Вивьен. Свет дракона
Часть 22 из 33 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Скоро всё будет позади, – тихо сказал он. – Я обещал тебе, помнишь? Мы вернёмся в Драконье Логово и очень скоро. Вивьен, милая…
Только осознание того, что Йон повторяет собственные слова, когда-то сказанные самой Вивьен (а значит всё это может быть просто иллюзией, посылаемымой катанами), позволило сохранить спокойствие и не сойти с ума от душевной боли. За что с ней так? Она никому не сделала ничего дурного… Она всего лишь хотела быть рядом с любимым, бороться за свои чувства… Она не заслужила такого, не заслужила!
Медленно (или же наоборот, слишком быстро?) их губы стремились друг другу навстречу…
И эта картина, несмотря на понимание, оказалась выше её сил.
И вдруг их силуэты, очертания вещей, словом, всё, что находилось в комнате, обрели странную прозрачность, словно мираж, который рассеивается в воздухе. Вместо невыносимой картины появилась другая, более отчётливая.
Её любимый дракон целует лже-Вивьен, в то время как она, настоящая, бьётся, как птица в силке, о невидимую преграду и кричит не своим голосом, пытаясь докричаться до возлюбленного. Но её никто не слышит. И вместе с полным боли криком из неё медленно вытекает то, что все эти годы наполняло всё её существо, делало её живой…
Она махнула рукой, словно надеялась развеять морок.
Но новая картинка была недолгой. В следующий миг всё вернулось на свои места.
Йон по-прежнему держал в объятиях лже-Вивьен и они, не отрываясь, с нежностью смотрели в глаза друг другу.
Вивьен не стала дожидаться продолжения.
Она развернулась, хотя что-то внутри вопило о том, что она не смеет отворачиваться!
Посмела.
Как посмела повернуть ручку двери и выйти. И только затем выдохнуть так рвано, что невольно закашлялась.
Она предполагала, что окажется не в том самом коридоре, что был раньше, нет. Что катаны приготовили ей что-то новое. Изощрённое и болезненное, как и всё, что было до этого.
Но никак не ожидала, что окажется в своей детской.
Плюшевый мишка с глазами-пуговицами на аккуратно застеленной кроватке… Письменный стол, и книжки о морских путешествиях на нём… Словно дожидаясь маленькую хозяйку, стоят в ряд на специальной полке. Чья-то заботливая рука прикрыла их от пыли салфеткой. Вивьен помнит, все они с потрясающими картинками!
Сиротливо смотрится одинокая шариковая ручка с обгрызенным колпачком… Вивьен до сих пор не избавилась от этой вредной привычки и ужасно боялась, что ученики в гимназии когда-нибудь застанут её за этим постыдным занятием.
А когда они работали в одном кабинете с Йоном, его, кажется, это забавляло…
А вот лежит основательно погрызенный карандаш – это, конечно, целиком и полностью заслуга Марины. Вивьен покидала родительский дом, когда сестрёнка была совсем крошкой и тащила в рот, что ни попадя…
Что здесь ещё? Её розовый мячик, скакалка, голубая, с жёлтыми ручками… в приоткрытую дверцу шкафа видны скромные детские платьица… В основном синие и голубые. Вивьен с детства любила эти цвета. Мама говорила, что он очень подходят к её глазам.
– Я вижу в ваших глазах небо, – однажды сказал ей Йон, и это было, пожалуй, самым красивым, что ей когда-либо говорили в жизни…
– Я дома? – спросила она вслух, чтобы немного прийти в себя.
Детские воспоминания, самые яркие, самые трогательные, уже встрепенулись в душе и целый каскад связанных с ними эмоций готов был вот-вот прорвать оковы ментального спокойствия, удерживать которое становилось всё труднее.
Ей никто не ответил, а собственный голос внезапно обрёл совсем юные, даже детские нотки.
Вивьен торопливо подбежала к овальному зеркалу на стене, чью раму когда-то с огромной любовью украшала бумажными голубыми розами…
Выдохнула, когда зеркало показало привычное отражение. Значит, её не отправили в прошлое. Вместо этого придумали что-то куда более изощрённое.
Только сейчас она поняла, что на ней другое платье. Не то, в котором её похитили из королевского дворца. Это тоже было голубым, в белых кружевных рюшах… Папа купил ей точь-в-точь такое, когда её сочинение получило самую высокую оценку на городском соревновании и его даже опубликовали в журнале «Детский смех». Вскоре после этого её отправили в Пансион и она на целых десять лет переоделась в безупречно отглаженную форму. Но то самое платье сохранила и иногда надевала перед сном, втайне от сестёр любовалась им перед зеркалом… Целый первый год обучения. Потом она из него выросла.
Видеть на себе сейчас детское платье, причём прекрасно подходящее ей по размеру было странно. И даже немного жутко.
Причёска тоже была точь-в-точь такой, как она носила в детстве. Распущенные по плечам локоны, на лоб падает густая чёлка. Эту простая причёска очень нравится Йону…
С замиранием сердца Вивьен толкнула хорошо знакомую дверь и оказалась в узком коридоре. Всё ещё в своём родном доме.
Снизу, из кухни донеслись приглушённые голоса и у Вивьен защемило сердце…
Родители всегда вставали с первыми петухами и пили на кухне чай. При этом говорили очень тихо, чтобы не разбудить дочерей. Потом начинался новый суматошный день, отец, дом Мича Джорджеску, дворянин из обедневшего рода, вложил остаток капитала в торговлю и не прогадал. Он выкупил небольшое, но уютное помещение через дорогу и открыл в нём бакалейную лавку и кофейню. Мать, домна Агата Джорджеску, спустя годы брака смотревшая на отца влюблёнными глазами, помогала ему. Маленькое семейное дело приносило неплохую прибыль. Семья Джорджеску не нуждалась. И, хотя многие дома и отвернулись от них («Неслыханно! Эти Джорджеску работают, как простолюдины, дуду!»), была счастлива. Вивьен с детства знала, что труд, если он любимый – это счастье, пожалуй, одно из самых главных в жизни человека. Ведь родителей их труд (порой нелёгкий) делал счастливыми…
В течение долгого рабочего дня у них не всегда находилось время, чтобы присесть, но Вивьен видела, как сияют мамины глаза, и с какой нежность смотрит на неё отец.
Но вот самое раннее утро, как сейчас, принадлежало только им двоим, Миче и Агате, они тихо смеялись на кухне и много разговаривали.
Такие мгновения наполняют детство радостью и навсегда остаются в воспоминаниях.
Проснуться пораньше, и, прямо в ночной рубашке прошлёпать босыми ногами по полу… К родителям на кухню. Забраться на колени к отцу и, щурясь от удовольствия, прихлёбывать умопомрачительно вкусное горячее какао, а ещё уписывать свежеиспечённый вишнёвый штрудель или яблочный пирог…
– Кирка-Цирцея, дай мне силы, – взмолилась Вивьен, прежде, чем начать спускаться по узкой винтовой лестнице.
– Кажется, наша принцесса проснулась, – раздался приглушённый голос отца.
– А я говорила, запах штруделя проверенный способ! – ответила мама.
Неужели у этих катан вообще ничего святого? Неужели её «родители» сейчас будут вытягивать из неё эмоции… вместе с жизнью?
Она должна пройти и через это. И она пройдёт.
Сглотнув, Вивьен повернула ручку двери, ведущей на кухню.
Глава 16
– Выспалась, доченька? – с какой-то грустной улыбкой обернулась к ней мама.
Глаза отца, несмотря на улыбку на мужественном лице, тоже были печальными.
Вивьен застыла на пороге, вглядываясь в успевшие забыться лица…
Это были не они. Не воспоминания.
Она запомнила родителей молодыми, совсем молодыми, как на старых фотокарточках. Услужливое время успело стереть из её памяти, что тёмные волосы мамы так чудесно отливают червонным золотом, а в карих глазах отца задорно горят зелёные искорки…
То, что перед ней не воспоминания, Вивьен поняла по тому, что оба родителя сильно постарели, словно не погибли, когда Вивьен было двенадцать, а естественным образом состарились за эти годы.
В маминой причёске появилась седая прядь. И, надо признаться, очень ей шла. В королевском дворце Вивьен не раз видела, как многие домны и даже домни искусственно выбеливают прядь надо лбом, создавая модный эффект «седой лисы». Такая мода казалась ей нелепостью, а вот маме она очень шла.
Тёмно-русые кудри отца тоже тронула седина, щедро посеребрив виски.
Во взглядах родителей, которыми они обменялись, была одновременно радость и… печаль. Словно они знают что-то такое, о чём сама Вивьен пока даже не догадывается.
Вивьен закашлялась, не зная, что ответить на мамин вопрос. Не зная, к а к ответить и не расстаться с драгоценными эмоциями.
Мама встала из-за стола, и, подойдя к ней, похлопала её по спине.
Из глаз сами собой хлынули слёзы.
Это был крах. Катаны всё-таки достали её! Они победили.
Она не может, н е м о ж е т больше сдерживать себя! Не может сохранять спокойствие.
Она проиграла.
Короткие всхлипывания переросли в глухие рыдания, а затем – в настоящую истерику.
Всполошился и отец.
Тоже подошёл к ней, сграбастал в охапку, как когда-то в детстве. Большой, сильный, как медведь.
– Бери мою силу, принцесса, – прошептал он, целуя её в макушку. – Бери всё, что у меня осталось.
Мама обняла её с другой стороны.
Так они и замерли все втроём на какое-то время.
Вивьен приготовилась к самому худшему. Ждала, что вот… ещё мгновение и она ничего больше не почувствует к своим родителям, вообще ничего. Воспоминания не вызовут у неё больше ни слёз, ни улыбки…
Но ничего не происходило.
Были только родительские руки, полные нежности и любви поцелуи, поглаживания по голове, плечам, спине.
Было нежное «Доченька… полно тебе…».
– Плачь, милая, плачь, – шептал отец. – Пусть вся твоя боль выйдет с этими слезами. Слишком многое обрушилось на мою принцессу…
Вивьен сама не поняла, как очутилась за столом, между родителями, как в детстве. Не ощутила вкуса какао, не притронулась к штруделю.
Но даже слёзы когда-нибудь кончаются.
И когда Вивьен смогла, наконец, говорить, её первыми словами было:
Только осознание того, что Йон повторяет собственные слова, когда-то сказанные самой Вивьен (а значит всё это может быть просто иллюзией, посылаемымой катанами), позволило сохранить спокойствие и не сойти с ума от душевной боли. За что с ней так? Она никому не сделала ничего дурного… Она всего лишь хотела быть рядом с любимым, бороться за свои чувства… Она не заслужила такого, не заслужила!
Медленно (или же наоборот, слишком быстро?) их губы стремились друг другу навстречу…
И эта картина, несмотря на понимание, оказалась выше её сил.
И вдруг их силуэты, очертания вещей, словом, всё, что находилось в комнате, обрели странную прозрачность, словно мираж, который рассеивается в воздухе. Вместо невыносимой картины появилась другая, более отчётливая.
Её любимый дракон целует лже-Вивьен, в то время как она, настоящая, бьётся, как птица в силке, о невидимую преграду и кричит не своим голосом, пытаясь докричаться до возлюбленного. Но её никто не слышит. И вместе с полным боли криком из неё медленно вытекает то, что все эти годы наполняло всё её существо, делало её живой…
Она махнула рукой, словно надеялась развеять морок.
Но новая картинка была недолгой. В следующий миг всё вернулось на свои места.
Йон по-прежнему держал в объятиях лже-Вивьен и они, не отрываясь, с нежностью смотрели в глаза друг другу.
Вивьен не стала дожидаться продолжения.
Она развернулась, хотя что-то внутри вопило о том, что она не смеет отворачиваться!
Посмела.
Как посмела повернуть ручку двери и выйти. И только затем выдохнуть так рвано, что невольно закашлялась.
Она предполагала, что окажется не в том самом коридоре, что был раньше, нет. Что катаны приготовили ей что-то новое. Изощрённое и болезненное, как и всё, что было до этого.
Но никак не ожидала, что окажется в своей детской.
Плюшевый мишка с глазами-пуговицами на аккуратно застеленной кроватке… Письменный стол, и книжки о морских путешествиях на нём… Словно дожидаясь маленькую хозяйку, стоят в ряд на специальной полке. Чья-то заботливая рука прикрыла их от пыли салфеткой. Вивьен помнит, все они с потрясающими картинками!
Сиротливо смотрится одинокая шариковая ручка с обгрызенным колпачком… Вивьен до сих пор не избавилась от этой вредной привычки и ужасно боялась, что ученики в гимназии когда-нибудь застанут её за этим постыдным занятием.
А когда они работали в одном кабинете с Йоном, его, кажется, это забавляло…
А вот лежит основательно погрызенный карандаш – это, конечно, целиком и полностью заслуга Марины. Вивьен покидала родительский дом, когда сестрёнка была совсем крошкой и тащила в рот, что ни попадя…
Что здесь ещё? Её розовый мячик, скакалка, голубая, с жёлтыми ручками… в приоткрытую дверцу шкафа видны скромные детские платьица… В основном синие и голубые. Вивьен с детства любила эти цвета. Мама говорила, что он очень подходят к её глазам.
– Я вижу в ваших глазах небо, – однажды сказал ей Йон, и это было, пожалуй, самым красивым, что ей когда-либо говорили в жизни…
– Я дома? – спросила она вслух, чтобы немного прийти в себя.
Детские воспоминания, самые яркие, самые трогательные, уже встрепенулись в душе и целый каскад связанных с ними эмоций готов был вот-вот прорвать оковы ментального спокойствия, удерживать которое становилось всё труднее.
Ей никто не ответил, а собственный голос внезапно обрёл совсем юные, даже детские нотки.
Вивьен торопливо подбежала к овальному зеркалу на стене, чью раму когда-то с огромной любовью украшала бумажными голубыми розами…
Выдохнула, когда зеркало показало привычное отражение. Значит, её не отправили в прошлое. Вместо этого придумали что-то куда более изощрённое.
Только сейчас она поняла, что на ней другое платье. Не то, в котором её похитили из королевского дворца. Это тоже было голубым, в белых кружевных рюшах… Папа купил ей точь-в-точь такое, когда её сочинение получило самую высокую оценку на городском соревновании и его даже опубликовали в журнале «Детский смех». Вскоре после этого её отправили в Пансион и она на целых десять лет переоделась в безупречно отглаженную форму. Но то самое платье сохранила и иногда надевала перед сном, втайне от сестёр любовалась им перед зеркалом… Целый первый год обучения. Потом она из него выросла.
Видеть на себе сейчас детское платье, причём прекрасно подходящее ей по размеру было странно. И даже немного жутко.
Причёска тоже была точь-в-точь такой, как она носила в детстве. Распущенные по плечам локоны, на лоб падает густая чёлка. Эту простая причёска очень нравится Йону…
С замиранием сердца Вивьен толкнула хорошо знакомую дверь и оказалась в узком коридоре. Всё ещё в своём родном доме.
Снизу, из кухни донеслись приглушённые голоса и у Вивьен защемило сердце…
Родители всегда вставали с первыми петухами и пили на кухне чай. При этом говорили очень тихо, чтобы не разбудить дочерей. Потом начинался новый суматошный день, отец, дом Мича Джорджеску, дворянин из обедневшего рода, вложил остаток капитала в торговлю и не прогадал. Он выкупил небольшое, но уютное помещение через дорогу и открыл в нём бакалейную лавку и кофейню. Мать, домна Агата Джорджеску, спустя годы брака смотревшая на отца влюблёнными глазами, помогала ему. Маленькое семейное дело приносило неплохую прибыль. Семья Джорджеску не нуждалась. И, хотя многие дома и отвернулись от них («Неслыханно! Эти Джорджеску работают, как простолюдины, дуду!»), была счастлива. Вивьен с детства знала, что труд, если он любимый – это счастье, пожалуй, одно из самых главных в жизни человека. Ведь родителей их труд (порой нелёгкий) делал счастливыми…
В течение долгого рабочего дня у них не всегда находилось время, чтобы присесть, но Вивьен видела, как сияют мамины глаза, и с какой нежность смотрит на неё отец.
Но вот самое раннее утро, как сейчас, принадлежало только им двоим, Миче и Агате, они тихо смеялись на кухне и много разговаривали.
Такие мгновения наполняют детство радостью и навсегда остаются в воспоминаниях.
Проснуться пораньше, и, прямо в ночной рубашке прошлёпать босыми ногами по полу… К родителям на кухню. Забраться на колени к отцу и, щурясь от удовольствия, прихлёбывать умопомрачительно вкусное горячее какао, а ещё уписывать свежеиспечённый вишнёвый штрудель или яблочный пирог…
– Кирка-Цирцея, дай мне силы, – взмолилась Вивьен, прежде, чем начать спускаться по узкой винтовой лестнице.
– Кажется, наша принцесса проснулась, – раздался приглушённый голос отца.
– А я говорила, запах штруделя проверенный способ! – ответила мама.
Неужели у этих катан вообще ничего святого? Неужели её «родители» сейчас будут вытягивать из неё эмоции… вместе с жизнью?
Она должна пройти и через это. И она пройдёт.
Сглотнув, Вивьен повернула ручку двери, ведущей на кухню.
Глава 16
– Выспалась, доченька? – с какой-то грустной улыбкой обернулась к ней мама.
Глаза отца, несмотря на улыбку на мужественном лице, тоже были печальными.
Вивьен застыла на пороге, вглядываясь в успевшие забыться лица…
Это были не они. Не воспоминания.
Она запомнила родителей молодыми, совсем молодыми, как на старых фотокарточках. Услужливое время успело стереть из её памяти, что тёмные волосы мамы так чудесно отливают червонным золотом, а в карих глазах отца задорно горят зелёные искорки…
То, что перед ней не воспоминания, Вивьен поняла по тому, что оба родителя сильно постарели, словно не погибли, когда Вивьен было двенадцать, а естественным образом состарились за эти годы.
В маминой причёске появилась седая прядь. И, надо признаться, очень ей шла. В королевском дворце Вивьен не раз видела, как многие домны и даже домни искусственно выбеливают прядь надо лбом, создавая модный эффект «седой лисы». Такая мода казалась ей нелепостью, а вот маме она очень шла.
Тёмно-русые кудри отца тоже тронула седина, щедро посеребрив виски.
Во взглядах родителей, которыми они обменялись, была одновременно радость и… печаль. Словно они знают что-то такое, о чём сама Вивьен пока даже не догадывается.
Вивьен закашлялась, не зная, что ответить на мамин вопрос. Не зная, к а к ответить и не расстаться с драгоценными эмоциями.
Мама встала из-за стола, и, подойдя к ней, похлопала её по спине.
Из глаз сами собой хлынули слёзы.
Это был крах. Катаны всё-таки достали её! Они победили.
Она не может, н е м о ж е т больше сдерживать себя! Не может сохранять спокойствие.
Она проиграла.
Короткие всхлипывания переросли в глухие рыдания, а затем – в настоящую истерику.
Всполошился и отец.
Тоже подошёл к ней, сграбастал в охапку, как когда-то в детстве. Большой, сильный, как медведь.
– Бери мою силу, принцесса, – прошептал он, целуя её в макушку. – Бери всё, что у меня осталось.
Мама обняла её с другой стороны.
Так они и замерли все втроём на какое-то время.
Вивьен приготовилась к самому худшему. Ждала, что вот… ещё мгновение и она ничего больше не почувствует к своим родителям, вообще ничего. Воспоминания не вызовут у неё больше ни слёз, ни улыбки…
Но ничего не происходило.
Были только родительские руки, полные нежности и любви поцелуи, поглаживания по голове, плечам, спине.
Было нежное «Доченька… полно тебе…».
– Плачь, милая, плачь, – шептал отец. – Пусть вся твоя боль выйдет с этими слезами. Слишком многое обрушилось на мою принцессу…
Вивьен сама не поняла, как очутилась за столом, между родителями, как в детстве. Не ощутила вкуса какао, не притронулась к штруделю.
Но даже слёзы когда-нибудь кончаются.
И когда Вивьен смогла, наконец, говорить, её первыми словами было: