Воронята

– И вы готовы сделать что угодно, чтобы найти это. Вы много лет потратили на поиски.

– Да, – резко ответил мужчина, удивив их всех жестокостью, прозвучавшей в его голосе. – Но сколько еще искать? И… я это найду?

Женщины вновь стали рассматривать карты, ища ответ. Блу тоже смотрела. Пускай у нее не было дара, зато она знала, что означают карты. Ее взгляд упал на Башню, которая предвещала гостю, что его жизнь круто изменится, а затем на последнюю карту в ряду – пажа кубков. Блу посмотрела на нахмурившуюся Мору. Не то чтобы паж кубков был чем-то плох; более того, по мнению Моры, когда та гадала себе, эта карта символизировала Блу.

«Ты – паж кубков, – сказала ей когда-то мать. – В его чаше содержится большой потенциал. И посмотри, он даже похож на тебя».

Паж кубков в этом раскладе тоже был не один. Как и рыцарей пентаклей, их оказалось три. Трое юношей, державших чаши, полные силы, и все – с лицом Блу. Вид у Моры сделался очень, очень мрачный.

Блу почувствовала, что покрывается мурашками. Ей вдруг показалось, что несть числа судьбам, с которыми она связана. Ганси, Адам, то незримое место в гадальной миске Нив, странный мужчина, сидящий рядом… Сердце у нее бешено забилось.

Мора поднялась так быстро, что стул стукнулся о стену.

– Сеанс окончен, – резко сказала она.

Персефона удивленно посмотрела на Мору; Калла как будто смутилась, но и обрадовалась, почуяв скандал. Блу буквально не узнавала мать.

Мужчина удивился.

– Что? А другие карты…

– Вы слышали, – ядовитым тоном произнесла Калла.

То ли она тоже забеспокоилась, то ли просто прикрывала Мору.

– Сеанс окончен.

– Уходите из моего дома. Сейчас же, – сказала Мора – и добавила, вспомнив про вежливость: – Спасибо. До свиданья.

Калла отступила на шаг, и Мора буквально пронеслась мимо нее по направлению к входной двери. Она указала за порог.

Мужчина поднялся и произнес:

– Я страшно оскорблен.

Мора не ответила. Как только гость вышел, она захлопнула за ним дверь. Посуда в шкафу вновь зазвенела.

Калла подошла к окну. Она раздвинула занавески и прижалась лбом к стеклу, чтобы посмотреть, как он уходит.

Мора бродила туда-сюда вдоль стола. Блу хотела о многом спросить, передумала, потом вновь начала мысленно формулировать вопрос. И опять передумала. Казалось неправильным о чем-то спрашивать, в то время как остальные молчали.

Персефона сказала:

– Какой неприятный молодой человек.

Калла задернула занавески и произнесла:

– Я запомнила номер его машины.

– Надеюсь, он никогда не найдет то, что ищет, – сказала Мора.

Взяв свои две карты со стола, Персефона заметила с легким сожалением:

– Он очень старается. Мне кажется, что-нибудь он да найдет.

Мора развернулась к дочери.

– Блу, если когда-нибудь опять увидишь этого человека, разворачивайся и иди в другую сторону.

– Нет, – поправила Калла. – Сначала врежь ему по яйцам. А потом беги в другую сторону.





14




Хелен, старшая сестра Ганси, позвонила в ту самую минуту, когда он добрался до проселка, ведущего к дому Пэрришей. Отвечать на звонки в машине было всегда затруднительно. Во-первых, скорости приходилось вручную переключать, а во-вторых, «кабан» шумел, как грузовик. И это не считая проблем с рулем, радиопомех и скользких рычагов. В результате Хелен было еле слышно, а Ганси чуть не съехал в кювет.

– Когда у мамы день рождения? – спросила Хелен.


Ганси одновременно радовался, слыша ее голос, и досадовал, что его побеспокоили по такому тривиальному поводу. В общем, они с сестрой ладили; младшие Ганси относились к редкому и сложному виду, и друг перед другом им не нужно было притворяться кем-то еще.

– Ты же профессиональный организатор свадеб, – сказал Ганси.

Откуда-то выскочила собака. Она яростно лаяла и пыталась укусить машину за колесо.

– Даты – твоя область.

– То есть ты не помнишь, – ответила Хелен. – А я уже не занимаюсь свадьбами. Ну… я только подрабатываю. Ну. Не каждый день.

Хелен не нуждалась в том, чтобы чем-то заниматься. Работы у нее не было, зато были хобби, связанные с жизнью других людей.

– Я помню, – напряженно ответил Ганси. – Десятого мая.

Нечистокровный лабрадор, привязанный во дворе ближайшего дома, заунывно лаял, пока Ганси проезжал мимо. Второй пес продолжал прыгать возле машины, и его рычание возрастало вместе с шумом мотора. В одном из дворов стояли трое мальчишек в майках и стреляли по молочным бутылкам из пневматических пистолетов. Они крикнули: «Привет, Голливуд!» – и шутливо прицелились в колеса «Камаро», а потом притворились, что говорят по мобильнику. Ганси ощутил нечто странное при виде этих ребят, их дружбы и общности, проистекавшей из того, где они жили. Он сам не знал, была ли это жалость или зависть.

Всё покрывала пыль.

Хелен спросила:

– Ты где? Такое ощущение, что ты в кино и смотришь фильм с Гаем Ричи.

– Я еду навестить друга.

– Того вредного или белую рвань?

– Хелен.

– Извини, – ответила та. – Я имела в виду – Ледяного Короля или Мальчика из Трейлера?

– Хелен.

Адам, теоретически, жил не в трейлере, потому что его дом был шире примерно вдвое. Он сказал Ганси, что последние трейлеры увезли отсюда несколько лет назад, но произнес это иронически, как будто и сам понимал, что жить в доме размером с два трейлера не так уж сильно меняет дело.

– Папа их еще и не так называет, – сказала Хелен. – Мама говорит, вчера привезли одну из твоих стремных эзотерических книжек. Ты скоро приедешь?

– Возможно, – ответил Ганси.

Отчего-то, встречаясь с родителями, он всегда вспоминал о своих весьма немногочисленных достижениях, о сходстве с Хелен, о том, сколько у него красных галстуков и как он постепенно становится таким, каким боится стать Ронан. Ганси остановился перед светло-синим домиком, в котором жили Пэрриши.

– Наверно, приеду на мамин день рождения. Мне пора. Тут, возможно, проблемы.

Мобильник превратил смех Хелен в шипящий, еле слышный звук.

– Послушать тебя, так ты ужас какой отчаянный. А я готова спорить, что ты сейчас просто крутишь диск под названием «Звуки преступлений» и разъезжаешь на своем «Камаро» в поисках подружек.

– Пока, Хелен, – сказал Ганси, нажал «закончить звонок» и вылез из машины.

Толстые, блестящие шмели принялись носиться над его головой, вылетев из-под лестницы. Ганси постучал и окинул взглядом плоское, уродливое поле, поросшее сухой травой. Мысль о том, что за красоту в Генриетте надо платить, должна была посетить его раньше, но почему-то не посещала. Неважно, сколько раз Адам говорил ему, что в плане денег он настоящий дурачок, – Ганси, казалось, не становился умнее.

«Здесь нет весны», – подумал он, и эта мысль была неожиданно мрачной.

Дверь открыла мать Адама. Она напоминала тень собственного сына – те же удлиненные черты и широко расставленные глаза. По сравнению с матерью Ганси она казалась старой и костлявой.

– Адам на заднем дворе, – сказала миссис Пэрриш, прежде чем Ганси успел задать вопрос.

Она посмотрела на него и быстро отвела глаза. Ганси всегда удивлялся тому, как родители Адама реагировали на школьный свитер. Они знали всё, что нужно было знать, прежде чем Ганси успевал открыть рот.

– Спасибо, – сказал Ганси, но слова на вкус напоминали опилки, и, в любом случае, миссис Пэрриш уже закрыла дверь.

За домом, в старом гараже, он нашел Адама, который лежал под древним «Понтиаком», втащенным на рампу. Его трудно было разглядеть в прохладной синей тени. Из-под машины торчал пустой маслосборник. Стояла тишина, и Ганси заподозрил, что Адам не столько работает, сколько избегает необходимости сидеть дома.

– Привет, тигр, – сказал Ганси.

Адам согнул колени, как будто собирался вылезти из-под машины, но не вылез.

– Что случилось? – спокойно спросил он.

Ганси знал, почему Адам не желал вылезать из-под машины, и от гнева и чувства вины у него в груди всё сжалось. Самое досадное в ситуации с Адамом заключалось в том, что Ганси ничего не мог сделать. Это было не в его власти. Он бросил на верстак тетрадку.

– Держи конспекты. Я не смог сказать, что ты болен. В прошлом месяце ты слишком много пропустил.

Адам ровным голосом поинтересовался:

– Ну и что ты сказал?