Весна умирает осенью

– Я мог бы отдать свой материал любому СМИ, включая лидирующий по тиражам «Мондьяль», – напомнил ему Родион. – Но выбрал вас. Как только мы подпишем договор, я передам редакции все материалы. А вы, в свою очередь, сразу же выплатите мне обещанный гонорар.

– Сразу же… Какой вы нетерпеливый, – усмехнулся главред. – Обычно мы переводим деньги в течение месяца после выхода публикации.

– К сожалению, меня это не устроит. – Родион взял в руки портфель и поднялся из кресла. – Средства пойдут на нужды благотворительности. Тут, как вы понимаете, каждый день на счету.

– Благотворительности? Ну это другое дело. Хотите, перечислим их напрямую Красному Кресту?

– Нет, речь о помощи конкретному человеку. Эта женщина… живет в России. И находится в критическом состоянии – счет идет на дни.

– Ах в России… ну-ну, – Танги потер вспотевшую шею. – Ладно, по рукам. Хотя я и не люблю, когда мне их выкручивают, но всегда отдаю должное тем, кто делает это профессионально!





XLII

Тоннель




Подойдя к машине, Родион достал смартфон и сверился с уведомлением, присланным минуту назад электронным сервисом заказа такси. «Вас ожидает черный «Ситроен» EW-765-MH. Водитель Мамаду».

Открывая заднюю дверцу, Родион чуть не задел локтем проезжающего по узкому проулку мотоциклиста. Тот притормозил и посмотрел на него пристально сквозь прозрачное забрало люминесцентно-зеленого шлема.

– Да давай, греби уже, гонщик, – проворчал Мамаду. – Извините, месье, к тротуару прижаться не получилось – понаставили машин! Ну что, едем в Шарль-де-Голль?

– Да, – кивнул Родион, устраиваясь поудобнее. – У нас мало времени… Самолет приземляется около десяти.

– Какой терминал?

– Два E.

– А рейс откуда?

– Из Москвы…

– Хорошо не из Уханя! Хотя, – махнул он рукой, – все равно эта зараза по планете уже расползлась. Говорят, скоро весь мир на карантин закроют.

– Ну уж и весь мир, – скептически усмехнулся Родион.

– Вот увидите! Китайцы ведь много путешествуют. У меня каждый третий клиент – гражданин КНР. Буквально вчера вез одного их бизнесмена: в приличном таком костюме, одноразовой маске и латексных перчатках. Мы с ним в пробке на окружной застряли, так он столько всего про вирус успел рассказать… Говорит, виновата не летучая мышь, а утечка из секретной лаборатории!

За разговором они выбрались на кольцевую автодорогу, по которой проносились со свистом сотни машин. Проскочив на скорости несколько километров, попали в затор.

Минут двадцать такси ползло так медленно, что Родион начал беспокоиться, как бы не опоздать… Он очень хотел ее встретить. Впервые в жизни он ехал за Оливией в аэропорт, даже не предупредив. Просто сверился с расписанием и понял, что единственный рейс, который позволял ей «быть дома к одиннадцати вечера» приземляется в двадцать один пятьдесят.

В гибельной тьме по краям дороги плыли огни жилых многоэтажек, мерцали лампочки общаг с сохнущим в окнах бельем; переливались гранеными боками офисные центры.

Под мостом на повороте к блошиному рынку разбили палатки какие-то мигранты. К машине подошла полуслепая старуха и постучала в стекло заскорузлым пальцем.

– На хлебушек подайте…

– Может, на лекарства тебе еще подать? – неожиданно рявкнул Мамаду. – Я тут несколько раз в день проезжаю и каждый раз ее встречаю, – объяснил он Родиону. – Правда, днем она не калека, а кормящая мать…

– Да пропади ты пропадом, жмот! – воскликнула старуха звонким голосом и двинулась дальше.

– Сынок, подай бабушке на хлеб, – заскрипела она жалобно, обращаясь к мотоциклисту, прижавшемуся к «Ситроену» сзади. – Боженька все видит!



Проводив ее взглядом, Родион нахмурился.

Может, ему показалось? Он оглянулся еще раз, пытаясь рассмотреть детали. В отблеске фар блуждающим светилом горел знакомый люминесцентный шлем.

Заметив, что клиент отчего-то волнуется, таксист сверился с навигатором и решил его приободрить:

– Да вы не переживайте! Сейчас Сент-Уэн проскочим, и посвободнее станет. Я поднажму, приедем вовремя!

Перед тоннелем он действительно поднажал. Замельтешила светодиодная подсветка, поплыли бесформенные пятна граффити. Вскоре показалась развилка: бетонный простенок разделял надвое поток летящих вперед машин, уводя вправо тех, кто хотел выбраться из подземки в город.

– Еще немного – и мы на месте! – прокричал Мамаду сквозь фонящий рев моторов.


И в эту секунду совсем рядом зашумел акселератором хищный «Дукати». Поравнявшись с «Ситроеном», знакомый мотоциклист в люминесцентном шлеме заглянул в окно и помахал Родиону рукой, словно прощаясь…

Таксист, сосредоточенно глядевший на дорогу, этого маневра не заметил. Нажав на газ, он начал наращивать скорость и вдруг резко ударил по тормозам: прямо перед ним, как черт из преисподней, выскочил рычащий мотоцикл и ошалело полетел наперерез.

Мамаду выдохнул огненное, как племенное заклинание, слово и до предела выкрутил руль.

Мир ахнул, опрокинулся, брызнул в глаза осколками… и придавил такси бетонной тяжестью простенка с дорожным указателем «В аэропорт».





XLIII

Вернуться




– Ну е-елочки зеленые! – отчетливо произнес у нее в голове голос Вадима. Бесцветный, угасающий голос, а не тот жизнерадостный полнозвучный басок, каким он разговаривал с ней сегодня в палате.

Оливия откинула спинку самолетного сиденья и подумала о том, что заскочить к нему в больницу по пути в аэропорт они успели просто чудом. Горский связался с заведующим отделением и, объяснив ему ситуацию, получил разрешение на короткое посещение.

Вадим полулежал на широкой медицинской кровати, оборудованной электрическим подъемником, и с аппетитом уплетал завтрак. Увидев Оливию в дверях, он отложил ложку и попытался приподняться, но боль мгновенно уложила его на место. Он охнул, сморщился и побледнел. Затем повернул к ней свою коротко стриженную голову и тут же принялся балагурить и острить, травить больничные байки, перемежая их восторженными восклицаниями: тому, что она жива и невредима, он был несказанно рад.

Через четверть часа в палату заглянул Горский, который дожидался ее в коридоре. Он деликатно постучал пальцем по циферблату наручных часов, напоминая, что до вылета осталось совсем мало времени.

Осознав, что пора прощаться, Вадик протянул Оливии батончик в пестрой обертке, лежавший на прикроватном столике рядом со стаканом жидкого чая.

– Прощальный подарок, – подмигнул он.

– А что это?..

– Средство от анемии – из крови молодых бычков, – с удовольствием пояснил он. – Тебе, француженка, гемоглобин надо повышать – уж больно ты бледная!

В эту минуту в комнату повторно заглянул Горский.

– Ну ладно, – нехотя протянул Вадим. – Давай, до свидания… Как оклемаюсь, навещу тебя в Париже. Поднимемся на Эйфелеву башню, пошляемся по Елисейским Полям!

Чмокнув его в небритую щеку, пахнувшую какими-то лекарствами, Оливия сунула липкий батончик в карман и зашагала на выход. У самого порога она обернулась. Он смотрел ей вслед помертвевшими глазами, в которых не было и намека на улыбку.

Когда они выехали за ограду больницы, Горский нехотя признался: по мнению врачей, Вадим самостоятельно ходить уже не сможет.



На взлете она отключилась, однако в голове адским месивом продолжали ворочаться мысли. Очнувшись через четверть часа, Оливия вызвала стюардессу и попросила принести ей кофе. С отвращением глотая горячую бурду, она прокручивала в памяти события прошедших дней, удивляясь, что за такое короткое время почти забыла о Париже…

Все, что ждало ее там – университет, друзья, редакционные интриги, – казалось теперь почти что вымыслом. Все, кроме маленькой квартирки, затерянной в грязноватых переулках Монмартра. И того обособленного, несговорчивого, но преданного ей человека, без которого, как оказалось, она не может обходиться.

Думала она и о Зое.

Точнее, о том, почему приняла так близко к сердцу ее историю. Оливии нелегко было себе признаться, что в этой благополучной стареющей женщине она разглядела… себя. Как и юная Зоя, ребенком она тяжело переживала измену матери. Годами скрывала от горячо любимого отца, что знает о мамином романе. А тот предпочел ничего не выяснять. Просто отстранился… От них обеих.

Как и маленькая Зоя, Оливия чувствовала себя обманутой, отвергнутой, ненужной. Неподтвержденной.

Страх одиночества и любовных неудач начал отпускать ее лишь тогда, когда она перебралась в Париж и встретила Родиона. Он стал для нее тем средоточием радости, тем внутренним смыслом, той точкой отсчета, к которой ей теперь так отчаянно захотелось…

Вернуться.



Самолет загудел двигателями и начал заходить на посадку. В иллюминаторе заплескались ночные огни, заиграл леденцовой подсветкой шпиль Эйфелевой башни. Он лежал у ее ног, этот обманчивый город, с его дворцами, садами, музеями, отелями, больницами, кладбищами, притонами, полицейскими участками и приютами для бездомных. С его неспешностью и суетой, низостью и величием, нищетой и блеском… И с теми безрассудными надеждами, которыми пропитан его воздух, и эфемерными мечтами, которыми живут испокон веков его обитатели.

Париж, 2020





* * *