Венецианский контракт

Аннибал вежливо наблюдал за тем, что делал его начальник, – тот копался в куче высушенных рыбьих шкурок, поднимая их на мгновенье над разведенным прямо посреди кампо костром, словно коптил окуня, а затем складывал в кучу, как осенние листья.

Молодой врач вспомнил одну из своих многочисленных тетушек, которая любила готовить ему risotto con rana. Она разрезала каждую лягушку вдоль – от ног до головы и снимала кожу, как рубашку, перед тем как бросить её в кастрюлю. Он поднял одну рыбью шкурку с мостовой. На ней были конечности. И тут он всё понял.

– Жабьи шкурки? Неужели? – недоверчиво спросил он, поворачиваясь к начальнику.

Хотя Аннибал и старался сохранить вежливый тон, но не смог сдержать презрение. Он проявлял уважение к людям только тогда, когда они действительно этого заслуживали, например, его кумир, учитель и наставник Иеронимус Меркуриалис с медицинского факультета в университете Падуи.

– Ну, не все они жабьи – их так тяжело отыскать, – беззаботно ответил врач. – А вот лягушек в Венеции предостаточно, каналы кишат ими. Так что придется довольствоваться этим. Такие шкурки очень пригодились во время последней вспышки чумы, – заключил он как бы между делом, забывая отметить, что это было сто лет назад. – Они эффективно очищают воздух в важнейших сосудах человеческого организма.

– Вы имеете в виду кровь в важнейших сосудах? – прищурился Аннибал за красными стекляшками своей маски.

– Да, да, – согласился Валнетти. – Я так и сказал, – добавил он торопливо. – Раздайте это в своём районе. Постарайтесь облегчить страдания, насколько сможете. Я жду вас здесь на закате. Он вручил связку жабьих шкурок Аннибалу, который с трудом удержал их в руках, – они расползались, сухие и хрупкие, как пепел.

– Должен сказать, – хлопнул его по спине Валнетти, – мы удивились, узнав, что в Венецию приедет врач, и я уж никак не ожидал, что вы из Падуи. Большинство врачей убегают со всех ног в противоположном направлении.

– Лучше умереть в Венеции, чем жить где-то ещё, – пожал плечами Аннибал, и одна из лягушачьих шкурок выскользнула у него из рук.

– Вполне возможно, что так оно и будет, – фыркнул под маской Валнетти.

Аннибал встревожился. Прошел не один век с тех пор, как алхимики считали, что воздух, а не кровь, течет по венам. Он, Аннибал, помог доказать обратное, когда всего год назад ассистировал при переливании крови от собаки человеку, перекачивая собачью кровь в открытые сосуды осужденного. Он мог рассказать об этом Валнетти, умолчав, конечно же, о том факте, что и человек и собака погибли. Но ему не хотелось зря болтать. Вместо этого он поднял шкурки и спросил:

– Это и есть лекарство? Лягушачья кожа?

– Пока да, – прозвучал ответ. – Я, конечно же, работаю над снадобьем собственного изобретения, а пока – делайте, что можете. И, Касон…

Аннибал повернулся, радуясь, что Валнетти не видит его лица.

– Не пугайте их своими мудреными падуанскими теориями. Это люди простые – не такие образованные, как мы с вами, – произнес врач и исчез, словно волшебник, в облаке дыма.

Первое, что сделал Аннибал, когда повернул за угол на улицу Сан-Канциан, – швырнул мерзкие жабьи шкурки в первый попавшийся липовый гроб.





* * *


К тому времени, как он подошел к Кампо Санта-Мария-Нова к концу дня, ему стало ясно, что чума одолела его.

Аннибал не ожидал, что бой будет таким неравным; он боролся не только с болезнью, но и со всем остальным. Он боролся с человеческими чувствами – матери отказывались покидать своих зараженных сыновей, жены не желали оставлять мужей – и болезнь быстро распространялась. Он боролся с врачебными традициями: Consiglio della Sanita (Совет по здравоохранению) разделял мнения Валнетти и настаивал на использовании тех же средств, что и во время предыдущей вспышки чумы в 1464 году. Но хуже всего то, что ему пришлось бороться с самим городом.

Венецианские дворцы кишели слугами, которые ходили повсюду, разнося миазмы через своё дыхание и одежду по рынкам, модисткам и портным, а в бедных домах люди ютились в тесных задымленных комнатах, дыша одним отравленным воздухом.

Даже те, кому пришлось ставить кресты на дверях домов инфицированных, невольно переносили заразу из дома в дом на своих кисточках и одежде. Кошки и бездомные собаки, которых, по правде говоря, тоже следовало изолировать, свободно бродили, где хотели; в богатых домах избалованные собачки переносили заразу с одних любящих рук на другие, а бездомные животные забредали в бедные дворы, где рылись в мусоре в поиске пропитания, и проникали в дома больных людей, хозяевам которых было не до них. Не было даже крысоловов, чтобы уничтожить этих гнусных тварей.

Хуже того: нищие выкрадывали трупы из инфицированных домов и садились с ними на улицах, прося милостыню, как бы для своих родственников, чтобы облегчить их страдания. Аннибал заметил: чем моложе труп, тем больше выручка.

Было еще кое-что: Аннибал обнаружил, что даже несмолкающие колокола не приносят пользы – в полдень Совет по здравоохранению издал указ о том, что колокол должен возвещать о чуме с утра до вечера. Непрекращающийся колокольный звон из Мираколи и Сан-Канциан терзали нервы больным, внушали страх здоровым и раздражали врачей. Аннибал вел себя как никогда грубо и резко с больными; это был его единственный ответ на мольбы и стенания их близких, столкнувшихся с непостижимой утратой. Не в состоянии помочь им, он злился на себя и тем паче на них.

Аннибал стал работать быстрее, отказываясь признавать, как этот день повлиял на него. В Падуе он действительно однажды видел мертворожденного младенца и не проронил ни слезинки; но сегодня даже его сердце дрогнуло, не говоря уже о гордости. Все его знания, начиная с основ Галена и четырех типов темперамента, которые он проходил на первом году обучения, и заканчивая хирургическим искусством на последнем году, оказались совершенно бесполезными.

Уже в сумерках он вновь встретился с Валнетти. Аннибал медленно шел к нему через кампо, с трудом передвигая отяжелевшие ноги, словно они были обуты в железные рыцарские сапоги со шпорами. Старший врач, однако, хоть и был вдвое старше него, щеголял легкой походкой и находился в превосходном расположении духа.

– Тяжелый день, понимаю, – сказал он, прежде чем Аннибал заговорил. – Но завтра будет лучше: мои аптекари работали не покладая рук. – Валнетти заговорщически стукнул по своему клюву рукой в перчатке, а затем взмахнул плащом и хвастливо показал, что скрывалось за ним.

За спиной у него оказалась небольшая красная деревянная тележка на четырех колесах, на которой была намалевана фигура врача. В тележке страшно дребезжали крошечные стеклянные бутылочки. Аннибал взял одну и поднес к свету. Зеленый осадок прилип к стенкам склянки, когда он встряхнул её.

– Что это?

– «Уксус четырех разбойников», – гордо ответил доктор. – Его ещё называют «Марсельским уксусом». Мой собственный рецепт. Я немного изменил состав в соответствии со своими исследованиями. Меня удивляет, что вы не слышали о нем. Его использовали испокон веку в борьбе с Черной Смертью. Чему нынче учат в Падуе? В моё время в Салерно мы узнали о нем уже на первой лекции. – Он вздохнул, недовольный тем, что приходится всё объяснять, и начал нараспев рассказывать легенду. – Четырех разбойников из Марселя осудили за то, что они вламывались к больным, душили их в постели, а затем грабили. За это их приговорили к сожжению, но судьи удивились, почему разбойники сами не заразились. Эти негодяи признали, что чума действительно их не коснулась, и раскрыли свое тайное противоядие: уксус, который и получил соответствующее название. Суд потребовал от них раскрыть состав противоядия, обещая за это избавить их от сожжения.

– Что же с ними стало? – поинтересовался Аннибал.

– Их повесили, – произнес вскользь Валнетти, – но речь не об этом.

– Нет, конечно, – Аннибал был заинтригован. – Так какой же состав?

– Достаньте свои таблицы, – сказал Валнетти с важностью. – Это лучше записать. При иных обстоятельствах я не стал бы делиться такими знаниями с другим практиком, но если мы хотим сократить уровень смертности в этом сестиери и обогнать других врачей, то придется работать вместе, правда? – Он подошел к Аннибалу и достал пачку бумаг из рукава, затем, разделив её примерно поровну, отдал тому половину. – Таблица смертности. Бумажная работа, к сожалению. Нужно вписывать каждую душу, которую мы потеряли, даже бедную, – шмыгнул он носом. – Не считая вознаграждения от дожа и говоря строго между нами, я поспорил с другими пятью врачами на бочку гасконского вина, что в Сан-Марко мы потеряем меньше людей, чем в остальных районах. А теперь – слушайте.

Аннибал почтительно отложил таблицы и достал записную книжку с карандашом из рукава, хотя считал, что мало чему может научиться у своего начальника. Кроме того, Валнетти, казалось, совсем не заботился о своих пациентах, но разве Аннибал, любивший мериться силой с самой Смертью, разве он лучше? Смущенный, он начал записывать компоненты, которые перечислял Валнетти, загибая пальцы в черных перчатках:

– Розмарин и шалфей, рута, мята, лаванда, аир, мускат. Чеснок, корица и гвоздика, конечно; Святая Троица в лечении большинства болезней. Белый уксус, камфара. И, конечно, самые эффективные (и дорогие) ингредиенты – горькая и понтийская полынь.


– Artemisia absinthum и artemisia pontica, – вставил Аннибал, уязвленный пренебрежительным суждением начальника об его образовании.

– Опускаете травы в уксус на десять дней, – продолжил Валнетти, словно его не перебивали, – затем пропускаете через льняной рукав. Записываете?

– Да, да, – соврал Аннибал, который уже давно перестал писать. Это зелье – лишь успокоительное средство; случайная подборка трав и мазей не убьет, но и не вылечит. Он с сомнением посмотрел на начальника:

– Я должен разнести эти склянки по всем домам?

– Господь с вами, милый друг, нет! – воскликнул тот. – Каждая из них стоит целый дукат. Лекарство предназначено только для тех, кто может себе это позволить. Конечно, если купят две бутылочки – тем лучше. Хотя не настаивайте слишком усердно; мои ученики хорошенько поработали сегодня, так что до завтра мы больше не получим. – Он понизил голос и подошел так близко, что их клювы столкнулись, как у ворон, затеявших совещание. – Вот вам мой совет: если найдете мать, у которой заболел ребенок, – она заплатит сколько угодно.

Аннибал не слушал его. Он разглядывал намалеванного врача на красной тележке – с клювом и очками, аляповатыми красными кругами на щеках, символизирующими здоровье. Он казался смешным – как Пульчинелла, старый носатый персонаж commedia dell'arte. Более того, он был стервятником, готовым обобрать мертвых и умирающих – ничем не лучше четырех разбойников из Марселя. Аннибал почувствовал, что Валнетти всовывает ему ручку тележки.

– Тележку легко тянуть, смотрите; один дукат за каждую, помните, не меньше. Мои расходы нужно возместить. Продайте эту партию – больше у нас пока нет, а потом можете отоспаться. Касон? Касон? Куда вы?

Чувствуя подступившую тошноту, Аннибал бросил тележку и ушел. Не для этого он учился. Он направился к театру Фондамента Нуове, и миртовый дым сопровождал его, словно он фаустовский дух из самой преисподни. Там, на пристани, он, наконец, смог дышать. Аннибал снял маску, откинул мокрые от пота волосы, стряхнул дым с одежды, вдохнул солёный воздух и задумался.

Что если бы жителям этого города не пришлось томиться здесь, как селёдкам в бочке, и умирать? Что если бы они могли дышать этим воздухом, а не удушливым дымом горящего мирта? Если бы он мог увезти их, лечить так, как он задумал, – не колдовством и суевериями, а здравыми медицинскими предписаниями, чему он и посвятил годы обучения.

Он разом выдохнул ужасы этого дня и взглянул на море. Далеко на горизонте, сквозь бледно-жёлтый туман чумных костров, развернувшихся по всей лагуне, – там, где воздух был чистым и прозрачным, он увидел серебристую линию моря, прерывающуюся скоплением небольших островков. Остров стекла, остров кружев. А дальше – лазареты.

В глубинах его сознания зародилась смутная догадка, которая стала потихоньку обретать конкретные очертания.





Глава 13





Когда Фейра проснулась в то первое утро в Венеции, ей показалось, что отец уже мертв.

Сердце заколотилось в груди, и она замерла возле него, оттягивая момент, когда придется взглянуть на него, и боясь этого. Но та часть тела, к которой она прижималась, была у него ещё тёплой, а спина закоченела. Тепло дало ей надежду.

Она поднялась с носилок и потянулась. Скворцы на полуразрушенном карнизе уже проснулись и радовались новому дню. Она вышла наружу и увидела, что мир преобразился: светило ласковое солнце, облака, принесшие дождь и шторм, исчезли. Даже камни в стенах блестели своими стеклянными вкраплениями, и трава переливалась росой. Фейра почувствовала себя немного лучше. Возможно, её отец выживет.

Она направилась к колодцу, стоявшему посреди руин, – сегодня у неё было достаточно времени для того, чтобы приладить колесо. Так как ведра давно уже не было, она повесила на цепь обрывок отцовского покрывала и опустила его в колодец. Вытащив намокшую ткань, она высосала из неё всю воду, которая показалась ей удивительно свежей и чистой после вчерашнего ливня. Фейра снова намочила ткань, вернулась к отцу и выжала воду ему в рот, придерживая окостеневшие челюсти кончиками пальцев, чтобы он проглотил.

Затем она села под залитым солнцем сводом и сняла с себя медицинский пояс, который уже много дней натирал ей поясницу. Расстелив бугристый кожаный ремень на коленях, Фейра стала проверять его содержимое. Склянки в кармашках были целы – пропала одна из корок пробкового дерева и исчез весь запас руты, но это не столь большая потеря, ведь такая трава встречается часто. Эта мысль внезапно остановила её. Встречается часто в Константинополе. Теперь она на другой земле.

Сухие травы в маленьких кармашках пропитались морской водой и превратились в сырой комок, – как те травы, которые калифы скручивали и курили в своих наргиле. У Фейры осталось несколько чудодейственных средств – от скромной лимонной мяты до порошка из измельченных драгоценных камней. Там был даже завернутый в виноградный лист засаленный узелок с амброй. Если сосчитать все склянки, кармашки и складки, то наберется сотня медицинских средств, которые она усердно собирала в течение длительного времени.

Фейра решилась на последнюю попытку спасти отца. Она отвергла комбинированную медицину – murekebbat, так как слишком плохо знала своего врага, чтобы подобрать лекарство. Вместо этого она решила применить практику mufradet – простую фармацевтику отдельных трав. Она будет давать Тимурхану каждое лекарство по очереди с интервалом, который можно отсчитывать по колоколам, звонящим каждый час, отложив в сторону слишком ядовитые вещества. Она начала лечение с киновари – красной ртути, которая в небольших количествах прекрасно очищает кровь. Из складки на ремне она достала подвешенные за кольцо серебряные медицинские ложки разных размеров, которые заказала у кузнеца на площади Султанахмет. Разложив ложки веером и выбрав самую маленькую, она насыпала небольшую горочку порошка из пузырька и высыпала его Тимурхану в рот, раздвинув потрескавшиеся губы.

Теперь оставалось только ждать, и она решила заняться собой. Она отломила кусочек хлеба, который оставил Такат, и заставила себя медленно его прожевать. Затем, едва утолив мучительный голод, она побродила по развалинам в поисках руты, которую потеряла. Она опустилась на колени и провела пальцами по влажной траве – роса освежила её и почистила грязные ногти. Она внимательно разглядывала травы, растущие вокруг старых камней, живучие цветы, протиснувшиеся в щелях между кладкой, и травы, окаймлявшие остатки древнего сада.

Фейра вдохнула целый сонм запахов, приветствующих восход солнца, нежные лучи которого уговаривали листочки и цветы развернуться. Некоторые растения она знала, а некоторые нет. Однако ей все же удалось найти руту, которая росла возле колодца.

Фейра радостно вскрикнула и наклонилась, чтобы рассмотреть знакомые пушистые ростки с их сизо-зелеными листочками и жёлтыми цветами. Колени у неё промокли и замерзли на сырой земле, пока она раздвигала другие травы, чтобы сорвать драгоценные цветки с дольчатыми коробочками, содержащими множество семян. Ободренная, она продолжила поиски и в одном каменистом уголке, под свалившейся консолью, нашла нечто чудесное: куст лекарственной буквицы, растущий в столь любимой им тени. Здесь, когда её пальцы ухватились за упругие корни, она обнаружила еще более драгоценную находку – круглый металлический диск.

Она стала тереть монетку об грязные шаровары, пока не увидела тусклый блеск позолоты. Она поднесла её ко рту и прикусила.

Золото.

Фейра стала разглядывать монетку в пестром свете, мигавшем сквозь арочные окна. На одной стороне был изображен человек с бородой и вытянутыми руками – она знала его, он был пророком, которого называли Иисус, и его символом служил крест. На другой стороне – человек, преклонивший колени перед другим человеком. У коленопреклоненного была шапка необычной формы, а у второго – круг вокруг головы. Он походил на статую, виденную ею на одном из столпов-близнецов, между которыми прошла Смерть. Но кем был коленопреклоненный, она не знала.

На мгновенье Фейра с силой сжала холодный металл так, что почувствовала жжение в ладони, но затем спрятала иноземную монетку за повязкой, обтягивающей ей грудь. Она не знала, насколько монетка ценна, но на неё уж точно можно купить немного хлеба для отца, а может, и вина с мясом. От этих мыслей у неё потекли слюнки.

Колокольный звон отрезвил её, и Фейра поспешила к отцу. Пора давать следующее лекарство, и она положилась на удачу. Она попробует отвар буквицы, который лучше всего помогает при язвах, нарывах и угрях.

Возможно, из-за того, что стало светлее, ей показалось, что отец выглядит лучше. Она склонила голову и помолилась о нем, стараясь в точности повторять слова, которые произносили священники.

Одной из важнейших заповедей османской медицины был принцип мизана – равновесие. Равновесие крайне важно для здоровья, двойственность и равноценность тела и духа. Нельзя вылечить одно, не вылечив другое. Размышляя об этом после молитвы, Фейра снова вспомнила о своём здоровье. Она дурно пахла, а волосы у неё кишели вшами. Фейра подумала было забраться в колодец, но решила, что морская соль лучше очистит тело и одежду.

Сняв покрывало с неподвижного отца, она направилась к безлюдному берегу. Раздевшись догола и прикрываясь только покрывалом, она опустилась в ледяную воду, которую не согревало палящее солнце. Держась одной рукой за небольшую пристань, другой она стала тереть себя солью и песком, пока кожа не покраснела. Затем, наклонившись вперед, окунулась с головой и принялась мыть её листьями чайного дерева, которые хранились у неё в медицинском поясе, чтобы избавиться от вшей. Выжав мокрые волосы, Фейра, дрожа всем телом, расчесала их, как могла, пальцами, давя вшей ногтями. Затем заплела косу, как это делали одалиски, перекрещивая пряди наподобие рыбьего хвоста.

Закончив с этим, она выстирала одежду, а затем поспешила укрыться в развалинах со своим мокрым узелком. Там, обмотавшись покрывалом, она развесила шаровары, повязку и сорочку на колодце, а вуали перекинула через ржавую кованую железную арку.

В сторожке Фейра сняла покрывало и накинула его на отца, надеясь остудить жар, и села, дрожа, на землю возле его постели, – съежившись, обняв коленки и упершись в них подбородком. Целый час она дрожала так возле отца, ожидая, пока подсохнет одежда, а потом, чуть не плача, стала натягивать на себя всё ещё мокрые вещи. Надевая сорочку, она вдруг услышала напугавший её колокольный звон: сначала в одной церкви на острове, потом в другой – и им ответили колокола на противоположном берегу, в городе – один, второй, а затем все вместе. Может, они бьют тревогу? Может, их скоро обнаружат?

Оглохшая от гула колоколов, Фейра потеряла счет времени, и остаток дня провела в беспорядочных попытках подобрать нужные травы и молитвы, пока не начали спускаться сумерки. Фейра понимала, что с каждым часом отцу становится хуже. В отчаянии, она решилась на последнее средство.