Венецианский контракт
Часть 41 из 46 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
И тут же стражники схватили Фейру. В отчаянии она метнулась к дожу, который отступил назад.
– В чём дело? – спросил он своего камергера.
– Вот она, – ответил тот, тяжело дыша, – неверная, которую мы искали все это время. Она прибыла в Венецию вместе с чумой. Вполне может оказаться, что она убийца, посланная султаном.
– Это… дитя? – удивился дож, подходя к Фейре, но стражники уже волокли её между рядами вслед за камерленго, который распахнул огромные двери и вышел на солнечный свет.
В последней отчаянной попытке девушка вырвалась из рук стражников и обернулась к дожу. Она достала из-за корсажа хрустальное кольцо своей матери и сорвала с лица вуаль.
– Остановитесь! – прогремел голос дожа среди каменных стен.
Камерленго повернулся в замешательстве.
– Но… почему? – дерзнул он задать вопрос своему господину.
– Потому что, – произнёс дож, – она Веньер.
Он даже не взглянул на камерленго и стражников.
– Оставьте нас, – сказал он.
Тяжёлые двери с грохотом закрылись. Дож протянул руку к Фейре и в бессилии уронил её.
– Сесилия? – произнёс он.
– Я её дочь.
– Но ты…
– Да, я турчанка. – Фейра торопилась. – Времени мало, а мне надо столько вам рассказать. В эту самую минуту султан Мурад Третий снаряжает в Константинополе целую флотилию против вас – он плывет сюда, чтобы захватить город. Один из его янычаров поджег ваш дворец; один из его морских капитанов привез чуму. – Она едва перевела дыхание. – Я дочь этого морского капитана и приплыла на том же корабле. А моя мать, Нурбану, Валиде-султан, была когда-то Сесилией Баффо с Пароса. – Она снова остановилась, чтобы отдышаться. – Умирая, она рассказала мне о замыслах своего сына, султана, и велела предупредить вас о четырёх конях, которые направляются в Венецию и несут с собой времена скорби. Я не сумела предупредить вас о двух бедствиях, но если мне удастся спасти вас от войны и смерти, я это сделаю. – Она протянула ему кольцо, впервые сняв его с шеи.
– Именно так рассказала мне мать и дала это кольцо в доказательство того, что я говорю правду. Видите, здесь изображены четыре всадника? Думаю, – произнесла она осторожно, заметив его взгляд, – вы узнаете это кольцо?
Дож взял у неё кольцо и дотронулся до миниатюрных изображений.
– Да, – сказал он изумленно. – Я сам подарил ей это кольцо – летом, давным-давно, на Паросе. – Он смолк и взглянул на неё. – Ты многим рискнула, чтобы предупредить меня, – сказал он ласково. – Чем же мне отблагодарить тебя?
– Позвольте мне вернуться домой. Это все, чего я хочу.
– В Константинополь?
– Нет, – сказала она резко. – Нет, это не мой дом!
Она стала пятиться, пробираясь между рядами к двери.
– Кольцо? – дож протянул его ей.
Она махнула рукой.
– Оно ваше.
– Нет, – возразил он, следуя за ней. – Оно твоё.
Дож надел ей кольцо на палец, прямо в церкви, словно они венчались.
– Ты же Веньер.
Она взглянула на кольцо, украсившее её безымянный палец, как носила его мать.
– Где твой дом? – спросил дож ласково.
– На Лаззаретто Ново.
– На том острове, где больница?
– Да, – ответила она, распахивая двери церкви.
– С доктором? – крикнул ей вслед дож.
Фейра остановилась. Конечно. Дож в первую очередь подумал о нем.
– Нет, – произнесла она, и голос её замер. – Я живу одна.
Глава 45
Фейра не знала, сколько она просидела возле Аннибала, сжимая его почерневшую руку.
Она вернулась из Реденторе, когда солнце уже высоко стояло в небе. Теперь оно опустилось ниже, чтобы позолотить его неподвижное лицо, словно священные мощи.
За эти часы она прожила жизнь, которая могла бы быть у них, – они бы жили и лечили вместе, возможно, отправились бы в клиники Лондона, Болоньи и Дамаска или открыли бы свою больницу. За эти воображаемые годы она не задумывалась, на кого будут похожи их дочери и сыновья. Она не хотела детей, никогда не мечтала о них, ей нужен был только Аннибал. Быть с ним, стать его супругой – любым способом, который дозволяют их верования.
Она сняла кольцо Веньеров с пальца, внезапно загоревшись мыслью, что они должны обручиться до того, как Аннибала похоронят. Это было женское кольцо, и пришлось надеть его на мизинец Аннибала, хрусталь блеснул на фоне почерневшей кожи. Черная желчь, красная кровь, белая желчь и бледная флегма. Все это покинуло его организм; все жидкости истощились, все страсти стихли, баланс исчез. Вертящаяся крышка, за которой она наблюдала в детстве, наконец-то упала.
Даже это не заставило увлажниться её высохшие глаза. Она мрачно отметила, что бледный конь находится выше остальных на кольце. И тут ей стало всё понятно. Теперь она знала, что последний конь, бледный конь Смерти, предвещал не кончину Таката и даже не гибель Венеции, а уход из жизни Аннибала.
Опустившееся солнце светило ей прямо в лицо, отчего на глазах у неё выступили слезы. Она поднялась – наступали сумерки. Ей предстояло обмыть тело и приготовить его к погребению. Сегодняшнюю ночь она будет бодрствовать рядом с ним, а завтра – похоронит его.
Она взяла в кабинете охапку новых белых восковых свечей и положила их возле кровати. Затем спустилась вниз и направилась к кладбищу, спотыкаясь о корни деревьев и цепляясь платьем за ветки терновника. Она аккуратно обошла могилы, представляя себе скелеты, лежащие под землей.
Это те, кого она не спасла.
Возле новой горки земли, покрывавшей могилу Таката Тюрана, она остановилась и наступила ногой на свежую почву. Она вспомнила своё обещание отправить его кости домой. И не собиралась исполнять его. Она взглянула на могильный холм. «Придётся тебе гнить здесь», – процедила она сквозь зубы и пошла дальше.
Возле стены она нашла тележку и покатила её к дому Аннибала. Утром она положит его тело на неё.
Затем она направилась к колодцу, чтобы набрать воды и обмыть тело Аннибала. Каменная морда льва устремила на неё всезнающий взгляд. Она устала от него. «Значит, об этом ты молчал? – спросила она. – Это и есть твой секрет? Что ж, молодец, твоё пророчество исполнилось».
Ведро с грохотом полетело в колодец. Когда она вытянула его обратно, то увидела, что в последних лучах солнца что-то блеснуло на дне ведра. Фейра опустила руку и достала маленький металлический крест, приделанный к булавке. Эту булавку, которой Корона Кучина закалывала ей шаль на груди, она бросила в колодец в первый же день своего пребывания на острове. Она стиснула её в руке. За прошлый год здесь набирали сотни, тысячи вёдер воды, однако булавка с крестом оказалась именно в её ведре, в это воскресенье.
Фейра раскрыла ладонь и взглянула на пророка-пастуха на металлическом кресте. Он ничем ей не поможет теперь. Он всего лишь смертный, который умер, как и Аннибал. Но вдруг ей вспомнилась легенда о нём.
Он умер и воскрес. Пастух воскрес.
Это чудо.
Фейра выронила ведро, пролив воду на могилу Таката Тюрана. Она побежала – мимо дома, где принимала малышей Трианни, мимо Тезона, где Салве умер последним из жителей острова, мимо сторожки, где когда-то жил Бокка, мимо церкви, где Бадесса дала ей Библию, – к дому Аннибала. Девушка взлетела по лестнице, едва дыша, и замерла на пороге.
Он пошевелился.
Фейра подбежала к постели и упала на колени. Рука, которую она держала, рука, на которую она надела кольцо и положила ему на грудь, теперь соскользнула на кровать. Она схватила её и сжала так сильно, что кольцо с четырьмя всадниками разломилось надвое.
Распахнув ему рубашку, она прижавшись ухом к его груди. Там, под слоем мышц, костей и сухожилий, она почувствовала трепет – едва уловимый, словно первые взмахи новорожденной бабочки.
Каким-то непостижимым образом те сосуды и органы, о которых рассказывал ей Аннибал, те клапаны и полости наполнились жизнью. И дело здесь не в науке; это было Божьим чудом. Слёзы потекли у неё из глаз, когда она прижалась губами к его груди, где трепетало сердце, а потом поцеловала его в губы.
И как только она поцеловала его – впервые, прижавшись губами к его губам, он открыл глаза.
Часть 6
Бледный конь
Глава 46
Площадь Сан-Марко никогда не была так многолюдна, даже во время карнавала. Это был величайший военно-морской смотр в городе со времен Четвертого Крестового похода, когда правоверные и ненасытные отправились на разграбление Константинополя. Даже подготовка к Лепанто всего шесть лет назад не могла с этим сравниться; машина войны заработала быстро, мгновенно стряхнув с себя оцепенение. «Эх-эх-эх, несчастная Венеция! – воскликнул Палладио. – Опять все повторяется».
Дворец дожа представлял собой апокалипсический фон для этого действа. Великолепный белый фасад превратился в обуглившиеся руины. Пожар превратил его из сияющей белозубой улыбки в почерневшую кривую ухмылку уличного торговца.
Палладио пробирался между шлюхами, любезничавшими с моряками в их последний день на берегу, и женами, умолявшими мужей не ходить на войну. На самодельных сценах актеры commedia dell'arte разыгрывали пьески со злобными турками, размалёванными, в огромных тюрбанах, с уродливыми крючковатыми носами и развевающейся бородой.
– В чём дело? – спросил он своего камергера.
– Вот она, – ответил тот, тяжело дыша, – неверная, которую мы искали все это время. Она прибыла в Венецию вместе с чумой. Вполне может оказаться, что она убийца, посланная султаном.
– Это… дитя? – удивился дож, подходя к Фейре, но стражники уже волокли её между рядами вслед за камерленго, который распахнул огромные двери и вышел на солнечный свет.
В последней отчаянной попытке девушка вырвалась из рук стражников и обернулась к дожу. Она достала из-за корсажа хрустальное кольцо своей матери и сорвала с лица вуаль.
– Остановитесь! – прогремел голос дожа среди каменных стен.
Камерленго повернулся в замешательстве.
– Но… почему? – дерзнул он задать вопрос своему господину.
– Потому что, – произнёс дож, – она Веньер.
Он даже не взглянул на камерленго и стражников.
– Оставьте нас, – сказал он.
Тяжёлые двери с грохотом закрылись. Дож протянул руку к Фейре и в бессилии уронил её.
– Сесилия? – произнёс он.
– Я её дочь.
– Но ты…
– Да, я турчанка. – Фейра торопилась. – Времени мало, а мне надо столько вам рассказать. В эту самую минуту султан Мурад Третий снаряжает в Константинополе целую флотилию против вас – он плывет сюда, чтобы захватить город. Один из его янычаров поджег ваш дворец; один из его морских капитанов привез чуму. – Она едва перевела дыхание. – Я дочь этого морского капитана и приплыла на том же корабле. А моя мать, Нурбану, Валиде-султан, была когда-то Сесилией Баффо с Пароса. – Она снова остановилась, чтобы отдышаться. – Умирая, она рассказала мне о замыслах своего сына, султана, и велела предупредить вас о четырёх конях, которые направляются в Венецию и несут с собой времена скорби. Я не сумела предупредить вас о двух бедствиях, но если мне удастся спасти вас от войны и смерти, я это сделаю. – Она протянула ему кольцо, впервые сняв его с шеи.
– Именно так рассказала мне мать и дала это кольцо в доказательство того, что я говорю правду. Видите, здесь изображены четыре всадника? Думаю, – произнесла она осторожно, заметив его взгляд, – вы узнаете это кольцо?
Дож взял у неё кольцо и дотронулся до миниатюрных изображений.
– Да, – сказал он изумленно. – Я сам подарил ей это кольцо – летом, давным-давно, на Паросе. – Он смолк и взглянул на неё. – Ты многим рискнула, чтобы предупредить меня, – сказал он ласково. – Чем же мне отблагодарить тебя?
– Позвольте мне вернуться домой. Это все, чего я хочу.
– В Константинополь?
– Нет, – сказала она резко. – Нет, это не мой дом!
Она стала пятиться, пробираясь между рядами к двери.
– Кольцо? – дож протянул его ей.
Она махнула рукой.
– Оно ваше.
– Нет, – возразил он, следуя за ней. – Оно твоё.
Дож надел ей кольцо на палец, прямо в церкви, словно они венчались.
– Ты же Веньер.
Она взглянула на кольцо, украсившее её безымянный палец, как носила его мать.
– Где твой дом? – спросил дож ласково.
– На Лаззаретто Ново.
– На том острове, где больница?
– Да, – ответила она, распахивая двери церкви.
– С доктором? – крикнул ей вслед дож.
Фейра остановилась. Конечно. Дож в первую очередь подумал о нем.
– Нет, – произнесла она, и голос её замер. – Я живу одна.
Глава 45
Фейра не знала, сколько она просидела возле Аннибала, сжимая его почерневшую руку.
Она вернулась из Реденторе, когда солнце уже высоко стояло в небе. Теперь оно опустилось ниже, чтобы позолотить его неподвижное лицо, словно священные мощи.
За эти часы она прожила жизнь, которая могла бы быть у них, – они бы жили и лечили вместе, возможно, отправились бы в клиники Лондона, Болоньи и Дамаска или открыли бы свою больницу. За эти воображаемые годы она не задумывалась, на кого будут похожи их дочери и сыновья. Она не хотела детей, никогда не мечтала о них, ей нужен был только Аннибал. Быть с ним, стать его супругой – любым способом, который дозволяют их верования.
Она сняла кольцо Веньеров с пальца, внезапно загоревшись мыслью, что они должны обручиться до того, как Аннибала похоронят. Это было женское кольцо, и пришлось надеть его на мизинец Аннибала, хрусталь блеснул на фоне почерневшей кожи. Черная желчь, красная кровь, белая желчь и бледная флегма. Все это покинуло его организм; все жидкости истощились, все страсти стихли, баланс исчез. Вертящаяся крышка, за которой она наблюдала в детстве, наконец-то упала.
Даже это не заставило увлажниться её высохшие глаза. Она мрачно отметила, что бледный конь находится выше остальных на кольце. И тут ей стало всё понятно. Теперь она знала, что последний конь, бледный конь Смерти, предвещал не кончину Таката и даже не гибель Венеции, а уход из жизни Аннибала.
Опустившееся солнце светило ей прямо в лицо, отчего на глазах у неё выступили слезы. Она поднялась – наступали сумерки. Ей предстояло обмыть тело и приготовить его к погребению. Сегодняшнюю ночь она будет бодрствовать рядом с ним, а завтра – похоронит его.
Она взяла в кабинете охапку новых белых восковых свечей и положила их возле кровати. Затем спустилась вниз и направилась к кладбищу, спотыкаясь о корни деревьев и цепляясь платьем за ветки терновника. Она аккуратно обошла могилы, представляя себе скелеты, лежащие под землей.
Это те, кого она не спасла.
Возле новой горки земли, покрывавшей могилу Таката Тюрана, она остановилась и наступила ногой на свежую почву. Она вспомнила своё обещание отправить его кости домой. И не собиралась исполнять его. Она взглянула на могильный холм. «Придётся тебе гнить здесь», – процедила она сквозь зубы и пошла дальше.
Возле стены она нашла тележку и покатила её к дому Аннибала. Утром она положит его тело на неё.
Затем она направилась к колодцу, чтобы набрать воды и обмыть тело Аннибала. Каменная морда льва устремила на неё всезнающий взгляд. Она устала от него. «Значит, об этом ты молчал? – спросила она. – Это и есть твой секрет? Что ж, молодец, твоё пророчество исполнилось».
Ведро с грохотом полетело в колодец. Когда она вытянула его обратно, то увидела, что в последних лучах солнца что-то блеснуло на дне ведра. Фейра опустила руку и достала маленький металлический крест, приделанный к булавке. Эту булавку, которой Корона Кучина закалывала ей шаль на груди, она бросила в колодец в первый же день своего пребывания на острове. Она стиснула её в руке. За прошлый год здесь набирали сотни, тысячи вёдер воды, однако булавка с крестом оказалась именно в её ведре, в это воскресенье.
Фейра раскрыла ладонь и взглянула на пророка-пастуха на металлическом кресте. Он ничем ей не поможет теперь. Он всего лишь смертный, который умер, как и Аннибал. Но вдруг ей вспомнилась легенда о нём.
Он умер и воскрес. Пастух воскрес.
Это чудо.
Фейра выронила ведро, пролив воду на могилу Таката Тюрана. Она побежала – мимо дома, где принимала малышей Трианни, мимо Тезона, где Салве умер последним из жителей острова, мимо сторожки, где когда-то жил Бокка, мимо церкви, где Бадесса дала ей Библию, – к дому Аннибала. Девушка взлетела по лестнице, едва дыша, и замерла на пороге.
Он пошевелился.
Фейра подбежала к постели и упала на колени. Рука, которую она держала, рука, на которую она надела кольцо и положила ему на грудь, теперь соскользнула на кровать. Она схватила её и сжала так сильно, что кольцо с четырьмя всадниками разломилось надвое.
Распахнув ему рубашку, она прижавшись ухом к его груди. Там, под слоем мышц, костей и сухожилий, она почувствовала трепет – едва уловимый, словно первые взмахи новорожденной бабочки.
Каким-то непостижимым образом те сосуды и органы, о которых рассказывал ей Аннибал, те клапаны и полости наполнились жизнью. И дело здесь не в науке; это было Божьим чудом. Слёзы потекли у неё из глаз, когда она прижалась губами к его груди, где трепетало сердце, а потом поцеловала его в губы.
И как только она поцеловала его – впервые, прижавшись губами к его губам, он открыл глаза.
Часть 6
Бледный конь
Глава 46
Площадь Сан-Марко никогда не была так многолюдна, даже во время карнавала. Это был величайший военно-морской смотр в городе со времен Четвертого Крестового похода, когда правоверные и ненасытные отправились на разграбление Константинополя. Даже подготовка к Лепанто всего шесть лет назад не могла с этим сравниться; машина войны заработала быстро, мгновенно стряхнув с себя оцепенение. «Эх-эх-эх, несчастная Венеция! – воскликнул Палладио. – Опять все повторяется».
Дворец дожа представлял собой апокалипсический фон для этого действа. Великолепный белый фасад превратился в обуглившиеся руины. Пожар превратил его из сияющей белозубой улыбки в почерневшую кривую ухмылку уличного торговца.
Палладио пробирался между шлюхами, любезничавшими с моряками в их последний день на берегу, и женами, умолявшими мужей не ходить на войну. На самодельных сценах актеры commedia dell'arte разыгрывали пьески со злобными турками, размалёванными, в огромных тюрбанах, с уродливыми крючковатыми носами и развевающейся бородой.