В поисках славы

Тедроса затошнило, а сердце его подскочило к горлу. Эти слова. Те самые слова, которые произнесла Леди Озера в конце разговора с Софи.

– Не верю я вам, – с притворным спокойствием ответил он. – Ни в ком, кроме меня, нет крови Артура.

– Есть, – возразила Альпа. – В Змее.

– Лжешь! – сорвался Тедрос.

– Только полоумные стали бы лгать в таком важном деле, – лениво зевнула Бетна.

– Тогда говорите! – крикнул Тедрос. – Скажите мне, кто этот Змей?

– Скажите ему, где деньги. Скажите ему, кто такой Змей. Скажите, скажите, скажите… – скучающим тоном протянула Альпа.

– Хотя и так совершенно очевидно, кто такой Змей, – усмехнулась Бетна.

– Он смотрит прямо тебе в лицо, – уточнила Альпа.

– Только ты не хочешь этого замечать, – проскрипела Омейда.

– Мы что, должны все разжевать да этому мальчику в рот положить? – ухмыльнулась своим сестрам Бетна.

– Нет, пускай сначала он нас как следует накормит, – заявила Альпа. Она отошла в дальний угол камеры, сняла стоящую на ржавом подносе кружку с мутной водой, а сам поднос с мятой жестяной миской с остатками баланды, в которой уже копошились муравьи, выпихнула под прутьями решетки прямо под ноги Тедросу.

– Договорились, – согласился Тедрос.

– Мне ветчины с картофельным пюре, – мечтательно закатила глаза Альпа.

– Договорились.

– А мне паштет из куриной печенки и вина, – облизнулась Бетна.

– Договорились.

– А мне икры и салат, – дрожащим от волнения голосом попросила Омейда.

– Договорились. Вы получите все это. Даю вам свое королевское слово, – ни секунды не раздумывая, согласился Тедрос. – А теперь скажите мне, кто такой Змей. Немедленно!

– Скажи ему, Альпа, – вздохнула Бетна.

Альпа сделала глоток воды из кружки и начала медленно приближаться к Тедросу, не сводя с него глаз.

– А может, тебе лучше спросить об этом у твоей старушки-мамочки? Она только прикидывается глупенькой серой мышкой, а на самом деле все-все знает, – протянула ведьма. – Но хорошо – сделка есть сделка. Значит, ты хочешь знать, в ком еще есть кровь Артура? Тогда слушай внимательно…

Она прижала свое лицо к прутьям решетки, почти коснувшись Тедроса своим крючковатым носом.

– Так вот, Змея зовут… – Внезапно она выплеснула в лицо Тедросу воду из своей кружки и пропела: – Летит стрела, ужалит пчела, так спляшем, король, тимба-тумбу!

Ее сестры дико захохотали.

– Идиотки! – сплюнул Тедрос, утирая мокрое лицо. – Такие же полоумные, какими были тогда, когда попрошайничали и несли свои бредни на площади. Посмотрим, что вы запоете, когда неделю посидите без еды! – Он с такой силой пнул ногой поднос назад под решетку, что миска с баландой подлетела вверх, рассыпая в воздухе мутные капли. Дрожа от гнева, Тедрос повернулся и, направляясь к лестнице, бросил на ходу: – В целом мире ни в ком, кроме меня, нет крови моего отца. Слышите вы? Не было у него ни дяди, ни тети, ни брата, ни сестры…

– А сына?

Тедрос замер на месте, как громом пораженный. Медленно обернулся к камере с ведьмами, всмотрелся в непроглядную тьму, вслушался в мертвую тишину.

– Что вы сказали? – прошептал он.

Тедрос зажег свой указательный палец и осветил внутренность камеры. Сестры стояли, прислонившись к стене, и смотрели на него с какими-то кошачьими ухмылками.

– Что вы сказали?! – закричал он на них.

– Закопай под бананом помет обезьяны, – пропела Альпа.

И три сестрички Мистраль, сорвавшись с места, начали пританцовывать, словно возле волшебного котла, громко распевая бессмысленные строчки:

– Закопай под бананом помет обезьяны!

Тедрос грохнул кулаком по прутьям решетки и подергал запертую дверь, намереваясь оказаться внутри камеры:

– ЧТО ВЫ СКАЗАЛИ?!

Но сестры продолжали скакать и хихикать, не обращая на Тедроса никакого внимания. Он еще несколько раз подергал дверь, но никакого успеха не добился, как и в случае с застрявшим в камне мечом. Тогда он прижал лицо к прутьям решетки и прокричал:


– Я убью Змея! Клянусь! А потом вернусь и убью вас!

Теперь ему не оставалось ничего другого, как только возвращаться назад ни с чем. Тедрос поднялся по лестнице, толкнул каменную дверь…

Она не шелохнулась.

– Кей!

Он больше не хотел собирать армию. Не хотел собирать саммит и советоваться с волшебниками. Больше не хотел ждать ничего и никого. Он хотел только одного – немедленно вскочить на коня, поскакать на Ринг и найти этого Змея.

Тедрос продолжал яростно барабанить кулаками в дверь, а снизу, из подземелья, доносилось ехидное кудахтанье ведьм.

Сегодня ночью Лев зарычит, и его рев услышат повсюду.





17

Софи. Зал Картографии





Софи следовало бы думать о Змее.

О Змее, в жилах которого течет кровь Артура. О Змее, который держит в страхе Леса. О Змее, который убил их друга и теперь намерен расправиться с ними самими.

Но она не могла думать о Змее. Все мысли Софи были заняты сейчас гортензиями.

– Эти гортензии опутали весь замок, – шепнула она Агате, кивая на тысячи круглых цветочных головок. Розовые, пурпурные, желтые – они, казалось, заполняли в замке Жоли каждый сантиметр свободного пространства. – Я терпеть не могу гортензии, Агги. Они мне напоминают человеческие мозги …

– Тсс! – остановила ее Агата и продолжила о чем-то шептаться с Николь.

Софи замолчала. Цепь, к которой все они были прикованы, продолжала тащить их за собой все дальше в глубь королевского замка. Перед цепью шел спешившийся юный пират по имени Тиаго с татуировками вокруг глаз. Остальные конвоировавшие их пираты остались снаружи, во внутреннем дворе замка, и, по-прежнему сидя верхом на своих лошадях, наблюдали за тем, как втягиваются сквозь огромные двери замка прикованные к цепи пленники. Экипаж «Игрэйны» входил в замок неохотно, пленники едва передвигали ноги и были похожи на ходячих мертвецов. Каждого входящего в замок пленника сидящие в седле пираты награждали пинком в зад. Так они проводили в двери Эстер, Анадиль, Дот, Хорта, Богдена, Уильяма… Но когда подошла очередь Софи, юный пират по имени Уэсли – тот самый, с облупившимся от загара лицом – лишь ухмыльнулся и громко зашипел по-змеиному:

– Ш-ш-ш-ш!

Нет, все-таки это было очень глупо, что Софи думала о каких-то дурацких цветах, когда им оставались считаные минуты до встречи со Змеем. Впрочем, дело, пожалуй, было не в этих несчастных гортензиях – просто Софи раздражало в этом замке буквально все: назойливые «веселенькие» цвета, такой же назойливый, ничем не истребимый приторный «карамельный» аромат, висящие на стенах сладенькие портреты королевских отпрысков, играющих с ухоженными собачками… Ужасно раздражал и бесконечно повторяющийся гимн Жан-Жоли, безостановочно звучавший откуда-то прямо изнутри этих украшенных цветочками стен («Улыбнись! Веселись! Нет на свете прекрасней земли, чем родная моя Жан-Жоли!»). Хотя, если честно, гораздо сильнее Софи выводило из себя то, что никто не оценил по достоинству ее недавний подвиг, когда она спасла жизнь всем своим товарищам, с таким блеском выступив перед пиратами. Но больше всего ее бесили Агата и Николь, которые шептались друг с другом, как лучшие друзья.

Софи, конечно, понимала, что не вправе осуждать Агату за то, что она завела себе новую подругу. Агги может дружить с кем захочет, хоть с несносной Читательницей-первоклашкой.

Но почему же тогда такой расстроенной, такой выбитой из колеи чувствует себя Софи?

Она была настолько взволнована тем, что теперь они снова вместе с Агатой, так увлечена их новым приключением, что не заметила, как к ней вернулась былая опустошенность – та самая, которая заставляла Софи раздражаться на своих студентов, порой испытывать отвращение к своим обязанностям декана и с непонятным наслаждением рыться в камелотских желтых газетенках, выуживая из них омерзительные слухи о новом короле.

Софи не могла понять, что с ней.

Ведь она была счастлива, став деканом, разве не так? Это было как раз то «долго и счастливо», к которому Софи так долго и упорно стремилась, и как только закончится новое приключение, она вернется к этим своим обязанностям, точно так же, как Агата вернется в Камелот готовиться к своей свадьбе. Правда, при этом Софи после возвращения останется совершенно одна, в то время как Агата… Ну, положим, не совсем одна, но рядом с ней все равно не будет Тедроса.

Впрочем, такой расклад Софи вполне устраивал. Конечно, она и впредь будет откровенно флиртовать с хорошенькими мальчиками-всегдашниками на вечерах в своей школе и сводить с ума своих студентов-никогдашников – но все это так, несерьезно, шутки ради. Потому что слишком уж хорошо Софи усвоила урок, который получила с Тедросом и Рафалом. Если даже они не смогли ее понять, то остальные тем более не поймут. Слишком уж она сильная, волевая, сложная. Парни всегда хотели, чтобы она изменилась. А она совершенно не хотела меняться и в конечном итоге раз и навсегда решила, что лучше всего для нее будет как можно дольше и как можно дальше держаться от этой трясины.

Единственным человеком, в котором действительно нуждалась Софи, была Агата. Агата помогала ей находиться в равновесии. Агата никогда не хотела, чтобы Софи менялась. Вот почему Софи была так счастлива те несколько последних дней, когда в ее жизнь вернулась лучшая подруга. Вот почему, глядя, как перешептываются Агата и Николь, Софи вдруг поняла, каким хрупким и недолгим было ее счастье.

Вот ведь ирония судьбы. Когда-то Агата мечтала только о том, чтобы всю свою жизнь безвылазно провести в Гавальдоне вместе с Софи. А Софи… Именно она подбила Агату покинуть родной городок и отправиться в погоню за счастьем и славой, зажить новой жизнью.

Вот Агата и живет своей новой жизнью.

И ее жизнь теперь совершенно не связана с жизнью Софи и никак от нее не зависит.

Софи услышала, как Николь прошептала ее имя, и немедленно спросила, толкнув Агату по ноге коленом:

– Вы что, говорите обо мне?

– Мы обсуждаем, как нам побороть Змея, – сердито ответила Агата.

– А я, значит, уже недостаточно хороша, чтобы со мной обсуждать такие вещи?

– Я поделюсь с тобой нашим планом – если ты, конечно, угомонишься, – сказала Николь.

– Нет, ты слышала, как она со мной разговаривает! – пожаловалась Софи Агате.

– Потому что у тебя язык как помело, – проворчала в ответ Агата.