Во тьме

― Я сделаю это за тридцать тысяч.

Я должен был знать, что она станет проблемой.

― Отлично. Я позвоню вам, как только деньги будут у меня.

Вешаю трубку и прижимаю кулак ко лбу. Дерьмо. Что, бл*ть, мне теперь делать?

Глава 5

Дженна



Во второй день в тюрьме меня перевели в новую камеру, воняющую высохшей рвотой, потом, мочой и другими вещами, о которых я даже не хочу думать. Единственное хорошее в этой камере ― тут сплошная металлическая дверь, а не прутья решетки.

Как только я вхожу, мои новые сокамерницы представляются мне, называя не только свои имена, но и за что их посадили.

Арлин, роскошная блондинка, убила свою старую мать, потому что та отказывалась давать ей деньги на наркотики. Джуди сидит за отмывку денег. Другую сокамерницу, Латишу, упекли за ограбление банка и убийство офицера полиции при попытке побега.

У меня сжимается желудок, когда я понимаю, что я единственная невиновная среди виновных. Мне не нужно рассказывать им, почему я в тюрьме, потому что они уже знают. Как только охранники уходят, Латиша показывает мне статью в газете с моей фотографией.

Убийцу Уинстона Слейда признали виновной...

― Ты знаменита, ― говорит она, улыбаясь мне беззубым ртом.

Слова в статье режут меня, как ножи. Теперь все думают, что я убийца. Не могу заставить себя дочитать статью, так что качаю головой, когда Латиша пытается сунуть газету мне в руки. Чтобы убить меня изнутри хватило беглого взгляда на заголовок.

― Я невиновна, ― удается произнести мне сквозь сжатое горло, но моих сокамерниц это не интересует, они собираются вокруг Латиши, чтобы увидеть статью.

― Устраивайся, как дома, мисс Милашка, ― Джуди мне подмигивает. У меня сжимаются внутренности от того, как она на меня смотрит.

Как только переполох утихает, мои новые сокамерницы хватают мои туалетные принадлежности и пользуются ими. Я не дерусь с ними, надеясь, что, если отдам им то, что они хотят, то преступницы оставят меня в покое.

Так как все койки заняты, мне приходится спать на матрасе на полу, в окружении тараканов, копошение которых я слышу в темноте.

Мои сокамерницы засыпают, двое из них громко храпят. Я догадываюсь, что им легко уснуть, потому что они знают, что находятся в тюрьме за преступления, которые они действительно совершили, и лишь я не могу смириться со своим приговором.

В темноте, пытаюсь успокоиться, думать ясно.

Еще не все кончено. Я все еще могу подать на апелляцию. Но сколько времени это займет? Хватит ли мне сил пройти через еще один суд? Что если ничего не изменится, и я снова окажусь здесь? Я больше никогда в жизни не хочу испытать ту боль, когда судья зачитала мой приговор.

Может быть, мне стоит быть благодарной, что я оказалась за решеткой, подальше от Трэвиса Слейда. За пределами тюрьмы, он станет на меня охотиться. Не моргнет и глазом, чтобы убить меня. Но лучше ли смерти жизнь в тюрьме? Мне сложно решить.

Я пыталась сегодня позвонить Престону, но не смогла ему дозвониться. Он не перезвонил и не приехал. Не удивлена после того, в чем я обвинила его в зале суда. Я была не в себе. В тот момент, как у меня украли мою жизнь, я не знала, кому доверять. Я была зла, испытывала боль и чувствовала предательство.

Мне удается погрузиться в беспокойный сон. По ощущениям я проспала десять минут. Но уже шесть утра, и начинается подъем.

Мои сокамерницы просыпаются, выглядя свежими, в то время как мои глаза опухли и болят, как и все тело.

Глава тюремной охраны, которого все зовут Козлиной бородкой, а не по фамилии, пересчитывает заключенных. Когда он подходит к нашей камере и открывает дверь, его глаза блуждают по комнате, а затем останавливаются на мне. Мне хочется заерзать под его пристальным взглядом. Хочу отвернуться, но в то же время, чувствую, что если так поступлю, то признаю себя виновной или что-то вроде того. Наконец, он разрывает зрительный контакт, и я тихо вздыхаю с облегчением.

― Мои поздравления. Похоже, что ты его новая любимица, ― говорит Джуди, когда Козлиная бородка запирает дверь и уходит, его ботинки стучат по бетонному полу.

Я бросаю на нее вопросительный взгляд.

― О чем ты?

― Чтобы сделать свое пребывание здесь более радужным, Козлиная бородка выбирает одну из новых заключенных. Обычно, он выбирает ту, что больше всего напугана... как ты.

Я чувствую, как от страха у меня сжимается кожа. Надеюсь, что он не увидел страха в моих глазах, когда наши взгляды пересеклись.

Вместо ответа, я решаю прибраться: расправляю простынь на матрасе, заправляю концы. Моя рука задевает грязный пол, и я заставляю себя не думать обо всех микробах, попавших на мою кожу.

В семь утра нам в камеру приносят завтрак. Каждая из нас получает небольшую миску овсяной каши и стакан молока.

Каша ощущается слизью на языке, но я заставляю себя проглотить ее, потому что мне нужны силы. Еще я слышала, что, если ты отказываешься кушать в «Крик», то пару дней тебя будут морить голодом.

После завтрака, женщина-охранник по имени Филис приходит сообщить мне, что мне звонят. Когда она выпускает меня, я надеюсь, что звонит Престон. И это, действительно, он.

― Моя секретарь сказала мне, что вчера ты звонила, ― говорит он.

Его голос не выдает никакой информации. Очевидно, что он все еще зол на меня.

Я киваю, забыв, что он меня не видит.


― Я хотела извиниться за те вещи, что сказала тебе в зале суда.

Прошлой ночью, я пришла к заключению, что я не могу позволить себе потерять его. Если я хочу подать апелляцию, мне понадобится адвокат, а у меня нет денег, чтобы позволить себе хорошего адвоката. Престон предоставляет мне свои услуги бесплатно.

― Но почему ты станешь доверять мне? Ты обвинила меня в том, что я злодей.

― Я была зла и разочарована. Уверена, что ты понимаешь, ― ненадолго закрываю глаза и сжимаю телефон в руке. ― Я знаю, что ты усердно трудился над моим делом. Хоть я не получила желаемого, благодарна за все, что ты сделал для меня. Надеюсь, что ты поможешь мне выбраться из этого места. Я невиновна, Престон.

Когда мы впервые познакомились, он настоял, чтобы я называла его по фамилии.

Тишина, которая далее повисает, такая густая, что я могу практически ощущать ее кожей. Его голос становится тише и глубже.

― Я думал, что могу для тебя сделать, но правда в том, Дженна, что доказательства против тебя слишком сильные.

― О чем ты? ― спрашиваю я надломленным шепотом. ― Я не могу... Ты же не ждешь, что я просто сдамся. Я невиновна. Я этого не делала. Ты должен поверить мне.

Кто-то должен поверить мне.

Он не отвечает.

― Прости, ― говорит он. ― Хотел бы я еще что-то для тебя сделать.

― По крайней мере, попытайся еще раз. Последний раз, ― слезы текут у меня из глаз. ― Я не убивала своего жениха. Меня подставили.

― Знаешь что? ― он вздыхает. ― Дай мне все обмозговать. Я позвоню тебе через пару дней.

― Спасибо.

Думаю, что это все, о чем я могу просить его. Он ничего мне не должен.

Я вешаю трубку, новый прилив решительности дает мне силы надеяться. Я должна что-то сделать. Ни за что не позволю Трэвису победить. Дело не только в том, что моя жизнь в опасности. Трэвис не может продолжать убивать женщин ради забавы. Я должна верить, что смогу выбраться отсюда, дабы он понес наказание за свои преступления.

Вернувшись в камеру, я сворачиваюсь на матрасе и засовываю руку под подушку. Затем сажусь. Что-то коснулось моих пальцев, клочок бумаги, засунутый под подушку. На нем написано четыре слова, слова, которые меняют все.

«Тут тебе и место».

Я оглядываюсь в пустой камере. Мои сокамерницы ушли на работу. Мне сказали, что я начну приступлю завтра.

Хотела бы я, чтобы они были здесь, чтобы я могла спросить их, кто положил этот клочок бумаги мне под подушку.

Когда мои пальцы смыкаются на записке, я начинаю ощущать тяжесть в желудке, горькая желчь подкатывает к моему горлу.

Записка может быть от кого угодно, но все во мне подсказывает, что записка от моего личного ночного кошмара. Она от Трэвиса. Я не могу это доказать, но ощущаю это каждой клеткой.

Я в тюрьме, но все еще далеко не кончено. Трэвис не удовлетворен, что меня просто закрыли. Он решительно настроен полностью меня раздавить. Но я не понимаю. Если он засунул меня в тюрьму, чего он еще от меня хочет? Ублюдок уже настроил всех против меня и выставил лгуньей и убийцей. Наверное, только время покажет, что он для меня приготовил.

С дикими глазами, я встаю с матраса и меряю шагами небольшое пространство, обнимаю свое дрожащее тело руками. Затем слышу стук ботинок за дверью и возвращаю самообладание. Я не могу показывать здесь страх. Я должна быть сильной.

У меня сжимается сердце при звуке отпираемой тюремной камеры. Я сглатываю желчь и опускаюсь обратно на матрас, чтобы спрятать записку.

Козлиная бородка открывает дверь. Как и вчера, он смотрит на меня, его глаза-бусинки сверлят меня, словно он видит мои мысли.

Я задерживаю дыхание и жду, когда он скажет что-нибудь, что-нибудь сделает. Вместо этого, на его лице расплывается усмешка, открывает далеко не белые зубы.

Он снова запирает дверь, не сказав и слова. Но ему и не надо говорить. Он нагнал на меня такого страха, что я сгибаюсь пополам и набрасываюсь на двух тараканов, которые пытаются заползти на меня.

Как мне пережить хоть еще один день в тюрьме?

Может быть, я совершила ошибку, попросив Престона снова стать моим адвокатом. Я снова никому не доверяю. Но я могу доверять себе. Я знаю правду. Мне каким-то образом нужно найти доказательства, разобраться во всем самой прежде, чем я обращусь за юридической помощью.

Когда мое сердце успокаивается, я принимаю решение, что снова позвоню Престону и скажу ему, что больше не нуждаюсь в его помощи. В данный момент я не могу рисковать.

Как только я, как могла, оттерла свою рвоту, достаю один из двух своих блокнотов и ручку. Слово за словом, я записываю события дня, когда умер Уинстон, во всех деталях. Каждое действие, каждый звук, каждое ощущение. Даже цвет ванной комнаты миссис Реймонд, когда копы пришли арестовать меня. Не знаю, смогу ли когда-либо доказать свою невиновность, но я не собираюсь сдаваться без боя.

Глава 6

Я смотрю на завтрак, но не могу заставить себя съесть его. Все, что я ем, все равно не имеет вкуса, словно мой язык онемел от шока из-за того, что со мной произошло.

Мои сокамерницы сидят на своих койках и работают ложками, но я продолжаю в оцепенении стоять с тарелкой в руках посреди камеры. Мое тело здесь, а разум далеко.

Я поднимаю с тарелки кусочек тоста, и по моей спине вдруг пробегает холодок.

Мой желудок наполняется страхом, пальцы слабеют, и тарелка летит на пол.