Волчья Луна
Часть 57 из 67 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Но чисто не означает стерильно.
Марина много дней не могла определиться с тем, какую записку оставить. Несомненно, нужна записка. Она должна быть искренней и личной, и у Ариэль не должно быть ни единого шанса остановить Марину.
Записка, написанная от руки, оставленная там, где ее найдут. Искренняя, личная: подарок на прощание.
Когда Марина берет из принтера лист бумаги, Абена пыхтит и открывает глаза. С самого начала оккупации девушка постоянно живет у них.
– Что ты делаешь?
– Долгий Бег, – врет Марина. Это единственный непогрешимый повод, позволяющий покинуть квартиру в четыре утра. Теперь придется одеваться так, чтобы соответствовать алиби. Марина улетит с Луны в беговых кроссовках, топе-бра и до нелепости коротких шортах.
– Развлекайся, – ворчит Абена и переворачивается в гамаке. Ариэль тихонько храпит в своей комнате. Марина устраивается на кровати, прижав колени к груди, и пытается писать. Буквы кривые и причиняют боль. Слова мучительны. Она идет к холодильнику, надеясь на успокоительный джин. Вот дура. С падения Луны в доме нет ни джина, ни водки – никакого алкоголя. Но она оставляет записку торчащей из дверцы.
В последнюю очередь Марина привязывает зеленые ленты к запястьям, бицепсам, коленям и бедрам. Решение по поводу шнуров с кисточками приняли за нее. Абена снова просыпается, когда Марина открывает дверь квартиры.
– Ты в этих шмотках не замерзнешь?
Марина покрылась гусиной кожей, но не от холода.
– Спи. Тебе утром мир спасать.
Втихаря оделась, тайком написала записку, бесшумно выбралась из квартиры и аккуратно закрыла дверь…
«Марина, до вылета два часа».
Пока Марина идет к ладейре на 25-й улице, ее настигает приступ удушья. Улица почти пустая, на лицах новичков, кивающих в знак приветствия – она кивает в ответ, – отражаются приятные угрызения совести по поводу того, чем они занимались до рассвета. Женщина практикует йогу перед квартирой; двое мужчин оперлись о перила и негромко разговаривают; толпа подростков, шатаясь, бредет домой из клуба или с вечеринки: чувствуют ли они в ее ответном кивке особую цель, исключительный эмоциональный заряд? Тусклый свет цвета индиго в дальнем конце квадры касается стен и балконов. Включается солнечная линия – начинается новый день.
В конце лестницы дожидаются бот и два охранника ВТО в броне, изукрашенной в стиле хэви-метал. У Марины сжимается сердце: она боится, что, если встретится с ними взглядом, они ее узнают, боится, что, если отведет взгляд, они ее арестуют за подозрительное поведение. «Вы Марина Кальцаге, вы работаете на Ариэль Корту. Нам надо задать вам несколько вопросов. Вы Марина Кальцаге, вы бросили Ариэль Корту. Куда это вы собрались?»
Она глядит на них искоса, чуть повернув голову. Охранники из ВТО на нее даже не смотрят, а один подросток под кайфом изучает бота с сосредоточенностью ребенка, набираясь смелости, чтобы подойти как можно ближе к едва прикрытым лезвиям.
Была война, кто-то в ней победил, а кто-то проиграл, и ничего не изменилось. Детишки курят травку и тискаются. Парни болтают, женщины занимаются йогой. Долгие бегуны стремятся к местам встречи. Женщина выгуливает хорька на шлейке. Чиб в правом глазу Марины фиксирует цены Четырех Базисов и состояние ее счета. Сменилось руководство – только и всего. Но это означает, что смерти бессмысленны. Бойцы, павшие под ударами лезвий, к которым теперь прикасается пацан, сражались не за доли в акционерном капитале. Они сражались не из-за личной преданности богатым, далеким Драконам. За такое не сражаются. Они сражались за свой мир, свою жизнь, свою культуру, за право не следовать указаниям чужаков.
Марина спускается по ладейре. На каждом уровне охрана. Чтобы отвлечься, она считает в уме: количество уровней умножить на число ладейр на каждой стороне проспекта умножить на количество квадр. Получается много ботов и еще больше Воронцовых.
На уровне 3-й улицы она встречается взглядом с женщиной, которая едет на эскалаторе вверх. Молодая, в одежде для бега, короткой и откровенной: на бицепсах и запястьях желтые плетеные браслеты; левое колено обвязано зеленым шнуром, ярко выделяющимся на темной коже. Долгая бегунья. Незнакомка кивает Марине: они Сестры-в-Беге. Марину охватывают сомнения. Она поворачивается, едва не пускается бегом по эскалатору, идущему вниз, чтобы догнать ту девушку. Ее сердце разорвется, точно разорвется. Она хочет отправиться с этой бегуньей. Она хочет вернуться – в квартиру, к Ариэль. Она хочет этого больше всего на свете.
Эскалаторы несут их в разные стороны, и миг спустя они расстаются.
Внизу, в хабе Ориона, она находит скамейку под сенью высоких деревьев. Тени становятся все гуще. Она прячется среди них. В парке этим утром только любовники – и Марина. Индиго светлеет до темно-голубого, превращая рощу в частокол из древесных стволов. Марина сидит, пока ее мучительные рыдания не идут на спад, не переходят в то, что можно вынести, в то, что пройдет и позволит ей не сорваться, увидев чье-то лицо.
Не Ариэль, но Рафа, ее брат, сказал однажды, что единственное, что есть на Луне красивого, – это люди. Прекрасные и ужасные. Как и сам пылкий, переменчивый, слабый Рафа. Как тщеславная, целеустремленная, одинокая Ариэль. Как красивый, обреченный, неистовый Карлиньос. Как мрачный, сосредоточенный, преданный Лукас. «Теперь ты работаешь на нас», – сказал он. Если бы она не приняла предложение. Если бы он его не сделал. Если бы она промедлила долю секунды, перехватывая муху-дрона. Если бы она не согласилась поработать официанткой на Лунной вечеринке Лукасинью Корты.
Она бы все равно оказалась под этим деревом, на этом пути, собираясь отправиться домой на лифте «лунной петли».
Это ужасный мир.
Высоко в хабе Меридиана, где главные бульвары трех квадр встречаются, образуя свод трехкилометровой высоты, ранние пташки-летуны устремляются вниз, кружатся, рисуют в воздухе спирали, летая парами. Их крылья сверкают, ловя десять тысяч огней рассвета. Они раскрывают наноуглеродные перья и ловят восходящие потоки, поднимаются по спирали, пока не становятся яркими искорками, затерявшимися в густой синеве.
Она так и не полетала. На вечеринке перед началом предполетных тренировок она забралась на барную стойку и пообещала всем, что точно это сделает. «Они там летают!» На Луне ей так и не удалось полетать; она так и не встала на сноуборд в том семестре, когда ее друзья отправились в Снокуалми, пока она заканчивала статью. Девушка-которая-упустила-сноубординг. Девушка-которая-так-и-не-полетела.
Станция «лунной петли» находится в юго-западном контрфорсе хаба Меридиана. Она выглядит скромно и неброско, но на самом деле это колонна, вокруг которой зиждется Меридиан. Лифт был здесь, в самой ближней к Земле точке Луны, задолго до того, как в недра Центрального Залива забили первые опоры. Марина прошла через эти двери всего два года назад, и ничто в них не кажется знакомым. Новый мир, новая сила тяжести, новые способы двигаться, чувствовать, дышать, новый чиб в глазу, взимающий плату за каждый вдох.
Станция никогда не закрывается. «Лунная петля» никогда не перестает вращаться, облетая мир по кругу. Сотрудники ее ждут. Последний медицинский тест, кое-какие бумаги. Мелочи. В маленькой белой комнате Марина садится на высокий белый стул и ее просят посмотреть на черное пятно на стене. Вспышка, момент слепоты, она моргает – кажется, что на сетчатке подрагивают пурпурные послеобразы, – а когда она снова может видеть, то маленьких цифр в правом нижнем углу поля зрения больше нет.
У Марины больше нет чиба.
Она дышит воздухом бесплатно.
Она делает глубокий вдох и от передозировки кислорода едва не падает с табурета. Женщина в белом, которая выводит ее из белой комнатки, улыбается.
– Все так делают.
Вслед за шоком приходит сомнение. А если она ошиблась? Если ей что-то не объяснили? Если у нее нет прав на кислород в крови? Марина начинает дышать поверхностно, втягивая воздух глоточками и удерживая бережно, как держат драгоценное дитя.
– И это все тоже делают, – говорит женщина и заводит ее в зал ожидания для улетающих. – Дышите свободно. – Это старая лунная поговорка. – Ваш билет покрывает все расходы с этого момента и до того, как вы сойдете с борта орбитального транспорта.
Об этой части она не подумала. Она проработала отлет – раз за разом, во всех деталях и с учетом всех переменных, всех поступков и вариаций графика. Она не может представить себе прибытие. Будет дождь. Только и всего. Завеса из теплого серого дождя скроет планету так, что Марина не сможет ее разглядеть.
В зале ждут пять пассажиров. Там есть чай, есть выпивка, но никто к ним не прикасается, ограничиваясь водой. Суши на охлаждающем подносе, не удостоившись ничьего внимания, собирают бактерии.
Как она и ожидала, Амадо, Хатем и Аурелия из класса возвращенцев здесь. Теперь они ничего друг другу не говорят, лишь кивают. Никто не приглядывается к ее одежде для бега. Они не смеют взглянуть друг другу в глаза. Все сидят как можно дальше от товарищей. «И так все делают», – сказала бы работница станции, как предполагает Марина. Она просит Хетти пролистать музыкальную коллекцию, но все либо кажется слишком банальным для такого случая, либо слишком ценным, чтобы испортить его связью с подобным роковым событием.
– Ждем еще одного, – сообщает работница станции, прежде чем закрыть дверь.
– Простите, – говорит Марина, – у меня есть время?
Она кивком указывает на уборную. Наверное, ее отделяют целые миры от того момента, когда удастся с комфортом помочиться.
Желание помочиться – все равно что зевательный рефлекс, действует без слов и не приемлет отговорок. Все прочие желания выстроились за ним в длинную очередь.
А вот и последний из улетающих. Это не тот, кого Марина ожидала увидеть. Последней в группе, в когорте Марины, была Оксана. Невысокая, узкоглазая, мрачноватая украинка. Но входит высокий нигериец. Наверное, Оксана передумала. Нашла покой после последнего собрания группы. Решила опять открыть свою дверь, вернуться домой. Обошла по кругу воронцовских охранников у входа на ладейру и снова поехала вверх. Повернулась на каблуках у дверей станции «лунной петли». Выбрала Луну. И Марину охватывают ужасные сомнения. Даже сейчас она может сделать то же самое. Встать с этой белой кушетки, выйти из двери и вернуться.
К Ариэль.
Она не может пошевелиться. Ее парализовало между уходом и возвращением.
Потом в другом конце зала открывается дверь, и другой администратор говорит: «Мы готовы к подъему на борт», и Марина встает вместе с остальными и идет вместе с остальными – из двери в шлюз, из шлюза в капсулу «лунной петли». Она занимает одно из мест вокруг центрального ядра. Ремни безопасности опускаются и отнимают все сомнения. Люк закупоривается. Начинается формальный обратный отсчет. Такие капсулы каждый день прибывают и убывают сотнями. Да, она боится, дрожит от страха в своем спортивном топе, беговых шортах и лентах. Уходит, как и ожидала, испуганная.
Первая стадия подъема – увлекательная поездка вертикально вверх через внутренность хаба Меридиана. Через несколько секунд она оказывается на высоте в полкилометра. Капсула «лунной петли» герметичная, без окон, но внешние камеры передают изображения Хетти. Марина видит хаб Меридиана: огромную пустую шахту, заполненную огнями десяти тысяч окон, которые в сумерках кажутся сиреневыми. Теперь она выше возносящихся летунов – вот они соскальзывают с вершин термальных потоков и по спирали опускаются сквозь тусклые проблески утренней зари.
Она покидает Луну утром, когда свет только разгорается.
Она замечает в высокой части города отдушины и вентиляторы, напорные водопроводы и теплообменники, а потом трансляция с камеры обрывается – капсула входит в воздушный шлюз. Дергается; Марина чувствует, как движутся какие-то механизмы, запираются замки, слышит, как вой уходящего воздуха переходит в шепот, а потом умолкает. Над нею стартовая башня. «Лунная петля» вертится вокруг Луны, тянется вниз, чтобы подхватить капсулу с вершины башни и забросить в космос.
«Будет больно, – сказала Прида возвращенцам. – Будет больней всего на свете».
* * *
– Ариэль.
У всех моту есть строгое ограничение скорости, но когда ты находишься в единственной машине на проспекте, посреди сиреневых сумерек пробуждающейся квадры Ориона, едешь мимо высоких темных деревьев в парке Гагарина, то кажется, что путешествуешь со скоростью любви.
– Ариэль, это бессмысленно.
Абена опять завозилась в своем гамаке, выныривая из неглубокого сна, когда щелкнула дверь, закрываясь, и заурчал депринтер. Сложила два плюс два. Увидела записку, зажатую меж холодильником и дверцей. Поняла, что произошло. Прочитала записку. Еще не дочитав, оказалась в комнате Ариэль.
– Марина улетела на Землю.
Моту был уже у двери, когда она помогла Ариэль надеть платье. «Сделай что-нибудь с моим лицом», – сказала Ариэль ледяным голосом, пока Бейжафлор пыталась засечь Хетти и связаться с нею. Абена присела на корточки возле кресла и аккуратно нанесла тени для глаз двух цветов. Моту без проверки проехал через все блокпосты оккупационных сил.
«Я не могу с нею связаться, – только и сказала Ариэль. – Я не могу с нею связаться».
– Я по-прежнему не могу с нею связаться, – говорит Ариэль.
– Ариэль, послушайте меня.
Она оставила записку на полу кухни. Абена все еще видит каждое слово, как будто его записали раскаленной добела иглой у нее на сетчатке.
«Я должна покинуть Луну. Я должна уйти».
– Ариэль, ее капсула улетела пятнадцать минут назад.
Моту прибывает в хаб Меридиана и разворачивается.
– Ариэль, ее здесь больше нет.
Ариэль резко поворачивает голову, и Абена пасует перед бледным жаром ее пристального взгляда.
– Знаю. Я знаю. Но мне надо это увидеть.
Возвратная капсула спускается по стене хаба Меридиана, возвращаясь из космоса. Одна опускается, пока другая поднимается. Вверх и вниз, бесконечная карусель.
– Я хочу, чтобы ты ушла, – говорит Ариэль.
– Ариэль, я могу помочь…
– Заткнись! – вопит Ариэль. – Заткнись, ты, тупая, глупая сучка! Оставь при себе свои гребаные благонамеренные, бодрящие, бессмысленные, бесчувственные, невежественные, несерьезные проповеди. Я не нуждаюсь в твоей помощи, я не нуждаюсь в твоей очаровательности, я не нуждаюсь в твоей терапии. Я хочу, чтобы ты ушла. Просто уходи. Убирайся.
Всхлипывая, Абена неверной походкой выбирается из такси. Она бежит к каменной скамье у стены из гибискуса. Сиреневое утро переходит в золото, в сияющем воздухе кувыркаются летуны, и это кажется Абене уродливым. Ненавистная женщина. Мерзкая. Неблагодарная. Но она не может не смотреть сквозь собственные волосы, сквозь сотрясающие ее рыдания на беспомощную адвокатессу в моту. Двери машины лежат вокруг нее, словно лепестки раскрывшегося цветка. Вот Ариэль опускает голову вперед. Вот запрокидывает. Абена пытается понять, что она видит. Она вспоминает, что чувствовала, когда Лукасинью забавлялся с другими девушками и парнями. Гнев, предательство, желание причинить столь же неразборчивый вред, какой причинили ей. Желание ударить своего обидчика и увидеть, как его ударят. Это нечто другое. Это жизнь, которая разломилась напополам. Это абсолютная, опустошительная потеря.
Фамильяр шепчет ей на ухо: «Ариэль».
– Абена. Прости. Я уже в порядке.
Марина много дней не могла определиться с тем, какую записку оставить. Несомненно, нужна записка. Она должна быть искренней и личной, и у Ариэль не должно быть ни единого шанса остановить Марину.
Записка, написанная от руки, оставленная там, где ее найдут. Искренняя, личная: подарок на прощание.
Когда Марина берет из принтера лист бумаги, Абена пыхтит и открывает глаза. С самого начала оккупации девушка постоянно живет у них.
– Что ты делаешь?
– Долгий Бег, – врет Марина. Это единственный непогрешимый повод, позволяющий покинуть квартиру в четыре утра. Теперь придется одеваться так, чтобы соответствовать алиби. Марина улетит с Луны в беговых кроссовках, топе-бра и до нелепости коротких шортах.
– Развлекайся, – ворчит Абена и переворачивается в гамаке. Ариэль тихонько храпит в своей комнате. Марина устраивается на кровати, прижав колени к груди, и пытается писать. Буквы кривые и причиняют боль. Слова мучительны. Она идет к холодильнику, надеясь на успокоительный джин. Вот дура. С падения Луны в доме нет ни джина, ни водки – никакого алкоголя. Но она оставляет записку торчащей из дверцы.
В последнюю очередь Марина привязывает зеленые ленты к запястьям, бицепсам, коленям и бедрам. Решение по поводу шнуров с кисточками приняли за нее. Абена снова просыпается, когда Марина открывает дверь квартиры.
– Ты в этих шмотках не замерзнешь?
Марина покрылась гусиной кожей, но не от холода.
– Спи. Тебе утром мир спасать.
Втихаря оделась, тайком написала записку, бесшумно выбралась из квартиры и аккуратно закрыла дверь…
«Марина, до вылета два часа».
Пока Марина идет к ладейре на 25-й улице, ее настигает приступ удушья. Улица почти пустая, на лицах новичков, кивающих в знак приветствия – она кивает в ответ, – отражаются приятные угрызения совести по поводу того, чем они занимались до рассвета. Женщина практикует йогу перед квартирой; двое мужчин оперлись о перила и негромко разговаривают; толпа подростков, шатаясь, бредет домой из клуба или с вечеринки: чувствуют ли они в ее ответном кивке особую цель, исключительный эмоциональный заряд? Тусклый свет цвета индиго в дальнем конце квадры касается стен и балконов. Включается солнечная линия – начинается новый день.
В конце лестницы дожидаются бот и два охранника ВТО в броне, изукрашенной в стиле хэви-метал. У Марины сжимается сердце: она боится, что, если встретится с ними взглядом, они ее узнают, боится, что, если отведет взгляд, они ее арестуют за подозрительное поведение. «Вы Марина Кальцаге, вы работаете на Ариэль Корту. Нам надо задать вам несколько вопросов. Вы Марина Кальцаге, вы бросили Ариэль Корту. Куда это вы собрались?»
Она глядит на них искоса, чуть повернув голову. Охранники из ВТО на нее даже не смотрят, а один подросток под кайфом изучает бота с сосредоточенностью ребенка, набираясь смелости, чтобы подойти как можно ближе к едва прикрытым лезвиям.
Была война, кто-то в ней победил, а кто-то проиграл, и ничего не изменилось. Детишки курят травку и тискаются. Парни болтают, женщины занимаются йогой. Долгие бегуны стремятся к местам встречи. Женщина выгуливает хорька на шлейке. Чиб в правом глазу Марины фиксирует цены Четырех Базисов и состояние ее счета. Сменилось руководство – только и всего. Но это означает, что смерти бессмысленны. Бойцы, павшие под ударами лезвий, к которым теперь прикасается пацан, сражались не за доли в акционерном капитале. Они сражались не из-за личной преданности богатым, далеким Драконам. За такое не сражаются. Они сражались за свой мир, свою жизнь, свою культуру, за право не следовать указаниям чужаков.
Марина спускается по ладейре. На каждом уровне охрана. Чтобы отвлечься, она считает в уме: количество уровней умножить на число ладейр на каждой стороне проспекта умножить на количество квадр. Получается много ботов и еще больше Воронцовых.
На уровне 3-й улицы она встречается взглядом с женщиной, которая едет на эскалаторе вверх. Молодая, в одежде для бега, короткой и откровенной: на бицепсах и запястьях желтые плетеные браслеты; левое колено обвязано зеленым шнуром, ярко выделяющимся на темной коже. Долгая бегунья. Незнакомка кивает Марине: они Сестры-в-Беге. Марину охватывают сомнения. Она поворачивается, едва не пускается бегом по эскалатору, идущему вниз, чтобы догнать ту девушку. Ее сердце разорвется, точно разорвется. Она хочет отправиться с этой бегуньей. Она хочет вернуться – в квартиру, к Ариэль. Она хочет этого больше всего на свете.
Эскалаторы несут их в разные стороны, и миг спустя они расстаются.
Внизу, в хабе Ориона, она находит скамейку под сенью высоких деревьев. Тени становятся все гуще. Она прячется среди них. В парке этим утром только любовники – и Марина. Индиго светлеет до темно-голубого, превращая рощу в частокол из древесных стволов. Марина сидит, пока ее мучительные рыдания не идут на спад, не переходят в то, что можно вынести, в то, что пройдет и позволит ей не сорваться, увидев чье-то лицо.
Не Ариэль, но Рафа, ее брат, сказал однажды, что единственное, что есть на Луне красивого, – это люди. Прекрасные и ужасные. Как и сам пылкий, переменчивый, слабый Рафа. Как тщеславная, целеустремленная, одинокая Ариэль. Как красивый, обреченный, неистовый Карлиньос. Как мрачный, сосредоточенный, преданный Лукас. «Теперь ты работаешь на нас», – сказал он. Если бы она не приняла предложение. Если бы он его не сделал. Если бы она промедлила долю секунды, перехватывая муху-дрона. Если бы она не согласилась поработать официанткой на Лунной вечеринке Лукасинью Корты.
Она бы все равно оказалась под этим деревом, на этом пути, собираясь отправиться домой на лифте «лунной петли».
Это ужасный мир.
Высоко в хабе Меридиана, где главные бульвары трех квадр встречаются, образуя свод трехкилометровой высоты, ранние пташки-летуны устремляются вниз, кружатся, рисуют в воздухе спирали, летая парами. Их крылья сверкают, ловя десять тысяч огней рассвета. Они раскрывают наноуглеродные перья и ловят восходящие потоки, поднимаются по спирали, пока не становятся яркими искорками, затерявшимися в густой синеве.
Она так и не полетала. На вечеринке перед началом предполетных тренировок она забралась на барную стойку и пообещала всем, что точно это сделает. «Они там летают!» На Луне ей так и не удалось полетать; она так и не встала на сноуборд в том семестре, когда ее друзья отправились в Снокуалми, пока она заканчивала статью. Девушка-которая-упустила-сноубординг. Девушка-которая-так-и-не-полетела.
Станция «лунной петли» находится в юго-западном контрфорсе хаба Меридиана. Она выглядит скромно и неброско, но на самом деле это колонна, вокруг которой зиждется Меридиан. Лифт был здесь, в самой ближней к Земле точке Луны, задолго до того, как в недра Центрального Залива забили первые опоры. Марина прошла через эти двери всего два года назад, и ничто в них не кажется знакомым. Новый мир, новая сила тяжести, новые способы двигаться, чувствовать, дышать, новый чиб в глазу, взимающий плату за каждый вдох.
Станция никогда не закрывается. «Лунная петля» никогда не перестает вращаться, облетая мир по кругу. Сотрудники ее ждут. Последний медицинский тест, кое-какие бумаги. Мелочи. В маленькой белой комнате Марина садится на высокий белый стул и ее просят посмотреть на черное пятно на стене. Вспышка, момент слепоты, она моргает – кажется, что на сетчатке подрагивают пурпурные послеобразы, – а когда она снова может видеть, то маленьких цифр в правом нижнем углу поля зрения больше нет.
У Марины больше нет чиба.
Она дышит воздухом бесплатно.
Она делает глубокий вдох и от передозировки кислорода едва не падает с табурета. Женщина в белом, которая выводит ее из белой комнатки, улыбается.
– Все так делают.
Вслед за шоком приходит сомнение. А если она ошиблась? Если ей что-то не объяснили? Если у нее нет прав на кислород в крови? Марина начинает дышать поверхностно, втягивая воздух глоточками и удерживая бережно, как держат драгоценное дитя.
– И это все тоже делают, – говорит женщина и заводит ее в зал ожидания для улетающих. – Дышите свободно. – Это старая лунная поговорка. – Ваш билет покрывает все расходы с этого момента и до того, как вы сойдете с борта орбитального транспорта.
Об этой части она не подумала. Она проработала отлет – раз за разом, во всех деталях и с учетом всех переменных, всех поступков и вариаций графика. Она не может представить себе прибытие. Будет дождь. Только и всего. Завеса из теплого серого дождя скроет планету так, что Марина не сможет ее разглядеть.
В зале ждут пять пассажиров. Там есть чай, есть выпивка, но никто к ним не прикасается, ограничиваясь водой. Суши на охлаждающем подносе, не удостоившись ничьего внимания, собирают бактерии.
Как она и ожидала, Амадо, Хатем и Аурелия из класса возвращенцев здесь. Теперь они ничего друг другу не говорят, лишь кивают. Никто не приглядывается к ее одежде для бега. Они не смеют взглянуть друг другу в глаза. Все сидят как можно дальше от товарищей. «И так все делают», – сказала бы работница станции, как предполагает Марина. Она просит Хетти пролистать музыкальную коллекцию, но все либо кажется слишком банальным для такого случая, либо слишком ценным, чтобы испортить его связью с подобным роковым событием.
– Ждем еще одного, – сообщает работница станции, прежде чем закрыть дверь.
– Простите, – говорит Марина, – у меня есть время?
Она кивком указывает на уборную. Наверное, ее отделяют целые миры от того момента, когда удастся с комфортом помочиться.
Желание помочиться – все равно что зевательный рефлекс, действует без слов и не приемлет отговорок. Все прочие желания выстроились за ним в длинную очередь.
А вот и последний из улетающих. Это не тот, кого Марина ожидала увидеть. Последней в группе, в когорте Марины, была Оксана. Невысокая, узкоглазая, мрачноватая украинка. Но входит высокий нигериец. Наверное, Оксана передумала. Нашла покой после последнего собрания группы. Решила опять открыть свою дверь, вернуться домой. Обошла по кругу воронцовских охранников у входа на ладейру и снова поехала вверх. Повернулась на каблуках у дверей станции «лунной петли». Выбрала Луну. И Марину охватывают ужасные сомнения. Даже сейчас она может сделать то же самое. Встать с этой белой кушетки, выйти из двери и вернуться.
К Ариэль.
Она не может пошевелиться. Ее парализовало между уходом и возвращением.
Потом в другом конце зала открывается дверь, и другой администратор говорит: «Мы готовы к подъему на борт», и Марина встает вместе с остальными и идет вместе с остальными – из двери в шлюз, из шлюза в капсулу «лунной петли». Она занимает одно из мест вокруг центрального ядра. Ремни безопасности опускаются и отнимают все сомнения. Люк закупоривается. Начинается формальный обратный отсчет. Такие капсулы каждый день прибывают и убывают сотнями. Да, она боится, дрожит от страха в своем спортивном топе, беговых шортах и лентах. Уходит, как и ожидала, испуганная.
Первая стадия подъема – увлекательная поездка вертикально вверх через внутренность хаба Меридиана. Через несколько секунд она оказывается на высоте в полкилометра. Капсула «лунной петли» герметичная, без окон, но внешние камеры передают изображения Хетти. Марина видит хаб Меридиана: огромную пустую шахту, заполненную огнями десяти тысяч окон, которые в сумерках кажутся сиреневыми. Теперь она выше возносящихся летунов – вот они соскальзывают с вершин термальных потоков и по спирали опускаются сквозь тусклые проблески утренней зари.
Она покидает Луну утром, когда свет только разгорается.
Она замечает в высокой части города отдушины и вентиляторы, напорные водопроводы и теплообменники, а потом трансляция с камеры обрывается – капсула входит в воздушный шлюз. Дергается; Марина чувствует, как движутся какие-то механизмы, запираются замки, слышит, как вой уходящего воздуха переходит в шепот, а потом умолкает. Над нею стартовая башня. «Лунная петля» вертится вокруг Луны, тянется вниз, чтобы подхватить капсулу с вершины башни и забросить в космос.
«Будет больно, – сказала Прида возвращенцам. – Будет больней всего на свете».
* * *
– Ариэль.
У всех моту есть строгое ограничение скорости, но когда ты находишься в единственной машине на проспекте, посреди сиреневых сумерек пробуждающейся квадры Ориона, едешь мимо высоких темных деревьев в парке Гагарина, то кажется, что путешествуешь со скоростью любви.
– Ариэль, это бессмысленно.
Абена опять завозилась в своем гамаке, выныривая из неглубокого сна, когда щелкнула дверь, закрываясь, и заурчал депринтер. Сложила два плюс два. Увидела записку, зажатую меж холодильником и дверцей. Поняла, что произошло. Прочитала записку. Еще не дочитав, оказалась в комнате Ариэль.
– Марина улетела на Землю.
Моту был уже у двери, когда она помогла Ариэль надеть платье. «Сделай что-нибудь с моим лицом», – сказала Ариэль ледяным голосом, пока Бейжафлор пыталась засечь Хетти и связаться с нею. Абена присела на корточки возле кресла и аккуратно нанесла тени для глаз двух цветов. Моту без проверки проехал через все блокпосты оккупационных сил.
«Я не могу с нею связаться, – только и сказала Ариэль. – Я не могу с нею связаться».
– Я по-прежнему не могу с нею связаться, – говорит Ариэль.
– Ариэль, послушайте меня.
Она оставила записку на полу кухни. Абена все еще видит каждое слово, как будто его записали раскаленной добела иглой у нее на сетчатке.
«Я должна покинуть Луну. Я должна уйти».
– Ариэль, ее капсула улетела пятнадцать минут назад.
Моту прибывает в хаб Меридиана и разворачивается.
– Ариэль, ее здесь больше нет.
Ариэль резко поворачивает голову, и Абена пасует перед бледным жаром ее пристального взгляда.
– Знаю. Я знаю. Но мне надо это увидеть.
Возвратная капсула спускается по стене хаба Меридиана, возвращаясь из космоса. Одна опускается, пока другая поднимается. Вверх и вниз, бесконечная карусель.
– Я хочу, чтобы ты ушла, – говорит Ариэль.
– Ариэль, я могу помочь…
– Заткнись! – вопит Ариэль. – Заткнись, ты, тупая, глупая сучка! Оставь при себе свои гребаные благонамеренные, бодрящие, бессмысленные, бесчувственные, невежественные, несерьезные проповеди. Я не нуждаюсь в твоей помощи, я не нуждаюсь в твоей очаровательности, я не нуждаюсь в твоей терапии. Я хочу, чтобы ты ушла. Просто уходи. Убирайся.
Всхлипывая, Абена неверной походкой выбирается из такси. Она бежит к каменной скамье у стены из гибискуса. Сиреневое утро переходит в золото, в сияющем воздухе кувыркаются летуны, и это кажется Абене уродливым. Ненавистная женщина. Мерзкая. Неблагодарная. Но она не может не смотреть сквозь собственные волосы, сквозь сотрясающие ее рыдания на беспомощную адвокатессу в моту. Двери машины лежат вокруг нее, словно лепестки раскрывшегося цветка. Вот Ариэль опускает голову вперед. Вот запрокидывает. Абена пытается понять, что она видит. Она вспоминает, что чувствовала, когда Лукасинью забавлялся с другими девушками и парнями. Гнев, предательство, желание причинить столь же неразборчивый вред, какой причинили ей. Желание ударить своего обидчика и увидеть, как его ударят. Это нечто другое. Это жизнь, которая разломилась напополам. Это абсолютная, опустошительная потеря.
Фамильяр шепчет ей на ухо: «Ариэль».
– Абена. Прости. Я уже в порядке.