Волчья Луна

Алексия обнаружила это тайное местечко под сенью леса почти случайно – свернула, чтобы срезать путь к клиенту, и оказалась не где-нибудь, а на площадке, примыкающей к служебной трассе, что вела в заповедник дикой природы Педра Бранка. Педра Бранка был последним лоскутком старого прибрежного дождевого леса, потрепанным и выбеленным изменениями окружающей среды, вцепившимся в холмы над Рекрейо дос Бандейрантес. Она выбралась из пикапа; прислушалась, подышала, окинула взглядом даль. Почувствовала тенистую прохладу и медленное дыхание деревьев. Увидела, как тукан пролетел в высокой листве с украденным птенцом в клюве. Услышала насекомых, далекий прибой, ветер. Неустанный шум дорожного движения стих до басовитого ворчания.

Алексия любила свое тайное место, но держала шокер под рукой. Здесь обитали молодые дикари, сбежавшие от полиции, банд, армии и собственных семей. В последний раз, когда Алексия приезжала в Педра Бранка, мысок ее ботинка запнулся о человеческую большую берцовую кость, которую притащил из глубин леса какой-то хищник.

Она долго думала, прежде чем привести сюда Нортона.

Этим вечером он был молчалив. Она надеялась, что от красоты у него перехватило дыхание и пропал дар речи. Она надеялась, что это другое молчание по сравнению с тем, что он не разговаривал с нею пять дней, не отвечал на звонки, не подходил к двери – и все после того, как она рассказала ему о Луне.

Алексия подняла свою бутылку пива. Нортон чокнулся с ней.

– На Луне пиво пьют?

– Спиртное. Ячмень там не растет. И они едят мало мяса. И нет кофе.

– Ты там долго не протянешь.

– Я пытаюсь отучить себя от всего этого еще до отлета.

Она почти не видела лица Нортона, но знала, что он снова закатил глаза. Она почувствовала, как он облокотился о подушки.

– Это красиво, – сказал он. – Спасибо.

«Это мой подарок, – подумала Алексия. – Мое особое место». Интересно, кого он первой сюда привезет на заднем сиденье своего мотоцикла. Она поразилась тому, насколько подлой была эта мысль.

– Нортон.

– Так и знал, что ты сейчас что-то скажешь.

– У меня есть окно запуска.

– Когда?

Она назвала дату. Он опять надолго замолчал.

– Мне страшно, Нортон.

Он был тихим и недвижным силуэтом в сумерках.

– Ты бы мог хоть обнять меня, и все такое.

Нортон обнял одной рукой. Алексия прислонилась к нему.

– Это всего лишь два года.

Шевеление в подлеске: фары пикапа на миг зажглись и спугнули непрошенного гостя. Раздался топоток чьих-то убегающих лапок.

– С бизнесом что-нибудь придумала?

Ну опять он за свое. Нортон считал себя естественным наследником «Корта Агуа». Алексия проявила творческий подход, намекая – но не говоря напрямую, – что он высосет бизнес досуха за месяц.

– Я оставляю его Сеу Освальду.

Она почувствовала, как Нортон напрягся от потрясения и ярости.

– Сеу Освальду руководит качалкой для гомиков. Он не инженер-гидротехник.

– У него успешный бизнес.

– Он гребаный гангстер, Ле.

«А ты сам-то кто такой?» – подумала Алексия.

– Он известный и уважаемый в обществе человек.

– Он убивал людей.

– Он лично никого не убил.

– Да уж, большая разница, Ле.

– Он знает, что надо делать и как, Нортон. А вот ты… – Она прикусила язык.

– А я не знаю. Ты это хотела сказать, верно? Нортон ди Фрейтас не способен руководить твоим бизнесом.

– Пора все закончить, Нортон.


Разрыв должен быть чистым. Ни уз, ни отговорок – ничто не должно приковывать ее к Земле.

– Всего лишь два года. Ты мне это сказала.

– Нортон, не надо так…

– Ты улетишь, и пройдет год, потом два, потом три – и выяснится, что ты не можешь вернуться. Я знаю, как это происходит, Ле. Луна пожирает тебя, пока ты не оказываешься у нее в плену, как бы тебе ни хотелось вернуться домой.

Ни обещания, ни успокоения, ни подачки здесь не помогут.

– Я отправляюсь на Луну. На гребаную Луну, Нортон. Меня засунут в ракету и пульнут в космос, и мне так страшно.

Они сидели в пикапе бок о бок, сквозь просвет в зарослях глядя на огни великолепного города, расположенного внизу. Они не прикасались друг к другу, не говорили. Алексия открыла еще одну бутылку, но пиво показалось ей тошнотворным и мутным. Она швырнула его далеко в темноту.

– Пошло все на хрен, Нортон.

– Давай я тебя натренирую.

– Что?

– Я знаю, в чем суть. Чтобы отправиться в космос, надо быть в хорошей физической форме. Давай я тебя натренирую.

Предложение Нортона было таким нелепым, таким глупым и таким искренним, что у Алексии в сердце как будто распустился маленький цветок. Нельзя упускать, когда тебя прощают.

– И какие тренировки ты предлагаешь?

– Базовые силовые. На выносливость. Тяжести и наращивание сопротивляемости. Можно и побегать немного.

– Вот бегать не надо. С бегом у меня не складывается. Все болтается туда-сюда. Я хожу. Элегантно и с достоинством.

Она почувствовала смех Нортона – басовитый грохот, передающийся сквозь корпус пикапа.

– У нас мало времени, но я несомненно могу привести тебя в хорошую форму к запуску. Ты будешь в тонусе, Ле. Накачаешься.

Алексии понравился образ, который в ее воображении вызвали эти слова. Она позволила своему пальцу забрести под майку, к животу. Он был маленький, без жирка, но и без мышц. В семье, где все отличались крепким телосложением – Кайо походил на тумбочку, и даже Мариса была крупной, – Алексия выглядела как флагшток. Горошинка. Тощая деточка. А где-то там должны быть мышцы. Пресс.

– Это был бы лучший из всех возможных подарков на прощание от тебя. – Прощание. Она подчеркнула это слово. Не хотела, чтобы у Нортона возникли фальшивые надежды.

– Придется потрудиться.

– Это мой конек, Нортон.

– Заеду за тобой завтра. Обувь подходящая есть?

– Рабочие ботинки.

– Значит, сперва поедем за покупками.

– Нравится мне такая предполетная подготовка…

Нортон откинулся на матрац, окутанный запахом цитронеллы от отпугивателя насекомых. Сцепил пальцы за головой и уставился на кроны деревьев.

– А ты знаешь, что такое хорошая тренировка?





* * *


Комната была та же самая. Лукас теперь жалел, что не оставил каких-нибудь следов, каких-нибудь едва заметных царапин, которые бы позволяли точно определить, что именно в этом карантинном помещении его разместили после падения на Землю. Водяные баки, солнечные панели, тарелки антенн, убогий клин желтого бетона, синее небо, тускло-коричневые деревья. Последние четырнадцать дней в небе был дым. Он чувствовал его даже в отфильтрованном и очищенном воздухе.

Земля была чередой комнат, которые переходили одна в другую. С кондиционированным воздухом, в пастельных тонах, с контролируемым освещением, без пыли, с обслуживанием, пахнущие чистящими средствами, с истоптанными коврами и воспоминаниями о еде, которую обслуга приносила в номер. Земля была серией мельком увиденных картин, видов из окна, и от них его всегда что-то отделяло – окно в самолете или в комнате, стекло машины. Он был заточен и изолирован.

Однажды он сбежал из своего люкса, разбил окно, когда Алексия повезла его в Барра-да-Тижуку, чтобы посмотреть на квартиру, в которой родилась его мать. Необузданное небо, бескрайние виды. Песок в туфлях – он запаниковал, и теперь это вызывало у него досаду. Дорожное движение, открытые небеса. Запах моря, обожженного солнцем песка, шин и аккумуляторов, стряпни, мочи, семени, смерти.

Лукас Корта выбрался из инвалидного кресла и заковылял к окну, чтобы посмотреть на маленький кусочек Бразилии.

Он увидел свое лицо в окне, призрачное отражение поверх призрака Бразилии. Это не было лицо старого или преждевременно состарившегося человека. Это было нечто более жуткое – лицо мужчины средних лет, подвергшееся воздействию силы тяжести. Каждая складка, каждая черта, каждая морщина и пора, его полные губы, изгиб его носа, его длинные, чувственные мочки, волоски его бороды, складки на шее, подбородок, щеки – все это тянулось вниз, ослабленное, разрушенное, удлиненное и истощенное. Гравитация вытравила из него всю жизненную силу. Бесконечное, неумолимое давление силы тяжести, словно щелок, уничтожило в нем жизненные соки и энергию до последней крупицы.

Он не мог дождаться возвращения домой, на Луну. Он уже не мог себе представить, какой она была.

А вот Земля была адом.