Вообрази меня
Часть 19 из 69 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Кенджи
Разворачиваюсь, а голова звенит и звенит.
Кенджи
Я моргаю, и на это уходят дни, несколько полных оборотов вокруг солнца.
Близкий
друг
Ко мне что-то прикасается, снизу, подтягивает меня, все бесполезно. Я не двигаюсь.
Слишком
тяжелый
Пытаюсь заговорить и не могу. Я молчу и просто лежу, ведь мой разум разодран, а холодные пальцы лезут внутрь черепушки и рвут там все нейронные связи. Я замираю. Костенею. В темноте закрытых век этот голос произносит слова, больше похожие на воспоминание, нежели на разговор, слова, которых я не знаю, не понимаю…
боль, что я несу, страхи, которые не следует оставлять за собой. Я прогибаюсь под грузом одиночества, череды разочарований. Одно мое сердце весит пятьсот килограммов. Я – такое непосильное бремя, что меня нельзя оторвать от земли. Я – такое непосильное бремя, что остается лишь упокоиться. Я – такое непосильное бремя.
Делаю выдох и оседаю.
Колени с треском ударяются о землю. Тело заваливается вперед. Грязь целует мне лицо, чествуя возвращение домой.
Вокруг резко становится темно.
Храбрый
В глазах рябит. Что-то гудит в ушах; звук ровный, монотонный, как от электричества. Мир погружается в темноту. Вырубили свет, в природе вырубили свет. Страх липнет к коже. Покрывает меня целиком и полностью.
но
слабый
Ножи буравят в моих костях дырки, и их тут же заливает горечь, горечь столь острая, что перехватывает дыхание.
Я еще никогда так не надеялся завершить свое существование.
Я дрейфую.
Совсем ничего не вешу, и в то же время меня тянет вниз, я навечно обречена тонуть. Тусклый лучик раскалывает черноту закрытых глаз, и в этом свете я вижу воду. Солнце и луну мне заменяет море, мои горы – океан. Я живу в жидкости, но никогда не пью, неизменно погружаясь в мраморные, белесые воды. У меня тяжелое дыхание, автоматическое, механическое. Я вынуждена вдыхать, вынуждена выдыхать. Неприятное дребезжание собственного дыхания не дает мне забыть: эта могила – мой дом.
Я что-то слышу.
Звук проходит сквозь резервуар, глухо долбит металл о металл, доносится до ушей словно из космоса. Щурясь, я присматриваюсь к новому набору форм и цветов, размытых очертаний. Сжимаю кулаки, но плоть рыхлая, а кости как разбухшее тесто, кожа отстает влажными хлопьями. Вокруг меня лишь вода, однако мою жажду не утолить ничем, и мой гнев…
Мой гнев…
Что-то щелкает. Включается голова. Разум. Шея.
Глаза вытаращены, дыхание сбилось. Я – на коленях, уткнулся лбом в грязь, руками зарылся во влажную землю.
– Какого черта? – Пытаюсь восстановить дыхание. Оглядываюсь. Сердце скачет вверх-вниз. – Что… Что такое…
Я сам копал себе могилу.
Скользкий, душераздирающий страх проникает в тело одновременно с мыслью: в моей голове была Эммелина. Она хотела убедиться, сможет ли заставить меня себя прикончить.
Даже когда я об этом думаю, даже когда, опуская взгляд, вижу свидетельство своей убогой попытки закопать себя живьем, внутри меня – острое, но вполне банальное сочувствие. Я понял, как она страдает, и не увидел там жестокости.
Зато увидел безысходность.
Она как будто надеялась, что если я себя убью, пока она у меня в голове, то я каким-то образом уничтожу и ее.
Джей снова кричит.
Шатаясь, я встаю на ноги, сердце выскакивает из груди, и в тот же момент небеса разверзаются, высвобождая на меня весь свой гнев. Я не знаю точно, почему Эммелина попробовала влезть в мою голову – храбрый, но слабый, – зато знаю достаточно, чтобы понять: что бы, черт возьми, здесь ни происходило, один я с этим не справлюсь. Прямо сейчас остается лишь надеяться, что в Прибежище у ребят все в порядке и что Назира вскоре вернется. А пока моему разбитому телу придется выжать из себя по максимуму.
И я делаю шаг вперед.
Размазанная по телу, подсыхает несвежая, остывшая кровь, а я иду, с каждым шагом набираясь решимости противостоять все более и более переменчивым погодным условиям. Одно землетрясение плавно перетекает в другое. То тут, то там бьют молнии. Разбушевавшаяся гроза в мгновение ока превращается в ураган.
Когда я наконец подбираюсь ближе, Уорнер поднимает на меня взгляд.
И, судя по всему, он ошарашен.
Похоже, он видит меня только сейчас – после всего, что произошло, – он только сейчас понимает, что я здесь. В глазах проскальзывает облегчение, мгновенно сменяясь болью.
Потом он выдавливает два слова – два слова, которые, как я считал, никогда не вылетят от него в мой адрес:
– Помоги мне.
Слова унес ветер, мучительная боль в глазах осталась. Лишь теперь я наконец понял, что́ ему приходится терпеть, всю глубину его страданий. Поначалу я решил, что Уорнер просто поддерживает Джей, выступает для нее опорой.
Я ошибался.
Джей вся сочится энергией, ее трясет, Уорнер вообще едва к ней прикасается. Сдерживает ее порывы. Что-то – кто-то – физически дергает за ниточки тело Джей, жестикулирует ее конечностями, пытаясь заставить ее выпрямиться и, вероятно, убраться отсюда подальше, и лишь благодаря Уорнеру Эммелина не добилась желаемого.
Я понятия не имею, как ему это удается.
На бледном лице Джей проступает яркая, причудливая сеточка вен. Джей какая-то синеватая, кажется, вот-вот расколется пополам. От ее тела исходит низкочастотный гул, треск чистой энергии, жужжание мощи. Я вцепляюсь в ее руку, и через долю секунды Уорнер подвигается, распределяя между нами вес ее тела. Мы втроем летим вперед и грохаемся о землю с такой силой, что мне сложно вздохнуть, а когда я наконец поднимаю голову и смотрю на Уорнера, в моих широко распахнутых глазах стоит чистый ужас.
– Это Эммелина, – ору я ему.
Он кивает, его лицо свирепо.
– Чем мы можем помочь? – снова ору я. – Неужели она в состоянии так долго кричать?
Уорнер бросает на меня лишь взгляд.
Он бросает один лишь взгляд, и страдание в его глазах все объясняет. Джей и не в состоянии так долго кричать. Она не в состоянии стоять на коленях и кричать так столетие. Это, черт возьми, ее убьет. Боже мой. Я знал, что дело плохо, однако и не подозревал, что настолько.
Джей словно собралась в мир иной.