Вообрази меня

Смирение.

Одно из самых неподобающих чувств в радостный, как предполагается, день. Смирение хуже отчаяния. Намного хуже.

Мой гнев крепнет.

– Ничего он не испортил, – в конце концов возражает она. – У нас еще все получится.

– Ты права. – Я заключаю ее в объятия. – Конечно, ты права. Мелочи не имеют значения.

– Но это же моя свадьба, – напоминает она. – А надеть мне нечего.

– Точно. – Я целую ее в макушку. – Я его прибью.

Внезапно кто-то начинает барабанить в дверь. Напрягаюсь, потом разворачиваюсь кругом.

– Эй, ребята? – Снова стук. – Знаю, вы на меня сильно злитесь, но, клянусь, у меня хорошие новости. Я все улажу. Я хочу загладить свою вину.

У меня почти слетает с языка язвительный ответ, однако Элла тянет меня за руку, одним движением заставляя промолчать. Она смотрит на меня, и в ее глазах читается:

Дай ему шанс.

В теле поселяется гнев, плечи проседают под его тяжестью. Неохотно отхожу в сторону; пусть сама разбирается с этим идиотом так, как ей угодно.

В конце концов, это ее свадьба.

Элла подходит к двери, выкрашенной кипенно-белой краской. Тыкает в нее указательным пальцем и говорит:

– Надеюсь, это что-то важное, Кенджи, иначе Уорнер тебя прикончит. А я помогу.

И тут ни с того ни с сего…

Я снова улыбаюсь.





Глава 2


Мы возвращаемся в Прибежище в черном бронированном внедорожнике с высокой проходимостью, однако и авто, и его тонированные стекла лишь привлекают внимание, что не может не беспокоить. С другой стороны, как любит замечать Касл, иное решение я предложить не могу, поэтому ситуация тупиковая.

Стараюсь скрывать свою реакцию, когда мы едем через лесистую местность рядом с Прибежищем, однако не могу не морщиться, не зажиматься, готовясь к бою. Оздоровление пало, теперь повстанческие группировки выходят из тени, чтобы примкнуть к этому миру…

Но не к нам.

На прошлой неделе мы расчистили грязное месиво для проезда внедорожника, чтобы подобраться как можно ближе к нашему скрытому входу. Толпа обступила нас так плотно, что мы плетемся как черепахи. Хотя по большей части люди здесь с добрыми намерениями, они кричат и стучат по машине с пылом враждебно настроенной толпы. И каждый раз, наблюдая сей цирк, я с трудом держу себя в руках. Тихо сижу на месте, игнорируя порыв вытащить пистолет из кобуры под пиджаком.

Я знаю, Элла в состоянии себя защитить – она доказывала это более тысячи раз, – и все-таки волнуюсь. Она стала притчей во языцех, что пугает. До определенной степени мы все стали известны. Однако Джульетта Феррарс – а ее знают под этим именем – не может ни выйти, ни сделать что-то, не привлекая внимания толпы.

Говорят, это народная любовь.

Пусть так, бдительность терять нельзя. Земля большая, и еще остаются те, кто с радостью возродил бы к жизни скудные остатки Оздоровления, а злодейское убийство избранного героя было бы весьма эффектным началом. В Прибежище, конечно, беспрецедентно высокий уровень неприкосновенности частной жизни. Нурия может сделать так, что нас никто не увидит и не услышит, что гарантирует нам ту свободу, которая невозможна больше нигде. Тем не менее нам не удалось скрыть наше местонахождение. Люди понимают, где приблизительно нас искать, и эта малость воодушевляет их уже несколько недель. Жители стоят здесь и ждут – тысячи и тысячи людей – каждый божий день.

Только чтобы взглянуть на нас хоть одним глазком.

Мы не можем разобрать баррикады. Нам пришлось нанять еще охрану, завербовать из соседних секторов вооруженных солдат. Местность не узнать: небо и земля по сравнению с тем, что было месяц назад. Совершенно другой мир.

И по мере приближения ко входу я напрягаюсь. Почти приехали.

Поднимаю глаза, хочу что-то сказать…

– Не переживай. – Кенджи перехватывает мой взгляд. – Нурия усилила охрану. Нас будет ждать целая команда.

– Не понимаю, зачем все это? – замечает Элла, выглядывая из окна. – Почему нельзя остановиться на минуту и с ними поговорить?

– Потому что в последний раз тебя почти растоптали, – раздраженно отвечает Кенджи.

– «Почти» не считается.

Кенджи сердится и делает большие глаза, и в этом я с ним полностью согласен. Откинувшись на спинку сиденья, смотрю, как он считает, загибая пальцы.

– В тот же день, когда тебя почти затоптали, кто-то пытался отрезать у тебя клок волос. На следующий день куча фанатов полезли целоваться. Люди в буквальном смысле кидали в тебя новорожденных. Я насчитал шестерых, обмочившихся в твоем присутствии. Должен сказать, неутешительно, к тому же еще и негигиенично, особенно когда они, не прекращая процесс, лезут к тебе обниматься. – Он качает головой. – Толпа слишком большая, принцесса, слишком восторженная. Люди орут прямо в лицо, дерутся за шанс до тебя дотронуться. И порой мы не в силах тебя защитить.


– Но…

– Знаю, они чаще действуют из лучших побуждений, – говорю я, взяв ее за руку. Элла поворачивается и смотрит мне в глаза. – И в большинстве своем это люди добрые. Любопытные. Их переполняют благодарность и страстное желание встретиться лично с тем, кто олицетворяет их свободу. Я все это знаю. Потому что всегда контролирую толпу, сканирую энергию, проверяю, есть ли там злоба или жестокость. И хотя большая часть этих людей – добрые… – я со вздохом качаю головой, – милая, ты приобрела кучу врагов. И такие гигантские беспорядочные толпы несут угрозу. Пока. А может, и всегда будут ее нести.

Элла делает глубокий вдох, а потом медленно-медленно выдыхает.

– Знаю, ты прав, – тихо признается она. – Но мне кажется, не общаться с людьми, ради которых мы воевали, как-то неправильно. Я хочу, чтобы они поняли: мы еще многое планируем сделать, чтобы все заново выстроить, чтобы все наладить.

– Так и будет, – киваю я. – Я прослежу, чтобы у тебя был шанс обратиться к людям. Однако, любовь моя, прошла всего пара недель. И прямо сейчас у нас нет возможности это устроить.

– А мы стараемся?

– Мы работаем, – встревает Кенджи. – и, вообще-то… не то чтобы я тут оправдываюсь… но если бы вы не попросили меня уделить первоочередное внимание комитету по реконструкции, я, скорее всего, не отдал бы приказ снести часть ветхих зданий, в одном из которых оказалась студия Уинстона и Алии… – Он поднимет руки в знак примирения, – и это, под запись в протоколе, мне было неизвестно. Здание официально зарегистрировано как ветхое, подлежащее сносу…

– Ребята понятия не имели, что его планируют снести, – поясняет Элла с легким нетерпением в голосе. – Они переделали его под студию именно потому, что никто его не использовал.

– Да. – Кенджи показывает на Эллу пальцем. – Только я этого не знал.

– Уинстон и Алия – твои друзья, – недобро замечаю я. – Разве ты не должен быть в курсе увлечений своих друзей?

– Послушай, чувак, у нас мир развалился, две недели сплошная суматоха. Я был занят.

– Все были заняты.

– Так, хватит! – Элла поднимает руку. Выглядывает из окна и хмурится. – Кто-то идет.

Кент.

– А что Адам здесь делает? – интересуется Элла. Она разворачивается к Кенджи. – Ты знал, что он придет?

Если Кенджи что-то и отвечает, я не слышу. Я выглядываю из сильно затемненных окон на разворачивающуюся снаружи сцену, смотрю, как Адам пробивается к машине. Похоже, он безоружен. Кричит что-то в море людей, но их никак не унять. В конце концов они успокаиваются. Тысячи лиц поворачиваются к нему и смотрят.

Силюсь разобрать его слова.

Потом Адам медленно отступает, в то время как десять вооруженных до зубов мужчин и женщин идут к нашей машине. Своими телами они выстраивают баррикаду между автомобилем и входом в Прибежище. Первым выпрыгивает Кенджи, он, став невидимым, прокладывает путь. Делится своей способностью маскироваться с Эллой, защищая ее, я же заимствую его силу для себя. И мы трое – в невидимом состоянии – аккуратно пробираемся ко входу.

И только оказавшись по ту сторону, в безопасности, внутри границ Прибежища, я наконец-то выдыхаю.

Немного.

Оборачиваюсь, как и всегда, смотрю на толпу, которая собралась прямо перед невидимым барьером, защищающим наш лагерь. Уже несколько дней я просто стою там и изучаю их лица, ищу что-то. Хоть что-то. Угрозу, еще неизвестную, неназванную.

– Да… впечатляет, – внезапно прозвучавший голос Уинстона выводит меня из задумчивости.

Поворачиваюсь и вижу, как он подруливает к нам, весь вспотевший и запыхавшийся.

– Ужасно рад, ребята, что вы вернулись, – говорит он, отдуваясь. – Никто из вас случайно не умеет чинить трубы? В одной из палаток проблемы с канализацией, у нас там аврал.

Мы молниеносно возвращаемся к реальной жизни.

Элла делает шаг вперед и тянется к гаечному ключу в руке Уинстона, а я не верю глазам. Обхватываю ее за талию и тащу назад.

– Любовь моя, пожалуйста. Давай не сегодня. В любой другой день. Но не сегодня.

– Что? – оглядывается она. – А почему нет? Я хорошо умею пользоваться ключом. И да, кстати, – разворачивается она к остальным, – вы знали, что Иан круто работает по дереву, но держит это в тайне?

Уинстон смеется.

– В тайне только от тебя, принцесса, – объясняет Кенджи.

Она хмурится.

– Ну, мы на днях чинили одно из еще пригодных для жизни строений, и он научил меня пользоваться инструментами. Я помогала ему латать крышу, – закончила Элла, сияя улыбкой.

– Надо же, какое необычное оправдание, чтобы провести пару часов перед свадебной церемонией, выкапывая фекалии из туалета. – Кент неторопливо идет в нашу сторону. И смеется.

Мой брат.

Так странно.

Теперь он выглядит здоровым и счастливым. Когда мы его привезли, на восстановление ушла целая неделя. Наконец он пришел в сознание, и мы рассказали ему, что произошло, убедили, что Джеймс в безопасности.

Он снова отключился и еще два дня провалялся в койке.