Волны, в которых мы утонули

– Да, я знаю.

Лейси и Брукс встречались около девяти месяцев – точнее, девять месяцев, две недели и четыре дня – но я не считала.

Почему?

– Ну, она типа меня бросила. Сказала, что не хочет быть в моей жизни на третьем месте.

На третьем?

– После музыки… и, ну… – он улыбнулся мне, но эта улыбка больше походила на гримасу, – тебя.

Моя грудь сжалась. Я выпрямилась. Он продолжил говорить:

– Она считает, что я провожу с тобой слишком много времени. Она немного ревнует из-за того, что я каждый день прихожу тебя проведать. А еще у нее появилась сумасшедшая идея, мол, между нами что-то есть.

Разве? Разве между нами что-то есть?

Он закатил глаза.

– Разумеется, это не так. Я не стал ей врать и сказал, что мы просто друзья.

Да. Конечно. Между нами ничего нет. Я слегка сжала подвеску с якорем, которую носила, не снимая.

Мы с Бруксом просто друзья. Но почему тогда мне так больно?

– В любом случае я хотел, чтобы ты узнала об этом первой. Это просто отстой, я ведь столько денег потратил на смокинг для завтрашнего выпускного. Ну и ладно.

Я понимала, что для него это очень важно, потому что он пожевывал большой палец правой руки. Он всегда делал так, когда ему было больно.

Мне так жаль, Брукс. Мне жаль, что тебе больно.

– Да, мне тоже. Знаешь, она ведь мне нравилась. Лейси была классной. Но, – прочитав, что я написала на маркерной доске он нахмурился, а потом стер надпись ладонью, – видишь? Один взмах руки – и боли больше нет.

Он встал и начал ходить по моей комнате, проводя пальцами по корешкам всех моих книг. Я знала, что боль никуда не делась, потому что когда Бруксу было больно, он ходил и водил пальцем по корешкам книг.

Крошечный книжный стеллаж, который был у меня с детства, теперь был забит книгами. Те книги, что не помещались на полки, были разбросаны по всей спальне.

В отличие от большинства людей я расставляла книги не по жанрам или имени автора. Я расставила их по цвету переплета. Все красные стояли в одном конце комнаты, а фиолетовые – в другом. Поэтому любому, кто входил ко мне в спальню, казалось, что в комнате словно развернули радужную ленту.

– Что это? – спросил он, взяв в руки небольшой блокнот в кожаном переплете.

Я вскочила с кровати и поспешила к нему.

Он злобно ухмыльнулся.

– О боже… неужели это дневник Магнит?

Я подпрыгнула, чтобы достать его, но он поднял его над головой. Я снова подпрыгнула, и он убрал его за спину. Пытаясь отобрать у него дневник, я размахивала руками как ненормальная.

– Что у тебя там? Грязные секретики? Мне так интересно, не могу удержаться. – Его ухмылка стала шире, и при виде его усмешки я испытала одновременно и счастье, и злость, и возбуждение, и испуг. Чем больше он прыгал, чтобы я не отобрала у него дневник, тем больше я прыгала, пытаясь вырвать блокнот у него из рук. Каждый раз, когда моя кожа касалась его кожи, мне хотелось быть к нему еще ближе. Каждый раз, когда он прикасался ко мне, мне было мало. Он никак не мог перестать смеяться. – Прости, Мэгги. Я знаю, ты не простишь меня за это, но я это сделаю. Я просто прочитаю одну страницу. Мне нужно понять, что у тебя в…

Он открыл первую страницу.

Замер.

Перестал говорить.

И смеяться тоже перестал.

– Список дел Мэгги? – спросил он.

Мои щеки горели, желудок скрутило узлом. Я снова уселась на свою кровать.

Он сел рядом со мной и протянул мне дневник.

Все дело в чтении.

Оно было одновременно моим даром и проклятием. Благодаря книгам я с головой окуналась в мир, о котором ничего не знала, но при этом они напоминали мне обо всем, что я упускала.

Так что я написала список.

И если я когда-нибудь, каким-то образом смогу выйти за порог моего дома, я буду знать, что делать, искать, исследовать.


Может быть, я принимаю желаемое за действительное, но если книги чему меня и научили, так это тому, что мечты стоят того, чтобы воплощать их в жизнь.

Мой список дел с каждым днем становился все больше. Каждый раз, когда в одной из моих книжек происходило что-то захватывающее, я записывала это в свой блокнот вместе с названием вдохновившего меня произведения. Итак, я хотела заняться верховой ездой из-за «Национального бархата»[10]. Сходить на бал и неожиданно сбежать с него из-за «Золушки». Побывать в двух местах сразу благодаря «Спеши любить»[11].

В моем списке дел были сотни пунктов, и иногда я задавалась вопросом, вычеркну ли я из него хоть что-нибудь.

– Это список того, что ты хочешь сделать? – с пониманием спросил он.

Я кивнула.

– Знаешь, а ведь ты можешь вычеркнуть их все.

Может быть.

Потом я стерла это слово.

Он написал: Точно.

Потом он стер это слово, но оно осталось у меня в голове.

Некоторое время мы сидели и молча смотрели на пустую доску.

– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь, Мэгги?

Я много об этом думала. Об ответе на этот вопрос. Кем я хочу стать? Кем я могла бы стать? Наверное, писателем. Я могла бы публиковать книги в Интернете, и мне не пришлось бы выходить из дома. Или художником. Тогда папа возил бы мои картины на продажу на ярмарки. Или, наверное…

Я взяла маркер и записала, кем хочу быть.

Счастливой.

Брукс взял свой собственный маркер и тоже написал, кем хочет быть.

Счастливым.

Его пальцы стерли наши слова. Он спрыгнул с кровати, подошел к моему столу и начал рыться в моих ручках и карандашах. Когда он нашел то, что искал, он вернулся ко мне и начал писать на доске.

Когда-нибудь ты проснешься и выйдешь из дома, Магнит, и откроешь для себя этот мир. Когда-нибудь ты увидишь весь мир, Мэгги Мэй, и в тот день, когда ты выйдешь на улицу и сделаешь свой первый вдох, я хочу, чтобы ты нашла меня. Несмотря ни на что, найди меня, потому что я хочу показать его тебе. Я помогу тебе вычеркнуть все пункты из твоего списка дел. Я покажу тебе весь этот огромный мир.

Вот так просто – я принадлежу ему. А он никогда об этом не узнает.

Обещаешь? – написала я.

Обещаю, – ответил он.

Я хотела стереть слова с доски, но когда провела по ним рукой, исчезло только то, что написала я. Он улыбнулся и показал мне свой маркер.

– Не сотрешь. Я хочу, чтобы доска осталась такой. Сохрани ее как мое обещание. Завтра я принесу тебе другую доску. Будем общаться с помощью нее.

Я приоткрыла рот, словно собираясь что-то сказать, с моих губ не сорвалось ни звука.

Он улыбнулся. Он знал, что я хочу сказать.

– Пожалуйста. Послушаем музыку?

Я кивнула, и мы легли на мою кровать, пока он вытаскивал свой айпод.

The Fresh & Onlys «Waterfall».

– Какая же в этой песне офигенная партия электрогитары. Такое чувство, что вокруг тебя все и ничего одновременно. Если прислушаться, можно понять, как классно играет басист. А как он обращается с гитарой… – Он вздохнул и хлопнул себя ладонью по груди. – Шикарно.

Когда он говорил о музыке, я почти никогда не понимала, о чем он говорит, но мне нравилось, с каким энтузиазмом он это делал.

– Брукс! – Кельвин просунул голову в мою комнату и посмотрел на своего лучшего друга, подняв бровь. – Репетиция в пять. Идем. Нужно обсудить сопроводительное письмо к нашим демо, – сказал Кельвин.

Брукс и Кельвин были знаменитостями. Ну, почти знаменитостями – об их существовании знала только я. Они были солистами в их группе и научились на самом деле отлично выступать в нашем гараже. И пусть пока о них никто не знал, я была уверена: когда-нибудь они станут знаменитыми. Они слишком хороши, чтобы остаться незамеченными.

– Ты ведь снимешь нас, да, Магнит? – спросил Брукс, вставая с моей кровати, жизнерадостный, как и всегда.

Конечно, сниму. Я потянулась за видеокамерой и встала на ноги. В другой руке у меня была книжка, которую я сейчас читала. Я никогда не пропускала репетиции группы. Это было самое яркое событие моего дня. Я всегда снимала их из кухни. Несколько лет назад мама и папа подарили мне видеокамеру, потому что психотерапевт сказал, что я могу раскрыться и начать говорить, сидя перед камерой или что-то в этом роде. Это не помогло; я только часами смотрела на себя и моргала, поэтому вместо того, чтобы тратить пленку попусту, я снимала репетиции группы моего брата.

Прежде чем спуститься вниз, я подошла к окну своей спальни, которое выходило на улицу, и посмотрела через дорогу на крыльцо миссис Бун. Старушка сидела в своем кресле-качалке. Рядом с ней свернулась калачиком Булка.

Губы женщины шевелились, как будто она разговаривала с невидимым мужчиной, сидящим в неподвижном плетеном кресле рядом с ней.

С ее Стэнли.