, ни у кого не нашлось сил собрать группу.

Якоб вышел из столовой последним. Медленно двинулся через двор, вдыхая холодный воздух. И остро почувствовал, что пора сваливать. «Послезавтра встречусь с Симоном, — подумал он. — Вместе разработаем план. Выбравшись отсюда, я пойду прямиком в общество защиты животных. Заставлю их спасти моих подопечных».

Он принялся фантазировать о том, каково это — быть свободным. Позвонить родителям и сказать, что ад закончился, что он больше не член секты и может общаться с родными не только с помощью кратких зашифрованных сообщений…

Когда Якоб завернул за угол усадьбы, то заметил, что в подвале горит свет.

И тут он осознал нечто такое, от чего по всему его телу забегали мурашки.





47




Солнечный лучик, пробравшийся через окно, скользнул по лицу и разбудил ее. Сперва она ощутила удовольствие от его тепла — но это был всего лишь одинокий луч, ненадолго пробившийся в ее темницу, чтобы тут же снова исчезнуть.

Внутри ее поднялось чувство глубочайшего отвращения. Вчерашний день снова всплыл в памяти, словно сложившись из отдельных кусочков. Мимолетное приятное чувство лопнуло, как мыльный пузырь.

София зажмурилась, пытаясь отогнать реальность. Внушила себе, что просто заснула в самолете и ей приснился кошмарный сон. Скоро она приземлится в аэропорту Ландветтер. Скажет Маттиасу, что передумала, и сядет на поезд, идущий в Лунд. Просто немыслимо, чтобы она снова оказалась в «Виа Терра». В Швеции люди не похищают своих врагов. Но Освальд — не человек…

Солнечный луч добрался до пола, где в его свете заплясала пыль. Снаружи было тихо, только где-то блеяла овца. София подумала о Беньямине. Тоска по нему пронеслась по телу как электрический разряд. Каждый раз, когда она прогоняла мысль о нем, та возвращалась — так бывает трудно удержаться и не ковырять корку на ране. Неужели она никогда больше его не увидит? Тоска засела в животе, как кусок льда, который таял, распространяя по всему телу яд. София стала смотреть прямо перед собой, стараясь глубоко дышать. Ей удалось собраться с силами настолько, что она смогла сесть на постели.

Возьми себя в руки, София! Приди в себя, черт подери!

«Сегодня я сбегу, — подумала она. — Однажды я уже это проделала, смогу и еще раз». Ей показалось странным, что она смогла заснуть в ту ночь, но это, должно быть, из-за снотворного. Вчера тело совсем не повиновалось ей, сегодня же она ощущала в себе силы. Встав с кровати, уже крепче стояла на ногах, хотя голова слегка кружилась.

На столике у двери стоял поднос. Стало быть, приходил Освальд. Холодная яичница и унылый тост, на котором масло растаяло и снова застыло. Откусив, София некоторое время боролась с тошнотой, однако ей требовалась энергия, чтобы совершить побег.

Сходив в туалет, помывшись и почистив зубы, она решила надеть платье. Либо так, либо придется бежать по лесу, завернувшись в полотенце. София открыла гардероб и оглядела короткие, облегающие платья. Выбрала одно, немного закрывавшее колени. Ткань была очень тоненькая, но тут уж ничего не поделаешь. София надела туфли.

Из подвала можно выбраться двумя путями. Один лежит через дверь, которая сейчас заперта, второй — через окно. Оно располагалось так высоко, что нужно было на что-то встать, чтобы дотянуться до него, однако ей показалось, что она могла бы в него протиснуться. София сходила в кладовку и принесла лестницу, которую заметила, когда заглядывала туда, подтащила ее к стене и раскрыла. Дрожа от нетерпения, влезла на нее. Теперь в окно можно было разглядеть весь двор. Должно быть, сейчас раннее утро, солнце еще только встает… Здесь было не так красиво, как она помнила, — вода в пруду превратилась в коричневое месиво, газон не подстрижен. Клумба под окном подвала представляла собой мешанину из сорняков и цветов, над которыми кружились пчелы. Но при виде пейзажа за окном сердце у нее в груди подпрыгнуло. Стало быть, свобода совсем рядом. Надо только распахнуть окно…

София сняла крючок, но окно открылось лишь на небольшую щелку, дальше что-то мешало. В нос ударил запах весенней влажной земли. София толкнула окно, но оно не поддавалось.

— Оно заперто снаружи, — раздался позади его голос, от которого она вздрогнула и чуть не рухнула с лестницы.

Не успела толком обернуться, как он подскочил к ней и схватил за волосы. Дернул — и София беспомощно упала спиной назад, но тут он подхватил ее под мышки. Лестница с грохотом упала. Он повалил Софию на пол, так что она ударилась головой об пол. Удар оказался таким сильным, что в глазах почернело. Когда она смогла снова открыть их, он стоял над ней. В окно падали лучи солнца, окружая фигуру Освальда золотистым свечением. Во лбу у нее стучало, в ушах шумело. На мгновение ей показалось, что она потеряет сознание, но тут он наклонился, схватил ее и заставил встать на ноги. Глаза его пылали гневом, зрачки сузились от злости.

Пощечина прилетела так внезапно и была такой мощной, что у Софии зазвенело в ушах. Он оттолкнул ее, так что она упала назад и приземлилась на постель. Мозг отказывался воспринимать происходящее; она пыталась подняться, пыталась обороняться, когда Освальд навалился сверху всем телом. Но он был сильнее, гораздо сильнее ее и держал ее руки над головой. Она дрыгала ногами, пытаясь ударить его, но промахнулась, плюнула в него, но Освальд отвернулся и теперь смотрел на нее с издевкой.

Не говоря ни слова, он коротко хлестнул ее по щеке, шумно дыша через нос. Ей стало очевидно, что ее сопротивление возбуждает его. Она буквально чувствовала, что чем больше упирается, тем больше заводится Освальд. Он перевернул ее на живот и навалился сверху, а руки привязал к изголовью кровати и затянул до боли в запястьях. София оказалась прижата весом его тела, дышать было невозможно. Она вскрикнула. Поняла, что нужно кричать по-настоящему, и испустила дикий вопль, но тут он вдавил ее голову в подушку, так что она стала задыхаться. Затем схватил Софию за волосы и потянул, снова приподнимая ее лицо от подушки.

— Прекрати! — закричала она.

— Ты можешь кричать сколько хочешь — сюда никто не придет.

Освальд рванул на ней платье. Ткань затрещала и порвалась. София продолжала пинать его, но он встал перед ней на колени, потянул ее вверх и раздвинул ей ноги. Теперь она не могла пошевелиться, зажатая как тисками и стыдясь своего обнаженного тела. Потом последовала резкая боль, когда Освальд ударил ее ладонью по ягодицам. Он бил жестоко и безудержно. Ярость, с которой он орудовал, ей раньше не была знакома. Накопившаяся ненависть, которую он проецировал на ее тело быстрыми сильными ударами. Но хуже всего — страшнее боли — было его молчание. Ни слова, ни звука. Только тяжелое шипящее дыхание.

Насладившись поркой, Освальд толкнул ее вперед, так что она ударилась головой об изголовье кровати. Некоторое время стоял неподвижно, и София подумала, что он, возможно, закончил с ней. Потом услышала, как он расстегнул молнию на брюках. Хотела умолять его не делать этого, но поняла — не поможет. Обхватив ее рукой под животом, Освальд приподнял ее таз. Она вся сжалась, не пуская его в себя. Боль последовала так резко, что София закричала в голос. Во влагалище жгло как огнем. София судорожно вцепилась в простыню. В голове мелькнула мысль, что он все там ей разорвет. Освальд продолжал совершать толчки, все сильнее и жестче, тяжело дыша. С таким же успехом она могла бы быть куклой. Или вообще трупом. Ее крик перешел в долгий вой. Боль стояла стеной, раздирая тело. Это продолжалось долго. Десять минут или полчаса — этого София не могла сказать. Ее силы иссякли, она повисла, как тряпичная кукла, ожидая, когда же он закончит. Одна мысль возвращалась снова и снова, заглушая боль.

Я не хочу умереть так.