Воскрешение Офелии
Часть 20 из 35 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Тэмми откинула волосы с лица. «В прошлые выходные, после Нового года. Мы пошли на вечеринку. Мартин взбесился, потому что я разговаривала с его другом. Он рано отвез меня домой и вытолкнул из машины. Я упала на дорожку, а он просто взял и уехал. В ту ночь я была в таком отчаянии, что просто не знала, что делать».
«Попробуй вспомнить как можно лучше, что именно ты чувствовала в тот момент».
Тэмми сказала: «Я тихонько проскользнула к себе в комнату, чтобы мама с папой меня не заметили. Мне показалось, что я схожу с ума. На моем туалетном столике лежали ножницы, и я решила ими воспользоваться. Даже и не знаю, как это вышло. Я порезала руки, и мне стало легче. Я смогла уснуть».
Она глянула на меня: «Вы думаете, я сумасшедшая?»
Я ответила: «Думаю, тебе страшно».
Тэмми сказала: «Это был первый раз, а потом это произошло снова. Всякий раз, когда мы с Мартином ссорились, я чувствовала, что мне надо себя порезать. Я не могла успокоиться, пока не сделаю этого».
«А Мартин когда-нибудь поднимал на тебя руку?»
Тэмми кивнула: «Только не говорите моим родителям. Он на самом деле не хотел, просто он такой вспыльчивый. А потом ему было правда очень жаль».
Я ответила: «Я должна рассказать им достаточно, чтобы обеспечить твою безопасность».
Я пригласила Элис и Брайана и сообщила, что мне нужно поработать с Тэмми наедине какое-то время. Я объяснила им, что у нее вошло в привычку наносить себе порезы, когда она испытывает эмоциональную боль. К счастью, привычка наносить себе увечья сформировалась у нее недавно, поэтому справиться будет легче. Я выиграла время для Тэмми, попросив их пригласить Мартина к ним домой. Тэмми смотрела на свои руки.
Элис сказала: «Кажется, Мартин – хороший парень».
«Родители не всегда знают, что происходит. Мы хотим обеспечить Тэмми эмоциональную и физическую безопасность», – сказала я. Тэмми посмотрела на меня с благодарностью.
А я про себя подумала: «Этот священник и его жена представления не имеют, как усложнилась жизнь их дочки, играющей на флейте». Я изо всех сил старалась не обмануть доверия Тэмми, но добавила: «Тэмми нужно принять несколько важных решений».
Даниэлла, 15 лет
Даниэлла очень отличалась от Тэмми. Она была младше и, по ее собственному выражению, «застряла в коридорах школы для старшеклассников». Одевалась она так, чтобы все поняли, что она не такая, как все. Одна половина головы у нее была выбрита, а вторая выкрашена в зеленый цвет. В носу у нее было кольцо, в ушах – восемь сережек (в основном в виде черепов и змей), на левом предплечье – татуировка в виде дракона, а еще крошечные татуировки на каждом пальце. На ней была заляпанная футболка с надписью «Свободу Тибету», черные джинсы, разорванные на коленях, и тяжелые ботинки.
Она была старшей дочерью в богемной семье. Мама у нее была танцовщицей, а папа скульптором. Семья жила бедно в финансовом смысле, но была богата духовно. Они не могли себе позволить поехать куда-то в отпуск, купить новую машину или красивую одежду для дочерей, но могли приобрести дешевые билеты на симфонические концерты, подержанные книги и могли позволить себе курс психотерапии.
Родители Даниэллы, Стивен и Шелли, были приветливыми и необычными людьми, и в кабинете психотерапевта им было не по себе. Шелли сразу же выразила восхищение моим книжным шкафом, забитым книгами. Она сказала: «Я вижу, вам нравится Юнг. И мне тоже».
Я поинтересовалась, что привело их ко мне. Даниэлла отвернулась и посмотрела в окно. Шелли и Стивен переглянулись. Стивен сказал: «Нам не хотелось бы жаловаться на Даниэллу. Мы заставили ее прийти к вам сегодня».
Шелли сказала: «Мы начали беспокоиться за нее с тех пор, как она пошла в среднюю школу, но в прошлую субботу мы застали ее за тем, что она прижигала тело сигаретами. Мы решили, что надо что-то делать. До того как она пошла в среднюю школу, Даниэлла была у нас в семье звездой. Она была такая жизнерадостная. В школе была среди самых одаренных детей, и ее определили заниматься с тьюторами по углубленным программам для подготовки к поступлению в университет. Ее художественные работы выставлялись на фестивале нашего штата».
«У нее все получалось прекрасно, – добавил отец. – У нее были друзья, и она играла главные роли в школьных театральных постановках. Могла читать всю ночь напролет, а утром как ни в чем не бывало шла в школу, и все у нее было отлично».
Шелли сказала: «Она была такой уверенной в себе и независимой. Мы не были готовы к тому, что у нее начнутся проблемы. Мы не заметили их приближения».
Я обратилась к Даниэлле, которая с интересом изучала мой книжный шкаф, и спросила: «И что же случилось в средних классах?»
Даниэлла отвечала медленно, хорошо обдумывая каждое слово: «Мне осточертело, что меня словно хранили на складе как вещь и гнали из класса в класс по звонку. Я была как корова на лугу. Меня дразнили, когда я стала посещать занятия для одаренных детей, а в обычных классах скучала. Мне нравились занятия по изобразительному искусству, но это тоже было похоже на то, словно я попала на зону по звонку».
«А что другие ребята?» – поинтересовалась я.
«Вы же знаете девиз “секс, наркотики и рок-н-ролл” эпохи шестидесятых?» Я кивнула, а она продолжала: «А теперь это “мастурбация, бухло и Мадонна”. Я в эту картину не вписываюсь».
«Раньше Даниэлла была экстравертом, а теперь стала интровертом, – сказал Стивен. – Ей никто не нравится. Ее телефон перестал звонить».
«Школа для старшеклассников – это еще не самое худшее, что со мной случилось, – продолжала Даниэлла. – Меня очень огорчает то, что происходит с окружающей средой. Я по ночам спать не могу, потому что беспокоюсь из-за нефтяных пятен и разрушения джунглей. Не могу забыть о Сомали и Боснии. Такое ощущение, что весь мир разваливается на куски».
Работая психотерапевтом в 1990-е, я часто сталкивалась с подобными проблемами у ярких, впечатлительных девушек. Взрослые ждали от них эмоциональной зрелости, но те реагировали на собственные страдания и на глобальные события в мире по-подростковому остро. Хотя те девушки, с которыми я работала, были достаточно проницательны, чтобы распознать фальшь ложных ценностей, и не одобряли поверхностное поведение сверстников, у них были те же самые подростковые потребности. Они очень страдали в одиночестве. У них был интеллект взрослого человека применительно к некоторым областям жизни, они были способны осмысливать глобальные проблемы, однако эмоционально они были подростками, и их политические возможности были ограниченны.
Даниэлла избегала самых популярных подростков и постепенно сблизилась с некоторыми сверстниками, похожими на нее. Она обнаружила, что в местной прокуренной кофейне собирались люди альтернативных взглядов, чтобы пообщаться. У нее завелись друзья среди геев и лесбиянок, а также среди тех, кто сбежал из дома и бросил школу, и несчастных интеллектуалов, таких как она сама. Она сделала пирсинг в ушах и в носу. К сожалению, у этой компании были свои проблемы. Многие употребляли наркотики, например обезболивающие или препараты, расширяющие сознание. Вскоре Даниэлла стала курить травку и употреблять ЛСД.
А в школе тем временем ей становилось все труднее. В классе только у Даниэллы был пирсинг в носу и татуировки. Ребята хихикали и тыкали в нее пальцем, когда она проходила мимо. К девятому классу она прочла об окружающей среде больше, чем ее преподаватели естественнонаучного курса. В классе ей было легко, и это породило в ней циничное отношение к образованию. Оценки ухудшились. Даниэлла стала прогуливать школу и уходила в парк курить травку.
Стивен и Шелли знали, что у Даниэллы что-то не ладится, и еще тогда стали уговаривать ее обратиться к психотерапевту. Она отказалась. А потом ее лучший друг переехал в Калифорнию, и Даниэлла снова осталась одна. За неделю до нашей с ней встречи родители обнаружили на ее теле следы от прижигания сигаретой.
Через неделю я встретилась с Даниэллой с глазу на глаз. Она была в тех же ботинках и футболке с надписью «Жизнь – дерьмо, а потом ты сдохнешь». Мне пришла на ум строка Аллена Гинзберга о «пьяном такси абсолютной реальности». Вот такое такси и врезалось в раннюю подростковую жизнь Даниэллы.
Я рассказала ей, как прочла дневник Анны Франк тридцать лет тому назад. И призналась: «Когда я столкнулась с тем злом, что люди причиняют друг другу, мне захотелось умереть. Я правда не хотела принадлежать к тому биологическому виду, что и нацисты».
Даниэлла согласилась со мной и сказала, что почувствовала то же самое, когда услышала по радио репортаж об изнасилованиях женщин в Боснии. Она почувствовала то же, когда прочла, что Сталин убил больше людей, чем Гитлер, о том, что при режиме красных кхмеров погибло шесть миллионов камбоджийцев и что сербы практиковали этнические чистки.
«Знаете, кроме холокоста были и другие события, – сказала она мне. – Это происходит повсеместно».
Я ответила: «Меня спасло тогда чтение книг Уиллы Кэсер, Джейн Остин и Харпер Ли. Вскоре после того, как я прочла об Анне Франк, я открыла для себя эти книги. Было лето, и я с книгой уходила в лес. Читала и смотрела, как ветер колышет деревья. Сидела на заднем крыльце на закате и читала. Эти женщины излечили меня от людей-пустышек и их поверхностных мыслей».
Даниэлла сказала: «Мне помогало гулять с другом по парку, а теперь он уехал».
«Расскажи мне, как ты прижигала себя сигаретой».
«Это случилось как-то само собой. Я курила у себя в комнате, чувствовала такую беспомощность и злость. И вдруг поняла, что прижигаю себе руку сигаретой, и мне от этого стало хорошо. Словно очищение какое-то. Я предусмотрительно прижигала только предплечье, повыше, чтобы можно было скрыть эти следы. И потом я сразу успокаивалась».
«Ты оборачивала весь свой гнев на этот мир против себя самой, – сказала я. – Тебе нужно найти способ лучше выражать его и давать сдачи».
Мы побеседовали о маршах протеста, о вторичной переработке сырья и о бойкотах. Все эти предложения звучали слишком абстрактно. Развеять отчаяние Даниэллы могло лишь конкретное действие. Хотя она была юной, я посоветовала ей начать работать на местной кухне для бездомных. Ей нужно было делать этот мир лучше для конкретных людей. Даниэлла согласилась подумать об этом.
Она ходила ко мне несколько месяцев подряд. Я в основном советовала ей обсуждать свои страдания с людьми и вести записи в дневнике. Когда мы познакомились ближе, она стала больше мне рассказывать, что у нее происходит в жизни. У одного из ее друзей-геев обнаружили ВИЧ, а одна из ее подруг чуть не умерла от передозировки.
Даниэлла придумала план действий на случай, если ей вдруг захочется прижечь себя. В этот момент она решила быстро взять блокнот и записать туда все, что ее расстраивает и вызывает гнев. Ей нужно было излить эти чувства на бумагу.
Позднее она показала мне свои записи. Там говорилось о девчонках-задаваках, которые изводили бедных учеников. Она упоминала о кознях и интригах, о мелких пакостях, о вечных разговорах, как надо одеваться и с кем надо дружить. Там говорилось о бедности ее родителей, которые всю жизнь работают изо всех сил. Были записи о детях Сомали, о стариках, замерзавших холодной зимой в Боснии, и о бездомных людях.
Она вела эти записи до тех пор, пока не угасло непреодолимое желание делать себе прижигания. Иногда и это не помогало, и тогда она просила родителей, чтобы они крепко обняли ее и посидели рядом, пока она не уснет. Иногда она звонила мне – и я успокаивала ее беседой. И конечно, иногда искушение было слишком сильным, тогда она сдавалась и делала себе прижигание. Но это происходило все реже и реже, по мере того как она училась вести беседы и делать записи о своих проблемах.
Помогала способность Даниэллы радоваться жизни. Ей нравились другие волонтеры, которые работали на благотворительной кухне. Когда она видела бездомных на улицах, она останавливалась, чтобы поболтать с ними. Она знала, что скоро будет варить для них суп. И хотя ее вклад в решение этой проблемы можно назвать минимальным, это спасало ее от отчаяния.
Внешность Даниэллы слегка изменилась: у нее отрастали волосы, приобретая красивый каштановый оттенок. На последний прием мы пригласили ее родителей.
Шелли рассказала, что Даниэлла снова стала смеяться и играть с младшими сестрами. У нее звонил телефон, появились интересные друзья. Стивен сказал, как ему приятно, что Даниэлла снова стала рисовать. Мотивы ее картин стали немного оптимистичнее. Она вернулась в страну живых. Даниэлла понимала, что многое из этого произошло благодаря психотерапии: «Вы смахнули со всего пыль и разгребли завалы. Вы помогли выбросить весь мусор».
В 1990-е годы многие девушки пострадали от сексуального насилия. Они бунтовали, рисковали и попадали во всякие передряги. Многим взрослым было непонятно, что у этих девушек за жизнь. Но после хаотичных и трудных восьмидесятых и ранних девяностых жизнь девушек стала налаживаться. В том, что касалось душевного здоровья и социального благополучия, у подростков намечалось значительное улучшение.
Однако в наши дни уровень депрессии стремительно пошел вверх, и к семнадцати годам 36 % девушек уже пережили депрессию либо страдают от нее прямо сейчас. Кроме того, по данным национального опроса в отношении употребления наркотиков и состояния здоровья, проведенного в 2014 году, многие девушки признают, что испытывали депрессию уже с двенадцатилетнего возраста. Это поразительные результаты, учитывая, что в семьях девушки чувствуют себя гораздо счастливее.
Отчего сегодня уровень депрессии настолько высок? Многие исследования не предоставляют конкретных примеров и в них не говорится, отчего так происходит. Но по мере того, как количество расстройств пищевого поведения нарастает в связи с навязчивой рекламой и тем, что в СМИ изображают исключительно стройных женщин, мы можем вполне обоснованно утверждать, что именно изменения в нашей культуре провоцируют распространяющуюся эпидемию депрессии и беспокойства. Терроризм, порнография, массовые расстрелы в школах, снижение числа верующих в общественных организациях, неприкрытый расизм, глобальные изменения климата, политическая поляризация общества и другие культурные факторы тоже играют роль. И девушки страдают от одиночества, спровоцированного тем, что происходит с ними в интернете.
В книге «Утраченные связи» Йохан Хари предлагает рассматривать депрессию как разрыв связей. В 2019 году мы потеряли связь с нашей историей, нашим будущим, нашим телом, нашими социальными институтами и друг от друга. Он утверждает, что мы, люди, существуем благодаря тому, что когда-то жили в племенах, помогая друг другу. Взрослые работали вместе, а дети вместе играли. Люди сидели вокруг костра и рассказывали истории. Такой племенной образ жизни продолжался во многих местах вплоть до прошлого века. В сообществах людей бурлила жизнь, и все были связаны друг с другом. Сегодня у нас практически утрачена связь со своими соплеменниками и сообществами.
Кроме того, многие семьи сталкиваются с серьезными экономическими трудностями. У них может не быть доступа к медицинской помощи или возможности приобрести доступное жилье. Многие подростки питаются за счет благотворительных программ или живут во временном жилье либо в приютах для бездомных. У других родители сидят в тюрьме или употребляют наркотики. Их дети живут в приемных семьях или у дальних родственников.
Мать двенадцатилетней Эвери – наркоманка, а ее отец сидит в тюрьме. Девочка живет с овдовевшей бабушкой. Дом в плачевном состоянии, а у бабушки нет ни финансовых возможностей, ни сил сделать там ремонт. У бабушки диабет и повышенное давление, и Эвери боится, что та вскоре умрет. Если это произойдет, ей будет некуда деться. Эвери сказала нам: «Я боюсь, что папа умрет в тюрьме. Мама тоже может умереть. Вся моя жизнь словно яйцо, которое вот-вот треснет».
Когда мама Скайлар потеряла работу, то они всей семьей переехали в приют для бездомных. Скайлар с мамой ночуют в спальне для женщин отдельно от братьев, которые должны спать в мужской половине. Девочка ездит на городском автобусе в школу и остается там допоздна, пока не заберут последних детей из продленки. Ей очень трудно учить уроки в приюте, где людно и шумно. Скайлар – девочка ответственная, она хочет стать специалистом по морской флоре и фауне, но в данный момент ей трудно найти просто чистую одежду и обувь.
«У меня такое чувство, что слово “стабильность” относится ко всем, но не ко мне, – призналась нам она. – Ненавижу этот приют, эту зависимость и бедность. Мне постоянно стыдно, хотя я ничего плохого не сделала. Я злюсь на девочек, которым повезло жить у себя дома и которым покупают новую одежду. Иногда у меня просто руки опускаются».
Исследования устанавливают взаимосвязь между депрессией, технологиями и доступом к социальным сетям. В промежуток между 1976 и 2007 годом были получены данные о том, что девушки чувствуют себя все более счастливыми. А потом эти показатели резко упали с началом эпохи социальных сетей и появлением смартфонов. Например, по результатам исследований, проведенных в Университете Вандербильта, девушки стали попадать в отделения неотложной медицинской помощи в связи с суицидальными мыслями и попытками самоубийства в два раза чаще с 2008 по 2015 год. В 2016-м самоубийство совершили в три раза больше девочек от двенадцати до четырнадцати лет по сравнению с 2007 годом.
Если мы будем считать, что депрессия подростков – это отчасти тоска по утраченному собственному «Я», то из этого следует, что социальные сети являются причиной депрессии, поскольку не дают девушкам познать самих себя и даже заменяют виртуальным «Я» их собственную личность. Когда так происходит, девушки чувствуют себя неуверенно, не знают, что делать, и не понимают, как жить дальше. Уровни депрессии и количество суицидов отражают глубокую тоску из-за потери себя.
С появлением социальных сетей подростки стали более восприимчивы к психологическому давлению со стороны сверстников и другим сиюминутным воздействиям. Травля в интернете, страх стать изгоем, поток порнографии, который на них обрушивается, и сексуальные домогательства – все это становится причиной развития депрессии и усиливает чувство беспокойства. Как сказала одна из девушек-участниц наших фокус-групп: «”Инстаграм” превращает мой день в погоню за самым большим количеством лайков».
Мало того что девушек заставляют стремиться быть сексуальными и стройными, селфи и видеоролики, отснятые другими пользователями сети, демонстрируют, как те прекрасно проводят время на пляже, в парке или в кафе с друзьями. Девушкам может легко показаться, что у кого угодно в жизни все просто идеально, а вот у них – нет.
«Я вижу все эти картинки в интернете, где изображены идеальные лица и тела. Мои друзья присылают мне текстовые сообщения о том, как они проводят время или что они отправились в крутую поездку, и я чувствую себя неудачницей», – пожаловалась Аспен.
Девушки часто создают обманчивый образ себя в социальных сетях. Они постят красивые картинки и видео, где они запечатлены на фоне живописных мест в наиболее выигрышном виде, словно они самые счастливые на свете. Очень часто разрыв между тем, что они выкладывают в интернете, и тем, как чувствуют себя на самом деле, просто огромный. Образ в интернете практически идеален и очень привлекателен. А человек у экрана компьютера, может быть, вообще редко выходит из своей комнаты. Этот самопиар – страшная фальшивка, которая наносит вред всем девушкам.
Большинство сегодняшних юных девушек начинают пользоваться смартфонами в шестом или седьмом классе, а это время вступления в подростковый возраст и начала учебы в средней школе. Именно в этот период дети проявляют друг к другу больше всего жестокости, и многим подросткам приходится нелегко. Они невинны, хотят нравиться окружающим и не понимают личных границ. Им сразу же нужно очень многому научиться в самых разных областях жизни. Это время, когда какая-нибудь сплетня или колкое слово могут загубить их репутацию.
Девушки-подростки просто не умеют справляться с тем уровнем стресса и неприятностей, с которым им приходится сталкиваться, они к этому не готовы эмоционально и интеллектуально. Они пытаются успокоиться, погружаясь в мир социальных сетей или приобретая другие не самые лучшие привычки, но от этого им становится только хуже. В какой-то момент девочкам приходится понять, что страдания – их лучший друг. Если они научатся прислушиваться к своим страданиям и извлекать из этого уроки, то смогут почувствовать себя лучше. Но мы слишком многого хотим от тринадцатилетних. К восемнадцати годам девушки этому научатся, но для этого им предстоит преодолеть тернистый путь.
«Большинство моих подруг обнаружили, что страдают от беспокойства и депрессии, – сказала Марта. – В школе нас не учат многим важным вещам: как устанавливать отношения с окружающими, как искать работу, как пользоваться услугами банка. А ведь именно это нам и нужно для жизни. Нас не учат тому, как стать эмоционально благополучными людьми».
«У меня есть подруги, которые изводят себя, наносят себе порезы или страдают от невроза навязчивых состояний, – сказала Джордан. – Они добрые и симпатичные и стараются вести себя как ни в чем не бывало. Я очень расстроена, что не могу им помочь. Мне же самой только четырнадцать».
«Когда мои подруги впадают в депрессию, то звонят мне, – рассказала Оливия. – Это просто ужас. Я стольким людям уже установила на смартфоны сервис предотвращения самоубийств».
В наших фокус-группах мы беседовали с девушками о том, как помогать подругам. Мы отдавали себе отчет в том, что нельзя подогнать всех под одну гребенку, поэтому предоставляли девушкам возможность самим вносить предложения. Одним из них было расспросить подругу, попавшую в беду, о ее намерении совершить самоубийство и, если ситуация критическая, позвонить на горячую линию по предотвращению самоубийств или вместе с подругой обратиться за помощью к кому-то из родителей либо к школьному психологу.
«Когда моим подругам психологически тяжело, я предлагаю свою помощь и спрашиваю, что я могу сделать для них, – сказала Аспен. – Я уговариваю их обратиться к тем взрослым, кому они доверяют».
«А я предлагаю им заняться чем-то вместе со мной, например, выйти на пробежку или пойти на репетицию хора», – сказала Оливия.
Джада кивнула в знак согласия. «Главное, чтобы подруга почувствовала, что ты ее поддерживаешь, – добавила она. – Девушкам это правда очень важно услышать, – она взяла Аспен за руку и добавила: – Но, пожалуйста, не надо все взваливать лишь на одну себя. Раздели эту ношу с теми, кому доверяешь».
Случайный спутник депрессии, склонность нанесения себе увечий, порезов, ожогов или других видов членовредительства, – это альтернативный способ справиться с разными проявлениями отчаяния. В 1990 году 3 % девушек занимались самотравмированием, чтобы меньше страдать эмоционально. К 2008-му эти показатели резко возросли. По данным Центра контроля за заболеваемостью, опубликованным Американской ассоциацией здравоохранения, в 2016 году девочки от десяти до тринадцати лет попадали в отделения неотложной медицинской помощи в три раза чаще по сравнению с 2009-м. Большинство этих случаев были связаны с причинением себе вреда или попыткой самоубийства.
Современные девушки наносят себе увечья в качестве ответной реакции на травлю в интернете и от одиночества, но они учатся этому и в социальных сетях. Их подруги, которые нанесли себе порезы, демонстрируют шрамы в чатах или пишут об этом в сообщениях. Как объяснила Джада: «Словно соревнуются друг с другом, у кого больше шрамов и чьи порезы глубже».
«Попробуй вспомнить как можно лучше, что именно ты чувствовала в тот момент».
Тэмми сказала: «Я тихонько проскользнула к себе в комнату, чтобы мама с папой меня не заметили. Мне показалось, что я схожу с ума. На моем туалетном столике лежали ножницы, и я решила ими воспользоваться. Даже и не знаю, как это вышло. Я порезала руки, и мне стало легче. Я смогла уснуть».
Она глянула на меня: «Вы думаете, я сумасшедшая?»
Я ответила: «Думаю, тебе страшно».
Тэмми сказала: «Это был первый раз, а потом это произошло снова. Всякий раз, когда мы с Мартином ссорились, я чувствовала, что мне надо себя порезать. Я не могла успокоиться, пока не сделаю этого».
«А Мартин когда-нибудь поднимал на тебя руку?»
Тэмми кивнула: «Только не говорите моим родителям. Он на самом деле не хотел, просто он такой вспыльчивый. А потом ему было правда очень жаль».
Я ответила: «Я должна рассказать им достаточно, чтобы обеспечить твою безопасность».
Я пригласила Элис и Брайана и сообщила, что мне нужно поработать с Тэмми наедине какое-то время. Я объяснила им, что у нее вошло в привычку наносить себе порезы, когда она испытывает эмоциональную боль. К счастью, привычка наносить себе увечья сформировалась у нее недавно, поэтому справиться будет легче. Я выиграла время для Тэмми, попросив их пригласить Мартина к ним домой. Тэмми смотрела на свои руки.
Элис сказала: «Кажется, Мартин – хороший парень».
«Родители не всегда знают, что происходит. Мы хотим обеспечить Тэмми эмоциональную и физическую безопасность», – сказала я. Тэмми посмотрела на меня с благодарностью.
А я про себя подумала: «Этот священник и его жена представления не имеют, как усложнилась жизнь их дочки, играющей на флейте». Я изо всех сил старалась не обмануть доверия Тэмми, но добавила: «Тэмми нужно принять несколько важных решений».
Даниэлла, 15 лет
Даниэлла очень отличалась от Тэмми. Она была младше и, по ее собственному выражению, «застряла в коридорах школы для старшеклассников». Одевалась она так, чтобы все поняли, что она не такая, как все. Одна половина головы у нее была выбрита, а вторая выкрашена в зеленый цвет. В носу у нее было кольцо, в ушах – восемь сережек (в основном в виде черепов и змей), на левом предплечье – татуировка в виде дракона, а еще крошечные татуировки на каждом пальце. На ней была заляпанная футболка с надписью «Свободу Тибету», черные джинсы, разорванные на коленях, и тяжелые ботинки.
Она была старшей дочерью в богемной семье. Мама у нее была танцовщицей, а папа скульптором. Семья жила бедно в финансовом смысле, но была богата духовно. Они не могли себе позволить поехать куда-то в отпуск, купить новую машину или красивую одежду для дочерей, но могли приобрести дешевые билеты на симфонические концерты, подержанные книги и могли позволить себе курс психотерапии.
Родители Даниэллы, Стивен и Шелли, были приветливыми и необычными людьми, и в кабинете психотерапевта им было не по себе. Шелли сразу же выразила восхищение моим книжным шкафом, забитым книгами. Она сказала: «Я вижу, вам нравится Юнг. И мне тоже».
Я поинтересовалась, что привело их ко мне. Даниэлла отвернулась и посмотрела в окно. Шелли и Стивен переглянулись. Стивен сказал: «Нам не хотелось бы жаловаться на Даниэллу. Мы заставили ее прийти к вам сегодня».
Шелли сказала: «Мы начали беспокоиться за нее с тех пор, как она пошла в среднюю школу, но в прошлую субботу мы застали ее за тем, что она прижигала тело сигаретами. Мы решили, что надо что-то делать. До того как она пошла в среднюю школу, Даниэлла была у нас в семье звездой. Она была такая жизнерадостная. В школе была среди самых одаренных детей, и ее определили заниматься с тьюторами по углубленным программам для подготовки к поступлению в университет. Ее художественные работы выставлялись на фестивале нашего штата».
«У нее все получалось прекрасно, – добавил отец. – У нее были друзья, и она играла главные роли в школьных театральных постановках. Могла читать всю ночь напролет, а утром как ни в чем не бывало шла в школу, и все у нее было отлично».
Шелли сказала: «Она была такой уверенной в себе и независимой. Мы не были готовы к тому, что у нее начнутся проблемы. Мы не заметили их приближения».
Я обратилась к Даниэлле, которая с интересом изучала мой книжный шкаф, и спросила: «И что же случилось в средних классах?»
Даниэлла отвечала медленно, хорошо обдумывая каждое слово: «Мне осточертело, что меня словно хранили на складе как вещь и гнали из класса в класс по звонку. Я была как корова на лугу. Меня дразнили, когда я стала посещать занятия для одаренных детей, а в обычных классах скучала. Мне нравились занятия по изобразительному искусству, но это тоже было похоже на то, словно я попала на зону по звонку».
«А что другие ребята?» – поинтересовалась я.
«Вы же знаете девиз “секс, наркотики и рок-н-ролл” эпохи шестидесятых?» Я кивнула, а она продолжала: «А теперь это “мастурбация, бухло и Мадонна”. Я в эту картину не вписываюсь».
«Раньше Даниэлла была экстравертом, а теперь стала интровертом, – сказал Стивен. – Ей никто не нравится. Ее телефон перестал звонить».
«Школа для старшеклассников – это еще не самое худшее, что со мной случилось, – продолжала Даниэлла. – Меня очень огорчает то, что происходит с окружающей средой. Я по ночам спать не могу, потому что беспокоюсь из-за нефтяных пятен и разрушения джунглей. Не могу забыть о Сомали и Боснии. Такое ощущение, что весь мир разваливается на куски».
Работая психотерапевтом в 1990-е, я часто сталкивалась с подобными проблемами у ярких, впечатлительных девушек. Взрослые ждали от них эмоциональной зрелости, но те реагировали на собственные страдания и на глобальные события в мире по-подростковому остро. Хотя те девушки, с которыми я работала, были достаточно проницательны, чтобы распознать фальшь ложных ценностей, и не одобряли поверхностное поведение сверстников, у них были те же самые подростковые потребности. Они очень страдали в одиночестве. У них был интеллект взрослого человека применительно к некоторым областям жизни, они были способны осмысливать глобальные проблемы, однако эмоционально они были подростками, и их политические возможности были ограниченны.
Даниэлла избегала самых популярных подростков и постепенно сблизилась с некоторыми сверстниками, похожими на нее. Она обнаружила, что в местной прокуренной кофейне собирались люди альтернативных взглядов, чтобы пообщаться. У нее завелись друзья среди геев и лесбиянок, а также среди тех, кто сбежал из дома и бросил школу, и несчастных интеллектуалов, таких как она сама. Она сделала пирсинг в ушах и в носу. К сожалению, у этой компании были свои проблемы. Многие употребляли наркотики, например обезболивающие или препараты, расширяющие сознание. Вскоре Даниэлла стала курить травку и употреблять ЛСД.
А в школе тем временем ей становилось все труднее. В классе только у Даниэллы был пирсинг в носу и татуировки. Ребята хихикали и тыкали в нее пальцем, когда она проходила мимо. К девятому классу она прочла об окружающей среде больше, чем ее преподаватели естественнонаучного курса. В классе ей было легко, и это породило в ней циничное отношение к образованию. Оценки ухудшились. Даниэлла стала прогуливать школу и уходила в парк курить травку.
Стивен и Шелли знали, что у Даниэллы что-то не ладится, и еще тогда стали уговаривать ее обратиться к психотерапевту. Она отказалась. А потом ее лучший друг переехал в Калифорнию, и Даниэлла снова осталась одна. За неделю до нашей с ней встречи родители обнаружили на ее теле следы от прижигания сигаретой.
Через неделю я встретилась с Даниэллой с глазу на глаз. Она была в тех же ботинках и футболке с надписью «Жизнь – дерьмо, а потом ты сдохнешь». Мне пришла на ум строка Аллена Гинзберга о «пьяном такси абсолютной реальности». Вот такое такси и врезалось в раннюю подростковую жизнь Даниэллы.
Я рассказала ей, как прочла дневник Анны Франк тридцать лет тому назад. И призналась: «Когда я столкнулась с тем злом, что люди причиняют друг другу, мне захотелось умереть. Я правда не хотела принадлежать к тому биологическому виду, что и нацисты».
Даниэлла согласилась со мной и сказала, что почувствовала то же самое, когда услышала по радио репортаж об изнасилованиях женщин в Боснии. Она почувствовала то же, когда прочла, что Сталин убил больше людей, чем Гитлер, о том, что при режиме красных кхмеров погибло шесть миллионов камбоджийцев и что сербы практиковали этнические чистки.
«Знаете, кроме холокоста были и другие события, – сказала она мне. – Это происходит повсеместно».
Я ответила: «Меня спасло тогда чтение книг Уиллы Кэсер, Джейн Остин и Харпер Ли. Вскоре после того, как я прочла об Анне Франк, я открыла для себя эти книги. Было лето, и я с книгой уходила в лес. Читала и смотрела, как ветер колышет деревья. Сидела на заднем крыльце на закате и читала. Эти женщины излечили меня от людей-пустышек и их поверхностных мыслей».
Даниэлла сказала: «Мне помогало гулять с другом по парку, а теперь он уехал».
«Расскажи мне, как ты прижигала себя сигаретой».
«Это случилось как-то само собой. Я курила у себя в комнате, чувствовала такую беспомощность и злость. И вдруг поняла, что прижигаю себе руку сигаретой, и мне от этого стало хорошо. Словно очищение какое-то. Я предусмотрительно прижигала только предплечье, повыше, чтобы можно было скрыть эти следы. И потом я сразу успокаивалась».
«Ты оборачивала весь свой гнев на этот мир против себя самой, – сказала я. – Тебе нужно найти способ лучше выражать его и давать сдачи».
Мы побеседовали о маршах протеста, о вторичной переработке сырья и о бойкотах. Все эти предложения звучали слишком абстрактно. Развеять отчаяние Даниэллы могло лишь конкретное действие. Хотя она была юной, я посоветовала ей начать работать на местной кухне для бездомных. Ей нужно было делать этот мир лучше для конкретных людей. Даниэлла согласилась подумать об этом.
Она ходила ко мне несколько месяцев подряд. Я в основном советовала ей обсуждать свои страдания с людьми и вести записи в дневнике. Когда мы познакомились ближе, она стала больше мне рассказывать, что у нее происходит в жизни. У одного из ее друзей-геев обнаружили ВИЧ, а одна из ее подруг чуть не умерла от передозировки.
Даниэлла придумала план действий на случай, если ей вдруг захочется прижечь себя. В этот момент она решила быстро взять блокнот и записать туда все, что ее расстраивает и вызывает гнев. Ей нужно было излить эти чувства на бумагу.
Позднее она показала мне свои записи. Там говорилось о девчонках-задаваках, которые изводили бедных учеников. Она упоминала о кознях и интригах, о мелких пакостях, о вечных разговорах, как надо одеваться и с кем надо дружить. Там говорилось о бедности ее родителей, которые всю жизнь работают изо всех сил. Были записи о детях Сомали, о стариках, замерзавших холодной зимой в Боснии, и о бездомных людях.
Она вела эти записи до тех пор, пока не угасло непреодолимое желание делать себе прижигания. Иногда и это не помогало, и тогда она просила родителей, чтобы они крепко обняли ее и посидели рядом, пока она не уснет. Иногда она звонила мне – и я успокаивала ее беседой. И конечно, иногда искушение было слишком сильным, тогда она сдавалась и делала себе прижигание. Но это происходило все реже и реже, по мере того как она училась вести беседы и делать записи о своих проблемах.
Помогала способность Даниэллы радоваться жизни. Ей нравились другие волонтеры, которые работали на благотворительной кухне. Когда она видела бездомных на улицах, она останавливалась, чтобы поболтать с ними. Она знала, что скоро будет варить для них суп. И хотя ее вклад в решение этой проблемы можно назвать минимальным, это спасало ее от отчаяния.
Внешность Даниэллы слегка изменилась: у нее отрастали волосы, приобретая красивый каштановый оттенок. На последний прием мы пригласили ее родителей.
Шелли рассказала, что Даниэлла снова стала смеяться и играть с младшими сестрами. У нее звонил телефон, появились интересные друзья. Стивен сказал, как ему приятно, что Даниэлла снова стала рисовать. Мотивы ее картин стали немного оптимистичнее. Она вернулась в страну живых. Даниэлла понимала, что многое из этого произошло благодаря психотерапии: «Вы смахнули со всего пыль и разгребли завалы. Вы помогли выбросить весь мусор».
В 1990-е годы многие девушки пострадали от сексуального насилия. Они бунтовали, рисковали и попадали во всякие передряги. Многим взрослым было непонятно, что у этих девушек за жизнь. Но после хаотичных и трудных восьмидесятых и ранних девяностых жизнь девушек стала налаживаться. В том, что касалось душевного здоровья и социального благополучия, у подростков намечалось значительное улучшение.
Однако в наши дни уровень депрессии стремительно пошел вверх, и к семнадцати годам 36 % девушек уже пережили депрессию либо страдают от нее прямо сейчас. Кроме того, по данным национального опроса в отношении употребления наркотиков и состояния здоровья, проведенного в 2014 году, многие девушки признают, что испытывали депрессию уже с двенадцатилетнего возраста. Это поразительные результаты, учитывая, что в семьях девушки чувствуют себя гораздо счастливее.
Отчего сегодня уровень депрессии настолько высок? Многие исследования не предоставляют конкретных примеров и в них не говорится, отчего так происходит. Но по мере того, как количество расстройств пищевого поведения нарастает в связи с навязчивой рекламой и тем, что в СМИ изображают исключительно стройных женщин, мы можем вполне обоснованно утверждать, что именно изменения в нашей культуре провоцируют распространяющуюся эпидемию депрессии и беспокойства. Терроризм, порнография, массовые расстрелы в школах, снижение числа верующих в общественных организациях, неприкрытый расизм, глобальные изменения климата, политическая поляризация общества и другие культурные факторы тоже играют роль. И девушки страдают от одиночества, спровоцированного тем, что происходит с ними в интернете.
В книге «Утраченные связи» Йохан Хари предлагает рассматривать депрессию как разрыв связей. В 2019 году мы потеряли связь с нашей историей, нашим будущим, нашим телом, нашими социальными институтами и друг от друга. Он утверждает, что мы, люди, существуем благодаря тому, что когда-то жили в племенах, помогая друг другу. Взрослые работали вместе, а дети вместе играли. Люди сидели вокруг костра и рассказывали истории. Такой племенной образ жизни продолжался во многих местах вплоть до прошлого века. В сообществах людей бурлила жизнь, и все были связаны друг с другом. Сегодня у нас практически утрачена связь со своими соплеменниками и сообществами.
Кроме того, многие семьи сталкиваются с серьезными экономическими трудностями. У них может не быть доступа к медицинской помощи или возможности приобрести доступное жилье. Многие подростки питаются за счет благотворительных программ или живут во временном жилье либо в приютах для бездомных. У других родители сидят в тюрьме или употребляют наркотики. Их дети живут в приемных семьях или у дальних родственников.
Мать двенадцатилетней Эвери – наркоманка, а ее отец сидит в тюрьме. Девочка живет с овдовевшей бабушкой. Дом в плачевном состоянии, а у бабушки нет ни финансовых возможностей, ни сил сделать там ремонт. У бабушки диабет и повышенное давление, и Эвери боится, что та вскоре умрет. Если это произойдет, ей будет некуда деться. Эвери сказала нам: «Я боюсь, что папа умрет в тюрьме. Мама тоже может умереть. Вся моя жизнь словно яйцо, которое вот-вот треснет».
Когда мама Скайлар потеряла работу, то они всей семьей переехали в приют для бездомных. Скайлар с мамой ночуют в спальне для женщин отдельно от братьев, которые должны спать в мужской половине. Девочка ездит на городском автобусе в школу и остается там допоздна, пока не заберут последних детей из продленки. Ей очень трудно учить уроки в приюте, где людно и шумно. Скайлар – девочка ответственная, она хочет стать специалистом по морской флоре и фауне, но в данный момент ей трудно найти просто чистую одежду и обувь.
«У меня такое чувство, что слово “стабильность” относится ко всем, но не ко мне, – призналась нам она. – Ненавижу этот приют, эту зависимость и бедность. Мне постоянно стыдно, хотя я ничего плохого не сделала. Я злюсь на девочек, которым повезло жить у себя дома и которым покупают новую одежду. Иногда у меня просто руки опускаются».
Исследования устанавливают взаимосвязь между депрессией, технологиями и доступом к социальным сетям. В промежуток между 1976 и 2007 годом были получены данные о том, что девушки чувствуют себя все более счастливыми. А потом эти показатели резко упали с началом эпохи социальных сетей и появлением смартфонов. Например, по результатам исследований, проведенных в Университете Вандербильта, девушки стали попадать в отделения неотложной медицинской помощи в связи с суицидальными мыслями и попытками самоубийства в два раза чаще с 2008 по 2015 год. В 2016-м самоубийство совершили в три раза больше девочек от двенадцати до четырнадцати лет по сравнению с 2007 годом.
Если мы будем считать, что депрессия подростков – это отчасти тоска по утраченному собственному «Я», то из этого следует, что социальные сети являются причиной депрессии, поскольку не дают девушкам познать самих себя и даже заменяют виртуальным «Я» их собственную личность. Когда так происходит, девушки чувствуют себя неуверенно, не знают, что делать, и не понимают, как жить дальше. Уровни депрессии и количество суицидов отражают глубокую тоску из-за потери себя.
С появлением социальных сетей подростки стали более восприимчивы к психологическому давлению со стороны сверстников и другим сиюминутным воздействиям. Травля в интернете, страх стать изгоем, поток порнографии, который на них обрушивается, и сексуальные домогательства – все это становится причиной развития депрессии и усиливает чувство беспокойства. Как сказала одна из девушек-участниц наших фокус-групп: «”Инстаграм” превращает мой день в погоню за самым большим количеством лайков».
Мало того что девушек заставляют стремиться быть сексуальными и стройными, селфи и видеоролики, отснятые другими пользователями сети, демонстрируют, как те прекрасно проводят время на пляже, в парке или в кафе с друзьями. Девушкам может легко показаться, что у кого угодно в жизни все просто идеально, а вот у них – нет.
«Я вижу все эти картинки в интернете, где изображены идеальные лица и тела. Мои друзья присылают мне текстовые сообщения о том, как они проводят время или что они отправились в крутую поездку, и я чувствую себя неудачницей», – пожаловалась Аспен.
Девушки часто создают обманчивый образ себя в социальных сетях. Они постят красивые картинки и видео, где они запечатлены на фоне живописных мест в наиболее выигрышном виде, словно они самые счастливые на свете. Очень часто разрыв между тем, что они выкладывают в интернете, и тем, как чувствуют себя на самом деле, просто огромный. Образ в интернете практически идеален и очень привлекателен. А человек у экрана компьютера, может быть, вообще редко выходит из своей комнаты. Этот самопиар – страшная фальшивка, которая наносит вред всем девушкам.
Большинство сегодняшних юных девушек начинают пользоваться смартфонами в шестом или седьмом классе, а это время вступления в подростковый возраст и начала учебы в средней школе. Именно в этот период дети проявляют друг к другу больше всего жестокости, и многим подросткам приходится нелегко. Они невинны, хотят нравиться окружающим и не понимают личных границ. Им сразу же нужно очень многому научиться в самых разных областях жизни. Это время, когда какая-нибудь сплетня или колкое слово могут загубить их репутацию.
Девушки-подростки просто не умеют справляться с тем уровнем стресса и неприятностей, с которым им приходится сталкиваться, они к этому не готовы эмоционально и интеллектуально. Они пытаются успокоиться, погружаясь в мир социальных сетей или приобретая другие не самые лучшие привычки, но от этого им становится только хуже. В какой-то момент девочкам приходится понять, что страдания – их лучший друг. Если они научатся прислушиваться к своим страданиям и извлекать из этого уроки, то смогут почувствовать себя лучше. Но мы слишком многого хотим от тринадцатилетних. К восемнадцати годам девушки этому научатся, но для этого им предстоит преодолеть тернистый путь.
«Большинство моих подруг обнаружили, что страдают от беспокойства и депрессии, – сказала Марта. – В школе нас не учат многим важным вещам: как устанавливать отношения с окружающими, как искать работу, как пользоваться услугами банка. А ведь именно это нам и нужно для жизни. Нас не учат тому, как стать эмоционально благополучными людьми».
«У меня есть подруги, которые изводят себя, наносят себе порезы или страдают от невроза навязчивых состояний, – сказала Джордан. – Они добрые и симпатичные и стараются вести себя как ни в чем не бывало. Я очень расстроена, что не могу им помочь. Мне же самой только четырнадцать».
«Когда мои подруги впадают в депрессию, то звонят мне, – рассказала Оливия. – Это просто ужас. Я стольким людям уже установила на смартфоны сервис предотвращения самоубийств».
В наших фокус-группах мы беседовали с девушками о том, как помогать подругам. Мы отдавали себе отчет в том, что нельзя подогнать всех под одну гребенку, поэтому предоставляли девушкам возможность самим вносить предложения. Одним из них было расспросить подругу, попавшую в беду, о ее намерении совершить самоубийство и, если ситуация критическая, позвонить на горячую линию по предотвращению самоубийств или вместе с подругой обратиться за помощью к кому-то из родителей либо к школьному психологу.
«Когда моим подругам психологически тяжело, я предлагаю свою помощь и спрашиваю, что я могу сделать для них, – сказала Аспен. – Я уговариваю их обратиться к тем взрослым, кому они доверяют».
«А я предлагаю им заняться чем-то вместе со мной, например, выйти на пробежку или пойти на репетицию хора», – сказала Оливия.
Джада кивнула в знак согласия. «Главное, чтобы подруга почувствовала, что ты ее поддерживаешь, – добавила она. – Девушкам это правда очень важно услышать, – она взяла Аспен за руку и добавила: – Но, пожалуйста, не надо все взваливать лишь на одну себя. Раздели эту ношу с теми, кому доверяешь».
Случайный спутник депрессии, склонность нанесения себе увечий, порезов, ожогов или других видов членовредительства, – это альтернативный способ справиться с разными проявлениями отчаяния. В 1990 году 3 % девушек занимались самотравмированием, чтобы меньше страдать эмоционально. К 2008-му эти показатели резко возросли. По данным Центра контроля за заболеваемостью, опубликованным Американской ассоциацией здравоохранения, в 2016 году девочки от десяти до тринадцати лет попадали в отделения неотложной медицинской помощи в три раза чаще по сравнению с 2009-м. Большинство этих случаев были связаны с причинением себе вреда или попыткой самоубийства.
Современные девушки наносят себе увечья в качестве ответной реакции на травлю в интернете и от одиночества, но они учатся этому и в социальных сетях. Их подруги, которые нанесли себе порезы, демонстрируют шрамы в чатах или пишут об этом в сообщениях. Как объяснила Джада: «Словно соревнуются друг с другом, у кого больше шрамов и чьи порезы глубже».