Волшебники парижской моды
Часть 5 из 47 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Постановщик и распорядитель коронации, Давид на протяжении многих недель придумывал, как разместить всех участников церемонии, сначала манипулируя картонными фигурками, затем репетируя со всеми действующими лицами. Наконец, настал день, когда Наполеон, окруженный своей корсиканской родней и двором, состоящим из выскочек и авантюристок, ставших по его желанию новой аристократией, водрузил на голову корону, которую, по его выражению, «подобрал с земли». Уникальная минута рождения новой моды стиля ампир, наполеоновского стиля, навсегда запечатлена на картине Давида «Коронация Наполеона». Грандиозной церемонии – грандиозный счет: затраченные суммы навсегда сохранились в бухгалтерской книге Леруа.
Теперь кутюрье достиг вершины славы; ему все позволено, ни одна знатная дама не осмеливается противиться его законам. Придумывая новые силуэты, он полагается на свою интуицию, изобретает, очаровывает, заставляет, из ничего создает шедевры. Послушаем, что рассказывает графиня д’Абрантес об одном платье своей приятельницы, одевавшейся у Леруа: «…нижняя часть платья из белого атласа тоже сделана Леруа. Верхняя часть сшита из белого тюля с окантовкой из белого шелка, гладкого и блестящего. Вышивка представляет собой гирлянды мирты с маленькими стреловидными листочками и такими же завитками, и все это выполнено белым по белому. Вышивка поднимается, сужаясь, и на уровне талии исчезает совсем. Рукава не слишком узкие и не слишком пышные. Что касается талии, она в то время была не слишком завышена. А низ платья отделан гирляндами голубых и белых гиацинтов. Большой букет гиацинтов, приколотый к платью, дополняет и придает чувство законченности всему туалету – все отдельные части его могли бы существовать и сами по себе». Легко представить себе, какой восторг вызвало такое великолепие!
Впрочем, модные газеты и журналы предназначались для дам высшего общества, среди них было много читательниц и подписчиц этих изданий. В течение недолгого времени публикации о моде оставались независимыми от общественного мнения и могли позволить себе критику в адрес знаменитых мастеров – создателей одежды.
Модные издания критиковали также подъем социального статуса портных: «Месье портные презирают теперь швейное ремесло и отныне заняты только тем, что сами называют рисованием одежды». В самом деле, портные стали называть себя художниками и утверждали, что одежда должна служить до тех пор, пока не сносятся две пары обуви, причем каждой паре срок отпускался не больше месяца. Если заказчик приносит в ателье свою ткань, портные возмущались: «Я привык работать только со своим материалом!»
А сам Леруа одевал своих современников? Мы располагаем множеством счетов за мужские парадные костюмы, каждый на сумму больше четырех тысяч франков. Однако среди придворных щеголей гораздо большей популярностью пользовался личный портной Наполеона – Шевалье. Он создал для коронации много мужских костюмов, расшитых золотом. Но самым модным портным в то время был Леже, он одевал всех членов семьи Бонапарта, и тот лично вызвал его во дворец, когда перед свадьбой с Марией Луизой ему показалось, что он выглядит недостаточно элегантно.
Трудные времена переживали парикмахеры, особенно с той поры, когда белые парики вышли из моды. Но все же некоторым из «профессоров по уходу за волосами» благодаря таланту и сноровке удалось добиться выдающихся успехов. Осталось много хвалебных отзывов о придворном цирюльнике Эрбо, который всегда сопровождал Жозефину во всех ее поездках; о Дюплане – его фиксированная заработная плата составляла тысячу двести франков в год; о Жоли, литераторе, отбившемся от своей стаи и попавшем в клан парикмахеров.
Парфюмеры находились в более выигрышном положении и умели им воспользоваться – ведь никогда не бывает слишком много косметических товаров и туалетной воды. Знаменитый Дом Убиганта, чья слава дошла и до наших дней, под протекцией мадам Рекамье создал духи «Рекамье», и они произвели фурор.
В 1814 году Альманах мод выражал удивление по поводу бесцеремонного вмешательства мужчин в мир женской моды: «Когда видишь мужчин, посягающих на женское ремесло, это сближение вкусов невольно заставляет думать, что, возможно, природа допустила в отношении этих мужчин какую-то ошибку».
Не бросают ли эти строки тень и на Леруа? Наводят на размышления и описания, оставленные Оже: «Руки Леруа были очень белыми, ногти розовыми. Он часто принимал своих подчиненных во время, когда принимал ванну, и многие утверждали, что купался он в молоке, куда были добавлены ароматические вещества».
В его частной жизни существовала тайна. Временами он исчезал, и некоторые свидетели утверждали, будто встречали его в комнатах королевского дворца одетым и накрашенным, как женщина. Это лишь ярче выделяло некую особенность его жизни, исполненную роскоши и пышности. Его модное ателье на улице Ришелье, расположенное в самом центре элегантной жизни Парижа, само по себе было храмом роскоши. Входящего поражало обилие зеркал, бронзы, люстр из венского стекла, мебели, сделанной знаменитым краснодеревщиком Жакобом. Коляска Леруа, рассчитанная на четверку лошадей, за которых он заплатил не меньше трех тысяч франков, могла поспорить с самыми изящными экипажами богатых купцов, приезжавших из Лондона.
Но этого было недостаточно для удовлетворения гордости Леруа. Он умолил императрицу одолжить ему на свадьбу своей дочери карету с императорскими гербами. Здесь он хватил лишку, но Жозефина удовлетворила его просьбу, и тогда к ней ворвался разгневанный император: «Пусть берут фиакр, я не потерплю, чтобы какая-то лавочница ехала в моей карете!» Императрица доверяла Леруа и прекрасно знала, что ни одна другая женщина, хоть сама королева, не похвастает, что носит платья тех же фасонов, что кутюрье создал для нее. Она даже доверяла ему свои драгоценности, чтобы он по своему вкусу подбирал подходящую к ним отделку для туалетов императрицы. Для показа этих парадных платьев Леруа организовал настоящую выставку с входными билетами и охраной у входа из своих слуг. Сам он охотно стал наперсником двора, что ему еще прибавило славы. Какая женщина не побоялась бы попасть в немилость к императрице, торгуясь по поводу представленного ей счета с человеком, которому известны государственные секреты? Сами мужья этих дам, получив очередную записку, беспрекословно выплачивали указанные суммы, иногда достигавшие сотни тысяч франков в год.
Прогулочное платье со спенсером, Париж, 1818
Самодовольство и чванство Леруа были настолько всем известны, что весь город с восторгом встретил пародийный спектакль Джоя «Продавец модных товаров», сыгранный в 1808 году на сцене одного парижского театра. В повадках персонажа пьесы месье Крепанвиля, окруженного сонмом гризеток, наперебой воспевающих его, «бога шифонов», все узнали Леруа. И повторяли реплику, которая, намекая на ложную скромность персонажа, дерзко высмеивала прототип:
Хвалебные речи мне досаждают.
Моя скромность вполне довольна,
Если повсюду обо мне говорят:
«Вот он – король мод!»
Известный французский кутюрье добился признания и в других странах. Его клиентки, отбывая за границу ко дворам иностранных монархов, везли с собой туалеты, созданные Леруа, доверху забивая почтовые дилижансы кофрами с одеждой и картонками со шляпами. Леруа мог гордиться: его заказчицы – королевы и императрицы всех европейских государств. Он небрежно цитировал распоряжения королев Испании, Баварии, Швеции, великой герцогини Баденской и, естественно, всех сестер Наполеона: Каролины, королевы Неаполя[70]; Элизы, герцогини Тосканской[71], и Полины[72], прекрасной принцессы Боргезе, послужившей итальянскому скульптору Антонио Канове[73] моделью для его знаменитой мраморной Венеры.
Вот портрет, принадлежащий кисти Лефевра[74] (сегодня находится в Версале). Изображенная на нем женщина, безусловно, об этом свидетельствуют многие признаки, одета в ателье Леруа. С каким великолепием и искусством создан придворный костюм: плащ голубого атласа; откинутая пола его открывает белое атласное платье, расшитое и окаймленное золотом; высоко под грудью оно схвачено поясом, украшенным камеей с изображением Наполеона в окружении бриллиантов.
Откуда этот волшебник, создавший столько чудес, черпал свои идеи? В противоположность современному кутюрье, который делает сезонную коллекцию одежды и повторяет модели для всех своих клиентов, Леруа не позволял себе «самокопироваться». Каждое его платье уникально, он не должен повторяться, ни в коем случае. С этой целью он досконально обшаривал все музеи, изучал картины Давида и других художников империи. Один художник, не слишком талантливый, очень ловко срисовывал фасоны одежды и стал незаменимым помощником Леруа. Это был Гарнери. На его счет упражнялся в остроумии Оже: «Все видится в розовом и бледно-голубом. Он не рисует, он окутывает дымкой. В его линиях все мутно и обманчиво, как и в его красках».
Оставляя без внимания подобные укусы критики, Леруа знал, как использовать Гарнери, к тому же он предпочитал иметь такого помощника, чтобы он не стал соперником ни в силе личности, ни в славе. Каждый день он отправлял Гарнери в Лувр, и тот копировал драпировки греческих и римских статуй. Затем кутюрье интерпретировал их в соответствии со вкусом своих клиенток. Кроме того, Гарнери иллюстрировал «Журнал о дамах и моде», знакомивший весь мир с шедеврами Леруа, причем, рисуя платья элегантных женщин, он стал портретистом самих модниц, – пожалуйста, сразу две работы для одной клиентки.
Парижская мода, 1829
Леруа, очень часто показывавший себя беспринципным приспособленцем, тем не менее, остался верен Жозефине после ее развода, когда, удаленная от двора, она навсегда поселилась в купленном ею имении Мальмезон. За несколько дней до официального объявления о разводе императорской четы Леруа вошел в гостиную императрицы и застал Жозефину в слезах, стоящей на коленях перед Наполеоном. Император вспыхнул от гнева, но взял себя в руки и бросил небрежно бывшей жене: «Мадам, вам следует посоветовать вашему торговцу модным товаром не входить без специального разрешения!»
Не по собственной воле, а по принуждению со стороны императора мастер согласился работать для Марии Луизы. Без сомнения, вряд ли можно объяснить чистой случайностью, что в день бракосочетания венценосных супругов Леруа, к негодованию Наполеона, принес туалеты для новой императрицы с большим опозданием.
Однако бухгалтерские книги Леруа доказывают, что никакое национальное бедствие не погасило в обществе страсти к роскоши и веселью. Увы! Женщины заказывали ему шикарные туалеты и после битвы под Лейпцигом[75], и после отправления Наполеона в ссылку на остров Эльба, и в тот момент, когда император навсегда отрекался от престола.
Парижская мода, 1829
В разгар бедственного отступления французской армии из России Гортензия, дочь Жозефины и жена Луи Бонапарта (брата Наполеона), заказала маскарадный костюм стоимостью ни много ни мало четырнадцать тысяч франков для своего костюмированного бала, устроенного по мотивам жизни и быта индейского племени инков. В том же году Леруа сшил для Каролины Мюрат (сестры Наполеона) маскарадный костюм за двадцать тысяч франков. Модная лихорадка, которой всегда была подвержена Полина Бонапарт, после свержения ее брата, казалось, только усилилась. После того как он отбыл в изгнание на остров Святой Елены, ее заказы у Леруа участились. Счета Жозефины, относящиеся к тому же времени, возросли до ста пятидесяти тысяч франков, но они так и остались неоплаченными.
Имя прекрасной польки Марии Валевской[76], подарившей Наполеону сына, также встречается в бухгалтерских книгах Леруа. Для нее выполнены платья, богато украшенные серебряным шитьем, мехами и кружевом. В самый драматичный и кровопролитный период в истории Востока она покупает простой батистовый носовой платок за сотню франков.
Лихорадочное увлечение модой особенно овладело Марией Луизой, когда она влюбилась в Нейперга[77].
Парижская мода, 1829
И в период Ста дней[78] она себя не ограничивала. Леруа отправлял ей в Вену огромное количество платьев, пеньюаров, шляп. Леруа пережил все бури. После каждой волны, приносящей разрушения, он просто менял клиентуру. Когда вернулись Бурбоны, стал одевать королевский двор, бывших аристократов, приехавших из эмиграции; герцогиню Берийскую, новую королеву элегантности. Он одевал даже жену победителя битвы под Ватерлоо леди Веллингтон[79] и создал для нее манто серебристого цвета из шерсти ламы и головной убор из перьев. Именно в платье Леруа дочь Марии Антуанетты[80], мрачная и желчная, въехала в Париж. Все настоящие, урожденные аристократки, смотрящие на знатных дам империи как на выскочек, счастливы вновь обрести своего кутюрье. Они еще некоторое время оставались верными нежным расцветкам тканей и завышенным талиям – отличительным чертам моды времен империи.
Гений Леруа полностью показал себя в стиле, исполненном очарования. Эротизм принимал в нем облик утонченной изысканности. Этот стиль в течение тридцати лет царил во многих странах с разными политическими режимами и продолжал жить в первые годы реставрации королевской власти. В тот день, когда он умер, звезда творца Леруа погасла. Да и не могло быть по-другому: мода, которой он руководил, жизнеспособна только в эпоху бурь, потрясений и страстных чувств. Время, пришедшее на смену, растеряло стремительность и страстную любовь к жизни. Мода этого времени становится новым рококо Бурбонов и выражает реакционные чувства по отношению к императорскому режиму: расширенная линия бедер, осиная талия, рукава буфами, прически с накладными волосами.
Парижская мода, 1829
Стареющий Леруа переложил управление своим ателье на племянницу. В течение двух лет кутюрье часто видели на прогулках в саду его загородного дома, он бродил словно лунатик в поисках умершей славы. Время от времени он возвращался в Париж, чтобы взглянуть на ателье, но над ним теперь красовалась новая вывеска – «Леруа, племянница и К°».
Ему было суждено еще раз воспрянуть духом, чтобы сыграть последнюю роль в своей жизни: в 1824 году он возглавил работу по созданию туалетов для коронации Карла X. «Художник упал ниже своего уровня и не придумал ничего нового, ничего элегантного!» – грустно восклицал Оже в своей рецензии. Через пять лет Леруа умер и на долгое время был забыт обществом, которому посвятил себя целиком.
Прелюдия к высокой моде
Высокая мода – что это?
Что это такое – Высокая мода? Может быть, это наивысшее достижение искусства одевать женщину? Конечно, нет: выражение «Высокая мода» отражает феномен современности, подразумевает появившуюся в середине XIX века индустрию, важность которой не переставала расти, и теперь она стала одним из главных элементов французской экономики.
Синдикат Высокой моды дал своей деятельности точное определение, которое не оставляет места двусмысленности и делает лишними дополнительные разъяснения: «Дом Высокой моды квалифицируется как предприятие, чья деятельность заключается в создании моделей женской одежды с целью их продажи покупателям (клиентам-профессионалам), а также в правомочности копирования, это подразумевает наличие полномочий для создания стольких копий одних и тех же моделей, сколько необходимо для удовлетворения заказов частных клиентов».
Эти несколько строк обозначают границу, которая пролегла между модой в широком смысле этого слова и Высокой модой наших дней. До появления Высокой моды существовал лишь кустарный вид пошива: платья создавались только по замыслу клиентки и только для нее одной. В наше время такой вид работы называется «шитьем на заказ». Теперь знаменитые кутюрье – создатели моделей, на которых стоит их автограф и которые, как произведения искусства, защищаются от копирования, завоевали большое уважение в обществе, играют в нем видную и активную роль большого художника и предпринимателя.
Маскарадный костюм офицера Королевской гвардии и утренний мужской костюм, Париж, июнь 1829
Индустрия моды
Историки костюма единодушно признают, что высокую моду основал Чарльз-Фредерик Ворт[81]. И сейчас его потомки настойчиво и с пафосом утверждают этот факт: вначале был хаос, затем появился Ворт, молодой гений, и одним взмахом волшебной палочки из пустоты создал Высокую моду. Но нет, Ворт создал Высокую моду не из пустоты – социальные и экономические предпосылки уже существовали. Никогда мелкий служащий швейного ателье не стал бы великим кутюрье Вортом, никогда ателье на улице де ля Пэ не превратилось бы в мировой центр моды, если бы процесс пошива одежды не поставили на коммерческую основу и не наладили промышленное производство моделей.
Однако неоспорим факт, что Высокая мода родилась в середине XIX века. Тем не менее ни история экономики, ни какое-либо специальное исследование не дают объяснений рождению этого феномена. Причин, вероятно, много: путаные исходные данные; множество экономических, социальных, национальных течений, игравших роль в этом, по-видимому, внезапном появлении. Все это логически привело к зарождению чего-то нового, но развивалось оно, это новое, очень медленно. Шитье одежды по индивидуальным меркам (способ такой же старый, как наш цивилизованный мир) и производство готового платья (явление Нового времени) подготовили дорогу Высокой моде.
Производство готового платья, обычный современный вид выпуска одежды, имело занимательную предысторию. Нескольким старьевщикам, промышлявшим своим ремеслом в Париже, в 1820 году пришла в голову мысль скупать у портных по низкой цене весь их «непроданный товар» и затем перепродавать его на блошином рынке (в те времена) Святого Иакова, который вскоре превратился в центр новой торговли. Ободренные успехом, они не остановились на достигнутом, а наняли портных, чтобы те в своих ателье шили новую одежду. Не секрет, что ремесло старьевщика не из почтенных занятий, и рабочих наняли с большим трудом, разумеется, не из лучших профессионалов. Но это было уже не важно – шитье готового платья как направление швейного ремесла появилось на свет.
С годами оно набрало силу и стало привлекательным рынком сбыта для продавцов тканей, а значит, и обладателей необходимого капитала. Первое такое предприятие «Прекрасная садовница» начало работать в 1824 году, а название получило от цветочного рынка, располагавшегося по соседству. Сначала фабрика изготавливала и продавала только одежду для работы, и продукция эта пользовалась все большим спросом из-за быстрого развития промышленности.
Изготовление одежды большими партиями очень быстро переняли и другие. В 1833 году Терно – тот самый, который создал производство кашемира по приказу Наполеона, – открыл в Париже новый магазин готового платья «Славный Ричард». Такие предприятия стали возникать повсюду и производили одежду не только рабочую, но и мужскую, и военную форму. Вслед за таким развитием последовал подъем по социальной лестнице руководителей швейных предприятий. Вместо мелкого торговца появился продавец, вместо кустаря-ремесленника – фабрикант. Новой профессии нашлось место и в экономической жизни: появились предприниматели, берущие заказы на поставку готового платья. Они управляли предприятиями, закупали ткани большими партиями, при помощи своих машин раскраивали одежду и следили за ее шитьем в собственных мастерских, а еще чаще отдавали эту работу своим служащим, трудившимся на дому. Механизация швейного производства грубо оттеснила ремесленников-портных. Не имея возможности соперничать с большими предприятиями, они были обречены на нищету и безысходность.
Маскарадный венгерский костюм и парижская мужская мода, ноябрь, 1830
Однако к мелким портным все-таки пришло спасение, и принес его никому не известный инженер Тимонье[82], в 1830 году познакомивший Париж со своим новым изобретением – швейной машинкой. Он трудился над ней в своей родной деревне, расположенной в долине реки Роны. Дело продвигалось медленно, но наконец ему удалось сделать самое главное – его машинка выполняла тамбурный шов. Но умелец был так беден, что весь путь до Парижа ему пришлось пройти пешком, неся в мешке свою машинку, разобранную на части.
Парижская мода, 1833. Иллюстрация из журнала Revue des Modes de Paris
Теперь кутюрье достиг вершины славы; ему все позволено, ни одна знатная дама не осмеливается противиться его законам. Придумывая новые силуэты, он полагается на свою интуицию, изобретает, очаровывает, заставляет, из ничего создает шедевры. Послушаем, что рассказывает графиня д’Абрантес об одном платье своей приятельницы, одевавшейся у Леруа: «…нижняя часть платья из белого атласа тоже сделана Леруа. Верхняя часть сшита из белого тюля с окантовкой из белого шелка, гладкого и блестящего. Вышивка представляет собой гирлянды мирты с маленькими стреловидными листочками и такими же завитками, и все это выполнено белым по белому. Вышивка поднимается, сужаясь, и на уровне талии исчезает совсем. Рукава не слишком узкие и не слишком пышные. Что касается талии, она в то время была не слишком завышена. А низ платья отделан гирляндами голубых и белых гиацинтов. Большой букет гиацинтов, приколотый к платью, дополняет и придает чувство законченности всему туалету – все отдельные части его могли бы существовать и сами по себе». Легко представить себе, какой восторг вызвало такое великолепие!
Впрочем, модные газеты и журналы предназначались для дам высшего общества, среди них было много читательниц и подписчиц этих изданий. В течение недолгого времени публикации о моде оставались независимыми от общественного мнения и могли позволить себе критику в адрес знаменитых мастеров – создателей одежды.
Модные издания критиковали также подъем социального статуса портных: «Месье портные презирают теперь швейное ремесло и отныне заняты только тем, что сами называют рисованием одежды». В самом деле, портные стали называть себя художниками и утверждали, что одежда должна служить до тех пор, пока не сносятся две пары обуви, причем каждой паре срок отпускался не больше месяца. Если заказчик приносит в ателье свою ткань, портные возмущались: «Я привык работать только со своим материалом!»
А сам Леруа одевал своих современников? Мы располагаем множеством счетов за мужские парадные костюмы, каждый на сумму больше четырех тысяч франков. Однако среди придворных щеголей гораздо большей популярностью пользовался личный портной Наполеона – Шевалье. Он создал для коронации много мужских костюмов, расшитых золотом. Но самым модным портным в то время был Леже, он одевал всех членов семьи Бонапарта, и тот лично вызвал его во дворец, когда перед свадьбой с Марией Луизой ему показалось, что он выглядит недостаточно элегантно.
Трудные времена переживали парикмахеры, особенно с той поры, когда белые парики вышли из моды. Но все же некоторым из «профессоров по уходу за волосами» благодаря таланту и сноровке удалось добиться выдающихся успехов. Осталось много хвалебных отзывов о придворном цирюльнике Эрбо, который всегда сопровождал Жозефину во всех ее поездках; о Дюплане – его фиксированная заработная плата составляла тысячу двести франков в год; о Жоли, литераторе, отбившемся от своей стаи и попавшем в клан парикмахеров.
Парфюмеры находились в более выигрышном положении и умели им воспользоваться – ведь никогда не бывает слишком много косметических товаров и туалетной воды. Знаменитый Дом Убиганта, чья слава дошла и до наших дней, под протекцией мадам Рекамье создал духи «Рекамье», и они произвели фурор.
В 1814 году Альманах мод выражал удивление по поводу бесцеремонного вмешательства мужчин в мир женской моды: «Когда видишь мужчин, посягающих на женское ремесло, это сближение вкусов невольно заставляет думать, что, возможно, природа допустила в отношении этих мужчин какую-то ошибку».
Не бросают ли эти строки тень и на Леруа? Наводят на размышления и описания, оставленные Оже: «Руки Леруа были очень белыми, ногти розовыми. Он часто принимал своих подчиненных во время, когда принимал ванну, и многие утверждали, что купался он в молоке, куда были добавлены ароматические вещества».
В его частной жизни существовала тайна. Временами он исчезал, и некоторые свидетели утверждали, будто встречали его в комнатах королевского дворца одетым и накрашенным, как женщина. Это лишь ярче выделяло некую особенность его жизни, исполненную роскоши и пышности. Его модное ателье на улице Ришелье, расположенное в самом центре элегантной жизни Парижа, само по себе было храмом роскоши. Входящего поражало обилие зеркал, бронзы, люстр из венского стекла, мебели, сделанной знаменитым краснодеревщиком Жакобом. Коляска Леруа, рассчитанная на четверку лошадей, за которых он заплатил не меньше трех тысяч франков, могла поспорить с самыми изящными экипажами богатых купцов, приезжавших из Лондона.
Но этого было недостаточно для удовлетворения гордости Леруа. Он умолил императрицу одолжить ему на свадьбу своей дочери карету с императорскими гербами. Здесь он хватил лишку, но Жозефина удовлетворила его просьбу, и тогда к ней ворвался разгневанный император: «Пусть берут фиакр, я не потерплю, чтобы какая-то лавочница ехала в моей карете!» Императрица доверяла Леруа и прекрасно знала, что ни одна другая женщина, хоть сама королева, не похвастает, что носит платья тех же фасонов, что кутюрье создал для нее. Она даже доверяла ему свои драгоценности, чтобы он по своему вкусу подбирал подходящую к ним отделку для туалетов императрицы. Для показа этих парадных платьев Леруа организовал настоящую выставку с входными билетами и охраной у входа из своих слуг. Сам он охотно стал наперсником двора, что ему еще прибавило славы. Какая женщина не побоялась бы попасть в немилость к императрице, торгуясь по поводу представленного ей счета с человеком, которому известны государственные секреты? Сами мужья этих дам, получив очередную записку, беспрекословно выплачивали указанные суммы, иногда достигавшие сотни тысяч франков в год.
Прогулочное платье со спенсером, Париж, 1818
Самодовольство и чванство Леруа были настолько всем известны, что весь город с восторгом встретил пародийный спектакль Джоя «Продавец модных товаров», сыгранный в 1808 году на сцене одного парижского театра. В повадках персонажа пьесы месье Крепанвиля, окруженного сонмом гризеток, наперебой воспевающих его, «бога шифонов», все узнали Леруа. И повторяли реплику, которая, намекая на ложную скромность персонажа, дерзко высмеивала прототип:
Хвалебные речи мне досаждают.
Моя скромность вполне довольна,
Если повсюду обо мне говорят:
«Вот он – король мод!»
Известный французский кутюрье добился признания и в других странах. Его клиентки, отбывая за границу ко дворам иностранных монархов, везли с собой туалеты, созданные Леруа, доверху забивая почтовые дилижансы кофрами с одеждой и картонками со шляпами. Леруа мог гордиться: его заказчицы – королевы и императрицы всех европейских государств. Он небрежно цитировал распоряжения королев Испании, Баварии, Швеции, великой герцогини Баденской и, естественно, всех сестер Наполеона: Каролины, королевы Неаполя[70]; Элизы, герцогини Тосканской[71], и Полины[72], прекрасной принцессы Боргезе, послужившей итальянскому скульптору Антонио Канове[73] моделью для его знаменитой мраморной Венеры.
Вот портрет, принадлежащий кисти Лефевра[74] (сегодня находится в Версале). Изображенная на нем женщина, безусловно, об этом свидетельствуют многие признаки, одета в ателье Леруа. С каким великолепием и искусством создан придворный костюм: плащ голубого атласа; откинутая пола его открывает белое атласное платье, расшитое и окаймленное золотом; высоко под грудью оно схвачено поясом, украшенным камеей с изображением Наполеона в окружении бриллиантов.
Откуда этот волшебник, создавший столько чудес, черпал свои идеи? В противоположность современному кутюрье, который делает сезонную коллекцию одежды и повторяет модели для всех своих клиентов, Леруа не позволял себе «самокопироваться». Каждое его платье уникально, он не должен повторяться, ни в коем случае. С этой целью он досконально обшаривал все музеи, изучал картины Давида и других художников империи. Один художник, не слишком талантливый, очень ловко срисовывал фасоны одежды и стал незаменимым помощником Леруа. Это был Гарнери. На его счет упражнялся в остроумии Оже: «Все видится в розовом и бледно-голубом. Он не рисует, он окутывает дымкой. В его линиях все мутно и обманчиво, как и в его красках».
Оставляя без внимания подобные укусы критики, Леруа знал, как использовать Гарнери, к тому же он предпочитал иметь такого помощника, чтобы он не стал соперником ни в силе личности, ни в славе. Каждый день он отправлял Гарнери в Лувр, и тот копировал драпировки греческих и римских статуй. Затем кутюрье интерпретировал их в соответствии со вкусом своих клиенток. Кроме того, Гарнери иллюстрировал «Журнал о дамах и моде», знакомивший весь мир с шедеврами Леруа, причем, рисуя платья элегантных женщин, он стал портретистом самих модниц, – пожалуйста, сразу две работы для одной клиентки.
Парижская мода, 1829
Леруа, очень часто показывавший себя беспринципным приспособленцем, тем не менее, остался верен Жозефине после ее развода, когда, удаленная от двора, она навсегда поселилась в купленном ею имении Мальмезон. За несколько дней до официального объявления о разводе императорской четы Леруа вошел в гостиную императрицы и застал Жозефину в слезах, стоящей на коленях перед Наполеоном. Император вспыхнул от гнева, но взял себя в руки и бросил небрежно бывшей жене: «Мадам, вам следует посоветовать вашему торговцу модным товаром не входить без специального разрешения!»
Не по собственной воле, а по принуждению со стороны императора мастер согласился работать для Марии Луизы. Без сомнения, вряд ли можно объяснить чистой случайностью, что в день бракосочетания венценосных супругов Леруа, к негодованию Наполеона, принес туалеты для новой императрицы с большим опозданием.
Однако бухгалтерские книги Леруа доказывают, что никакое национальное бедствие не погасило в обществе страсти к роскоши и веселью. Увы! Женщины заказывали ему шикарные туалеты и после битвы под Лейпцигом[75], и после отправления Наполеона в ссылку на остров Эльба, и в тот момент, когда император навсегда отрекался от престола.
Парижская мода, 1829
В разгар бедственного отступления французской армии из России Гортензия, дочь Жозефины и жена Луи Бонапарта (брата Наполеона), заказала маскарадный костюм стоимостью ни много ни мало четырнадцать тысяч франков для своего костюмированного бала, устроенного по мотивам жизни и быта индейского племени инков. В том же году Леруа сшил для Каролины Мюрат (сестры Наполеона) маскарадный костюм за двадцать тысяч франков. Модная лихорадка, которой всегда была подвержена Полина Бонапарт, после свержения ее брата, казалось, только усилилась. После того как он отбыл в изгнание на остров Святой Елены, ее заказы у Леруа участились. Счета Жозефины, относящиеся к тому же времени, возросли до ста пятидесяти тысяч франков, но они так и остались неоплаченными.
Имя прекрасной польки Марии Валевской[76], подарившей Наполеону сына, также встречается в бухгалтерских книгах Леруа. Для нее выполнены платья, богато украшенные серебряным шитьем, мехами и кружевом. В самый драматичный и кровопролитный период в истории Востока она покупает простой батистовый носовой платок за сотню франков.
Лихорадочное увлечение модой особенно овладело Марией Луизой, когда она влюбилась в Нейперга[77].
Парижская мода, 1829
И в период Ста дней[78] она себя не ограничивала. Леруа отправлял ей в Вену огромное количество платьев, пеньюаров, шляп. Леруа пережил все бури. После каждой волны, приносящей разрушения, он просто менял клиентуру. Когда вернулись Бурбоны, стал одевать королевский двор, бывших аристократов, приехавших из эмиграции; герцогиню Берийскую, новую королеву элегантности. Он одевал даже жену победителя битвы под Ватерлоо леди Веллингтон[79] и создал для нее манто серебристого цвета из шерсти ламы и головной убор из перьев. Именно в платье Леруа дочь Марии Антуанетты[80], мрачная и желчная, въехала в Париж. Все настоящие, урожденные аристократки, смотрящие на знатных дам империи как на выскочек, счастливы вновь обрести своего кутюрье. Они еще некоторое время оставались верными нежным расцветкам тканей и завышенным талиям – отличительным чертам моды времен империи.
Гений Леруа полностью показал себя в стиле, исполненном очарования. Эротизм принимал в нем облик утонченной изысканности. Этот стиль в течение тридцати лет царил во многих странах с разными политическими режимами и продолжал жить в первые годы реставрации королевской власти. В тот день, когда он умер, звезда творца Леруа погасла. Да и не могло быть по-другому: мода, которой он руководил, жизнеспособна только в эпоху бурь, потрясений и страстных чувств. Время, пришедшее на смену, растеряло стремительность и страстную любовь к жизни. Мода этого времени становится новым рококо Бурбонов и выражает реакционные чувства по отношению к императорскому режиму: расширенная линия бедер, осиная талия, рукава буфами, прически с накладными волосами.
Парижская мода, 1829
Стареющий Леруа переложил управление своим ателье на племянницу. В течение двух лет кутюрье часто видели на прогулках в саду его загородного дома, он бродил словно лунатик в поисках умершей славы. Время от времени он возвращался в Париж, чтобы взглянуть на ателье, но над ним теперь красовалась новая вывеска – «Леруа, племянница и К°».
Ему было суждено еще раз воспрянуть духом, чтобы сыграть последнюю роль в своей жизни: в 1824 году он возглавил работу по созданию туалетов для коронации Карла X. «Художник упал ниже своего уровня и не придумал ничего нового, ничего элегантного!» – грустно восклицал Оже в своей рецензии. Через пять лет Леруа умер и на долгое время был забыт обществом, которому посвятил себя целиком.
Прелюдия к высокой моде
Высокая мода – что это?
Что это такое – Высокая мода? Может быть, это наивысшее достижение искусства одевать женщину? Конечно, нет: выражение «Высокая мода» отражает феномен современности, подразумевает появившуюся в середине XIX века индустрию, важность которой не переставала расти, и теперь она стала одним из главных элементов французской экономики.
Синдикат Высокой моды дал своей деятельности точное определение, которое не оставляет места двусмысленности и делает лишними дополнительные разъяснения: «Дом Высокой моды квалифицируется как предприятие, чья деятельность заключается в создании моделей женской одежды с целью их продажи покупателям (клиентам-профессионалам), а также в правомочности копирования, это подразумевает наличие полномочий для создания стольких копий одних и тех же моделей, сколько необходимо для удовлетворения заказов частных клиентов».
Эти несколько строк обозначают границу, которая пролегла между модой в широком смысле этого слова и Высокой модой наших дней. До появления Высокой моды существовал лишь кустарный вид пошива: платья создавались только по замыслу клиентки и только для нее одной. В наше время такой вид работы называется «шитьем на заказ». Теперь знаменитые кутюрье – создатели моделей, на которых стоит их автограф и которые, как произведения искусства, защищаются от копирования, завоевали большое уважение в обществе, играют в нем видную и активную роль большого художника и предпринимателя.
Маскарадный костюм офицера Королевской гвардии и утренний мужской костюм, Париж, июнь 1829
Индустрия моды
Историки костюма единодушно признают, что высокую моду основал Чарльз-Фредерик Ворт[81]. И сейчас его потомки настойчиво и с пафосом утверждают этот факт: вначале был хаос, затем появился Ворт, молодой гений, и одним взмахом волшебной палочки из пустоты создал Высокую моду. Но нет, Ворт создал Высокую моду не из пустоты – социальные и экономические предпосылки уже существовали. Никогда мелкий служащий швейного ателье не стал бы великим кутюрье Вортом, никогда ателье на улице де ля Пэ не превратилось бы в мировой центр моды, если бы процесс пошива одежды не поставили на коммерческую основу и не наладили промышленное производство моделей.
Однако неоспорим факт, что Высокая мода родилась в середине XIX века. Тем не менее ни история экономики, ни какое-либо специальное исследование не дают объяснений рождению этого феномена. Причин, вероятно, много: путаные исходные данные; множество экономических, социальных, национальных течений, игравших роль в этом, по-видимому, внезапном появлении. Все это логически привело к зарождению чего-то нового, но развивалось оно, это новое, очень медленно. Шитье одежды по индивидуальным меркам (способ такой же старый, как наш цивилизованный мир) и производство готового платья (явление Нового времени) подготовили дорогу Высокой моде.
Производство готового платья, обычный современный вид выпуска одежды, имело занимательную предысторию. Нескольким старьевщикам, промышлявшим своим ремеслом в Париже, в 1820 году пришла в голову мысль скупать у портных по низкой цене весь их «непроданный товар» и затем перепродавать его на блошином рынке (в те времена) Святого Иакова, который вскоре превратился в центр новой торговли. Ободренные успехом, они не остановились на достигнутом, а наняли портных, чтобы те в своих ателье шили новую одежду. Не секрет, что ремесло старьевщика не из почтенных занятий, и рабочих наняли с большим трудом, разумеется, не из лучших профессионалов. Но это было уже не важно – шитье готового платья как направление швейного ремесла появилось на свет.
С годами оно набрало силу и стало привлекательным рынком сбыта для продавцов тканей, а значит, и обладателей необходимого капитала. Первое такое предприятие «Прекрасная садовница» начало работать в 1824 году, а название получило от цветочного рынка, располагавшегося по соседству. Сначала фабрика изготавливала и продавала только одежду для работы, и продукция эта пользовалась все большим спросом из-за быстрого развития промышленности.
Изготовление одежды большими партиями очень быстро переняли и другие. В 1833 году Терно – тот самый, который создал производство кашемира по приказу Наполеона, – открыл в Париже новый магазин готового платья «Славный Ричард». Такие предприятия стали возникать повсюду и производили одежду не только рабочую, но и мужскую, и военную форму. Вслед за таким развитием последовал подъем по социальной лестнице руководителей швейных предприятий. Вместо мелкого торговца появился продавец, вместо кустаря-ремесленника – фабрикант. Новой профессии нашлось место и в экономической жизни: появились предприниматели, берущие заказы на поставку готового платья. Они управляли предприятиями, закупали ткани большими партиями, при помощи своих машин раскраивали одежду и следили за ее шитьем в собственных мастерских, а еще чаще отдавали эту работу своим служащим, трудившимся на дому. Механизация швейного производства грубо оттеснила ремесленников-портных. Не имея возможности соперничать с большими предприятиями, они были обречены на нищету и безысходность.
Маскарадный венгерский костюм и парижская мужская мода, ноябрь, 1830
Однако к мелким портным все-таки пришло спасение, и принес его никому не известный инженер Тимонье[82], в 1830 году познакомивший Париж со своим новым изобретением – швейной машинкой. Он трудился над ней в своей родной деревне, расположенной в долине реки Роны. Дело продвигалось медленно, но наконец ему удалось сделать самое главное – его машинка выполняла тамбурный шов. Но умелец был так беден, что весь путь до Парижа ему пришлось пройти пешком, неся в мешке свою машинку, разобранную на части.
Парижская мода, 1833. Иллюстрация из журнала Revue des Modes de Paris