Волчья Луна

– Добудьте мне Робсона Маккензи, – приказывает Брайс. – Если вы боитесь злого и страшного лунного волка, подождите, пока стая не рассеется.

Дембо Амаечи прячет вспышку гнева в глазах за коротким, послушным поклоном.

– Я лично за это отвечаю.

– Хорошо. Можно обойтись без лишней вежливости. – Брайс поднимает свеженапечатанный чайный стакан к своим полным, поджатым губам. Делает глоток, кривится. – Никакого вкуса. Ну никакого, твою мать. И слишком горячий. – Он ставит стакан на белый стол. Его спутники опускают свои нетронутые стаканы на поднос. Стажер весь серый от страха. – Думаю, все в этом нужнике, кто хотел меня увидеть, увидели? Тогда поехали обратно в Царицу.





5: Весы – Скорпион 2105




Вагнер Корта всегда считал золото дешевым. Его цвет безвкусен, его блеск лжив, его тяжесть – фикция, которая приравнивает вес к стоимости. В небе висит целая планета, загипнотизированная ложью золота. Кульминация богатства, душа жадности, окончательная мера ценности.

Луна погрязла в золоте. Гелиевые экстракторы «Корта Элиу» выбрасывали каждый год тонны золота в выхлопных шлейфах. Золото не стоило даже затрат на просеивание. Адриана Корта не владела золотом, не носила драгоценности. Ее обручальное кольцо было стальным, выкованным из лунного железа. Стальное кольцо на Железной руке.

Церковь Богоматери Константиновской – золотая утроба. Золотая низкая дверь, и каждый должен нагнуться, чтобы войти туда, где располагается святая икона; в этой маленькой часовне золотые стены и купол, золотые перила, лампы и кадила, рама самого образа тоже золотая. Фон иконы – фольга из лунного золота. Золотой покров над Девой Марией и дитем открывает лишь их лица и руки. Золотой священный венец. Кожа матери темная, глаза опущены, она не смотрит на надоедливого, обременительного ребенка в своих руках. Вагнер никогда не видел таких печальных глаз. Ребенок выглядит монстром, он слишком старый, маленький старичок; он жадно тянется рукой через горло матери, прижимается лицом к ее щеке. Коричневые тона и золото. Легенда гласит, что Константин Воронцов нарисовал эту икону на орбите, дерево и краски ему привезли несколькими запусками из Казахстана вместе с материалами для постройки первого циклера. Он закончил ее на Луне, взяв для фона золотую пыль из Моря Спокойствия.

Церковь Богорождения – отличное место, чтобы встретиться с Денни Маккензи.

И вот он, золотой мальчик, ныряет под низкую притолоку, щурится, пока глаза привыкают к биолюминесценции. Вагнер испытывает разочарование при виде черного костюма от Хельмута Ланга. Денни Маккензи ухмыляется, разглядывая декор. Блестят золотые зубы.

– Сделано со вкусом.

В церкви Богоматери Константиновской достаточно места для двух мужчин без сопровождающих.

– Так где же ты спрятал своих волков, Вагнер Корта?

– Там же, где ты прячешь свои лезвия.

– Я так не думаю. – Денни Маккензи открывает пиджак, чтобы продемонстрировать ножи в чехлах. Рукоятки ножей золотые.

– Я тоже так не думаю, – говорит Вагнер.

– Конечно, нет. Думаешь, я пришел бы сюда без телохранителя? Ты их не увидишь, Вагнер.

Меридиан является свободной и спорной территорией в гражданской войне Маккензи. Фракции устраивают стычки, выхватывают ножи, затевают драки на проспектах, заббалины смывают кровь с улиц. Денни Маккензи застегивает пиджак. Он наклоняется, чтобы взглянуть на икону.

– Миленькая.

– Теория в том, что образ существовал всегда. Художник просто его разыскал, – говорит Вагнер. – Видишь ту заплату, где износилась позолота? Это сделали губы. Тысячи губ. Может быть, миллионы губ. Икону целуют, чтобы передать богоматери свою любовь.

– Воронцовы верят в какое-то странное дерьмо. Три просьбы, Вагнер Корта. Ты израсходовал одну из них, позвав меня сюда.

– Сделай так, чтобы он был в безопасности.

– Мальчик?

– Разве я могу просить за кого-то еще? Береги его от Брайса. На протяжении темного времени. Пока стая распадается. Пока меня нет. Следи за ним.

– Это я могу сделать, Вагнер Корта, – говорит Денни Маккензи. – Даю тебе слово. Это две просьбы. Осталась одна.

– Нет, – говорит Вагнер. – Еще нет. Я узнаю, когда она мне понадобится.

– Да будет так. Мы закончили, Вагнер Корта?

– Закончили.

Вагнер остается в крошечной часовне. Икона Божией Матери Константиновской расположена низко, чтобы поставить на колени всех, кто будет чтить ее или восхищаться ею, глядеть в растерянности или просто искать утешения.

«Я договорился с человеком, который убил моего брата, – говорит Вагнер маленькой иконе. – Я поместил мальчика, которого поклялся защищать, в руки моего врага. Ты осуждаешь или прощаешь меня, Матерь Божья?»

Икона ничего не говорит. Вагнер Корта ничего не чувствует.





* * *



Леди Сунь вздыхает, глядя на замки и драконы. Банально. Она закатывает глаза при виде принцесс маньхуа и прекрасных моментов в гандболе. Технично, но скучно. Она идет сквозь рощу сплетенных стволов и ветвей, не глядя по сторонам.

– А это, – говорит она, – что такое?

Полый куб подвешен к куполу на невидимых тросах. Он как будто парит в воздухе. Куб пустой внутри, его грани изукрашены сквозным геометрическим орнаментом, вдохновленным мавританскими узорами дворца Альгамбра. В центре куба висит источник света, который отбрасывает на двух стоящих перед ним посетителей паутину сплетающихся теней. Дыхание Леди Сунь зависает в воздухе и в свой черед превращается в поверхность для игры теней из изукрашенного куба.

– Точные лазеры, – объясняет Сунь Чжиюань. – Обработка посредством оттаивания и замораживания.

– Мне не надо знать, как это сделано! – резко отвечает Леди Сунь, но берет внука за руку и тянет ближе к себе. Облачко пара, вырвавшееся из ее рта, уже замерзает на меховой оторочке капюшона. Она дрожит, хотя холод и близко не похож на тот, что царил здесь, когда ледяное поле только открыли. Вода провела в виде льда два миллиарда лет в вечной тени кратера Шеклтон, в то время как вершина горы Малаперт вечно пылает. Лед и огонь, темнота и свет, противоположные элементы, из которых Суни построили луну, лежат рядом друг с другом. Трех четвертей древнего льда уже нет, но оставшегося более чем хватает для ежегодного фестиваля ледовых скульптур; еще на сотню Чжунцю. Замки и драконы. Боги милостивые.

Этот куб радует ее своей простотой и геометрической элегантностью.

– Чья работа? – спрашивает Леди Сунь.

Внук называет троих детей, которых Леди Сунь не в силах отличить от женщины, что вручную шьет ее обувь. Леди Сунь обходит Альгамбровский куб по кругу, сквозь меняющиеся теневые ландшафты, и думает о своей теплой, озаренной мягким светом квартире.

– Я считаю, что Лукас Корта жив, – говорит она.

– Это была бы важная новость, – отвечает Чжиюань.

– По многим причинам, – говорит Леди Сунь, продолжая двигаться по орбите вокруг ледяного куба. – Я провела осторожные расспросы. Аманда говорит мне, что ровер, в котором умер Лукас Корта, так и не был найден. Никакого тела – тут уж подозрения возникают естественным образом. Я приказала своим агентам провести сканирование со спутников, совместив его с картой, учитывающей диапазон поверхностного ровера. Они нашли его рядом с башней «лунной петли» в центральной зоне Моря Изобилия. Воронцовы, как всегда, все расстроили и запутали, но мои агенты все же нашли запись о запуске, время которого соизмеримо с побегом из Жуан-ди-Деуса на ровере.

Леди Сунь опять берет внука за руку и тянет его к третьей грани ледяного фонаря.

– Пойми, что осторожность превыше всего. Улики незначительны, но все же они свидетельствуют, что Лукас Корта сбежал отсюда с помощью «лунной петли». Есть только одно место, куда он может отправиться. Если Воронцовы приютили его, они вовлечены в сохранение его тайны. Слишком топорные действия заставят их встревожиться.

– И тем не менее…

Леди Сунь сжимает руку Чжиюаня.

– Я любопытная старуха. Устоять перед этим было совершенно невозможно. Воронцовы, безусловно, держат что-то в секрете, в космосе и на Земле. Деньги движутся. Деньги оставляют глубокие отпечатки. Земные корпорации формируют новые группы венчурного капитала. «ВТО-Земля» пришла к соглашению с российским правительством.

Чжиюань отпускает руку Леди Сунь.

– Это невозможно.

– Более того. Мои шептуны внутри Коммунистической партии Китая замолчали. Это меня беспокоит. Они боятся. Меня осаждают заговоры. Земля что-то замыслила, и Орел Луны обнаружил, что совет директоров обратился против него? Леди Луна не допускает совпадений.

– Что ты подозреваешь, найнай?

– Лукас Корта идет, чтобы забрать обратно то, что было украдено. Он будет мстить тем, кто разрушил его семью.

– Могут ли Трое Августейших дать нам прогноз?

– Я не хочу их вовлекать. – Она тянет внука за рукав, увлекая к последней грани. Леди Сунь закрывает глаза в осколках света, струящегося из ледяного куба. – Мы не можем действовать открыто. Аманда заподозрит, что мы знаем о ее вранье про убийство Лукаса Корты. С ее позицией в совете будет покончено. Однажды Лукас Корта унизил ее с тем разводом. Во второй раз она этого не допустит. Привлеки Троих Августейших – и весь совет узнает.

– Мы должны понимать, кому можно доверять. Я буду действовать осторожно и правильно. Ошибки не будет.

– Благодарю тебя, Чжиюань. – Леди Сунь опять складывает руки. Мех ее капюшона густо покрыт инеем. – Хватит этого ледяного ада. Отведи меня туда, где можно выпить хороший стакан теплого чая.





* * *


«Это фантастическая возможность».

Это правда. Абсолютная истина. Как же могло случиться так, что величайшая истина звучит как самая никчемная ложь?

«У меня есть шанс – один шанс, Лука – учиться в „Кабошоне“».

И он скажет – «Кабошон»? И ей придется еще раз объяснить, что это главный политический коллоквиум, работающий над альтернативными моделями лунного управления. А он скажет: «Чего?», – и все сделается тупым, размытым. Резать надо быстро, четко и чисто.

«Один год. Звучит как вечность, но это не так. И это всего лишь Меридиан, туда час на поезде. Один год – это еще не конец».

Но это конец. Отношения и коллоквиум несовместимы, как говорят все ее друзья. Никогда такого не было и не будет. Порви с ним. Он может пойти со мной. Руки взлетают в ужасе. Ты сошла с ума? Это еще хуже. Он будет таскаться за тобой по всем политическим салонам и коктейльным вечеринкам, и в какой-то момент ты заметишь его краем глаза и на мгновение увидишь не Лукасинью Корту, ты увидишь питомца; а потом тебе станет за него стыдно, а потом ты перестанешь его приглашать, а потом – его больше не будет волновать то, что ты его не пригласила.

Так что все должно быть кончено, и все. Решено. Возникает следующий вопрос: как сказать ему, что все кончено?

Фамильяр, говорят ее друзья. Это современный способ. Я не могу так поступить. Он заслуживает лучшего. Заслуживает лучшего? У него скверный характер, он надоедлив, у него нет амбиций, нет самоуважения, и он трахнет все, у чего есть пульс – так оно и есть, – а хороший секс и выпечка, которая будет получше секса, не возмещают всего этого. И она говорит: да, еще он бесит, он тщеславен, банален, скучен, требователен, бесчувственен и эмоционально безграмотен. И он страдает, страдает, страдает. Он пострадал сильней, чем кто бы то ни было из ее знакомых, глубже. У него шрамы до костей. Он нуждается в ней. Она не хочет, чтобы в ней так нуждались. Она не хочет иметь человека, который от нее зависит. Нельзя, чтобы твоя жизнь принадлежала кому-то еще.