Военная контрразведка: Тайная война
Часть 10 из 24 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
После долгих и изнурительных допросов Гофмайер, прежде чем дать Виктору, теперь уже своему агенту Попову, важное задание, решил «замарать» его на партизанах. Он снабдил Виктора фиктивными документами, рацией и в составе поисковой группы направил в район действий партизан с задачей внедриться в их ряды и вести разведку.
В псковских лесах Виктор вышел на контакт с партизанами и в беседе с командиром отряда рассказал, что выполняет разведывательное задание командования Северо-Западного фронта. Первым же самолетом его переправили на Большую землю. И здесь он оказался перед сложным выбором. Рассказать или промолчать о том, что произошло с ним во время последней заброски? Как поступают с подозрительными окруженцами, а тем более с теми, кто пошел на сотрудничество с гитлеровцами (пусть даже вынужденное), ему было хорошо известно. В те месяцы трибуналы не скупились на смертные приговоры. И тогда он решил обратиться к военным контрразведчикам.
В Особом отделе Северо-Западного фронта ему сразу на слово не поверили и взяли в оперативную проверку. Ее результаты, прошлый послужной список и открывшиеся перед военными контрразведчиками возможности по проникновению в гитлеровскую спецслужбу привели их к решению: через Северова-Попова завязать с ней оперативную игру. Несмотря на опасность снова оказаться перед угрозой расстрела (Гофмайер практиковал подобную проверку возвратившихся из советского тыла агентов), Виктор согласился отправиться к гитлеровцам с новым заданием.
Само по себе оно было на грани разумного риска. При встрече с Гофмайером Виктору надлежало сообщить:
«В первый же день в районе Старой Руссыя был пойман партизанами и на самолете доставлен в г. Валдай Северо-Западного фронта. Там выдал себя за своего друга Ефимова Виктора, который пропал без вести под Ленинградом. Однажды, узнав о том, что немцы набирают в отряд для борьбы с партизанами, я поступил в отряд с целью при первой же возможности бежать к красным. Из-за ранения (повреждение позвоночника) меня взяли радистом.
В одну из карательных поездок, когда группа была обстреляна (что так и было. — Лету, я воспользовался паникой и бежал к партизанам с рацией. Сняв с меня допрос и проверив показания через свою партизанскую агентуру, решили забросить меня обратно с заданием — убить или похитить Гофмайера и пообещали награду — звание Героя Советского Союза».
По завершении подготовки, 9 апреля 1942 года, Виктор был сброшен на парашюте в районе между Старой Руссой и станцией Дно. Гофмайера с его штабом он нашел в деревне Скугры и «порадовал» заданием особистов — предстоящей его ликвидацией. Майор на этот раз не высказал особого энтузиазма по поводу благополучного возвращения агента, и полтора месяца Виктор находился не у дел. Растить у себя под боком будущего советского героя Гофмайер, вероятно, не рискнул и убрал его от греха подальше. В июне вместе с другим Виктором — Белинским, который, видимо, должен был за ним приглядывать, их отправили в Ригу, в разведшколу «Абверштеллеостланд».
В Риге Виктор не задержался. В числе других наиболее подготовленных и опытных агентов его направили в диверсионную школу, располагавшуюся в местечке Вяцати, а в июле перевели в Балдоне. Там он в течение нескольких месяцев проходил интенсивную подготовкув составе специальной группы к «глубинной разведывательно-диверсионной деятельности на территории республики Коми». В высшем руководстве абверарассчитывали на то, что группа Попова сможет стать ядром повстанческого движения, вокруг которого должны были объединиться находившиеся в ссылке выходцы из республик Прибалтики.
Комплектование и работу с группой вел кадровый разведчик Николай Дуайт-Юрьев. Виктор, воспользовавшись тем, что его мать была родом из Ленинграда, сумел сблизиться с ним и установить приятельские отношения. В дальнейшем с его помощью он познакомился с другими преподавателями-инструкторами и через них собрал данные на руководителей и ряд курсантов разведшколы.
В сентябре 1942 года группу в полном составе возвратили в Ригу, в распределительный пункт «Абверштеллеостланд». В течение трех месяцев она находилась в готовности для заброски в советский тыл. Преподаватели в обучении курсантов особенно не усердствовали, и Виктор, воспользовавшись этим, принялся исподволь готовить почву для вербовки Дуайта. Под предлогом изучения «Майн Кампфа» Гитлера просил его перевести основные положения книги. В ходе их обсуждения неназойливо сеял у него сомнения в непогрешимости идей национал-социализма.
Это, а также недовольство Дуайта топорными методами работы германской разведки и тем, что его, арийца-полукровку, немцы держат за черную кость, привели к тому, что в декабре 1942 года он сам предложил Виктору установить контакт с советской разведкой. К такому решению пройдошливого и прагматичного Дуайта подтолкнуло, видимо, докатившееся до тихой Риги эхо грядущей катастрофы вермахта под Сталинградом. Виктор, опасаясь провокации, не сразу принял это предложение, держал паузу и, чтобы отрезать ему пути назад, предложил сначала собрать компрометирующий материал на личный состав «Абверштеллеостланд», а потом уже искать канал связи с советской разведкой. Дуайт согласился, но довести эту работу до конца им не удалось.
В январе 1943 года группу Попова передали из абвера в Главное управление имперской безопасности, в подразделение «Цеппелин-Норд». На базе его учебного центра в Гатчине Виктор с Дуайтом готовились к выполнению специального задания в Ленинграде и одновременно занимались сбором разведывательных данных. У них накопился значительный объем информации. Однако восстановить канал связи с Особым отделом Северо-Западного фронта, в том числе и через местное подполье, Виктору так и не удалось.
Заброска в тыл Красной армии также откладывалась. Ни начальник центра гауптштурмфюрер СС Мартин Курмис, ни преподаватели, ни тем более курсанты не могли знать ее причины. Все решалось на самом верху, а там северное направление стало второстепенным. Вермахт готовился нанести сокрушительный удар на центральном участке фронта, под Курском и Орлом. 15 апреля 1943 года Гитлер подписал директиву № 6. И мощный бронированный кулак, состоявший из новейших тяжелых танков Т-6 «Тигр» и Т-5 «Пантера», штурмовых орудий «Фердинанд», начал сосредоточиваться на Курской дуге.
Оставаться и дальше без связи с Центром, имея на руках материалы на десятки агентов, которые шпионили и совершали диверсии в тылу советских войск, Виктор уже не мог и решил использовать свой последний козырь. В беседе с Дуайтом он вскользь упомянул о своем высокопоставленном родственнике Леонове в Наркомате путей сообщений. Тот с ходу предложил ему обратиться к гауптштурмфюрер СС Курмису. Виктор отказался, так как опасался, что такой опытный разведчик, каким являлся Курмис, мог заподозрить подвох. Действительно, после четырех месяцев молчания, подобное заявление выглядело бы странным, если не сказать больше — подозрительным. После недолгого спора Дуайт согласился с тем, что информацию доводить до Курмиса лучше через него.
Расчет оправдался. Курмис с полуслова понял, какой важный кадр попал в его руки, и незамедлительно сообщил в Берлин. Первый шаг в операции, от успеха которой через месяц-другой будут зависеть жизни и смерти тысяч советских солдат, был сделан. Дальше события развивались с калейдоскопической быстротой.
Часть вторая Визит к Кальтенбруннеру
На докладную начальника центра «Цеппелин-Норд» гауптштурмфюрера СС Мартина Курмиса на Потсдамерштрассе, 29, где находилось VI управление РСХА — политическая разведка службы безопасности, среагировали оперативно. Шифровка в кабинетах 6-го отдела не залежалась. Вечером того же дня с предложениями ведущего специалиста по русской агентуре штурмбанфюрера СС Вальтера Курека она легла на стол руководителя «Цеппелина» оберштурмбанфюрера СС доктора Гайнца Грефе. После ознакомления с ее содержанием Грефе позвонил Курмису и потребовал немедленно командировать Попова и Дуайта-Волкова в его распоряжение.
Ближайший поезд на Берлин отправлялся через час. К тому времени билеты, командировочные и спецпропуска на Дуайта-Волкова и Бутырина-Попова лежали на столе Курмиса. Поднятые среди ночи, они стояли перед Курмисом и сонно хлопали глазами. Гауптштурмфюрер был краток, так как там, в столице, уже вряд ли чем мог им помочь, и потому потребовал только одного — не быть идиотами и использовать подвернувшуюся возможность, чтобы проявить себя.
Прифронтовой Псков провожал Виктора и Николая перекличкой ночных патрулей и лязгом затворов автоматов. К вокзалу они добрались одновременно с приходом поездом. Паровоз сердито попыхивал парами. Из приоткрытых дверей тамбуров бледными полосками пробивался свет. На ступеньках застыли заспанные кондуктора и, помахивая фонарями, выкрикивали номера вагонов. Пассажиров оказалось не много. На фронте шли затяжные бои, и командиры не баловали своих подчиненных отпусками в фатерлянд.
Бутырин и Дуайт поднялись в полупустой вагон, прошли в купе и по-хозяйски заняли нижние полки. Сиплый свисток паровоза потонул в грохоте и лязге металла. Вскоре под мерный перестук колес Виктор не заметил, как задремал. Проснулся он поздно, солнце вовсю палило в окно. За ним мелькали ухоженные поля, ровные, как армейский плац, и расчерченные, будто по линейке, на идеальные квадраты и прямоугольники дороги без единой выбоины, лужайки, подстриженные словно под гребенку, у сверкающих свежей краской фольварков и кирх.
Здесь, в самом сердце военной машины Германии, Восточной Пруссии, эти идиллические картинки мирной жизни представляли разительный контраст с теми чудовищными разрушениями, которые еще вчера стояли перед глазами Виктора. Он уже больше не мог спокойно смотреть на это бюргерское благополучие и слышать звучавшую в коридоре гортанную немецкую речь и раскатистый смех. Перед глазами невольно возникали исковерканные взрывами подводы, машины и вагоны, раздавленные гусеницами танков десятки человеческих тел — женщин, стариков и детей. От жутких воспоминаний Виктор поежился и, чтобы на время забыться, зарылся в газеты и журналы, которые неугомонный Николай натащил в купе.
В столицу Германии они приехали поздним вечером. Поезд бесшумно остановился у сверкающей идеальной чистотой платформы. Николай, подхватив чемодан, первым вышел из вагона и завертел головой по сторонам, высматривая встречающего от «Цеппелина». Виктор встал рядом.
Встретил их худощавый, напоминающий юношу обер-штурмфюрер. На вид ему было не больше двадцати. Над верхней губой пробивалась редкая щетка усов, на щеках играл нежный девичий румянец. При ближайшем рассмотрении курьер для особых поручений из специальной команды СД Алоиз Гальфе оказался не настолько юн. Под его остекленевшим взглядом Виктор почувствовал себя неуютно. В нем сквозило холодное презрение к прибывшим с периферии провинциалам.
Дуайт проглотил обиду и молча пошел за Гальфе. На привокзальной площади их поджидала машина. Вышколенный водитель запихал вещи в багажник и, не проронив ни слова, уверенно повел машину по знакомому ему маршруту. Виктор приник к стеклу и с жадным любопытством разглядывал Берлин, город, который когда-то укрыл его дядю, петербургского большевика, от ищеек царской охранки.
За прошедшие десятилетия с городом и его жителями произошло, казалось, немыслимое. Кучка нацистов, свившая свое гнездо в прокуренных подвалах баварских пивных, за короткий срок сумела вывернуть наизнанку и Берлин, а вместе с ним и всю Германию, и степенных и рассудительных Гансов и гертруд. Рожденные их безумием губительные идеи национализма в короткий срок заразили души миллионов немцев перспективой завоевания мирового господства и создания Тысячелетнего рейха.
Виктор, сжав кулаки, продолжал напряженно всматриваться в город и его обитателей. Он уже давно пытался найти ответ на мучительный вопрос: как могло произойти столь разительное превращение целой нации в кровожадное чудовище? Как?! Серые стены домов и одинаковые, напоминающие театральные маски лица немцев были немы и безлики. По маскам сущность души не определишь.
Виктор замкнулся в себе и перестал обращать внимание на неугомонного Николая. Тот живо реагировал на то, что происходило вокруг, и пытался тормошить вопросами Гальфе, но вскоре и ему надоело смотреть по сторонам.
Начались пригороды Берлина. За увитыми плющом металлическими оградами, линялыми лубочными картинками мелькали виллы и частные пансионаты. Виктор гадал, куда их везет Гальфе, но тот хранил гробовое молчание. За несколько километров до Ораниенбурга водитель свернул на лесную дорогу. Она серой змейкой петляла среди густого соснового бора и закончилась перед высокими металлическими воротами.
В глаза, как в Пскове, не бросались караульные вышки с часовыми, а слух не оглушал лай сторожевых псов. Лишь внимательный глаз мог заметить поблескивающую на солнце серебристую нить провода высокого напряжению, идущего поверх крепостного парапета, а в угловых башнях угадывались искусно замаскированные пулеметные гнезда. Вместо привычных рядов колючей проволоки по периметру замкнутой петлей вытянулась аллея из аккуратно подстриженных молодых лип. За ними на длинных металлических штырях висела сетка-«путанка».
На территории вместо привычного плаца перед главным корпусом раскинулся пышный розарий. Прямые, как стрелы, дорожки были тщательно посыпаны золотистым песком. Сам замок и примыкающие к нему постройки дышали патриархальной стариной и напоминали загородный пансионат для заслуженных ветеранов партии. Лишь частые глухие хлопки, доносившиеся из подземного тира, где будущие суперагенты и супердиверсанты «вострили себе глаз и набивали руку», нарушали благостную тишину и напоминали, что здесь находится лагерь особого назначения Главного управления имперской безопасности.
В холле гостиницы Виктора и Николая встретил детина с непроницаемым лицом и проводил их на второй этаж, открыл двери двух соседних номеров и оставил одних. Не успели они расположиться, как в коридоре послышались шаги. Вместе с Гальфе появился рыжеволосый крепыш среднего роста с фигурой борца и холодным взглядом профессионального убийцы. Это был начальник лагеря особого назначения гауптштурм-фюрер СС Зигель. Окинув новобранцев цепким взглядом, он, словно хорошо заученный урок, провел с ними инструктаж. После этого Виктор и Николай остались наконец одни и принялись обживать новое место.
Утро следующего дня началось для них с раннего подъема и энергичной зарядки. После завтрака последовали изматывающие душу допросы. Последующие дни были заполнены до предела. Свободное время оставалось только на сон. С утра и до позднего вечера они крутились словно белки в колесе, в бесконечной череде тренажей. От пальбы из пистолетов и автоматов, казалось, расколется голова. К вечеру указательный палец от ударов по ключу радиопередатчика немел, а от хитроумных схем минирования, которые чертили инструктора на досках, начинало рябить в глазах.
Короткий перерыв наступал лишь после ужина. Виктор пытался воспользоваться им, чтобы хоть что-нибудь узнать о загадочном лагере особого назначения гитлеровской разведки. Но завеса тайны над всем, что здесь происходило, была такая, что кроме фамилии начальника лагеря Зигеля, его заместителя Родентала и периодически наезжавшего из Берлина штурмбанфюрера СС Вальтера Курека, контролировавшего ход их подготовки, ему мало что удалось выяснить. Лишь по количеству стульев в столовой он догадался, что таких, как они с Николаем, здесь было семнадцать.
По обрывкам речи, глухо доносившейся из-за дверей классов, Виктор сделал вывод, что разведывательно-диверсионную подготовку проходили также англичане, поляки, французы и даже американцы. Это был «международный учебный лагерь» для элитных разведчиков Главного управления имперской безопасности.
Единственной нитью, связывавшей Виктора и Николая с внешним миром, был Курек. Тот с постоянством маятника Фуко появлялся в замке ровно в девять, и начинались изматывающие Виктору душу беседы-допросы. Курек, подобно клещу, цеплялся за мельчайшие детали из его прошлой жизни и службы. Из чего можно было сделать вывод, что он и стоящие за ним высшие руководители «Цеппелина» со всей серьезностью отнеслись к информации о Леонове и, судя по всему, планировали ни много ни мало его вербовку и получение стратегических разведданных.
Вторая и не менее сложная задача, которую отрабатывал с ним Курек, состояла в совершении теракта против Кагановича, а при удачном стечении обстоятельств — в ликвидации самого Сталина. Спецы из Главного управления имперской безопасности знали свое дело. Перед глазами Виктора начало рябить от тайного арсенала убийств. По ночам ему снились то ручки, выстреливающие смертоносными ядами, то безобидные заколки, от легких уколов которых с ног валился здоровенный бык. В конце концов Курек и Курмис остановились на специально изготовленном бесшумном пистолете, распыляющем отравляющий газ. Это оружие, по их замыслу, предстояло применить, когда он вместе с Леоновым окажется на приеме у Кагановича. Собственную его жизнь Курек гарантировал антидотом — противоядием.
Шел четырнадцатый день подготовки. Утро 18 июня не предвещало ничего необычного. Разве что на этот раз занятия начались без Курека. После завтрака Виктор и Николай вместе с Роденталом отправились в лабораторию и заняли места в специальных кабинах. Инструктор принялся раскладывать на стеллажах свои «гремучие штучки»: ручки, портсигары, зонты, которые когда надо в руках боевиков начинали стрелять или брызгать ядами. И вдруг в двери появился Зигель.
Судя по выражению лица Зигеля, произошло что-то из ряда вон выходящее. Ничего не объясняя, он отвел их на вещевой склад. Там у Виктора и Николая запестрело в глазах от обилия военных мундиров: немецких, русских, английских. Их разнообразие говорило о том, что гитлеровская разведка пока еще работала с размахом. Кладовщик подобрал два мундира пехотных офицеров Красной армии.
Переодевшись, Виктор с Николаем поднялись в кабинет Зигеля и там столкнулись с Курмисом. На днях он был переведен из Пскова в Берлин с повышением. Новое назначение и новое звание — штурмбанфюрер, кажется, сделали его на полголовы выше. Придирчиво осмотрев бывших своих подчиненных в новой форме, Курмис остался доволен ими и пригласил к себе в машину. По дороге на их вопросы о цели поездки отделывался общими фразами и ссылался на то, что подробные разъяснения они получат в Берлине непосредственно от Грефе.
Это еще больше разожгло любопытство Виктора и Николая. Они пытались разговорить Курмиса, но тот всякий раз уходил от ответа и предпочитал переводить разговор на другие темы. Чем меньше километров оставалось до Берлина, тем больше он замыкался в себе. Предстоящая встреча бывших подопечных с руководителем «Цеппелина» немало значила и лично для него. Теперь пришло время, как говорится у русских, показывать товар лицом. От норовистого Грефе, болезнь которого сделала его характер непредсказуемым, можно было ожидать чего угодно.
Скрип тормозов и возникшая мрачная каменная громада Главного управления имперской безопасности положили конец терзаниям Курмиса и заставили Николая прикусить свой неугомонный язык. Они поднялись по ступенькам, вошли в просторный холл и остановились перед часовым. Тот проверил документы, потом скользящим взглядом прошелся по Виктору с Николаем. На его лице не дрогнул ни один мускул, будто перед ним каждый день десятками проходили советские офицеры, и отступил в сторону.
Курис быстрым шагом двинулся по лабиринту коридоров. Виктор и Николай едва поспевали за ним. Одну за другой они проходили одинаковые двери с номерами на металлических табличках. Курмис, видимо, еще не успел освоиться на новом месте и вертел головой по сторонам. После очередного поворота остановился и, помедлив, неуверенно толкнул дверь. За ней оказалась приемная. Навстречу поднялся туго затянутый в ремни адъютант Грефе. Бросив любопытный взгляд на Виктора с Николаем, распахнул дверь в кабинет.
Пройдя узкий темный тамбур, они оказались в большом квадратном кабинете. Он мало чем отличался от тех, на которые Виктор успел насмотреться за последние дни. За креслом на стене висел неизменный портрет Гитлера. В углу неторопливо отсчитывали время старинные напольные часы. За огромным дубовым столом, покрытым синим сукном, в массивном кожаном кресле сидел хозяин кабинета.
Руководитель «Цеппелина» оберштурмбанфюрер Гайнц Грефе напоминал старого кота: все его движения были по-кошачьи мягкими и пластичными. На невзрачном, землистого цвета лице выделялись лишь глаза — холодные и неподвижные, они невидимыми щупальцами цепко хватали собеседника и как рентгеном просвечивали потаенные уголки души. Он, к удивлению Виктора, заговорил на сносном русском языке и был немногословен. Его хлесткие вопросы не оставляли времени на обдумывание ответов. Этой пристрелкой Грефе, похоже, остался доволен.
Беседа-опрос подходила к концу, когда Грефе огорошил их заявлением о предстоящей встрече с всесильным шефом службы имперской безопасности Германии обсргруппенфюрером Каль-тенбруннером. Вытянувшаяся физиономия Курмиса красноречивее всего говорила, что подобный поворот дела и для него явился полной неожиданностью. Решение выслушать лично двух перспективных агентов, которым предстояло сыграть ключевую роль в предстоящей важной операции, получившей кодовое название «Предприятие «Джозеф» («Иосиф»), Кальтенбруннер принял несколько минут назад.
Предложения Грефе и Курека он поддержал, но с одним исключением: вербовку Леонова потребовал провести от имени американцев. В этом был свой резон. Кальтенбруннер не был слепым фанатиком и хорошо понимал, что после тяжелых поражений вермахта под Москвой, Сталинградом и на Северном Кавказе только недалекий человек мог променять свою близость к Кремлю на мешок рейхсмарок, обесценивавшихся с каждым днем. Страх нового ареста, который Леонов пережил по возвращении из командировки в США в 37-м году, должен был, по расчетам Кальтенбруннера, стать мощным стимулом к сотрудничеству с американцами. Америка, где Леонов в течение двух лет катался как сыр в масле, в случае угрозы нового ареста могла стать для него запасным убежищем.
До приема у Кальтенбруннера оставались считаные минуты, и Грефе пришлось на ходу втолковывать Виктору и Николаю как вести себя и что отвечать на его вопросы. Перепрыгивая через ступеньки, они поднялись в особый сектор. Здесь все, начиная с исполинского часового и заканчивая мрачными серыми стенами коридора, было пропитано духом аскетизма и суровой неподкупности.
На пороге приемной Кальтенбруннера Грефе суетливо поправил сбившуюся нарукавную повязку и пригладил рукой растрепавшуюся прядь волос. Имя «несгибаемого и беспощадного Эрнста» нагоняло страх не только на врагов рейха, но и на соратников по партии. Редкая улыбка на его иссушенном, как кора дуба, лице, испещренном шрамами от ударов шпаги, напоминавшими о временах бурной студенческой молодости, могла ввести в заблуждение только непосвященных. После убийства в 1942 году в Праге английскими агентами группен-фюрера СС Гейдриха он жестоко отомстил за смерть своего предшественника. В первый же день после назначения на освободившуюся должность по его приказу были арестованы и расстреляны тысячи чехов. Потом железной рукой он навел порядок в собственном «хозяйстве». Десятки проштрафившихся офицеров отправились на фронт искупать кровью допущенные в работе промахи.
Разоблачение «Красной капеллы», сети русских агентов, сумевших пробраться в святая святых — в Главный штаб авиации и таскавших секреты из-под носа Геринга, захват большевистской резидентуры и ее руководителя в Бельгии подняли авторитет Кальтенбруннера в глазах фюрера. Гитлер без тени сомнения доверял ему расправы не только над внутренними врагами рейха, но и все чаще полагался на его разведывательные доклады, чем на абвер, начавший терять нюх. Агенты Главного управления имперской безопасности активно действовали в Швейцарии, США, Британии и регулярно добывали ценную информацию о планах западных союзников СССР. Но судьба войны решалась не в пустынях Африки, а на Восточном фронте, на бескрайних русских просторах.
До начала операции «Цитадель», которая, по всем расчетам, должна была переломать хребет упрямому русскому «медведю», оставалось меньше месяца. Совещания у фюрера заканчивались одним и тем же: он требовал от разведки одного — проникнуть под завесу стратегической тайны и разгадать замыслы коварного Сталина. Несмотря на массовую засылку агентуры в тыл Красной армии (только весной абвер и «Цеппелин» забросили свыше 240 разведывательно-диверсионных групп), результаты их работы оказались плачевными. Большинство агентов было ликвидировано в первые дни после заброса, а оставшиеся в живых долго не задерживались на свободе. Несколько десятков групп, которым повезло больше, тоже не могли похвастаться особыми результатами — поступавшая от них информация носила тактический характер.
Поэтому агента Попова с его родственником, ответственным работником НКПС, Кальтенбруннер воспринял как дар божий. Вербовка Леонова открывала прямой доступ к стратегическим секретам Сталина. Планы перевозок, которые планировались в Наркомате путей сообщений и затем докладывались Кагановичем высшему руководству страны, позволяли заблаговременно узнавать о будущих ударах русских армий. Рейхсфюрер Гиммлер тоже зацепился за группу «Иосиф» и взял на личный контроль подготовку к операции. Все это выводило ее на такой уровень, что Кальтенбруннер решил своими глазами посмотреть на перспективных агентов.
Первым в кабинет вызвали Дуайта-Волкова. Вместе с ним вошел и Грефе. От волнения перед глазами Николая все плыло и сливалось. На непослушных ногах он прошел к столу, не помнил, как сел на стул, и долго не мог понять вопрос. Постепенно ровный тон и деловитость Кальтенбруннера вернули ему уверенность в себе. Судя по всему, разговор вызвал живой интерес у шефа германской спецслужбы. Его занимала не только предстоящая операция, но и более широкий круг вопросов. Кальтенбруннер будто забыл про Грефе и теперь обращался только к Дуайту. Он пытался разобраться во многом: почему такой большой отсев среди кандидатов в агенты из русского контингента? в связи с чем происходят их частые провалы? почему невысок уровень достоверности добываемой ими разведывательной информации? что надо сделать, чтобы изменить положение к лучшему?
И таких «почему» и «что надо делать» Николаю, видимо, пришлось бы слышать еще долго, если бы не звонок: Кальтенбруннера срочно вызывали в ставку Гитлера. Прием закончился.
После этого «Предприятие «Джозеф» перешло в практическую стадию подготовки к переброске за линию фронта. Остаток дня и весь следующий день для Виктора и Николая пролетели в невероятно быстром темпе; все было связано с предстоящим вылетом.
В ночь на 19 июня 1943 года плотные облака, казалось, стелились над самой землей. В них, словно в вате, тонул надсадный гул моторов крадущегося в кромешной темноте «Хейнкеля-111» — спецсамолета из особой эскадрильи рейхсфюрера СС Гиммлера. На подлете к железнодорожной станции Егорьевская, в Подмосковье, он сбросил скорость, сделал крутой разворот и на мгновение будто завис в воздухе. Прошло еще несколько секунд, и в ночном небе распустились огромными тюльпанами купола двух парашютов. Вскоре камыши, обрамлявшие озеро, скрыли парашютистов, приземлившихся на кромке берега.
Так началась активная фаза операции «Предприятие «Иосиф» («Джозеф»), задуманная гитлеровским разведорганом «Цеппелин» VI управления РСХА.
Ранним утром 20 июня в Егорьевский районный отдел НКВД вошел мужчина и заявил дежурному, что является за-фронтовым разведчиком Особого отдела Северо-Западного фронта Северовым, внедренным в германскую разведку, которая направила его с напарником Волковым для выполнения специального задания. Через несколько часов Виктора и Дуайта доставили на Лубянку.
При встрече с начальником 3-го отдела Смерша полковником Георгием Утехиным Виктор доложил о выполнении задания. Кроме главной цели, которую перед ним и Дуайтом поставил Кальтенбруннер, — вербовка «Л» и теракт против Кагановича, ему было еще что доложить. Установочные и характеризующие данные на 133 гитлеровских агентов, 18 фотографий сотрудников «Цеппелина», 9 оттисков печатей и штампов, образцы подписей ряда руководителей, а также специальный пистолет и заряды с отравляющим препаратом, сконструированные в спецлаборатории Главного управления имперской безопасности, поступили в распоряжение Смерша.
Информация о планируемом гитлеровскими спецслужбами террористическом акте против Кагановича была немедленно направлена в НКВД.
25 июня после детального опроса Бутырина и Дуайта и перепроверки полученных от них данных Утехин доложил Абакумову рапортом основное их существо и высказал предложение:
«В связи с тем, что группа {« Иосиф ». — Авт.) имеет очень интересное задание, по которому можно осуществить серьезные контрразведывательные мероприятия, как вызов, например, квалифицированных вербовщиков, данную группу целесообразно включить в радиоигру. Первую радиограмму установить 26 июня т. г., передав радиограмму следующего содержания: «Приземлилсяхорошо. Следующая связь 2 июля в 21 час». Текст будет передан на немецком языке… Прошу Вашей санкции».
В обсуждении этого предложения принял участие помимо Абакумова и Утехина начальник 3-го отдела полковник Владимир Барышников. Совещание было коротким. Небольшой спор возник, когда речь зашла о названии предстоящей операции. В конце концов остановились на «Загадке». И когда все вопросы были сняты, Абакумов размашисто красным карандашом поставил свою подпись на докладной Утехина.
На следующий день контрразведчики принялись готовить в Малаховке, на служебной даче, радиоточку для работы радиостанции «Иосифа», а в Москве — конспиративную квартиру для проживания на тот случай, если в «Цеппелине» задумают направить курьеров для проверки. Свой выбор они остановили на доме № 11 в Тихвинском переулке. Одновременно за Дуайтом было установлено плотное негласное наблюдение. В руководстве Смерша не исключали того, что в преддверии Курской битвы в гитлеровской спецслужбе решили, в свою очередь, завязать с ними крупномасштабную оперативную игру. В ней, вполне вероятно, Бутырину могла отводиться роль ширмы, за которой с помощью Дуайта «Цеппелин» решал бы свои задачи. Как в Смерше, так и в гитлеровской разведке с нетерпением ждали первых шагов своих подопечных.
Следующий ход контрразведчики Смерша сделали 26 июня. На служебной даче в Малаховке в 23.45 по берлинскому времени в эфире прозвучали позывные радиста «PR 7»:
«Легализация прошла успешно. «Л» в служебной командировке до 25 июля. Ищем других знакомых и постоянную квартиру. «PR 7»
Группа «Иосиф» приступила к выполнению задания.
Часть третья
«Загадка»
В псковских лесах Виктор вышел на контакт с партизанами и в беседе с командиром отряда рассказал, что выполняет разведывательное задание командования Северо-Западного фронта. Первым же самолетом его переправили на Большую землю. И здесь он оказался перед сложным выбором. Рассказать или промолчать о том, что произошло с ним во время последней заброски? Как поступают с подозрительными окруженцами, а тем более с теми, кто пошел на сотрудничество с гитлеровцами (пусть даже вынужденное), ему было хорошо известно. В те месяцы трибуналы не скупились на смертные приговоры. И тогда он решил обратиться к военным контрразведчикам.
В Особом отделе Северо-Западного фронта ему сразу на слово не поверили и взяли в оперативную проверку. Ее результаты, прошлый послужной список и открывшиеся перед военными контрразведчиками возможности по проникновению в гитлеровскую спецслужбу привели их к решению: через Северова-Попова завязать с ней оперативную игру. Несмотря на опасность снова оказаться перед угрозой расстрела (Гофмайер практиковал подобную проверку возвратившихся из советского тыла агентов), Виктор согласился отправиться к гитлеровцам с новым заданием.
Само по себе оно было на грани разумного риска. При встрече с Гофмайером Виктору надлежало сообщить:
«В первый же день в районе Старой Руссыя был пойман партизанами и на самолете доставлен в г. Валдай Северо-Западного фронта. Там выдал себя за своего друга Ефимова Виктора, который пропал без вести под Ленинградом. Однажды, узнав о том, что немцы набирают в отряд для борьбы с партизанами, я поступил в отряд с целью при первой же возможности бежать к красным. Из-за ранения (повреждение позвоночника) меня взяли радистом.
В одну из карательных поездок, когда группа была обстреляна (что так и было. — Лету, я воспользовался паникой и бежал к партизанам с рацией. Сняв с меня допрос и проверив показания через свою партизанскую агентуру, решили забросить меня обратно с заданием — убить или похитить Гофмайера и пообещали награду — звание Героя Советского Союза».
По завершении подготовки, 9 апреля 1942 года, Виктор был сброшен на парашюте в районе между Старой Руссой и станцией Дно. Гофмайера с его штабом он нашел в деревне Скугры и «порадовал» заданием особистов — предстоящей его ликвидацией. Майор на этот раз не высказал особого энтузиазма по поводу благополучного возвращения агента, и полтора месяца Виктор находился не у дел. Растить у себя под боком будущего советского героя Гофмайер, вероятно, не рискнул и убрал его от греха подальше. В июне вместе с другим Виктором — Белинским, который, видимо, должен был за ним приглядывать, их отправили в Ригу, в разведшколу «Абверштеллеостланд».
В Риге Виктор не задержался. В числе других наиболее подготовленных и опытных агентов его направили в диверсионную школу, располагавшуюся в местечке Вяцати, а в июле перевели в Балдоне. Там он в течение нескольких месяцев проходил интенсивную подготовкув составе специальной группы к «глубинной разведывательно-диверсионной деятельности на территории республики Коми». В высшем руководстве абверарассчитывали на то, что группа Попова сможет стать ядром повстанческого движения, вокруг которого должны были объединиться находившиеся в ссылке выходцы из республик Прибалтики.
Комплектование и работу с группой вел кадровый разведчик Николай Дуайт-Юрьев. Виктор, воспользовавшись тем, что его мать была родом из Ленинграда, сумел сблизиться с ним и установить приятельские отношения. В дальнейшем с его помощью он познакомился с другими преподавателями-инструкторами и через них собрал данные на руководителей и ряд курсантов разведшколы.
В сентябре 1942 года группу в полном составе возвратили в Ригу, в распределительный пункт «Абверштеллеостланд». В течение трех месяцев она находилась в готовности для заброски в советский тыл. Преподаватели в обучении курсантов особенно не усердствовали, и Виктор, воспользовавшись этим, принялся исподволь готовить почву для вербовки Дуайта. Под предлогом изучения «Майн Кампфа» Гитлера просил его перевести основные положения книги. В ходе их обсуждения неназойливо сеял у него сомнения в непогрешимости идей национал-социализма.
Это, а также недовольство Дуайта топорными методами работы германской разведки и тем, что его, арийца-полукровку, немцы держат за черную кость, привели к тому, что в декабре 1942 года он сам предложил Виктору установить контакт с советской разведкой. К такому решению пройдошливого и прагматичного Дуайта подтолкнуло, видимо, докатившееся до тихой Риги эхо грядущей катастрофы вермахта под Сталинградом. Виктор, опасаясь провокации, не сразу принял это предложение, держал паузу и, чтобы отрезать ему пути назад, предложил сначала собрать компрометирующий материал на личный состав «Абверштеллеостланд», а потом уже искать канал связи с советской разведкой. Дуайт согласился, но довести эту работу до конца им не удалось.
В январе 1943 года группу Попова передали из абвера в Главное управление имперской безопасности, в подразделение «Цеппелин-Норд». На базе его учебного центра в Гатчине Виктор с Дуайтом готовились к выполнению специального задания в Ленинграде и одновременно занимались сбором разведывательных данных. У них накопился значительный объем информации. Однако восстановить канал связи с Особым отделом Северо-Западного фронта, в том числе и через местное подполье, Виктору так и не удалось.
Заброска в тыл Красной армии также откладывалась. Ни начальник центра гауптштурмфюрер СС Мартин Курмис, ни преподаватели, ни тем более курсанты не могли знать ее причины. Все решалось на самом верху, а там северное направление стало второстепенным. Вермахт готовился нанести сокрушительный удар на центральном участке фронта, под Курском и Орлом. 15 апреля 1943 года Гитлер подписал директиву № 6. И мощный бронированный кулак, состоявший из новейших тяжелых танков Т-6 «Тигр» и Т-5 «Пантера», штурмовых орудий «Фердинанд», начал сосредоточиваться на Курской дуге.
Оставаться и дальше без связи с Центром, имея на руках материалы на десятки агентов, которые шпионили и совершали диверсии в тылу советских войск, Виктор уже не мог и решил использовать свой последний козырь. В беседе с Дуайтом он вскользь упомянул о своем высокопоставленном родственнике Леонове в Наркомате путей сообщений. Тот с ходу предложил ему обратиться к гауптштурмфюрер СС Курмису. Виктор отказался, так как опасался, что такой опытный разведчик, каким являлся Курмис, мог заподозрить подвох. Действительно, после четырех месяцев молчания, подобное заявление выглядело бы странным, если не сказать больше — подозрительным. После недолгого спора Дуайт согласился с тем, что информацию доводить до Курмиса лучше через него.
Расчет оправдался. Курмис с полуслова понял, какой важный кадр попал в его руки, и незамедлительно сообщил в Берлин. Первый шаг в операции, от успеха которой через месяц-другой будут зависеть жизни и смерти тысяч советских солдат, был сделан. Дальше события развивались с калейдоскопической быстротой.
Часть вторая Визит к Кальтенбруннеру
На докладную начальника центра «Цеппелин-Норд» гауптштурмфюрера СС Мартина Курмиса на Потсдамерштрассе, 29, где находилось VI управление РСХА — политическая разведка службы безопасности, среагировали оперативно. Шифровка в кабинетах 6-го отдела не залежалась. Вечером того же дня с предложениями ведущего специалиста по русской агентуре штурмбанфюрера СС Вальтера Курека она легла на стол руководителя «Цеппелина» оберштурмбанфюрера СС доктора Гайнца Грефе. После ознакомления с ее содержанием Грефе позвонил Курмису и потребовал немедленно командировать Попова и Дуайта-Волкова в его распоряжение.
Ближайший поезд на Берлин отправлялся через час. К тому времени билеты, командировочные и спецпропуска на Дуайта-Волкова и Бутырина-Попова лежали на столе Курмиса. Поднятые среди ночи, они стояли перед Курмисом и сонно хлопали глазами. Гауптштурмфюрер был краток, так как там, в столице, уже вряд ли чем мог им помочь, и потому потребовал только одного — не быть идиотами и использовать подвернувшуюся возможность, чтобы проявить себя.
Прифронтовой Псков провожал Виктора и Николая перекличкой ночных патрулей и лязгом затворов автоматов. К вокзалу они добрались одновременно с приходом поездом. Паровоз сердито попыхивал парами. Из приоткрытых дверей тамбуров бледными полосками пробивался свет. На ступеньках застыли заспанные кондуктора и, помахивая фонарями, выкрикивали номера вагонов. Пассажиров оказалось не много. На фронте шли затяжные бои, и командиры не баловали своих подчиненных отпусками в фатерлянд.
Бутырин и Дуайт поднялись в полупустой вагон, прошли в купе и по-хозяйски заняли нижние полки. Сиплый свисток паровоза потонул в грохоте и лязге металла. Вскоре под мерный перестук колес Виктор не заметил, как задремал. Проснулся он поздно, солнце вовсю палило в окно. За ним мелькали ухоженные поля, ровные, как армейский плац, и расчерченные, будто по линейке, на идеальные квадраты и прямоугольники дороги без единой выбоины, лужайки, подстриженные словно под гребенку, у сверкающих свежей краской фольварков и кирх.
Здесь, в самом сердце военной машины Германии, Восточной Пруссии, эти идиллические картинки мирной жизни представляли разительный контраст с теми чудовищными разрушениями, которые еще вчера стояли перед глазами Виктора. Он уже больше не мог спокойно смотреть на это бюргерское благополучие и слышать звучавшую в коридоре гортанную немецкую речь и раскатистый смех. Перед глазами невольно возникали исковерканные взрывами подводы, машины и вагоны, раздавленные гусеницами танков десятки человеческих тел — женщин, стариков и детей. От жутких воспоминаний Виктор поежился и, чтобы на время забыться, зарылся в газеты и журналы, которые неугомонный Николай натащил в купе.
В столицу Германии они приехали поздним вечером. Поезд бесшумно остановился у сверкающей идеальной чистотой платформы. Николай, подхватив чемодан, первым вышел из вагона и завертел головой по сторонам, высматривая встречающего от «Цеппелина». Виктор встал рядом.
Встретил их худощавый, напоминающий юношу обер-штурмфюрер. На вид ему было не больше двадцати. Над верхней губой пробивалась редкая щетка усов, на щеках играл нежный девичий румянец. При ближайшем рассмотрении курьер для особых поручений из специальной команды СД Алоиз Гальфе оказался не настолько юн. Под его остекленевшим взглядом Виктор почувствовал себя неуютно. В нем сквозило холодное презрение к прибывшим с периферии провинциалам.
Дуайт проглотил обиду и молча пошел за Гальфе. На привокзальной площади их поджидала машина. Вышколенный водитель запихал вещи в багажник и, не проронив ни слова, уверенно повел машину по знакомому ему маршруту. Виктор приник к стеклу и с жадным любопытством разглядывал Берлин, город, который когда-то укрыл его дядю, петербургского большевика, от ищеек царской охранки.
За прошедшие десятилетия с городом и его жителями произошло, казалось, немыслимое. Кучка нацистов, свившая свое гнездо в прокуренных подвалах баварских пивных, за короткий срок сумела вывернуть наизнанку и Берлин, а вместе с ним и всю Германию, и степенных и рассудительных Гансов и гертруд. Рожденные их безумием губительные идеи национализма в короткий срок заразили души миллионов немцев перспективой завоевания мирового господства и создания Тысячелетнего рейха.
Виктор, сжав кулаки, продолжал напряженно всматриваться в город и его обитателей. Он уже давно пытался найти ответ на мучительный вопрос: как могло произойти столь разительное превращение целой нации в кровожадное чудовище? Как?! Серые стены домов и одинаковые, напоминающие театральные маски лица немцев были немы и безлики. По маскам сущность души не определишь.
Виктор замкнулся в себе и перестал обращать внимание на неугомонного Николая. Тот живо реагировал на то, что происходило вокруг, и пытался тормошить вопросами Гальфе, но вскоре и ему надоело смотреть по сторонам.
Начались пригороды Берлина. За увитыми плющом металлическими оградами, линялыми лубочными картинками мелькали виллы и частные пансионаты. Виктор гадал, куда их везет Гальфе, но тот хранил гробовое молчание. За несколько километров до Ораниенбурга водитель свернул на лесную дорогу. Она серой змейкой петляла среди густого соснового бора и закончилась перед высокими металлическими воротами.
В глаза, как в Пскове, не бросались караульные вышки с часовыми, а слух не оглушал лай сторожевых псов. Лишь внимательный глаз мог заметить поблескивающую на солнце серебристую нить провода высокого напряжению, идущего поверх крепостного парапета, а в угловых башнях угадывались искусно замаскированные пулеметные гнезда. Вместо привычных рядов колючей проволоки по периметру замкнутой петлей вытянулась аллея из аккуратно подстриженных молодых лип. За ними на длинных металлических штырях висела сетка-«путанка».
На территории вместо привычного плаца перед главным корпусом раскинулся пышный розарий. Прямые, как стрелы, дорожки были тщательно посыпаны золотистым песком. Сам замок и примыкающие к нему постройки дышали патриархальной стариной и напоминали загородный пансионат для заслуженных ветеранов партии. Лишь частые глухие хлопки, доносившиеся из подземного тира, где будущие суперагенты и супердиверсанты «вострили себе глаз и набивали руку», нарушали благостную тишину и напоминали, что здесь находится лагерь особого назначения Главного управления имперской безопасности.
В холле гостиницы Виктора и Николая встретил детина с непроницаемым лицом и проводил их на второй этаж, открыл двери двух соседних номеров и оставил одних. Не успели они расположиться, как в коридоре послышались шаги. Вместе с Гальфе появился рыжеволосый крепыш среднего роста с фигурой борца и холодным взглядом профессионального убийцы. Это был начальник лагеря особого назначения гауптштурм-фюрер СС Зигель. Окинув новобранцев цепким взглядом, он, словно хорошо заученный урок, провел с ними инструктаж. После этого Виктор и Николай остались наконец одни и принялись обживать новое место.
Утро следующего дня началось для них с раннего подъема и энергичной зарядки. После завтрака последовали изматывающие душу допросы. Последующие дни были заполнены до предела. Свободное время оставалось только на сон. С утра и до позднего вечера они крутились словно белки в колесе, в бесконечной череде тренажей. От пальбы из пистолетов и автоматов, казалось, расколется голова. К вечеру указательный палец от ударов по ключу радиопередатчика немел, а от хитроумных схем минирования, которые чертили инструктора на досках, начинало рябить в глазах.
Короткий перерыв наступал лишь после ужина. Виктор пытался воспользоваться им, чтобы хоть что-нибудь узнать о загадочном лагере особого назначения гитлеровской разведки. Но завеса тайны над всем, что здесь происходило, была такая, что кроме фамилии начальника лагеря Зигеля, его заместителя Родентала и периодически наезжавшего из Берлина штурмбанфюрера СС Вальтера Курека, контролировавшего ход их подготовки, ему мало что удалось выяснить. Лишь по количеству стульев в столовой он догадался, что таких, как они с Николаем, здесь было семнадцать.
По обрывкам речи, глухо доносившейся из-за дверей классов, Виктор сделал вывод, что разведывательно-диверсионную подготовку проходили также англичане, поляки, французы и даже американцы. Это был «международный учебный лагерь» для элитных разведчиков Главного управления имперской безопасности.
Единственной нитью, связывавшей Виктора и Николая с внешним миром, был Курек. Тот с постоянством маятника Фуко появлялся в замке ровно в девять, и начинались изматывающие Виктору душу беседы-допросы. Курек, подобно клещу, цеплялся за мельчайшие детали из его прошлой жизни и службы. Из чего можно было сделать вывод, что он и стоящие за ним высшие руководители «Цеппелина» со всей серьезностью отнеслись к информации о Леонове и, судя по всему, планировали ни много ни мало его вербовку и получение стратегических разведданных.
Вторая и не менее сложная задача, которую отрабатывал с ним Курек, состояла в совершении теракта против Кагановича, а при удачном стечении обстоятельств — в ликвидации самого Сталина. Спецы из Главного управления имперской безопасности знали свое дело. Перед глазами Виктора начало рябить от тайного арсенала убийств. По ночам ему снились то ручки, выстреливающие смертоносными ядами, то безобидные заколки, от легких уколов которых с ног валился здоровенный бык. В конце концов Курек и Курмис остановились на специально изготовленном бесшумном пистолете, распыляющем отравляющий газ. Это оружие, по их замыслу, предстояло применить, когда он вместе с Леоновым окажется на приеме у Кагановича. Собственную его жизнь Курек гарантировал антидотом — противоядием.
Шел четырнадцатый день подготовки. Утро 18 июня не предвещало ничего необычного. Разве что на этот раз занятия начались без Курека. После завтрака Виктор и Николай вместе с Роденталом отправились в лабораторию и заняли места в специальных кабинах. Инструктор принялся раскладывать на стеллажах свои «гремучие штучки»: ручки, портсигары, зонты, которые когда надо в руках боевиков начинали стрелять или брызгать ядами. И вдруг в двери появился Зигель.
Судя по выражению лица Зигеля, произошло что-то из ряда вон выходящее. Ничего не объясняя, он отвел их на вещевой склад. Там у Виктора и Николая запестрело в глазах от обилия военных мундиров: немецких, русских, английских. Их разнообразие говорило о том, что гитлеровская разведка пока еще работала с размахом. Кладовщик подобрал два мундира пехотных офицеров Красной армии.
Переодевшись, Виктор с Николаем поднялись в кабинет Зигеля и там столкнулись с Курмисом. На днях он был переведен из Пскова в Берлин с повышением. Новое назначение и новое звание — штурмбанфюрер, кажется, сделали его на полголовы выше. Придирчиво осмотрев бывших своих подчиненных в новой форме, Курмис остался доволен ими и пригласил к себе в машину. По дороге на их вопросы о цели поездки отделывался общими фразами и ссылался на то, что подробные разъяснения они получат в Берлине непосредственно от Грефе.
Это еще больше разожгло любопытство Виктора и Николая. Они пытались разговорить Курмиса, но тот всякий раз уходил от ответа и предпочитал переводить разговор на другие темы. Чем меньше километров оставалось до Берлина, тем больше он замыкался в себе. Предстоящая встреча бывших подопечных с руководителем «Цеппелина» немало значила и лично для него. Теперь пришло время, как говорится у русских, показывать товар лицом. От норовистого Грефе, болезнь которого сделала его характер непредсказуемым, можно было ожидать чего угодно.
Скрип тормозов и возникшая мрачная каменная громада Главного управления имперской безопасности положили конец терзаниям Курмиса и заставили Николая прикусить свой неугомонный язык. Они поднялись по ступенькам, вошли в просторный холл и остановились перед часовым. Тот проверил документы, потом скользящим взглядом прошелся по Виктору с Николаем. На его лице не дрогнул ни один мускул, будто перед ним каждый день десятками проходили советские офицеры, и отступил в сторону.
Курис быстрым шагом двинулся по лабиринту коридоров. Виктор и Николай едва поспевали за ним. Одну за другой они проходили одинаковые двери с номерами на металлических табличках. Курмис, видимо, еще не успел освоиться на новом месте и вертел головой по сторонам. После очередного поворота остановился и, помедлив, неуверенно толкнул дверь. За ней оказалась приемная. Навстречу поднялся туго затянутый в ремни адъютант Грефе. Бросив любопытный взгляд на Виктора с Николаем, распахнул дверь в кабинет.
Пройдя узкий темный тамбур, они оказались в большом квадратном кабинете. Он мало чем отличался от тех, на которые Виктор успел насмотреться за последние дни. За креслом на стене висел неизменный портрет Гитлера. В углу неторопливо отсчитывали время старинные напольные часы. За огромным дубовым столом, покрытым синим сукном, в массивном кожаном кресле сидел хозяин кабинета.
Руководитель «Цеппелина» оберштурмбанфюрер Гайнц Грефе напоминал старого кота: все его движения были по-кошачьи мягкими и пластичными. На невзрачном, землистого цвета лице выделялись лишь глаза — холодные и неподвижные, они невидимыми щупальцами цепко хватали собеседника и как рентгеном просвечивали потаенные уголки души. Он, к удивлению Виктора, заговорил на сносном русском языке и был немногословен. Его хлесткие вопросы не оставляли времени на обдумывание ответов. Этой пристрелкой Грефе, похоже, остался доволен.
Беседа-опрос подходила к концу, когда Грефе огорошил их заявлением о предстоящей встрече с всесильным шефом службы имперской безопасности Германии обсргруппенфюрером Каль-тенбруннером. Вытянувшаяся физиономия Курмиса красноречивее всего говорила, что подобный поворот дела и для него явился полной неожиданностью. Решение выслушать лично двух перспективных агентов, которым предстояло сыграть ключевую роль в предстоящей важной операции, получившей кодовое название «Предприятие «Джозеф» («Иосиф»), Кальтенбруннер принял несколько минут назад.
Предложения Грефе и Курека он поддержал, но с одним исключением: вербовку Леонова потребовал провести от имени американцев. В этом был свой резон. Кальтенбруннер не был слепым фанатиком и хорошо понимал, что после тяжелых поражений вермахта под Москвой, Сталинградом и на Северном Кавказе только недалекий человек мог променять свою близость к Кремлю на мешок рейхсмарок, обесценивавшихся с каждым днем. Страх нового ареста, который Леонов пережил по возвращении из командировки в США в 37-м году, должен был, по расчетам Кальтенбруннера, стать мощным стимулом к сотрудничеству с американцами. Америка, где Леонов в течение двух лет катался как сыр в масле, в случае угрозы нового ареста могла стать для него запасным убежищем.
До приема у Кальтенбруннера оставались считаные минуты, и Грефе пришлось на ходу втолковывать Виктору и Николаю как вести себя и что отвечать на его вопросы. Перепрыгивая через ступеньки, они поднялись в особый сектор. Здесь все, начиная с исполинского часового и заканчивая мрачными серыми стенами коридора, было пропитано духом аскетизма и суровой неподкупности.
На пороге приемной Кальтенбруннера Грефе суетливо поправил сбившуюся нарукавную повязку и пригладил рукой растрепавшуюся прядь волос. Имя «несгибаемого и беспощадного Эрнста» нагоняло страх не только на врагов рейха, но и на соратников по партии. Редкая улыбка на его иссушенном, как кора дуба, лице, испещренном шрамами от ударов шпаги, напоминавшими о временах бурной студенческой молодости, могла ввести в заблуждение только непосвященных. После убийства в 1942 году в Праге английскими агентами группен-фюрера СС Гейдриха он жестоко отомстил за смерть своего предшественника. В первый же день после назначения на освободившуюся должность по его приказу были арестованы и расстреляны тысячи чехов. Потом железной рукой он навел порядок в собственном «хозяйстве». Десятки проштрафившихся офицеров отправились на фронт искупать кровью допущенные в работе промахи.
Разоблачение «Красной капеллы», сети русских агентов, сумевших пробраться в святая святых — в Главный штаб авиации и таскавших секреты из-под носа Геринга, захват большевистской резидентуры и ее руководителя в Бельгии подняли авторитет Кальтенбруннера в глазах фюрера. Гитлер без тени сомнения доверял ему расправы не только над внутренними врагами рейха, но и все чаще полагался на его разведывательные доклады, чем на абвер, начавший терять нюх. Агенты Главного управления имперской безопасности активно действовали в Швейцарии, США, Британии и регулярно добывали ценную информацию о планах западных союзников СССР. Но судьба войны решалась не в пустынях Африки, а на Восточном фронте, на бескрайних русских просторах.
До начала операции «Цитадель», которая, по всем расчетам, должна была переломать хребет упрямому русскому «медведю», оставалось меньше месяца. Совещания у фюрера заканчивались одним и тем же: он требовал от разведки одного — проникнуть под завесу стратегической тайны и разгадать замыслы коварного Сталина. Несмотря на массовую засылку агентуры в тыл Красной армии (только весной абвер и «Цеппелин» забросили свыше 240 разведывательно-диверсионных групп), результаты их работы оказались плачевными. Большинство агентов было ликвидировано в первые дни после заброса, а оставшиеся в живых долго не задерживались на свободе. Несколько десятков групп, которым повезло больше, тоже не могли похвастаться особыми результатами — поступавшая от них информация носила тактический характер.
Поэтому агента Попова с его родственником, ответственным работником НКПС, Кальтенбруннер воспринял как дар божий. Вербовка Леонова открывала прямой доступ к стратегическим секретам Сталина. Планы перевозок, которые планировались в Наркомате путей сообщений и затем докладывались Кагановичем высшему руководству страны, позволяли заблаговременно узнавать о будущих ударах русских армий. Рейхсфюрер Гиммлер тоже зацепился за группу «Иосиф» и взял на личный контроль подготовку к операции. Все это выводило ее на такой уровень, что Кальтенбруннер решил своими глазами посмотреть на перспективных агентов.
Первым в кабинет вызвали Дуайта-Волкова. Вместе с ним вошел и Грефе. От волнения перед глазами Николая все плыло и сливалось. На непослушных ногах он прошел к столу, не помнил, как сел на стул, и долго не мог понять вопрос. Постепенно ровный тон и деловитость Кальтенбруннера вернули ему уверенность в себе. Судя по всему, разговор вызвал живой интерес у шефа германской спецслужбы. Его занимала не только предстоящая операция, но и более широкий круг вопросов. Кальтенбруннер будто забыл про Грефе и теперь обращался только к Дуайту. Он пытался разобраться во многом: почему такой большой отсев среди кандидатов в агенты из русского контингента? в связи с чем происходят их частые провалы? почему невысок уровень достоверности добываемой ими разведывательной информации? что надо сделать, чтобы изменить положение к лучшему?
И таких «почему» и «что надо делать» Николаю, видимо, пришлось бы слышать еще долго, если бы не звонок: Кальтенбруннера срочно вызывали в ставку Гитлера. Прием закончился.
После этого «Предприятие «Джозеф» перешло в практическую стадию подготовки к переброске за линию фронта. Остаток дня и весь следующий день для Виктора и Николая пролетели в невероятно быстром темпе; все было связано с предстоящим вылетом.
В ночь на 19 июня 1943 года плотные облака, казалось, стелились над самой землей. В них, словно в вате, тонул надсадный гул моторов крадущегося в кромешной темноте «Хейнкеля-111» — спецсамолета из особой эскадрильи рейхсфюрера СС Гиммлера. На подлете к железнодорожной станции Егорьевская, в Подмосковье, он сбросил скорость, сделал крутой разворот и на мгновение будто завис в воздухе. Прошло еще несколько секунд, и в ночном небе распустились огромными тюльпанами купола двух парашютов. Вскоре камыши, обрамлявшие озеро, скрыли парашютистов, приземлившихся на кромке берега.
Так началась активная фаза операции «Предприятие «Иосиф» («Джозеф»), задуманная гитлеровским разведорганом «Цеппелин» VI управления РСХА.
Ранним утром 20 июня в Егорьевский районный отдел НКВД вошел мужчина и заявил дежурному, что является за-фронтовым разведчиком Особого отдела Северо-Западного фронта Северовым, внедренным в германскую разведку, которая направила его с напарником Волковым для выполнения специального задания. Через несколько часов Виктора и Дуайта доставили на Лубянку.
При встрече с начальником 3-го отдела Смерша полковником Георгием Утехиным Виктор доложил о выполнении задания. Кроме главной цели, которую перед ним и Дуайтом поставил Кальтенбруннер, — вербовка «Л» и теракт против Кагановича, ему было еще что доложить. Установочные и характеризующие данные на 133 гитлеровских агентов, 18 фотографий сотрудников «Цеппелина», 9 оттисков печатей и штампов, образцы подписей ряда руководителей, а также специальный пистолет и заряды с отравляющим препаратом, сконструированные в спецлаборатории Главного управления имперской безопасности, поступили в распоряжение Смерша.
Информация о планируемом гитлеровскими спецслужбами террористическом акте против Кагановича была немедленно направлена в НКВД.
25 июня после детального опроса Бутырина и Дуайта и перепроверки полученных от них данных Утехин доложил Абакумову рапортом основное их существо и высказал предложение:
«В связи с тем, что группа {« Иосиф ». — Авт.) имеет очень интересное задание, по которому можно осуществить серьезные контрразведывательные мероприятия, как вызов, например, квалифицированных вербовщиков, данную группу целесообразно включить в радиоигру. Первую радиограмму установить 26 июня т. г., передав радиограмму следующего содержания: «Приземлилсяхорошо. Следующая связь 2 июля в 21 час». Текст будет передан на немецком языке… Прошу Вашей санкции».
В обсуждении этого предложения принял участие помимо Абакумова и Утехина начальник 3-го отдела полковник Владимир Барышников. Совещание было коротким. Небольшой спор возник, когда речь зашла о названии предстоящей операции. В конце концов остановились на «Загадке». И когда все вопросы были сняты, Абакумов размашисто красным карандашом поставил свою подпись на докладной Утехина.
На следующий день контрразведчики принялись готовить в Малаховке, на служебной даче, радиоточку для работы радиостанции «Иосифа», а в Москве — конспиративную квартиру для проживания на тот случай, если в «Цеппелине» задумают направить курьеров для проверки. Свой выбор они остановили на доме № 11 в Тихвинском переулке. Одновременно за Дуайтом было установлено плотное негласное наблюдение. В руководстве Смерша не исключали того, что в преддверии Курской битвы в гитлеровской спецслужбе решили, в свою очередь, завязать с ними крупномасштабную оперативную игру. В ней, вполне вероятно, Бутырину могла отводиться роль ширмы, за которой с помощью Дуайта «Цеппелин» решал бы свои задачи. Как в Смерше, так и в гитлеровской разведке с нетерпением ждали первых шагов своих подопечных.
Следующий ход контрразведчики Смерша сделали 26 июня. На служебной даче в Малаховке в 23.45 по берлинскому времени в эфире прозвучали позывные радиста «PR 7»:
«Легализация прошла успешно. «Л» в служебной командировке до 25 июля. Ищем других знакомых и постоянную квартиру. «PR 7»
Группа «Иосиф» приступила к выполнению задания.
Часть третья
«Загадка»