Вообрази меня

У меня есть глаза, два, я чувствую их, двигаю ими туда-сюда, вращаю в черепе по кругу и еще раз по кругу, есть губы, две, чувствую их, влажные и… и объемные, раздвигаю их… приоткрываю… у меня зубы, много, язык, язык один и пальцы, десять, пересчитываю

одиндватричетырепять, и также на другой стороне странно, ссстранно, что есть язык, сстранно… такая ссстранная шшштука, странная шшшштука.



одиночество



оно подкрадывается к тебе незаметно,

тихо

и

мирно,

садится рядышком в темноте, гладит по волосам пока ты спишь ссворачивается укрывая твои кости сжимает таксильночтопочтине дышишь почти не слышишь как бешено пульсирует кровь а оно налетает, прокатывается по



коже

касается губами пушка` на твоей



шее



одиночество это ссстранная шшштука сстранная штука старинный друг, отражающийся рядом в зеркале… кричит что тебе недостаточновсегдамало постоянно мало

подчассссс

оно



просто



не может заткнуться





Кенджи




Я уворачиваюсь от разлома в земной коре и пригибаюсь как раз вовремя, чтобы не врезаться в выросшие из ниоткуда вьющиеся стебли. Лежащий вдалеке валун раздувается до немыслимых размеров, и в тот момент, как он устремляется в нашем направлении, я, крепко вцепившись в руку Назиры, бросаюсь в укрытие.

Небо рвется в клочья. Земля под ногами раскалывается. Солнце мерцает, то тьма, то свет, в глазах рябит как от стробоскопа, все вокруг крайне неестественно. И облака… Что-то невообразимое творится с этими облаками.

Они расщепляются.

Деревья все не могут решить, то ли стоять, то ли падать, порывы ветра вздымаются с земли с ужасающей силой, и внезапно небо заполоняют птицы. Тучи чертовых птиц.

Эммелина себя не контролирует.

Мы знали, что ее телекинетические и психокинетические способности сродни божественным силам – за пределами всего, что нам было известно ранее, – и мы знали, что Оздоровление настроило Эммелину, чтобы контролировать наше восприятие мира. Но мы знали лишь это, и то гипотетически. В теории.

Мы еще не видели ее такой.

Безудержной.

Она сейчас явно что-то делает с Джей, разрушает ее разум, выплескивая гнев на окружающий мир, ведь наркотические глюки перед моими глазами становятся хуже и хуже.


– Иди обратно, – я стараюсь перекричать гвалт. – Приведи помощь… найди девушек!

Короткий выкрик согласия в ответ, и рука Назиры выскальзывает из моей; лишь поступь тяжелых ботинок свидетельствует, что она ринулась в сторону Прибежища. Даже в этот момент – особенно в этот момент – ее молниеносные, безошибочные действия наполняют меня немалым облегчением.

Приятно, когда напарник опытный.

Я продираюсь сквозь лес, радуясь, что самые сложные препятствия уже позади, наконец подхожу достаточно близко и могу хорошенько разглядеть лицо Уорнера, тогда и сбрасываю невидимость.

Я едва оправился после того, как меня до полусмерти накачали наркотой, и вот на тебе, снова готов отдать концы. И все же, стоя в полусогнутом состоянии, уперевшись руками в колени и пытаясь дышать, поднимаю взгляд и понимаю: я не имею никакого права ныть.

Уорнер выглядит даже хуже, чем я ожидал.

С ободранной кожей, зубы стиснуты, на виске от натуги видна жилка. Стоя на коленях, он обнимает Джей, точно пытаясь сдержать какой-то взрыв; прежде я и подумать не мог, что он здесь не только ради эмоциональной поддержки.

Картина словно не из этого мира: они оба почти голые, все в грязи, стоят на коленях… Джей прижимает руки к ушам – и я могу лишь гадать, как, черт возьми, они до такого докатились.

Я-то думал, дикая ночка только у меня.

Вдруг что-то со стуком врезается мне в живот, и я складываюсь пополам, жестко ударяясь о землю. С трясущимися руками поднимаюсь на четвереньки и окидываю взглядом окрестности, ищу источник своих бед. Обнаруживаю и… немею от удивления.

Мертвая птица в метре от меня.

Жуть.

Джей продолжает кричать.

Я сражаюсь с внезапным яростным порывом ветра и только принимаю устойчивое положение, намереваясь преодолеть последние метров пятнадцать, отделяющие меня от друзей, – как включается «немой режим».

Звук выключили.

Не завывает ветер, не раздаются истошные вопли, ни единого покашливания, ни единого чиха. И это не просто отсутствие шума. Не тишь, не безмолвие.

Все намного хуже. Не слышно вообще ничего.

Голова мучительно поворачивается как в замедленной съемке, и я осматриваюсь, отчаянно желая, чтобы появились ответы. Уповая на то, что исключительно силой разума смогу материализовать нужное мне объяснение прямо из воздуха.

Зря.

Я оглох.

Назира ушла, Джей и Уорнер от меня в пятнадцати метрах, а я оглох. Не слышу ни звуков ветра, ни скрипа деревьев. Не слышу своего затрудненного дыхания, криков жителей в стоящих поодаль бараках. Я пытаюсь сжать кулаки; на это уходит вечность, будто воздух стал плотным. Густым.

Со мной что-то не так.

Я двигаюсь очень медленно, никогда такого не было, словно бегу под водой. Что-то сознательно меня удерживает, физически отталкивает от Джульетты… И вдруг все встает на свои места. Изначальный сумбур в голове рассеивается. Ну, конечно, здесь никого нет. Ну, конечно, никто не придет на помощь.

Эммелина так не оплошала бы.

Я и зашел настолько далеко, видимо, по той причине, что она была слишком занята и меня до сей поры не замечала, не почувствовала меня в состоянии невидимости. Что еще она предприняла, чтобы сюда никто случайно не зашел?

Смогу ли я выжить…

Думать все сложнее. Целая вечность уходит на то, чтобы связать мысли. Другая вечность – на то, чтобы шевельнуть рукой. Поднять голову. Оглядеться. К тому времени, как я сумел приоткрыть рот, я позабыл, что голосом нельзя произвести ни звука.

Где-то вдали мелькнуло что-то золотое.

Замечаю Уорнера; он столь медлителен, что я задаюсь вопросом, не поразил ли нас один и тот же недуг. Уорнер рядом с Джей, изо всех сил пытается выпрямиться, а она все еще на коленях, сгорбилась, рот открыт. Она сосредоточенна, глаза крепко зажмурены, но, если и кричит, я не слышу.

Я бы соврал, если бы сказал, что не испугался.

Я довольно близко к Уорнеру и Джей и могу рассмотреть выражения их лиц, хотя какой в этом прок? Понятия не имею, ранены они или нет, поэтому не осознаю степень сложности возникшей проблемы. Мне нужно как-то подобраться поближе. Но едва только я делаю крохотный шаг вперед, как в ушах раздается оглушительный вопль.

Я беззвучно ору, хлопая ладонями по голове, поскольку ни с того ни с сего тишина усугубляется, и довольно агрессивно, давлением. Боль прокалывает меня словно острый нож, в ушах давит с дикой силой. Словно кто-то перекачал мою голову гелием, словно этот шарик – мой мозг – взорвется в любой момент. И только я подумал, что меня убьет давлением, только подумал, что не могу больше выносить эту боль ни секунды, как земля загрохотала. Задрожала.

Появилась сейсмическая расщелина…

И вернулся звук в реальном времени. Звук такой надрывный, что он вспарывает меня изнутри, и когда я наконец отрываю от ушей руки, с них капает. Кровь. Меня шатает, голова раскалывается. И звенит. Звенит.

Вытираю окровавленные руки о голый торс, в глазах все плывет. В оцепенении я делаю выпад вперед и валюсь, неудачно, липкими от крови ладонями врезаюсь в землю с такой силой, что от удара в теле завибрировала каждая кость. Грязь под ногами становится скользкой. Влажной. Я поднимаю взгляд, щурясь, смотрю в небо и вдруг вижу налетевший ниоткуда тропический ливень. Моя голова продолжает покачиваться на прекрасно смазанном шарнире. Капля крови вытекает из уха, падает на плечо. Вторая капля крови вытекает из уха, падает на плечо. Третья капля крови вытекает из….

Имя.

Кто-то зовет меня по имени.

Звук голоса раскатистый, воинственный. Само слово кубарем пролетает в моей голове, растягиваясь и сжимаясь. Не могу его зафиксировать.