Волшебство обмана
Часть 40 из 53 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Лель замялся. Потом произнес:
— Ты меня не боишься? Я тебе не противен?
Я фыркнула; когда-нибудь и он поймет, что самое страшное и противное у человека не снаружи. Вот Ратко недавно — да, испугал… немножко.
— Ты меня больше напугал тем, что вытащил из хоровода. А потом все так неожиданно… Покажешь свое лицо?
— Нет!
Лель вскрикнул так резко и внезапно, что я поневоле вздрогнула.
— Ты его вообще кому-то показывал? Ратко, Весеню?
— Нет.
— Зря. Твой друг — целитель, может быть, сможет помочь.
— Чем тут поможешь?
Я пожала плечами.
— Вам, волшебникам, лучше знать. Ты давно эту иллюзию носишь? Что у тебя с лицом?
— Если я не стану отвечать на твои вопросы, ты не станешь отвечать на мои?
— Ты такой сообразительный, — протянула я, хотела добавить «для красивого парня», но вовремя прикусила язык. — Располагайся, я готова слушать.
Мой широкий жест, охвативший всю комнату, явно насмешил Леля: кроме кресла, которое я заняла, сесть было больше некуда. Волшебник пристроился на край собственной кровати и посмотрел на меня уже более расслабленно и с хитринкой.
— Прав был Ждан, ты слишком наглая.
Я улыбнулась и дала фразе зависнуть в воздухе, словно неожиданному комплименту, а затем перешла прямо к делу.
— Ты рассказывать будешь или я пошла?
Лель глубоко вздохнул.
Его история была похожа на сказку, может быть, потому, что он рассказывал ее девочке, а может быть, так рассказывали ему самому. Но мне показалось, что где-то я ее уже слышала, только с другим концом.
В некотором царстве-государстве жил-был князь, и больше всего на свете желал он рождения сына и наследника. Поэтому, когда жена объявила ему, что ждет ребенка, правитель обрадовался и возблагодарил всех богов. Вот только в решающий час предали его изменчивые боги: решили погубить и мать и ребенка. Почти сутки не могла разродиться княгиня. Никакие лекари и врачи не помогали.
Послал тогда несчастный князь за простой бабкой-повитухой, что жила в лесу в его владениях, но к людям выходила редко. Пришла на зов бабка. Что делала она с роженицей, никто доподлинно не знает, только вынесла вскоре из княгининой горницы мальчика, и было прекрасное его личико обезображено с одной стороны. Разгневался князь, закричал, ногами затопал: «Ты что сделала, старая ведьма, с моим сыном и наследником? А ну как прикажу сейчас тебя на воротах за теремом повесить!»
Не испугалась повитуха: «Напрасно хулу возводишь, князь. Красоту твоего сына я сторговала на три жизни». Сказала и снова скрылась в горнице, а когда вышла, был у нее на руках второй младенец, ровненький да гладенький, не в пример прежнему. Так получил князь вместо одного желанного сына двух.
Мальчики были бы похожи как две капли воды, не обезобразь повитуха лицо первого из них. Этот первый по обычаям своего рода и должен был стать наследником князя, дали ему имя Лель. Второго нарекли Ледом. Но чем больше подрастали сыновья, тем больше хмурился князь, тем чаще слышал за спиной шепотки: «Негоже калеке править!.. А старший княжич-то не иначе оборотень»…
На этом сказка для Леля заканчивалась и начиналась быль.
— Очень рано я почувствовал, что ко мне относятся не так, как к брату: отводят глаза, стараются не смотреть. Я и сам стал все чаще поворачиваться к людям только одной стороной лица. А Лед рос как ни в чем не бывало, на радость родителям, обучался верховой езде, ратному делу и везде сопровождал отца. Я же старался как можно меньше показываться людям на глаза, предпочитал прятаться в своих комнатах и учебном классе. Частенько рассматривал собственное лицо в зеркале, гадал, как бы все вышло, будь та повитуха более умелой или аккуратной. И в один прекрасный день после такого любования обнаружил, что дворня вдруг стала мне улыбаться, а отец внезапно поманил рукой, подозвал к себе: «Лед, поди сюда! Ты чего такой хмурый, не заболел ли?» Я тогда подумал, что он просто имена перепутал, редко меня звал. Но потом понял, что путает не только он. При первом удобном случае я вернулся к зеркалу и не поверил своим глазам: оттуда на меня смотрело гладкое, ровное лицо, очень похожее на лицо брата, но я-то видел разницу — это было мое лицо. Стоило мне коснуться левой стороны, как наваждение прошло. Снова была изуродованная кожа, смещенные кости и мышцы. Я убрал руку, и на меня опять посмотрело целое лицо. С тех пор я частенько стал притворяться братом, пока внимательная челядь не донесла об этом отцу. Я не был достаточно осторожен, поэтому некоторые слуги видели нас с братом одновременно в разных местах. За спиной меня стали называть оборотнем, чудовищем. И отец сделал вид, что уступил настроениям подданных — или, скорее, собственным желаниям — вызвал Олега, чтобы тот забрал меня.
— И что Олег? — Я не стала удивляться рассказу, хотя Лель, наверное, этого ждал.
— Сказал, что мне не нужно больше носить личину.
— Но ты все равно носишь.
Волшебник пожал плечами.
— Ну и дурак, — разочарованно бросила я.
— Зато ты больно умная, — разозлился Лель.
— Олег легко может создать личину, которая тебе так нужна. А знаешь, почему не делает этого? Чтобы ты, дурак, начал наконец жить собственной жизнью, а не жизнью брата! Знал бы, что окажешься таким трусом, посоветовал бы князю сослать тебя в какой-нибудь дальний скит, да и дело с концом!
Лель вскочил с кровати и сжал кулаки, но я того и добивалась. Жестокость тоже инструмент — действенный и острый.
— Это я-то трус?! А ну посмотри! Как с этим жить?! Смотри и не отворачивайся! — Он коснулся своего лица, и иллюзия распалась так резко, будто и не было ее никогда.
— И посмотрю! — Я тоже встала, уставилась ему в глаза, которые, что с иллюзией, что без, оставались редкого сине-голубого цвета. Рассматривать обезображенную часть лица мне не хотелось, не потому, что это было неприятно, а потому, что так сделали бы те, кто считает шрамы уродством. — Только все равно ты трус! Легко показаться тому, кто тебя уже видел и кто наверняка скоро исчезнет из твоей жизни. А ты попробуй показаться тем, кто будет жить с тобой в одном доме, каждому встречному на улице и каждому новому знакомому!
— Зачем мне это? — Лель вглядывался в мое лицо, пытаясь высмотреть какие-то намеки на ужас или отвращение, что-то из тех чувств, с которыми я от неожиданности не совладала в первый раз.
— Ты еще не понял? Затем, что иначе ты проведешь в этом доме всю жизнь. Даже выполни ты сто таких заданий, как мое, Олег тебя не отпустит, пока не прекратишь прятаться за своим волшебством, пока ты без него никто!
Я постучала в дверь Ратко. Богатырь открыл практически сразу — видно, не спалось после всех происшествий.
— А, стрекоза… Поговорили? — подмигнул он мне.
— Ты можешь собрать всех в столовой? — сразу перешла к делу я. — Лель хочет кое-что сказать.
— Так быстро сговорились? — притворно удивился волшебник, немного повеселевший после того, как смог поделиться с кем-то своей бедой. — Может, и до свадебки недалеко?
Я ткнула насмешника в бок и чуть не сломала палец.
— Так можешь или нет? — Ратко даже примерно не представлял себе, до чего мы с Лелем договорились, вернее доругались.
— Да могу, конечно. Если кто уже и спит, из любопытства все равно спустится. Не намекнешь?
Я покачала головой.
— Ну и ладно, принцесса интриг. Только к Весеню сама зайди, а то я когда тебя слышу, у меня на сердце все равно что та куница скребет. Вылечит, я договорился.
— Вот спасибо, благодетель, — издевательски поклонилась я.
— Лихо ты нас всех обрабатываешь, — вдруг сказал Ратко.
— Что?
Обрабатываю я их, видите ли. За мою обработку люди деньги платят, а этим юнцам ценные услуги достались даром — в комплекте, так сказать, — и то ерничают.
— Ничего. Беги давай. Олега с Чингисом тоже звать?
— Ни в коем случае. — Мне было очевидно, что взрослые в таком деле только помешают.
Весень тоже еще не спал; открыл дверь, пропустил меня внутрь.
— Как голова? — первым делом спросил он и потянулся руками к моей скуле, покрытой зеленой мазью.
— Все хорошо. Не трогай — испачкаешься, — проскрипела я, уклонилась и подняла подбородок. — Я из-за горла.
— Как вы так с Ратко умудрились? — подозрительно спросил волшебник.
— Дурное дело нехитрое. Зато он теперь властелин не только холода и огня, но еще ангины, бронхита и воспаления легких.
Целитель нахмурился, не оценив шутки, и с явным удовлетворением положил мне руку на горло.
— Я больше не буду, — хрипло пообещала я.
Неожиданно уголок бледных узких губ Весеня слегка приподнялся вверх — это была даже не тень улыбки, а только намек на ее возможность.
— Молчи уж, — без былой неприязни посоветовал парень.
И я замолчала, ощущая, как приятное тепло разливается по моему горлу и словно бы начинает покалывать. Когда покалывание прошло, целитель удовлетворенно кивнул и на всякий случай взял меня за запястье. Я уже успела привыкнуть к этому жесту, понимая, что так юный волшебник оценивает состояние человека.
Брови Весеня снова начали сходиться на переносице, обозначая какую-то трагическую и в то же время недоуменную складку.
— Можно мне тебя кое о чем спросить?
— Можно, — благосклонно разрешила я, — только давай не сейчас. Лелю нужно, чтобы ты спустился в столовую. Все уже должны были собраться.
— Для чего? — с подозрением спросил целитель.
— Вот у него и узнаешь.
В столовой, несмотря на поздний час, собрались все. Сонных лиц не было, любопытство бодрило не хуже имбирного чая. Мы с Весенем зашли последними.
— Что происходит? — строго спросила Белоника.
Я огляделась в поисках Леля, но, не обнаружив его в комнате, попятилась к двери.
— Сейчас…
Представляю, насколько сложно мальчику выйти к своим сверстникам с ошеломляющим признанием. Не хотелось бы и дальше играть на мужском самолюбии, но, очевидно, презрительный взгляд такой малявки, как я, действует куда убедительнее, чем все советы Вольги.
— Ты меня не боишься? Я тебе не противен?
Я фыркнула; когда-нибудь и он поймет, что самое страшное и противное у человека не снаружи. Вот Ратко недавно — да, испугал… немножко.
— Ты меня больше напугал тем, что вытащил из хоровода. А потом все так неожиданно… Покажешь свое лицо?
— Нет!
Лель вскрикнул так резко и внезапно, что я поневоле вздрогнула.
— Ты его вообще кому-то показывал? Ратко, Весеню?
— Нет.
— Зря. Твой друг — целитель, может быть, сможет помочь.
— Чем тут поможешь?
Я пожала плечами.
— Вам, волшебникам, лучше знать. Ты давно эту иллюзию носишь? Что у тебя с лицом?
— Если я не стану отвечать на твои вопросы, ты не станешь отвечать на мои?
— Ты такой сообразительный, — протянула я, хотела добавить «для красивого парня», но вовремя прикусила язык. — Располагайся, я готова слушать.
Мой широкий жест, охвативший всю комнату, явно насмешил Леля: кроме кресла, которое я заняла, сесть было больше некуда. Волшебник пристроился на край собственной кровати и посмотрел на меня уже более расслабленно и с хитринкой.
— Прав был Ждан, ты слишком наглая.
Я улыбнулась и дала фразе зависнуть в воздухе, словно неожиданному комплименту, а затем перешла прямо к делу.
— Ты рассказывать будешь или я пошла?
Лель глубоко вздохнул.
Его история была похожа на сказку, может быть, потому, что он рассказывал ее девочке, а может быть, так рассказывали ему самому. Но мне показалось, что где-то я ее уже слышала, только с другим концом.
В некотором царстве-государстве жил-был князь, и больше всего на свете желал он рождения сына и наследника. Поэтому, когда жена объявила ему, что ждет ребенка, правитель обрадовался и возблагодарил всех богов. Вот только в решающий час предали его изменчивые боги: решили погубить и мать и ребенка. Почти сутки не могла разродиться княгиня. Никакие лекари и врачи не помогали.
Послал тогда несчастный князь за простой бабкой-повитухой, что жила в лесу в его владениях, но к людям выходила редко. Пришла на зов бабка. Что делала она с роженицей, никто доподлинно не знает, только вынесла вскоре из княгининой горницы мальчика, и было прекрасное его личико обезображено с одной стороны. Разгневался князь, закричал, ногами затопал: «Ты что сделала, старая ведьма, с моим сыном и наследником? А ну как прикажу сейчас тебя на воротах за теремом повесить!»
Не испугалась повитуха: «Напрасно хулу возводишь, князь. Красоту твоего сына я сторговала на три жизни». Сказала и снова скрылась в горнице, а когда вышла, был у нее на руках второй младенец, ровненький да гладенький, не в пример прежнему. Так получил князь вместо одного желанного сына двух.
Мальчики были бы похожи как две капли воды, не обезобразь повитуха лицо первого из них. Этот первый по обычаям своего рода и должен был стать наследником князя, дали ему имя Лель. Второго нарекли Ледом. Но чем больше подрастали сыновья, тем больше хмурился князь, тем чаще слышал за спиной шепотки: «Негоже калеке править!.. А старший княжич-то не иначе оборотень»…
На этом сказка для Леля заканчивалась и начиналась быль.
— Очень рано я почувствовал, что ко мне относятся не так, как к брату: отводят глаза, стараются не смотреть. Я и сам стал все чаще поворачиваться к людям только одной стороной лица. А Лед рос как ни в чем не бывало, на радость родителям, обучался верховой езде, ратному делу и везде сопровождал отца. Я же старался как можно меньше показываться людям на глаза, предпочитал прятаться в своих комнатах и учебном классе. Частенько рассматривал собственное лицо в зеркале, гадал, как бы все вышло, будь та повитуха более умелой или аккуратной. И в один прекрасный день после такого любования обнаружил, что дворня вдруг стала мне улыбаться, а отец внезапно поманил рукой, подозвал к себе: «Лед, поди сюда! Ты чего такой хмурый, не заболел ли?» Я тогда подумал, что он просто имена перепутал, редко меня звал. Но потом понял, что путает не только он. При первом удобном случае я вернулся к зеркалу и не поверил своим глазам: оттуда на меня смотрело гладкое, ровное лицо, очень похожее на лицо брата, но я-то видел разницу — это было мое лицо. Стоило мне коснуться левой стороны, как наваждение прошло. Снова была изуродованная кожа, смещенные кости и мышцы. Я убрал руку, и на меня опять посмотрело целое лицо. С тех пор я частенько стал притворяться братом, пока внимательная челядь не донесла об этом отцу. Я не был достаточно осторожен, поэтому некоторые слуги видели нас с братом одновременно в разных местах. За спиной меня стали называть оборотнем, чудовищем. И отец сделал вид, что уступил настроениям подданных — или, скорее, собственным желаниям — вызвал Олега, чтобы тот забрал меня.
— И что Олег? — Я не стала удивляться рассказу, хотя Лель, наверное, этого ждал.
— Сказал, что мне не нужно больше носить личину.
— Но ты все равно носишь.
Волшебник пожал плечами.
— Ну и дурак, — разочарованно бросила я.
— Зато ты больно умная, — разозлился Лель.
— Олег легко может создать личину, которая тебе так нужна. А знаешь, почему не делает этого? Чтобы ты, дурак, начал наконец жить собственной жизнью, а не жизнью брата! Знал бы, что окажешься таким трусом, посоветовал бы князю сослать тебя в какой-нибудь дальний скит, да и дело с концом!
Лель вскочил с кровати и сжал кулаки, но я того и добивалась. Жестокость тоже инструмент — действенный и острый.
— Это я-то трус?! А ну посмотри! Как с этим жить?! Смотри и не отворачивайся! — Он коснулся своего лица, и иллюзия распалась так резко, будто и не было ее никогда.
— И посмотрю! — Я тоже встала, уставилась ему в глаза, которые, что с иллюзией, что без, оставались редкого сине-голубого цвета. Рассматривать обезображенную часть лица мне не хотелось, не потому, что это было неприятно, а потому, что так сделали бы те, кто считает шрамы уродством. — Только все равно ты трус! Легко показаться тому, кто тебя уже видел и кто наверняка скоро исчезнет из твоей жизни. А ты попробуй показаться тем, кто будет жить с тобой в одном доме, каждому встречному на улице и каждому новому знакомому!
— Зачем мне это? — Лель вглядывался в мое лицо, пытаясь высмотреть какие-то намеки на ужас или отвращение, что-то из тех чувств, с которыми я от неожиданности не совладала в первый раз.
— Ты еще не понял? Затем, что иначе ты проведешь в этом доме всю жизнь. Даже выполни ты сто таких заданий, как мое, Олег тебя не отпустит, пока не прекратишь прятаться за своим волшебством, пока ты без него никто!
Я постучала в дверь Ратко. Богатырь открыл практически сразу — видно, не спалось после всех происшествий.
— А, стрекоза… Поговорили? — подмигнул он мне.
— Ты можешь собрать всех в столовой? — сразу перешла к делу я. — Лель хочет кое-что сказать.
— Так быстро сговорились? — притворно удивился волшебник, немного повеселевший после того, как смог поделиться с кем-то своей бедой. — Может, и до свадебки недалеко?
Я ткнула насмешника в бок и чуть не сломала палец.
— Так можешь или нет? — Ратко даже примерно не представлял себе, до чего мы с Лелем договорились, вернее доругались.
— Да могу, конечно. Если кто уже и спит, из любопытства все равно спустится. Не намекнешь?
Я покачала головой.
— Ну и ладно, принцесса интриг. Только к Весеню сама зайди, а то я когда тебя слышу, у меня на сердце все равно что та куница скребет. Вылечит, я договорился.
— Вот спасибо, благодетель, — издевательски поклонилась я.
— Лихо ты нас всех обрабатываешь, — вдруг сказал Ратко.
— Что?
Обрабатываю я их, видите ли. За мою обработку люди деньги платят, а этим юнцам ценные услуги достались даром — в комплекте, так сказать, — и то ерничают.
— Ничего. Беги давай. Олега с Чингисом тоже звать?
— Ни в коем случае. — Мне было очевидно, что взрослые в таком деле только помешают.
Весень тоже еще не спал; открыл дверь, пропустил меня внутрь.
— Как голова? — первым делом спросил он и потянулся руками к моей скуле, покрытой зеленой мазью.
— Все хорошо. Не трогай — испачкаешься, — проскрипела я, уклонилась и подняла подбородок. — Я из-за горла.
— Как вы так с Ратко умудрились? — подозрительно спросил волшебник.
— Дурное дело нехитрое. Зато он теперь властелин не только холода и огня, но еще ангины, бронхита и воспаления легких.
Целитель нахмурился, не оценив шутки, и с явным удовлетворением положил мне руку на горло.
— Я больше не буду, — хрипло пообещала я.
Неожиданно уголок бледных узких губ Весеня слегка приподнялся вверх — это была даже не тень улыбки, а только намек на ее возможность.
— Молчи уж, — без былой неприязни посоветовал парень.
И я замолчала, ощущая, как приятное тепло разливается по моему горлу и словно бы начинает покалывать. Когда покалывание прошло, целитель удовлетворенно кивнул и на всякий случай взял меня за запястье. Я уже успела привыкнуть к этому жесту, понимая, что так юный волшебник оценивает состояние человека.
Брови Весеня снова начали сходиться на переносице, обозначая какую-то трагическую и в то же время недоуменную складку.
— Можно мне тебя кое о чем спросить?
— Можно, — благосклонно разрешила я, — только давай не сейчас. Лелю нужно, чтобы ты спустился в столовую. Все уже должны были собраться.
— Для чего? — с подозрением спросил целитель.
— Вот у него и узнаешь.
В столовой, несмотря на поздний час, собрались все. Сонных лиц не было, любопытство бодрило не хуже имбирного чая. Мы с Весенем зашли последними.
— Что происходит? — строго спросила Белоника.
Я огляделась в поисках Леля, но, не обнаружив его в комнате, попятилась к двери.
— Сейчас…
Представляю, насколько сложно мальчику выйти к своим сверстникам с ошеломляющим признанием. Не хотелось бы и дальше играть на мужском самолюбии, но, очевидно, презрительный взгляд такой малявки, как я, действует куда убедительнее, чем все советы Вольги.