Волчья Луна

– Я знаю, я надменное чудовище. – Ариэль делает глоток женевера и гримасничает. – Мерзкое зелье.

– Как вам мой доклад?

– Ты ужасно рискуешь, спрашивая меня об этом. Я могу сказать, что нашла его банальным, наивным и бессодержательным.

– Я все равно буду стоять на своем.

– Очень рада это слышать.

– И все-таки, что вы о нем думаете?

– Я адвокат. Я рассматриваю общество как совокупность отдельных, но взаимодействующих договоров. Сети обязательств разного рода. Общество представляет собой вот это… – Она поднимает стопку женевера так, чтобы сквозь нее просвечивали огни городских перекрестков. – …в платье от Николь Фархи. Моя проблема с демократией в том, что я считаю, что у нас уже есть более эффективная система. Твои доводы на основе малых государств были завораживающими, но Луна другая. Мы не государство, мы – экономическая колония. Если бы я проводила аналогию с чем-то земным, то привела бы в пример что-то замкнутое и ограниченное в силу особенностей среды. Рыбацкая лодка в открытом море или, может быть, исследовательская база в Антарктике. Мы клиенты, а не граждане. Мы культура рантье. Мы ничем не владеем, у нас нет имущественных прав, мы общество с низкими ставками. Ну и с чего вдруг мне принимать участие в управлении обществом?

Проблема демократии – даже такой элегантно сконструированной, как предложенная тобой модель прямой демократии – в «бесплатной езде». Всегда будут те, кто не хочет участвовать, но они разделяют преимущества с теми, кто на самом деле вовлечен. Если бы «бесплатная езда» сошла мне с рук, я бы ею, несомненно, воспользовалась. Я согласилась присоединиться к Павильону Белого Зайца только потому, что думала, что это усилит мою позицию в Суде Клавия. Судья Ариэль Корта – звучит красиво. Нельзя заставлять людей заниматься политическими делами – это тирания. В обществе с низкой выгодой для участия в конечном итоге большинство занимаются «бесплатной ездой», а политические вопросы решает маленькая каста. Оставь демократию тем, кто желает ее практиковать – и ты неизменно получишь сформировавшийся политический класс. Или еще хуже, представительную демократию. Прямо сейчас у нас есть система отчетности, которая включает каждого человека на Луне. Наша правовая система делает каждого человека ответственным за его жизнь, безопасность и достаток. Это индивидуалистично, это распыляет общество, и это жестко, но зато понятно. И границы ясны. Никто не принимает решений и не берет на себя ответственность ни за кого другого. Луна не признает группы, религии, фракции или политические партии. Есть люди, есть семьи, есть корпорации. Ученые прибывают с Земли в университет Невидимой стороны и закатывают глаза от того, что мы, дескать, конченые индивидуалисты, не имеющие понятия о солидарности. Но у нас на самом деле есть то, что они называют гражданским обществом. Мы просто считаем, что проблемы лучше решать переговорами, а не законодательно. Мы безыскусные завистливые варвары. И мне это весьма нравится.

– Так банально, наивно и бессодержательно, – говорит Абена. – Вы сюда пришли не для того, чтобы слушать, как студенты-политологи излагают прописные истины.

– Конечно, нет. Он в порядке?

– Мы будем держать его в безопасности.

– Я не об этом спросила.

– Он с мадриньей Элис. Луна тоже с ней. Иногда с ними Лусика, когда она не в Меридиане.

– И об этом я тоже не спрашивала.

– Ладно. – Абена закусывает губу, что говорит об эмоциональном дискомфорте. – Думаю, я разбила ему сердце.

Ариэль приподнимает бровь.

– Я должна была прийти сюда. Разве можно упустить шанс учиться в «Кабошоне»?

Бровь Ариэль взлетает еще выше.

– Вам не понять, но это лучший политологический коллоквиум на Луне. А он так в меня вцепился. И так клянчил внимание. И сделался таким несправедливым. Он считал, что ему можно заниматься сексом с кем угодно, если от этого поднимается настроение, но как только речь заходила обо мне, то пытался решить все проблемы, раздевшись и соорудив пирог.

– Он избалованный маленький принц, – соглашается Ариэль. – Но очень уж миловидный.

Звучание голосов в комнате позади них меняется, шум транспорта внизу становится другим; люди прощаются и уходят, договариваются о собраниях и встречах, добиваются услуг и обещаний; прибывают моту, их двери открываются, принимая пассажиров, группы уходят пешком к ближайшим лифтам, чтобы направиться куда-то еще.

– Я достаточно тебя задержала, – говорит Ариэль. – Твои друзья сгорают от нетерпения.

Она отталкивает инвалидное кресло от балюстрады туда, где движутся гости. Недопитый стаканчик женевера остается на перилах, в опасной близости к светящемуся обрыву, на дне которого виднеются деревья проспекта Гагарина.

– Я могу вас подтолкнуть, – предлагает Абена.

– Я сама себя толкаю. – Ариэль приостанавливается, поворачивается. – Мне пригодился бы стажер. Интересуешься?

– С зарплатой? – спрашивает Абена.

– Разумеется, нет. Расходы. Чаевые. Доступ. Политика. Интересное время. Возможность показать себя. – Ариэль едет дальше и бросает через плечо, не дожидаясь ответа Абены. – Я скажу Марине, чтобы все организовала.





* * *


– Будет больно, – говорит куратор Прида. – Такую боль вы еще ни разу в жизни не испытывали.

При виде шестнадцати людей, сидящих кружком, Марина едва не поворачивается в дверях, чтобы уйти. Это похоже на реабилитационную группу. Это она и есть.

Марина опоздала – долго канителилась, – но куратор вела подобные группы уже много раз, и глаз у нее острый.

– Марина?

Попалась.

– Да. Привет.

– Присоединяйся.


Шестнадцать человек наблюдают, как она занимает семнадцатое место.

Куратор кладет руки на бедра и окидывает взглядом круг лиц. Марина избегает зрительного контакта.

– Итак, добро пожаловать. Прежде всего я должна поблагодарить всех вас за принятие решения. Это непросто. Есть лишь одно решение труднее этого – то, благодаря которому вы сюда прибыли. И это, новое, тоже будет трудным. Есть проблема физической среды, и все об этом знают. Это будет больно. Больнее, чем вы можете себе представить. Но есть еще психический и эмоциональный элементы. От них будет по-настоящему плохо. Вы будете сомневаться во всем, что думаете о себе. Вы пройдете длинной и темной долиной сомнений. Я предлагаю только одно: мы есть. Мы пообещаем друг другу: когда кто-нибудь из нас будет нуждаться в помощи, мы его поддержим. Согласны?

Марина бормочет ответ с остальными. Она не сводит глаз с собственных колен.

– Итак, не будем тратить время. Пусть последняя из пришедших будет первой из выступающих. Расскажи нам что-нибудь о себе.

Марина сглатывает волнение и поднимает глаза. Весь круг наблюдает за ней.

– Я Марина Кальцаге, и я возвращаюсь на Землю.





* * *


Сперва Марина решает, что в квартиру вломились грабители. Мебель вся вверх тормашками. Каждый стакан и контейнер для фастфуда, каждый прибор разбит или лежит на полу. Постель разбросана во все стороны, туалетные принадлежности раскатились по углам. В жилище полный бардак. Вторая мысль Марины: на Луне нет грабителей. Нельзя ограбить того, кто ничем не владеет.

Потом она видит лежащее на боку инвалидное кресло прямо у входа в спальню Ариэль.

– Ариэль!

Ариэль лежит на спине в куче постельного белья.

– Какого черта тут произошло? – спрашивает Марина.

– Какого черта ты сделала с моим джином? – кричит в ответ Ариэль.

– Вылила в сливное отверстие душа.

– А принтер?

– Взломала.

Ариэль приподнимается на локтях.

– В доме нет джина.

Это обвинение.

– Ни джина, ни водки, ни другого алкоголя.

– Я достану.

– Я взломаю твое кресло.

– Не посмеешь.

– Да ладно?

– Я отменю твой взлом.

– Да ты ни хрена не смыслишь в программировании.

Ариэль без сил падает опять в кучу постельного белья.

– Дай мне выпить. Один разок. И все.

– Нет.

– Я знаю, знаю. Но всегда где-нибудь наступает час «мартини».

– Не умоляй. В этом нет шика. Вот тебе правила. В доме алкоголя нет. Я не могу тебя останавливать, когда ты где-то еще, и не стану, потому что это означало бы неуважение.

– Что ж, и на том спасибо. А где ты была, кстати говоря? Опять какая-то группа?

– Учеба. – Это не совсем ложь. – Грейси джиу-джитсу. Кто знает, когда мне снова понадобится тебя спасать.

– Опять ты за свое.