Воронята
Часть 66 из 68 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Адам бросил оружие в кусты. Оттого что пришлось это сделать, ему стало стыдно и больно, но в то же время он почувствовал себя лучше, когда избавился от пистолета.
Нив продолжала:
– Баррингтон, ничего не получится, в первую очередь, потому, что ритуал требует жертвоприношения.
– Ты собиралась меня убить, – заметил Пуп. – Думаешь, я поверю, что это не сработает наоборот?
– Поверишь, – ответила Нив.
Она не сводила глаз с Адама. И вновь ему показалось, что он заметил странный проблеск в ее лице. Черная маска, два зеркала, лицо Персефоны…
– Это должна быть личная жертва. Моя смерть не принесет результата, потому что я для тебя ничего не значу.
– Но и я для тебя тоже, – сказал Пуп.
– Ты – нет, а убийство – значит, – произнесла Нив. – Я никогда никого не убивала. Я, так сказать, лишусь невинности, если убью тебя. Это огромная жертва.
Адам заговорил и сам удивился, как отчетливо зазвучало в его голосе презрение:
– А ты уже один раз убил человека, так что теперь тебе нечего отдать.
Пуп негромко выругался. Листья размером и цветом как монетки сыпались вокруг. Нив продолжала смотреть на Адама, и теперь невозможно было отрицать, что в ее глазах он видел какое-то другое место. Черное, похожее на зеркало озеро, чей-то голос, глубокий, как недра земли, два обсидиановых глаза, иной мир.
– Мистер Пуп!
«Ганси!»
Голос доносился из-за дерева с дуплом. Вслед за Ганси, когда он вышел на свет, показались Ронан и Блу. Сердце Адама одновременно наполнилось тяжестью и обрело крылья; облегчение было буквально осязаемым, но и стыд тоже.
– Мистер Пуп, – повторил Ганси.
Даже в очках и с растрепанным со сна волосами, он явился во всем блеске, лощеный и властный, как подобало Ричарду Ганси Третьему. На Адама он не смотрел.
– Полиция уже едет сюда. Я очень рекомендую вам отойти от этой женщины и не усугублять ситуацию.
Пуп, казалось, хотел ответить – и захлопнул рот.
И тут все посмотрели на нож в его руке и землю под ним.
Нив пропала.
Они обвели взглядом пентаграмму, дерево с дуплом, пруд… какая чушь. Нив не могла ускользнуть за десять секунд так, чтобы никто этого не заметил. Она не двигалась с места. Она просто исчезла.
Несколько секунд царила тишина. Все застыли, являя собой воплощенное сомнение.
Затем Пуп отскочил от пентаграммы. Адам понял, что он бросился за пистолетом.
Ронан оказался рядом с Пупом в ту самую секунду, когда тот схватил пистолет. Пуп ударил его рукояткой в челюсть. Голова Ронана откинулась назад.
Пуп наставил оружие на Ганси.
Блу крикнула:
– Остановитесь!
Времени не было.
Адам прыгнул в центр пентаграммы.
Странно, необъяснимо – но все звуки затихали там. Крик Блу заглох, словно под водой. Воздух не двигался. Единственным подлинным ощущение было электричество – едва уловимое покалывание подступающей грозы.
Нив сказала, что дело не в убийстве, а в жертвоприношении. И Пупа это поставило в тупик.
Но Адам лучше, чем Пуп или Нив, знал, что такое жертва. Он понимал: дело не в том, чтобы кого-то убить или сложить треугольник из птичьих костей.
Если уж об этом говорить, Адам всю жизнь приносил жертвы. И он знал, какая из них самая большая.
И самая легкая.
Он не боялся.
Жизнь доставалась Адаму Пэрришу нелегко. Эти мускулы и внутренние органы, сухожилия и нервы существовали чудом. Он чудом двигался, чудом выживал. Однако самым главным в Адаме Пэррише была свободная воля. Способность быть себе господином.
Это было важно.
Всегда было важно.
Это составляло сущность Адама.
Опустившись на колени в середине пентаграммы и вцепившись пальцами в мягкую, покрытую мхом землю, Адам произнес:
– Я отдаю СЕБЯ.
Крик Ганси был мучителен.
– Адам, нет, НЕТ!
«На его условиях – или никак».
«Я стану твоими руками, – подумал Адам. – Я стану твоими глазами».
Послышался треск.
И земля у них под ногами пошла волнами.
46
Блу отшвырнуло к Ронану, который как раз начал подниматься после удара. Огромные каменные глыбы, разбросанные среди деревьев, вздымались, как вода. Пруд заколыхался и стал выплескиваться из берегов. Вокруг слышался шум, как от приближающегося поезда, и Блу подумала только об одном: «До сих пор со мной еще не случалось никакой настоящей беды».
Деревья приподнимались, словно пытались вырваться из земли. Листья и ветки густым, яростным дождем сыпались вниз.
– Землетрясение! – закричал Ганси.
Одной рукой он накрывал голову, другой цеплялся за дерево. Волосы у него были в пыли.
– Что ты наделал, придурок! – заорал Ронан Адаму, который стоял в середине пентаграммы, с настороженным и внимательным видом.
«Это прекратится?» – подумала Блу.
Землетрясение было таким жутким, таким… неправильным. Казалось вполне возможным, что мир сейчас расколется пополам и никогда уже не исцелится.
Когда земля заколебалась и застонала вокруг, Пуп с трудом поднялся на ноги, держа в руке пистолет. Оружие выглядело черней и уродливей, чем раньше. Это была вещь из того мира, где смерть несправедлива и мгновенна.
Пуп удержал равновесие. Камни постепенно переставали качаться, хотя всё вокруг еще кренилось, как в «чертовой комнате».
– Откуда тебе знать, зачем нужна сила! – крикнул он Адаму. – Ты выложился даром. Черт тебя возьми…
Пуп навел пистолет на Адама и без дальнейших слов спустил курок.
И мир затих. Листья дрожали, вода тихонько плескалась в пруду… но в остальном стояла тишина.
Блу закричала.
Все глаза устремились на Адама, который продолжал стоять в центре пентаграммы. Лицо у него было растерянное. Он обвел взглядом грудь и руки. Ни дыры, ни крови.
Пуп не промахнулся, но он и не попал в Адама. То и другое каким-то образом соединилось.
На лице Ганси, когда он посмотрел на Адама, была всеобъемлющая печаль. И тогда Блу впервые поняла: что-то изменилось, сделалось непоправимо другим. Если не в мире, то в Кабесуотере. А если не в Кабесуотере, то в Адаме.
– Зачем? – спросил Ганси. – Я так ужасен?
Адам ответил:
– Ты здесь вообще ни при чем.
– Адам, что ты сделал? – крикнула Блу.
– То, что было нужно, – ответил он.
Стоя в нескольких шагах от них, Пуп издал сдавленный звук. Когда ему не удалось ранить Адама, он уронил пистолет, как ребенок, играющий в войну.
– Лучше дай его мне, – сказал Адам.
Нив продолжала:
– Баррингтон, ничего не получится, в первую очередь, потому, что ритуал требует жертвоприношения.
– Ты собиралась меня убить, – заметил Пуп. – Думаешь, я поверю, что это не сработает наоборот?
– Поверишь, – ответила Нив.
Она не сводила глаз с Адама. И вновь ему показалось, что он заметил странный проблеск в ее лице. Черная маска, два зеркала, лицо Персефоны…
– Это должна быть личная жертва. Моя смерть не принесет результата, потому что я для тебя ничего не значу.
– Но и я для тебя тоже, – сказал Пуп.
– Ты – нет, а убийство – значит, – произнесла Нив. – Я никогда никого не убивала. Я, так сказать, лишусь невинности, если убью тебя. Это огромная жертва.
Адам заговорил и сам удивился, как отчетливо зазвучало в его голосе презрение:
– А ты уже один раз убил человека, так что теперь тебе нечего отдать.
Пуп негромко выругался. Листья размером и цветом как монетки сыпались вокруг. Нив продолжала смотреть на Адама, и теперь невозможно было отрицать, что в ее глазах он видел какое-то другое место. Черное, похожее на зеркало озеро, чей-то голос, глубокий, как недра земли, два обсидиановых глаза, иной мир.
– Мистер Пуп!
«Ганси!»
Голос доносился из-за дерева с дуплом. Вслед за Ганси, когда он вышел на свет, показались Ронан и Блу. Сердце Адама одновременно наполнилось тяжестью и обрело крылья; облегчение было буквально осязаемым, но и стыд тоже.
– Мистер Пуп, – повторил Ганси.
Даже в очках и с растрепанным со сна волосами, он явился во всем блеске, лощеный и властный, как подобало Ричарду Ганси Третьему. На Адама он не смотрел.
– Полиция уже едет сюда. Я очень рекомендую вам отойти от этой женщины и не усугублять ситуацию.
Пуп, казалось, хотел ответить – и захлопнул рот.
И тут все посмотрели на нож в его руке и землю под ним.
Нив пропала.
Они обвели взглядом пентаграмму, дерево с дуплом, пруд… какая чушь. Нив не могла ускользнуть за десять секунд так, чтобы никто этого не заметил. Она не двигалась с места. Она просто исчезла.
Несколько секунд царила тишина. Все застыли, являя собой воплощенное сомнение.
Затем Пуп отскочил от пентаграммы. Адам понял, что он бросился за пистолетом.
Ронан оказался рядом с Пупом в ту самую секунду, когда тот схватил пистолет. Пуп ударил его рукояткой в челюсть. Голова Ронана откинулась назад.
Пуп наставил оружие на Ганси.
Блу крикнула:
– Остановитесь!
Времени не было.
Адам прыгнул в центр пентаграммы.
Странно, необъяснимо – но все звуки затихали там. Крик Блу заглох, словно под водой. Воздух не двигался. Единственным подлинным ощущение было электричество – едва уловимое покалывание подступающей грозы.
Нив сказала, что дело не в убийстве, а в жертвоприношении. И Пупа это поставило в тупик.
Но Адам лучше, чем Пуп или Нив, знал, что такое жертва. Он понимал: дело не в том, чтобы кого-то убить или сложить треугольник из птичьих костей.
Если уж об этом говорить, Адам всю жизнь приносил жертвы. И он знал, какая из них самая большая.
И самая легкая.
Он не боялся.
Жизнь доставалась Адаму Пэрришу нелегко. Эти мускулы и внутренние органы, сухожилия и нервы существовали чудом. Он чудом двигался, чудом выживал. Однако самым главным в Адаме Пэррише была свободная воля. Способность быть себе господином.
Это было важно.
Всегда было важно.
Это составляло сущность Адама.
Опустившись на колени в середине пентаграммы и вцепившись пальцами в мягкую, покрытую мхом землю, Адам произнес:
– Я отдаю СЕБЯ.
Крик Ганси был мучителен.
– Адам, нет, НЕТ!
«На его условиях – или никак».
«Я стану твоими руками, – подумал Адам. – Я стану твоими глазами».
Послышался треск.
И земля у них под ногами пошла волнами.
46
Блу отшвырнуло к Ронану, который как раз начал подниматься после удара. Огромные каменные глыбы, разбросанные среди деревьев, вздымались, как вода. Пруд заколыхался и стал выплескиваться из берегов. Вокруг слышался шум, как от приближающегося поезда, и Блу подумала только об одном: «До сих пор со мной еще не случалось никакой настоящей беды».
Деревья приподнимались, словно пытались вырваться из земли. Листья и ветки густым, яростным дождем сыпались вниз.
– Землетрясение! – закричал Ганси.
Одной рукой он накрывал голову, другой цеплялся за дерево. Волосы у него были в пыли.
– Что ты наделал, придурок! – заорал Ронан Адаму, который стоял в середине пентаграммы, с настороженным и внимательным видом.
«Это прекратится?» – подумала Блу.
Землетрясение было таким жутким, таким… неправильным. Казалось вполне возможным, что мир сейчас расколется пополам и никогда уже не исцелится.
Когда земля заколебалась и застонала вокруг, Пуп с трудом поднялся на ноги, держа в руке пистолет. Оружие выглядело черней и уродливей, чем раньше. Это была вещь из того мира, где смерть несправедлива и мгновенна.
Пуп удержал равновесие. Камни постепенно переставали качаться, хотя всё вокруг еще кренилось, как в «чертовой комнате».
– Откуда тебе знать, зачем нужна сила! – крикнул он Адаму. – Ты выложился даром. Черт тебя возьми…
Пуп навел пистолет на Адама и без дальнейших слов спустил курок.
И мир затих. Листья дрожали, вода тихонько плескалась в пруду… но в остальном стояла тишина.
Блу закричала.
Все глаза устремились на Адама, который продолжал стоять в центре пентаграммы. Лицо у него было растерянное. Он обвел взглядом грудь и руки. Ни дыры, ни крови.
Пуп не промахнулся, но он и не попал в Адама. То и другое каким-то образом соединилось.
На лице Ганси, когда он посмотрел на Адама, была всеобъемлющая печаль. И тогда Блу впервые поняла: что-то изменилось, сделалось непоправимо другим. Если не в мире, то в Кабесуотере. А если не в Кабесуотере, то в Адаме.
– Зачем? – спросил Ганси. – Я так ужасен?
Адам ответил:
– Ты здесь вообще ни при чем.
– Адам, что ты сделал? – крикнула Блу.
– То, что было нужно, – ответил он.
Стоя в нескольких шагах от них, Пуп издал сдавленный звук. Когда ему не удалось ранить Адама, он уронил пистолет, как ребенок, играющий в войну.
– Лучше дай его мне, – сказал Адам.