Виражи эскалации

В голове вдруг перемешался калейдоскоп мысле-образов, точь-в-точь, как в той самой оптической пере-отражающей игрушке:

…поворачиваешь – воспоминания о себе едва совершеннолетнем;

…проворачиваешь – взгляд отсюда на то, как оно всё-таки жилось в стране, сменившей когда-то дерзкий красный флаг на невнятный «триколор»;

…ещё поворот – вот она действительность, представшая в настоящем и… то, что сохранила в подкорке психика, зачастую отсеивающая плохое, оставляя светлые образы. Или наоборот? Как там у…

Плохое забывается, сперва

Так у всех, а у меня утрата,

И из воспоминаний большинства,

Я каюсь о содеянном когда-то.





Так ли?..

Реанимация будущего, будто в насмешку подкидывала спорадические образы-картинки из той жизни: пёстрые витрины, автомобильные пробки, бабская реклама (будь она неладна) и почему-то голливудские бестселлеры… этих, минимум половину, тоже – в топку!

Оказывается, мозг всё прилежно запоминал, сопоставлял, складывал на «заднюю полочку», чтоб вот сейчас вывалить на контрасте с советской фактической реальностью – всего того, что успел выхватить за три года в этом времени.

Но отыгрывая обратным взглядом… Воспоминания о стране СССР из далёких «двухтысячных» оказались не совсем соответствующими действительности. Не во всём, скажем.

И вот уже сожалеется обо многом оставленном там… И может, правы товарищи с Лубянки: пошёл обратный процесс – ностальгия по той, как ни крути, постперестроечной «свободе»! Даже в такой тривиальной отдушине – послушать музыку, которая нравится. Учитывая, что иные произведения в СССР безоговорочно цензурированы в число запрещённых, как тут не процитировать приснопамятное: «Сегодня ты танцуешь джаз, а завтра родину продашь…»

Недешёвый магнитофон-портач «мэйд ин жапан», как и то, что он протащил с собой свою музыкальную файлотеку, перемагниченную на кассеты, – это, так сказать, избранная привилегия попаданца, под хмурое неодобрение товарищей из «конторы», которые, кстати, не доглядели – с годом концерта «Пёплов», тут однозначно па́лево – ещё не спели.

«Всё это, – невзыскательно итожил Геннадьич, – всё это, в общем-то, лишь привычные мелочи быта, но… Выходит, что жизнь куда лучше познаётся и осмысливается в сравнении, в её же цикличности (тут можно привести банальное: потерявши, больше ценим, вновь обретя – перестаём). И что это, демоны меня возьми, тогда было, как не попытка взглянуть на всё под заголовком „Ах, что мы потеряли?!“

Вот только оказалось – парадигма играет в оба конца. Потому что человеком всегда движет чувство недовольства. Абсолюта нет. Без этой беспокойной занозы – „недовольства“ – менять свою жизнь к лучшему (всё к лучшему и к лучшему) человек не станет. Мотивация».



Виртуальный калейдоскоп рассыпался осколками цветных стекляшек, погнав, вернув остановившееся на мгновение время, вырвав капитана 2-го ранга Скопина из раздумий.

Разносящийся по кораблю ревун «Боевой тревоги», перекликаясь с ещё сидевшими в голове тревожными ритмами «харда», показался особенно пронзительным.





Кризис!..




На мостике крейсера командирскую вахту правил старпом.

Вахтенный офицер как обычно в таких случаях исправно исполнял роль «голосового придатка», репетуя распоряжения старшего. Он лишь упомянул об указании командира корабля – вскоре перейти на девятнадцатиузловый ход, и занялся заполнением журнала по факту поступивших очередных докладов с боевых постов.

Здесь на первый вид просилась воздушная обстановка, так как «Харриеры» никуда не делись – ПВО корабля «вела» эту беспокойную парочку соразмерно их поведению, беря ли, отпуская с контроля стрельбовыми станциями.

Не меньшее внимание уделялось основной задаче – ПЛО: гидроакустическая группа сообщала об изменении гидрологии моря и ухудшении в связи с разгулявшейся волной. Совокупные меры предполагали произвести дополнительный отстрел датчиков температурного градиента глубин для нового замера залегания слоя скачка.

Вахтенный офицер ещё раз терпеливо напомнил об оптимальных условиях для работы корабельными средствами гидроакустики:

– «Кусты»[222] глохнут на такой большой скорости. Надо…

Старпом дёрнул щекой, проигнорировав, запросив у штурмана «точное расчётное время выхода к назначенному месту при девятнадцати узлах»… Собственно, заранее зная ориентировочную выкладку, потому даже и не прислушиваясь к ответу.

На самом деле «место» нового развёртывания КПУГ не являлось прецизионной точкой координат, и плюс-минус четыре-три мили и десяток-два минут большой роли не играли. А то, что в распоряжении командующего стояли точные цифры, иначе и быть могло – такова форма доведения боевой задачи.

Попросту, по мнению старпома, полностью рассчитывать на ГАС «Орион» всё равно не приходилось – станция не «пробивала» температурный скачок. Для нормальной работы «Веги» и вовсе желательно было снизить ход ниже десяти узлов.

Самым приемлемым в таких условиях представлялось использование противолодочных вертолетов, способных достаточно мобильно перекрыть поисковый сектор на курсовых углах корабельной группы. А возникший «пробел» – «Камовы» ушли за 60 километров вперёд, ответственный офицер решил несложным действием:

– Одну машину с дальнего рубежа можно перенацелить в среднюю зону. Нет, – отвечая на немой вопрос вахтенного офицера, – поднимать на усиление дополнительную пару, нарушая полётный график, не будем. Особых поводов для беспокойства я не вижу. Эта акватория частично перекрывалась индийцами. ПЛО их, насколько было слышно по эфиру, работало, ничего вразумительного не выявив.

Технически противолодочные вертолёты работали ступенчато: предварительно сбрасывая пассивные буи ненаправленного действия. Устройство преобразовало шумы окружающей среды в радиосигналы, передаваемые на борт Ка-25ПЛ, и если оператор классифицировал их как «контакт», в дело шёл более сложный буй направленного действия, который уже позволял определить магнитный пеленг подозрительного источника и передать его значение по радиоканалу.


Всё следовало в скором порядке: получив приказ, машина № 44 отделилась от отряда, «прыгнув» на 20 километров ближе к идущему навстречу кораблю-носителю, начав выставлять последовательную, в данном случае, стандартную «сеть» из буёв с выверенной дистанцией и интервалами между ними.

Один из «посланцев» почти сразу и сработал. Однако отображаемый «контакт» определялся неясно. Пилот прилежно вернул машину в нужную исходную точку, с борта вниз полетел РГБ с более сложной начинкой, для уточнения.

С этого момента события начинали развиваться стремительно.

Данные с буя потекли в шлемофон оператора-акустика, причём принимаемые какие бы ни было эхо-сигналы полностью затмил активный источник шума – что-то быстро двигалось… молотя винтами на высоких оборотах!

Полученный пеленг на «цель» был немедленно переправлен на командный пункт крейсера. Дистанцию примененный буй не отрабатывал.

Дистанцию определили сами.

Старший на мостике, наскоро оценив сложившийся «рисунок» между вертолётом, среагировавшим буем, неизвестной целью и вверенным кораблём, озабоченно приказал: «Ход малый»… и сразу же – «Самый малый», нетерпеливо ожидая, что выявит гидропост.

«Москва» катила практически по инерции, собственные винты не забивали «уши» акустиков.

ГАС «Орион» заявленно «берёт» среднестатистическую ПЛ с тридцати километров, уверенно – с двадцати семи, в зависимости от общей гидрологии моря и скорости объекта (скрытность – основное достоинство субмарины, крадущейся на малом ходу).

И на сей раз детекция произошла не многим раньше, невзирая на скоростной характер цели.

– Ходовая! – взвинтил напряжение вызов с поста БЧ-7. – Контакт! Пеленг на шум – двадцать градусов левого борта… усиливается. Пеленг не меняется, курс объекта ориентировочно на корабль! Дистанция – двенадцать. Скорость около сорока узлов! Более сорока!

На секунду голос в динамике запнулся – скорость 40 узлов это бесповоротный диагноз… или приговор. Там внизу в недрах корабля оператор гидроакустической станции впился взглядом в экран, где мерцал устойчивый «всплеск», наконец определившись – на самом краю шкалы индикатора обозначились две…

– Торпеды! Две!

Теперь рёвом «Боевой тревоги!» счёт шёл на минуты и на секунды.

Всякая «учебная», всякая «условно боевая» работа сразу переквалифицировалась во взаправдашнее, реальное сражение!

На КПС флагмана, репетуя кораблям сопровождения, немедленно ушло чрезвычайное оповещение: «Подвергся нападению. Вступил в бой!»

Непосредственно на крейсере группа автоматизированного боевого управления приступила к расчёту элементов движения целей, выдавая кораблю решение на уклонение либо расхождение.

Одновременно шла выработка целеуказания на прибор управления стрельбой РБУ «Смерч» для нанесения заградительно-упреждающего удара, путём постановки минного поля! Автоматика определяла углы горизонтального и вертикального наведения реактивных бомбометов, задавая значения глубины детонации бомб.

Режим ведения огня – «залповый»!

…Когда торпеды войдут в зону действия РБУ (6000 метров), а лающий обратный отсчёт акустик перейдёт на кабельтовы, командир БЧ-2 получит свой приказ…

Корабль маневрировал, как ещё одна мера – в надеждах на фору в десяток-полтора минут – успеть выйти с директрисы движения торпед и, как следствие, из-под узкого поискового луча их ГСН[223].

Громкоговорящая трансляция предупреждала экипаж о смене курса… резком повороте… крене. Пройдя череду которых, акустики огорчили, сообщив, что «значения на индикаторе только заметней увеличились, появилось чёткое эхо».

Торпеды по-прежнему избирательно и неумолимо шли на корабль!

Крейсер повалило в обратный галс.

Голосило по трансляции… перекликались напрямую:

– Ходовая!..

– БИП!..[224]

– Рубка гидроакустиков!..

Из последней вели отсчёт:

– Дистанция пятьдесят кабельтовых! Сорок…



Когда «громкая» из динамика затребовала командира на командный пункт, капитан 2-го ранга Скопин сразу, по одному только «затребовала», понял – дело серьёзное. Мешкать не стал.

Где-то по трапам уже затопали, забегали тяжёлые матросские яловые ботинки (по корабельному «гады»), хлопали с хрустом запираемых задраек двери, доносились голоса, окрики.

Получить доступ к управлению, взяв на себя командование, по-быстрому можно было, заскочив в боевой информационный пост. Однако ноги понесли в ходовую рубку – оттуда была прямая «картинка» наружу, так как первая мысль: «учудили что-то американские асы-засранцы»… Точно в подтверждение сверху через слои металла переборок докатился звук близко пролетевшего самолёта.

Однако по «громкой» вдогонку, наконец, уточнили: «Торпедная атака!», предупреждая…

И тут же почувствовал, как повело в сторону – корабль поехал на резкий галс.

Предупреждение о повторном повороте за чередой оповещений странным образом дошло до сознания запоздало, уже у самой двери в ходовую рубку палуба ускользнула из-под ног, и кавторанг кубарем покатился, чувствительно приложившись о какой-то выступ. Вставая, потирая ушибленную ногу, услышал, как снаружи всепроникающе ревут бомбомёты… Когда они в залповом отстреле – не спутаешь.