Война стрелка Шарпа
Часть 26 из 45 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Шарп кивнул. Ситуация еще не стала критической, так что время для демонстрации возможностей британского оружия пока не наступило.
Виченте недоуменно посмотрел на англичанина.
– Пуля такое расстояние пролетит, но, чтобы поразить цель с семисот шагов, надо иметь точный глаз и твердую руку. Как у Дэна.
Шарп задумался. Может, выслать вперед трех-четырех стрелков? С трехсот – четырехсот шагов они могли бы перестрелять пушкарей или, по крайней мере, нанести им серьезный урон. С другой стороны, артиллеристы могли ответить картечью, а укрыться нельзя – камни там мелкие. Нет, спускаться нельзя – слишком велика опасность потерь. Пойти на такой риск можно будет только в том случае, если орудие окажется мортирой, потому что мортиры картечью не стреляют. Зато французы ударят по ним из мушкетов. Ответят ударом на удар. Как ни крути, получается все одно. Он вздохнул – остается только надеяться, что у противника нет мортиры.
Надежды оправдались. Когда примерно через час на выровненную площадку выкатили орудие, Шарп увидел, что это не мортира, а гаубица. Тоже плохо, и все-таки какой-никакой шанс у осажденных появлялся. Выпущенные гаубицей снаряды будут падать под косым углом, и от них можно укрыться за стенами и камнями на вершине. Позаимствовав у Шарпа трубу, Виченте долго наблюдал за тем, как французы снимают орудие с передка и подтаскивают боеприпасы. Сняв крышку с похожего на гроб зарядного ящика, артиллеристы доставали из него мешочки с порохом и снаряды и складывали рядом с орудием.
– По-моему, пушка у них какая-то маленькая, – заметил Виченте.
– Длинный ствол и не требуется, – объяснил Шарп. – Точность тут не нужна – ее дело забрасывать нас снарядами. Будет шумно, но переживем.
Он сказал это, чтобы ободрить португальца, хотя получилось не очень убедительно. Все могли решить два-три удачных попадания. Но, по крайней мере, появление орудия отвлекло его солдат от гнетущих размышлений об угрожавших им куда больших опасностях, и теперь они с любопытством наблюдали за действиями неприятеля. Шагах в пятидесяти перед орудием установили флажок – очевидно, для того, чтобы командир мог учитывать при стрельбе силу ветра. Через подзорную трубу Шарп видел, как французы закрепляют хобот лафета, как забивают под короткое дуло деревянные клинья. Распоряжавшийся на позиции тощий офицер, похоже, приказал поставить самые большие, чтобы поднять ствол на максимально возможную высоту и тем самым добиться увеличения угла падения. В дуло опустили первые мешочки с порохом.
Заметив солнечный блик, Шарп понял, что офицер подрезает запальный шнур:
– Сержант, всем укрыться!
Укрытие выбрали уже все – за большими камнями, которых на вершине хватало. Большинство стрелков расположились на редутах, за каменными стенами, а около полудюжины, включая Шарпа и Харпера, устроились в сторожевой башне, возле развалин лестницы, которая вела когда-то к бастиону. Оставшиеся четыре ступеньки заканчивались теперь зияющим проломом в стене, откуда Шарп наблюдал за французами.
Гаубицу накрыло облаком дыма, а через мгновение последовало плотное, гулкое «бум» взорвавшегося пороха. Шарп вскинул голову, пытаясь обнаружить в небе снаряд, и почти сразу увидел тонкий, дрожащий хвостик серого дыма от горящего фитиля. Следом пришел звук снаряда – раскатистый гром в вышине. Дымовой хвост мелькнул, казалось, в паре футов от зазубренных обломков, все затаили дыхание и тут же облегченно выдохнули – снаряд взорвался где-то на южном склоне.
– Слишком короткий фитиль, – изрек Харпер.
– В следующий раз не ошибутся, – хмуро заметил Танг.
Дэниел, бледный, с закрытыми глазами, сидел у стены. Виченте и его люди расположились чуть ниже по склону, за громадным валуном размером с дом. Прямое попадание им не грозило, но снаряд мог отскочить от башни и свалиться на них сверху. Шарп заставил себя не думать об этом. Он знал, что сделал все возможное, чтобы обеспечить их безопасность, а остальное зависело уже не от него.
Оставалось только ждать.
– Ну же, давайте, – пробормотал Харрис.
Харпер перекрестился. Шарп выглянул из-за стены и увидел пушкаря с пальником. Он ничего не сказал, зная, что предупреждением послужит выстрел, а вниз смотрел только для того, чтобы не пропустить момент, когда в атаку пойдет французская пехота. В данной ситуации такой вариант представлялся самоочевидным. Обработать осажденных артиллерийским огнем, загнать их в укрытие, а потом бросить на штурм пехоту. Пока. Однако никаких признаков готовящегося приступа не наблюдалось. Драгуны держались в отдалении, пехоты видно не было, и только артиллеристы хлопотали у пушки.
Между тем обстрел продолжался, и снаряд за снарядом, описав дугу, падали на склон. После первого выстрела фитиль стали подрезать на нужную длину, и теперь они взрывались на камнях. Раскаленные осколки металла со свистом разлетались в стороны, били по булыжникам, впивались в землю. В воздухе стоял запах пороха, дым тянулся вверх, просачивался через трещины, обволакивал вершину, цеплялся за покрытые мхом стены башни, тем не менее при этом никто серьезно не пострадал. Лишь одному из португальцев осколком разрезало предплечье. И все же испытание было не из легких. Люди сидели скорчившись, втянув голову в плечи и считая выстрелы, которые следовали один за другим с равным промежутком примерно в минуту. Секунды растягивались в напряженное ожидание, все молчали, потом снизу доносилось «бум», снаряд врезался в землю или ударялся о камень, следовал взрыв и пронзительный свист разлетающихся осколков. Один снаряд не взорвался, и все ждали, затаив дыхание, пока не поняли, что фитиль, должно быть, погас.
– Черт, сколько ж у них этой дряни? – обронил Харпер через четверть часа.
Ему никто не ответил. Шарп смутно припоминал, что в зарядном ящике и передке британского шестифунтовика помещалось больше сотни снарядов, но он промолчал – кто знает, сколько их у французов. Вместо ответа он обошел холм, перебегая от редута к редуту, всматриваясь в окружающий холм лес, однако так и не обнаружил ни намека на готовящийся неприятелем штурм.
Он вернулся к башне. Хэгмэн достал из-за пазухи деревянную свистульку, что смастерил за время болезни, и выводил какие-то трели, напоминающие обрывки старых мелодий. Трели звучали как птичьи голоса, потом холм встряхивал очередной взрыв, осколки били по стенам башни, но, когда звуки ярости и злобы стихали, тоненький напев снова плыл в воздухе.
– Всегда хотел научиться играть на флейте, – сказал Шарп.
– А я на скрипке, – вздохнул Харрис.
– Только не на скрипке, – поморщился Харпер. – Она ж скрипит.
Все засмеялись. Харпер ухмыльнулся. Шарп мысленно отсчитывал секунды до следующего выстрела, представляя, как пушку откатывают на место, как прочищают жерло банником, как артиллерист затыкает запальное отверстие, чтобы от притока воздуха не взорвался оставшийся в казеннике порох. Погасив искры, если таковые еще оставались, в дуло бросают мешочки с порохом и осторожно опускают снаряд с подрезанным фитилем, выступающим из деревянной затычки. Вот пушкарь загоняет в запальное отверстие пробойник, прокалывает мешочек с порохом и вставляет заполненную порохом тростниковую трубочку. Все отступают, закрывают уши, канонир подносит к трубочке фитильный пальник…
Шарп услышал «бум» и почти сразу сильнейший грохот в самой башне и понял, что снаряд пролетел через брешь в стене в том месте, где была лестница, и упал между двумя ранцами с провизией. Упал и лежит с курящимся фитилем. Глядя на тянущийся вверх дрожащий дымок, он понял, сейчас они все умрут, и, не думая, что делает, прыгнул. Времени на то, чтобы вытащить догорающий шнур, не оставалось, и Шарп упал на снаряд животом, стиснув зубы, чтобы удержать в себе крик, потому что не хотел умирать. Все будет быстро, сказал он себе. Быстро. По крайней мере, ему не придется больше принимать решения и ломать голову. И никто не пострадает. И… черт, да почему эта дрянь так долго не взрывается? Шарп вдруг поймал себя на том, что смотрит на Дэниела Хэгмэна, который таращится на него в полном оцепенении с как будто прилепившейся к губам свистулькой.
– Вы еще немножко полежите, сэр, – пробормотал осипшим голосом Харпер, – и, может, цыпленочек выведется.
Хэгмэн нервно рассмеялся. К нему присоединились Харрис и Купер. Шарп сполз со снаряда и увидел, что деревянная затычка с фитилем уже почернела, а сам фитиль каким-то образом выскочил из пробки. Он поднялся, схватил чертов снаряд обеими руками и швырнул в брешь:
– Господи… – Его трясло. По лицу катился пот. Дрожали ноги. Чтобы не упасть, Шарп прислонился к стене и посмотрел на покатывающихся со смеху стрелков. – Господи…
– Долго б, сэр, у вас живот болел, если б эта штука жахнула, – сказал Хэгмэн, и все снова захохотали.
Шарп, чувствуя, что сил не осталось, опустился на землю:
– Если вам, придурки, нечем больше заняться, то достаньте фляжки и дайте каждому по глотку.
Воду берегли так же, как пищу, однако день выдался жаркий, и он знал, что все мучаются от жажды. Вслед за стрелками лейтенант выбрался из башни. Виченте, не знавший, что случилось, но видевший, как из башни вылетел неразорвавшийся снаряд, шагнул ему навстречу:
– Что такое?
– Фитиль вывалился, – ответил Шарп. – Просто вывалился фитиль.
Он спустился к северному редуту и посмотрел на пушку. Сколько ж еще снарядов у этих сволочей? Стрелять стали немного реже, но объяснялось это, наверное, не недостатком боеприпасов, а усталостью пушкарей. Гаубица пальнула. Шарп даже не стал прятаться, и снаряд упал где-то за башней. Орудие отскочило футов на восемь-девять, намного меньше, чем полевая пушка. Артиллеристы уперлись в колеса и вернули его на место. Воздух между Шарпом и пушкой колыхался из-за жары, усиливавшейся еще и горящей травой. Трава горела давно, с начала обстрела, и перед гаубицей уже получилась темная, в форме веера заплата выжженной земли. А потом он увидел кое-что еще, кое-что странное, достал подзорную трубу, развернул и присмотрелся. За орудийным колесом сидел на корточках офицер с поднятой рукой. Что за странная поза? Зачем человеку прятаться за колесом? Проклиная Кристофера за украденную трубу, Шарп подстроил резкость и разглядел кое-что еще. Тени. Солнце стояло низко, и тени были длинные, а отбрасывали их два камня, каждый размером с двенадцатифунтовое ядро. Когда колеса коснулись камней, офицер опустил руку, и пушкари занялись обычным делом.
Шарп задумался. Зачем в ясный солнечный день офицеру понадобилось отмечать позицию камнями? Обитые железными ободьями, колеса сами по себе оставляли на земле четкие отметины. Зачем еще и камни? Он нырнул за стену, увидев вырвавшийся из дула клуб дыма. Снаряд упал с небольшим недолетом, и осколки простучали по каменной стене редута. Из-за стены высунулся Пендлтон:
– Почему они не стреляют ядрами, сэр?
– Потому что гаубицы не стреляют ядрами.
И все-таки для чего им камни? Зачем класть их под колеса? Может, привиделось? Он посмотрел еще раз – нет, камни на месте.
Пушкари отошли от орудия, а их сменил десяток пехотинцев.
– У них, наверное, ужин, сэр, – предположил Харпер. Он принес воду португальцам за самым нижним редутом и теперь опустился рядом с Шарпом. Помолчав немного, сержант смущенно поерзал и усмехнулся. – А вы храбрец, сэр.
– Ты поступил бы так же.
– Вот уж черта с два. – Харпер покачал головой. – Я бы вылетел оттуда как ошпаренный, да только ноги как будто к земле приросли. – Он посмотрел на оставленную артиллеристами пушку. – Так что, на сегодня закончили?
– Нет, – ответил Шарп, потому что он вдруг понял, для чего нужны камни.
И понял, что может сделать.
* * *
Бригадир Виллар, успевший неплохо освоиться в Квинте, налил себе лучшего белого португальского портвейна из погребов Сэвиджей. Баранья нога, которую генерал делил с подполковником Кристофером, дюжиной офицеров и тремя женщинами, требовала дополнительного места, и ему пришлось расстегнуть не только крючки на мундире, но и пуговицу на бриджах. Все три гостьи были француженками, определенно не женами, и одна из них, с отливавшими золотом волосами, сидела рядом с лейтенантом Пеллетье, взгляд которого, скрытый двойными стеклами очков, будто приклеился к глубокому вырезу, в мягкой тени которого темнели полоски, проложенные ручейками пота по напудренной коже. Одного ее присутствия оказалось достаточно, чтобы лишить несчастного лейтенанта дара речи и той уверенности, которую он явил при первой встрече с бригадиром.
Удивленный тем, какой эффект произвела женщина на самонадеянного артиллериста, Виллар наклонился, дабы принять подсвечник с горящей свечой из рук майора Дюлона. Вечер выдался теплый, окна были открыты, и вокруг большого канделябра в центре стола кружилась какая-то большая мошка.
– Верно ли, – спросил бригадир у Кристофера, раскуривая сигару, – что в Англии женщины выходят из-за стола перед тем, как мужчины закуривают?
– Почтенные леди – да.
Прежде чем ответить, подполковник вынул изо рта зубочистку.
– И все-таки, на мой взгляд, даже почтенные леди составили бы достойную компанию доброй сигаре и бокалу портвейна. – Раскурив наконец сигару и выпустив полновесный клуб дыма, бригадир удовлетворенно откинулся на спинку стула и прошелся взглядом по собравшимся. – Во сколько завтра всходит солнце?
За столом возникла пауза, офицеры переглянулись.
– Солнце взойдет в двадцать минут пятого, – ответил наконец Пеллетье и покраснел, – но достаточно светло будет уже без десяти четыре.
– Вы такой умный, – прошептала ему блондинка по имени Аннет.
– А что у нас с луной? – спросил Виллар.
Лейтенант смутился еще больше:
– Она будет почти незаметна. Последнее полнолуние отмечалось тринадцатого апреля, а следующее будет… – Бедняга умолк, заметив, что взгляды всех обращены к нему, – эрудиция молодого офицера явно произвела на всех впечатление.
– Продолжайте, лейтенант, – подбодрил его генерал.
– Двадцать девятого этого месяца, сир, так что луна растет в первой четверти и сейчас очень тонкая. Следовательно, большого света от нее не будет.
– Мне нравятся темные ночи, – шепнула ему Аннет.
– Вы, лейтенант, настоящая ходячая энциклопедия, – сказал Виллар. – Скажите же мне, какой урон противнику нанесли сегодня ваши снаряды?
– Боюсь, сир, крайне незначительный. – Близость Аннет, исходящие от нее ароматы явно не шли несчастному на пользу, – казалось, он вот-вот лишится чувств. – Вершина надежно защищена камнями и редутами, поэтому, если вести себя осмотрительно и не высовываться, большой опасности нет. Но я уверен, что одного или даже двоих мы убили.
– Одного или двоих?
Пеллетье пожал плечами:
– Нам нужна мортира, сир.
Виллар улыбнулся:
– Когда человеку требуется инструмент, лейтенант, он пользуется тем, что у него под рукой. Не правда ли, Аннет? – Генерал извлек из жилетного кармана толстые часы и откинул крышку. – Сколько снарядов у вас еще осталось?
– Тридцать восемь, сир.
– Не употребляйте их все сразу. – Виллар насмешливо вскинул бровь. – По-моему, лейтенант, вас ждет работа, не так ли?
План бригадира заключался в том, чтобы продолжать обстрел всю ночь, не давая противнику покоя, затем сделать паузу за час до рассвета и, когда издерганный враг уснет, провести атаку силами пехоты.
Виченте недоуменно посмотрел на англичанина.
– Пуля такое расстояние пролетит, но, чтобы поразить цель с семисот шагов, надо иметь точный глаз и твердую руку. Как у Дэна.
Шарп задумался. Может, выслать вперед трех-четырех стрелков? С трехсот – четырехсот шагов они могли бы перестрелять пушкарей или, по крайней мере, нанести им серьезный урон. С другой стороны, артиллеристы могли ответить картечью, а укрыться нельзя – камни там мелкие. Нет, спускаться нельзя – слишком велика опасность потерь. Пойти на такой риск можно будет только в том случае, если орудие окажется мортирой, потому что мортиры картечью не стреляют. Зато французы ударят по ним из мушкетов. Ответят ударом на удар. Как ни крути, получается все одно. Он вздохнул – остается только надеяться, что у противника нет мортиры.
Надежды оправдались. Когда примерно через час на выровненную площадку выкатили орудие, Шарп увидел, что это не мортира, а гаубица. Тоже плохо, и все-таки какой-никакой шанс у осажденных появлялся. Выпущенные гаубицей снаряды будут падать под косым углом, и от них можно укрыться за стенами и камнями на вершине. Позаимствовав у Шарпа трубу, Виченте долго наблюдал за тем, как французы снимают орудие с передка и подтаскивают боеприпасы. Сняв крышку с похожего на гроб зарядного ящика, артиллеристы доставали из него мешочки с порохом и снаряды и складывали рядом с орудием.
– По-моему, пушка у них какая-то маленькая, – заметил Виченте.
– Длинный ствол и не требуется, – объяснил Шарп. – Точность тут не нужна – ее дело забрасывать нас снарядами. Будет шумно, но переживем.
Он сказал это, чтобы ободрить португальца, хотя получилось не очень убедительно. Все могли решить два-три удачных попадания. Но, по крайней мере, появление орудия отвлекло его солдат от гнетущих размышлений об угрожавших им куда больших опасностях, и теперь они с любопытством наблюдали за действиями неприятеля. Шагах в пятидесяти перед орудием установили флажок – очевидно, для того, чтобы командир мог учитывать при стрельбе силу ветра. Через подзорную трубу Шарп видел, как французы закрепляют хобот лафета, как забивают под короткое дуло деревянные клинья. Распоряжавшийся на позиции тощий офицер, похоже, приказал поставить самые большие, чтобы поднять ствол на максимально возможную высоту и тем самым добиться увеличения угла падения. В дуло опустили первые мешочки с порохом.
Заметив солнечный блик, Шарп понял, что офицер подрезает запальный шнур:
– Сержант, всем укрыться!
Укрытие выбрали уже все – за большими камнями, которых на вершине хватало. Большинство стрелков расположились на редутах, за каменными стенами, а около полудюжины, включая Шарпа и Харпера, устроились в сторожевой башне, возле развалин лестницы, которая вела когда-то к бастиону. Оставшиеся четыре ступеньки заканчивались теперь зияющим проломом в стене, откуда Шарп наблюдал за французами.
Гаубицу накрыло облаком дыма, а через мгновение последовало плотное, гулкое «бум» взорвавшегося пороха. Шарп вскинул голову, пытаясь обнаружить в небе снаряд, и почти сразу увидел тонкий, дрожащий хвостик серого дыма от горящего фитиля. Следом пришел звук снаряда – раскатистый гром в вышине. Дымовой хвост мелькнул, казалось, в паре футов от зазубренных обломков, все затаили дыхание и тут же облегченно выдохнули – снаряд взорвался где-то на южном склоне.
– Слишком короткий фитиль, – изрек Харпер.
– В следующий раз не ошибутся, – хмуро заметил Танг.
Дэниел, бледный, с закрытыми глазами, сидел у стены. Виченте и его люди расположились чуть ниже по склону, за громадным валуном размером с дом. Прямое попадание им не грозило, но снаряд мог отскочить от башни и свалиться на них сверху. Шарп заставил себя не думать об этом. Он знал, что сделал все возможное, чтобы обеспечить их безопасность, а остальное зависело уже не от него.
Оставалось только ждать.
– Ну же, давайте, – пробормотал Харрис.
Харпер перекрестился. Шарп выглянул из-за стены и увидел пушкаря с пальником. Он ничего не сказал, зная, что предупреждением послужит выстрел, а вниз смотрел только для того, чтобы не пропустить момент, когда в атаку пойдет французская пехота. В данной ситуации такой вариант представлялся самоочевидным. Обработать осажденных артиллерийским огнем, загнать их в укрытие, а потом бросить на штурм пехоту. Пока. Однако никаких признаков готовящегося приступа не наблюдалось. Драгуны держались в отдалении, пехоты видно не было, и только артиллеристы хлопотали у пушки.
Между тем обстрел продолжался, и снаряд за снарядом, описав дугу, падали на склон. После первого выстрела фитиль стали подрезать на нужную длину, и теперь они взрывались на камнях. Раскаленные осколки металла со свистом разлетались в стороны, били по булыжникам, впивались в землю. В воздухе стоял запах пороха, дым тянулся вверх, просачивался через трещины, обволакивал вершину, цеплялся за покрытые мхом стены башни, тем не менее при этом никто серьезно не пострадал. Лишь одному из португальцев осколком разрезало предплечье. И все же испытание было не из легких. Люди сидели скорчившись, втянув голову в плечи и считая выстрелы, которые следовали один за другим с равным промежутком примерно в минуту. Секунды растягивались в напряженное ожидание, все молчали, потом снизу доносилось «бум», снаряд врезался в землю или ударялся о камень, следовал взрыв и пронзительный свист разлетающихся осколков. Один снаряд не взорвался, и все ждали, затаив дыхание, пока не поняли, что фитиль, должно быть, погас.
– Черт, сколько ж у них этой дряни? – обронил Харпер через четверть часа.
Ему никто не ответил. Шарп смутно припоминал, что в зарядном ящике и передке британского шестифунтовика помещалось больше сотни снарядов, но он промолчал – кто знает, сколько их у французов. Вместо ответа он обошел холм, перебегая от редута к редуту, всматриваясь в окружающий холм лес, однако так и не обнаружил ни намека на готовящийся неприятелем штурм.
Он вернулся к башне. Хэгмэн достал из-за пазухи деревянную свистульку, что смастерил за время болезни, и выводил какие-то трели, напоминающие обрывки старых мелодий. Трели звучали как птичьи голоса, потом холм встряхивал очередной взрыв, осколки били по стенам башни, но, когда звуки ярости и злобы стихали, тоненький напев снова плыл в воздухе.
– Всегда хотел научиться играть на флейте, – сказал Шарп.
– А я на скрипке, – вздохнул Харрис.
– Только не на скрипке, – поморщился Харпер. – Она ж скрипит.
Все засмеялись. Харпер ухмыльнулся. Шарп мысленно отсчитывал секунды до следующего выстрела, представляя, как пушку откатывают на место, как прочищают жерло банником, как артиллерист затыкает запальное отверстие, чтобы от притока воздуха не взорвался оставшийся в казеннике порох. Погасив искры, если таковые еще оставались, в дуло бросают мешочки с порохом и осторожно опускают снаряд с подрезанным фитилем, выступающим из деревянной затычки. Вот пушкарь загоняет в запальное отверстие пробойник, прокалывает мешочек с порохом и вставляет заполненную порохом тростниковую трубочку. Все отступают, закрывают уши, канонир подносит к трубочке фитильный пальник…
Шарп услышал «бум» и почти сразу сильнейший грохот в самой башне и понял, что снаряд пролетел через брешь в стене в том месте, где была лестница, и упал между двумя ранцами с провизией. Упал и лежит с курящимся фитилем. Глядя на тянущийся вверх дрожащий дымок, он понял, сейчас они все умрут, и, не думая, что делает, прыгнул. Времени на то, чтобы вытащить догорающий шнур, не оставалось, и Шарп упал на снаряд животом, стиснув зубы, чтобы удержать в себе крик, потому что не хотел умирать. Все будет быстро, сказал он себе. Быстро. По крайней мере, ему не придется больше принимать решения и ломать голову. И никто не пострадает. И… черт, да почему эта дрянь так долго не взрывается? Шарп вдруг поймал себя на том, что смотрит на Дэниела Хэгмэна, который таращится на него в полном оцепенении с как будто прилепившейся к губам свистулькой.
– Вы еще немножко полежите, сэр, – пробормотал осипшим голосом Харпер, – и, может, цыпленочек выведется.
Хэгмэн нервно рассмеялся. К нему присоединились Харрис и Купер. Шарп сполз со снаряда и увидел, что деревянная затычка с фитилем уже почернела, а сам фитиль каким-то образом выскочил из пробки. Он поднялся, схватил чертов снаряд обеими руками и швырнул в брешь:
– Господи… – Его трясло. По лицу катился пот. Дрожали ноги. Чтобы не упасть, Шарп прислонился к стене и посмотрел на покатывающихся со смеху стрелков. – Господи…
– Долго б, сэр, у вас живот болел, если б эта штука жахнула, – сказал Хэгмэн, и все снова захохотали.
Шарп, чувствуя, что сил не осталось, опустился на землю:
– Если вам, придурки, нечем больше заняться, то достаньте фляжки и дайте каждому по глотку.
Воду берегли так же, как пищу, однако день выдался жаркий, и он знал, что все мучаются от жажды. Вслед за стрелками лейтенант выбрался из башни. Виченте, не знавший, что случилось, но видевший, как из башни вылетел неразорвавшийся снаряд, шагнул ему навстречу:
– Что такое?
– Фитиль вывалился, – ответил Шарп. – Просто вывалился фитиль.
Он спустился к северному редуту и посмотрел на пушку. Сколько ж еще снарядов у этих сволочей? Стрелять стали немного реже, но объяснялось это, наверное, не недостатком боеприпасов, а усталостью пушкарей. Гаубица пальнула. Шарп даже не стал прятаться, и снаряд упал где-то за башней. Орудие отскочило футов на восемь-девять, намного меньше, чем полевая пушка. Артиллеристы уперлись в колеса и вернули его на место. Воздух между Шарпом и пушкой колыхался из-за жары, усиливавшейся еще и горящей травой. Трава горела давно, с начала обстрела, и перед гаубицей уже получилась темная, в форме веера заплата выжженной земли. А потом он увидел кое-что еще, кое-что странное, достал подзорную трубу, развернул и присмотрелся. За орудийным колесом сидел на корточках офицер с поднятой рукой. Что за странная поза? Зачем человеку прятаться за колесом? Проклиная Кристофера за украденную трубу, Шарп подстроил резкость и разглядел кое-что еще. Тени. Солнце стояло низко, и тени были длинные, а отбрасывали их два камня, каждый размером с двенадцатифунтовое ядро. Когда колеса коснулись камней, офицер опустил руку, и пушкари занялись обычным делом.
Шарп задумался. Зачем в ясный солнечный день офицеру понадобилось отмечать позицию камнями? Обитые железными ободьями, колеса сами по себе оставляли на земле четкие отметины. Зачем еще и камни? Он нырнул за стену, увидев вырвавшийся из дула клуб дыма. Снаряд упал с небольшим недолетом, и осколки простучали по каменной стене редута. Из-за стены высунулся Пендлтон:
– Почему они не стреляют ядрами, сэр?
– Потому что гаубицы не стреляют ядрами.
И все-таки для чего им камни? Зачем класть их под колеса? Может, привиделось? Он посмотрел еще раз – нет, камни на месте.
Пушкари отошли от орудия, а их сменил десяток пехотинцев.
– У них, наверное, ужин, сэр, – предположил Харпер. Он принес воду португальцам за самым нижним редутом и теперь опустился рядом с Шарпом. Помолчав немного, сержант смущенно поерзал и усмехнулся. – А вы храбрец, сэр.
– Ты поступил бы так же.
– Вот уж черта с два. – Харпер покачал головой. – Я бы вылетел оттуда как ошпаренный, да только ноги как будто к земле приросли. – Он посмотрел на оставленную артиллеристами пушку. – Так что, на сегодня закончили?
– Нет, – ответил Шарп, потому что он вдруг понял, для чего нужны камни.
И понял, что может сделать.
* * *
Бригадир Виллар, успевший неплохо освоиться в Квинте, налил себе лучшего белого португальского портвейна из погребов Сэвиджей. Баранья нога, которую генерал делил с подполковником Кристофером, дюжиной офицеров и тремя женщинами, требовала дополнительного места, и ему пришлось расстегнуть не только крючки на мундире, но и пуговицу на бриджах. Все три гостьи были француженками, определенно не женами, и одна из них, с отливавшими золотом волосами, сидела рядом с лейтенантом Пеллетье, взгляд которого, скрытый двойными стеклами очков, будто приклеился к глубокому вырезу, в мягкой тени которого темнели полоски, проложенные ручейками пота по напудренной коже. Одного ее присутствия оказалось достаточно, чтобы лишить несчастного лейтенанта дара речи и той уверенности, которую он явил при первой встрече с бригадиром.
Удивленный тем, какой эффект произвела женщина на самонадеянного артиллериста, Виллар наклонился, дабы принять подсвечник с горящей свечой из рук майора Дюлона. Вечер выдался теплый, окна были открыты, и вокруг большого канделябра в центре стола кружилась какая-то большая мошка.
– Верно ли, – спросил бригадир у Кристофера, раскуривая сигару, – что в Англии женщины выходят из-за стола перед тем, как мужчины закуривают?
– Почтенные леди – да.
Прежде чем ответить, подполковник вынул изо рта зубочистку.
– И все-таки, на мой взгляд, даже почтенные леди составили бы достойную компанию доброй сигаре и бокалу портвейна. – Раскурив наконец сигару и выпустив полновесный клуб дыма, бригадир удовлетворенно откинулся на спинку стула и прошелся взглядом по собравшимся. – Во сколько завтра всходит солнце?
За столом возникла пауза, офицеры переглянулись.
– Солнце взойдет в двадцать минут пятого, – ответил наконец Пеллетье и покраснел, – но достаточно светло будет уже без десяти четыре.
– Вы такой умный, – прошептала ему блондинка по имени Аннет.
– А что у нас с луной? – спросил Виллар.
Лейтенант смутился еще больше:
– Она будет почти незаметна. Последнее полнолуние отмечалось тринадцатого апреля, а следующее будет… – Бедняга умолк, заметив, что взгляды всех обращены к нему, – эрудиция молодого офицера явно произвела на всех впечатление.
– Продолжайте, лейтенант, – подбодрил его генерал.
– Двадцать девятого этого месяца, сир, так что луна растет в первой четверти и сейчас очень тонкая. Следовательно, большого света от нее не будет.
– Мне нравятся темные ночи, – шепнула ему Аннет.
– Вы, лейтенант, настоящая ходячая энциклопедия, – сказал Виллар. – Скажите же мне, какой урон противнику нанесли сегодня ваши снаряды?
– Боюсь, сир, крайне незначительный. – Близость Аннет, исходящие от нее ароматы явно не шли несчастному на пользу, – казалось, он вот-вот лишится чувств. – Вершина надежно защищена камнями и редутами, поэтому, если вести себя осмотрительно и не высовываться, большой опасности нет. Но я уверен, что одного или даже двоих мы убили.
– Одного или двоих?
Пеллетье пожал плечами:
– Нам нужна мортира, сир.
Виллар улыбнулся:
– Когда человеку требуется инструмент, лейтенант, он пользуется тем, что у него под рукой. Не правда ли, Аннет? – Генерал извлек из жилетного кармана толстые часы и откинул крышку. – Сколько снарядов у вас еще осталось?
– Тридцать восемь, сир.
– Не употребляйте их все сразу. – Виллар насмешливо вскинул бровь. – По-моему, лейтенант, вас ждет работа, не так ли?
План бригадира заключался в том, чтобы продолжать обстрел всю ночь, не давая противнику покоя, затем сделать паузу за час до рассвета и, когда издерганный враг уснет, провести атаку силами пехоты.