Весна умирает осенью

– Что-то случилось? – насторожилась Оливия, оглядев через плечо гостиную. От нее не ускользнул ни мерцающий экраном ноутбук, ни перегруженная окурками пепельница, ни опустевшая коньячная рюмка.

– Все эти роковые случайности не давали заснуть.

Темная бровь удивленно взлетела вверх.

– Понимаешь, Иви, внезапную смерть Вишневской и скоропостижный конец Соланжа разделяют всего несколько недель. И мне кажется, что между этими двумя событиями есть нечто общее… Ну хотя бы тот факт, что и актриса, и художник были как-то связаны с фондом Портмана.

Оливия на секунду задумалась. Затем сняла с запястья резинку для волос и затянула cвою необузданную гриву в хвост.

– Я что-то плохо соображаю, объясни…

Родион с нежностью улыбнулся – любимый мой взъерошенный воробей, и что я тебе голову морочу!

– Пойдем внутрь, обсудим все за завтраком.



– Ну с Зоей хотя бы все понятно – судя по светской хронике, Портман не один год ее обхаживал. Актриса доверяла ему настолько, что даже отдала драгоценную «Весну» на экспертизу. Он наверняка рассчитывал выставить потом шедевр в своем музее… А может, между ними были и другие договоренности, о которых мы пока не знаем, – рассуждала Оливия, наблюдая, как в чашке со свежезаваренным липовым чаем лопаются мелкие пузырьки.

Родион тем временем нарезал багет и следил за закипающей водой в кастрюльке с яйцом.

– А вот как Соланж был связан с фондом и каким образом Портман смог заполучить его работы на реализацию в столь короткий срок, мне все же непонятно, – продолжила она, пододвигая к себе стаканчик с йогуртом.

– Я не успел еще разобраться в деталях, но выяснил кое-что про партнера Портмана, Анри Монтеня.

– А именно?

– Монтень был знаком с Жаком Соланжем как минимум десять лет. В две тысячи девятом году картины художника еще плохо продавались – он не был так известен, как сейчас. И Монтень оказал ему небольшую услугу: он договорился с какой-то крупной сетью галерей о том, что те будут закупать у Жака по одной картине в год за вполне разумные деньги. На эти средства художник мог сносно жить.

– Вероятно, после этого Монтень и Соланж сильно сблизились?

– Ты, как всегда, зришь в корень, Иви. У меня есть одно предположение, но его еще нужно проверить. Если я окажусь прав, у нас будет готовая гипотеза.

– Мне казалось, еще вчера тебе не хотелось копаться в этом деле, – улыбнулась она. – А теперь ты уже готов взять его в разработку…

– У тебя первая лекция в девять? – отвлеченно поинтересовался он. – Сегодня транспорт бастует, опоздаешь.

Оливия взглянула на круглый циферблат часов, украшавших стену кухни. А ведь он прав – времени на сборы совсем не осталось!



Как она ушла, Родион не заметил. Опубликованная на сайте газеты «Мондьяль» информация, а точнее, одна лишь фраза, настолько его заинтриговала, что внешний мир на какое-то время просто перестал существовать.

Когда он оторвал от экрана глаза, перед ним значительная, как Килиманджаро, стояла Саломея. Держа в руках пылесос, она вопрошала суровым взглядом: «Я в гостиной приберу? Или вы тут весь день в пижаме торчать намерены?»





XII

Праздник вина




– Представляешь, в самом конце статьи единственное упоминание! – Родион посторонился, пропуская женщину с коляской, и через секунду вновь примкнул к Оливии, которая рассматривала что-то в витрине багетной мастерской.

– У тебя просто нюх на сенсации, – улыбнулась она, глядя на его отражение в пыльном стекле. – Я бы и не заметила такой мелочи: если не вчитываться, «Авеню Монтень» [15] воспринимается в этом тексте как название улицы…

– Я так сначала и подумал. Стандартная фраза: «Выставка-продажа работ Жака Соланжа в «Авеню Монтень» прошла с успехом» сначала ничем меня не зацепила. А потом я удивился странному синтаксису и решил проверить: вдруг это все же не адрес, а название? Заглянул на сайт AEF – там ведь есть полный перечень французских фирм и предприятий. И оказалось, что «Авеню Монтень» – сеть частных художественных галерей, зарегистрированная на имя предпринимателя Анри Монтеня. Ну а дальше осталось лишь проверить, какие работы ушли у них недавно с молотка. Оказалось, что среди прочего та самая серия из двенадцати картин, посвященных Парижу, которую таинственный «управляющий» Соланжа реализовал за его спиной по заниженной цене.

– И что из этого следует?

– Вот смотри. – Он усадил ее на свободную скамейку, расположенную в тени необъятного каштана. Отыскав в кармане смятую почтовую квитанцию, он принялся чертить на ней схему. – Ты говорила, что все картины должен был унаследовать единственный сын Соланжа. Но каким-то образом доступ к наследию художника получил фонд Портмана: полотна оказались в их распоряжении всего через два месяца после смерти мастера. За такой срок, как ты верно заметила, невозможно вступить в наследство и оформить все бумаги. Это первая нестыковка.

Оливия озадаченно вздохнула: хотя она сама накануне обратила внимание на этот казус, суть по-прежнему от нее ускользала.

– Вторая состоит в том, – продолжил Родион, – что совсем недавно финансовый советник художника, которому тот безмерно доверял, продал серию его картин за гроши. Спрашивается, как и зачем он это сделал?

Оливия в задумчивости отколупнула кусочек краски от шершавой поверхности скамьи.

– А имя покупателя неизвестно?


– Пока нет. – Родион поднялся и, сомкнув руки за спиной, принялся прохаживаться вдоль бордюра. – Но вот что интересно: стоимость работ Соланжа в «Авеню Монтень» была очень высокой. Выходит, кто-то сумел нажиться на разнице в цене. Напрашивается вывод: либо Анри Монтень близко знал душеприказчика Соланжа и был с ним в сговоре…

– Либо… – Глаза ее вспыхнули от внезапной догадки. – Он сам являлся тем самым «советником» Соланжа?

– Именно, – кивнул Родион. – Биография Монтеня говорит нам о том, что он очень любит опекать «перспективных творцов» – несомненно, с дальним прицелом. Соланж мог оказаться одним из дарований, попавших под его влияние. После десяти лет «дружбы» и мелких одолжений этот проходимец просто облапошил непрактичного художника, продав его работы самому себе за символическое вознаграждение. После чего выставил полотна на торги в собственной галерее, запросив за них совсем другие деньги. Подобное предательство, согласись, могло стать для Соланжа серьезным потрясением – чем не повод для депрессии и злоупотребления снотворным…

– В таком случае, – произнесла Оливия, – фонд Портмана мог легко получить доступ к наследству через Монтеня. Он ведь опытный юрист, наверняка придумал какую-нибудь схему!

– Пока это все лишь на уровне догадок, придется потрудиться, чтобы найти им подтверждение. Для начала нужно удостовериться, что Монтень действительно управлял финансовыми делами худо… – Конец его фразы утонул в волнообразном движении музыки, хлынувшей с северного склона монмартрского холма и мгновенно затопившей все переулки.

– Сегодня же праздник виноделов![16] – Оливия вскочила со скамейки, мгновенно позабыв об интригах фонда.

Родион улыбнулся.

– Пойдем посмотрим, что там творится?



Спустившись по проспекту Жюно, они свернули направо, в узкий проем между старинными домами, а затем принялись карабкаться по скользкой, отполированной миллионами башмаков брусчатке. Восхождение было долгим: то и дело приходилось пропускать стайки хохочущих студенток, меланхоличных художников с мольбертами, агрессивного вида юнцов в бейсболках, повернутых по моде козырьками назад.

Наконец показался угол улицы Соль, по которому сползала селевым потоком пестрая, грохочущая барабанами колонна: началось Большое Дефиле. Оливия инстинктивно сдала к обочине – после манифестаций и уличных беспорядков, сотрясавших город этой зимой, толпы она не любила. Родион, заметив беспокойство любимой, наклонился к ней и шепнул: «Налево и вверх. Там калитка».

Калитка оказалась небольшими чугунными воротцами с кованой ручкой, которые на первый взгляд были закрыты. Но Родион, сохраняя выражение лица воскресного зеваки, незаметно надавил на какой-то рычажок. Замок тихо скрежетнул, и створка поползла внутрь. Стараясь не привлекать внимания посторонних, они протиснулись в зазор, и ворота тут же захлопнулись.

Оливия огляделась. За металлической оградой скрывался виноградник: выплески желто-зеленой лозы расчерчивали склон симметричными линиями. По центру этого великолепия возвышалась оплетенная девичьим вьюном беседка. Она напоминала пурпурный шатер Наполеона, перед которым расстилалось поле боя. Кишащая людьми улица у подножия виноградника и впрямь смахивала на авансцену сражения, сопровождавшегося канонадой петард, бравурным пением и грохотом барабанов.

Самые нетерпеливые участники процессии отмежевывались от толпы и оседали у «Проворного кролика», где можно было попробовать вино нового урожая.

Оливия подошла к багряному шатру, чтобы сделать пару фотографий.

– …и ловкость тут ни при чем, – неожиданно послышался приглушенный баритон, который показался Оливии знакомым. – Просто владелец забегаловки заказал новую вывеску художнику Жилю. А тот недолго думая изобразил кролика, проворно выпрыгивающего из кастрюли. Вот и получился «Lapin à Gill», которого быстренько перекроили в «Lapin Agile».[17]

– Удачное название для кабаре, облюбованного богемой, – лениво отозвался женский голос. – Хотя теперь ею тут и не пахнет.

– Да какая там богема! Видела бы ты, кто собрался на вернисаж Соланжа. Сплошные маргиналы…

Услышав имя художника, Оливия насторожилась и повернулась к Родиону. Но того не оказалось рядом. Он стоял возле ворот и беседовал с каким-то пожилым мужчиной, держащим в одной руке корзину с бутылкой вина, а во второй – два бокала.

– Вот-вот… И на скачках та же картина, – недовольно вздохнула невидимая женщина.

Через секунду в темной арке шатра обозначился ее силуэт. Оливия инстинктивно отступила назад, чтобы не попасть в поле зрение незнакомки.

Та задрала голову и посмотрела на небо:

– Надеюсь, обойдется без дождя…

Женщина вытянула из пачки тонкую сигарету. Слегка развернувшись, она чиркнула зажигалкой и попыталась прикурить.

В этом ракурсе Оливия ее моментально узнала: перед ней была всадница, летевшая на черном коне по довильскому пляжу в сопровождении Марка Портмана. Та самая ловкая наездница, чей Эклипс победил на скачках всего несколько недель назад. Как же ее зовут? Кажется, Клод…

Перед глазами возникло электронное табло тотализатора с именем победительницы заезда. Оливия непроизвольно помотала головой – наверное, она что-то путает…

– Эй, Жирар! Где же обещанное вино? – из беседки вынырнул плотноватый господин с чернильной бородкой.

Мужчина с корзиной тут же устремился к шатру.

– Месье Портман, прошу меня извинить! Заболтался со старым знакомым – у нас ведь много завсегдатаев. Я уже двадцать лет держу здесь погребок, люди заходят по старой памяти за хорошим вином.

– Да, выбор у вас всегда отменный, – смилостивился Портман. – Ну, чем угостите на этот раз?

Оливия выразительно взглянула на Родиона, по-прежнему стоявшего у ворот. Тот едва уловимым жестом подозвал ее к себе.

– Вот так встреча. Ты узнал даму? – произнесла она тихо.

– Еще бы!

– Я вспомнила, как ее зовут. Клод…

– Монтень, – договорил за нее Родион. – Могу предположить, что она родственница небезызвестного нам Анри Монтеня, соучредителя фонда Портмана. Что ж, выходит, для Марка эта связь – не просто интрижка, а настоящий семейный бизнес. Перспективная, так сказать, любовь!