В одно мгновение

84




Вэнс звонит моей маме из туалета на заправке, куда они с папой заехали за бензином. Он говорит, что они уже едут, и мама от удивления чуть не роняет телефон.

Многие вещи из тех, что я вижу теперь, после смерти, меня изумляют. Моя мама ведет себя как школьница. Она радостно кружится и хлопает в ладоши, а потом бежит в свою спальню и трижды переодевается. В конце концов она выбирает облегающий свитер и широкую юбку выше колен. Мама надевает тесный, приподнимающий грудь лифчик и оттягивает пониже ворот-хомут свитера, а я радостно хихикаю.

Мама возвращается в кухню, и я смотрю, как она давит чеснок и гвоздику, смешивает их с картошкой, а потом режет груши для фруктового салата. Мой воображаемый рот наполняется слюной, а призрачный желудок громко урчит.

Она вытаскивает из духовки окорок, чтобы подложить к нему морковку, и я думаю о том, как он пахнет, представляю себе восхитительный аромат имбирно-сливовой глазури. Мама смеется, занося над окороком кисточку, и снова смеется, и я знаю, что она думает обо мне и о нашем с ней окороке в пластиковой пленке. Я смотрю, как у нее в руках дрожит миска с глазурью, и смеюсь вместе с ней, мы обе хохочем до колик, но в конце концов маме все же удается смазать окорок глазурью и сунуть его обратно в духовку.

Покончив с готовкой, мама идет в гостиную, аккуратно раскладывает подушки на диване, поправляет прическу. Она садится, встает, смотрит в окно, снова садится на диван. Она ведет себя норовисто, словно новорожденный жеребенок, и, глядя на нее, я не могу сдержать улыбку.

Дверь открывается, и мама вскакивает, не зная, какое ей выбрать выражение лица. Она пытается изобразить радость – но не чрезмерную, с примесью грусти и даже недовольства, не слишком успешно маскируя переполняющие ее восторг и предвкушение чего-то замечательного.

– Привет, мама, – говорит Обри. У нее в руках пирог. За ней входит Бен с букетом лилий и перекинутым через руку чехлом для одежды. – Что-то случилось? – спрашивает она, заметив странное выражение, застывшее у мамы на лице.

– Ничего, – говорит мама, переставая хмуриться, и целует их обоих.

Хлоя сбегает по лестнице с Могучей Финн на руках. Свое новое имя Финн получила за то, что прогрызла дыру в своей коробке, пока Хлоя была в приюте для животных, и в поисках своей хозяйки и брата с сестрами залезла по лестнице на второй этаж.

– О-о-о, – восторженно тянет Обри при виде котенка. – Можно подержать? – Она берет малышку Финн на руки. – Мама говорит, ты теперь работаешь в приюте?

Хлоя в ответ пожимает плечами, но по ее лицу разливается гордость. Она провела в приюте всю неделю – приезжала утром к открытию и уезжала поздно вечером. Если бы ей разрешили, она бы, наверное, там ночевала. Последние пару дней она брала с собой Могучую Финн, чтобы порадовать Брута, который остался один-одинешенек: Бритни и Линдси нашли себе новых хозяев.

Дверь снова открывается, и на этот раз мама не успевает принять должную позу или выбрать подходящую улыбку. Папа вваливается в дом, словно сильный порыв ветра, и тут же попадает в водоворот объятий и рукопожатий с Обри, Хлоей и Беном.

Мама стоит в стороне и искренне, радостно улыбается, глядя на свою семью в полном сборе, а в ее глазах стоят слезы. Но это длится совсем недолго, потому что следом за папой идет Вэнс: он так боится перешагнуть порог нашего дома, что мне невыносимо хочется подтолкнуть его. Увидев его, Хлоя изумленно таращит глаза. Потом по ее лицу разливается совершенно такая же, как у мамы, улыбка. Она одним прыжком подлетает к нему, обнимает, утыкается лицом ему в грудь. Он обхватывает ее за плечи, растопырив изувеченные пальцы, и прижимает к себе. К счастью, глаза у Вэнса закрыты, так что он не замечает, что Обри и Бен при виде его пальцев едва успевают сдержать потрясенные всхлипы.

Хлоя отлипает от Вэнса, берет его за руку, совершенно не замечая, как она изуродована, и тянет его обратно на улицу: она пока не готова ни с кем его делить.

Мама подходит к папе, поднимает руки, чтобы его обнять, и замирает, не зная, стоит ли это делать. Папа тоже не уверен. Он хочет быть жестким, напускает на себя хмурый вид, но его выдают глаза: он оглядывает маму с ног до головы, так что она заливается румянцем. Мама выбрала удачный наряд. Папа скользит взглядом по ее свитеру, по выставленной напоказ груди, и я чувствую, как у него часто бьется сердце. Обри с Беном обходят их и скрываются в кухне: Бинго наступает Бену на пятки, Обри не выпускает из рук Могучую Финн, а та без устали мяукает.

Мама треплет папу по свежевыбритой щеке.

– Так гораздо лучше, – говорит она.

Я горжусь папой. Он сбрил свою полярницкую бороду, а еще заставил Вэнса заехать в придорожный супермаркет, где оба купили себе по новой футболке. Папа почти похож на себя прежнего.

Как неправы все те, кто не верит в химию. И как недооценивают себя те, кто решает удовольствоваться меньшим. Сегодня вечером воздух в доме наэлектризован, насыщен феромонами. Какое классное слово – «феромоны». От одного его звучания хочется кого-нибудь поцеловать.

– Я рада, что ты приехал, – говорит мама.

Поцелуй ее, поцелуй, настаиваю я. И папа ее целует. Он обхватывает ладонями ее затылок, наклоняется, прижимается губами к ее губам, и его феромоны разом разрушают все препятствия между ними. Так держать, феромоны!

Выпустив ее, он говорит:

– Я вернулся только ради ужина.

Она резко хватает его за штаны между ног, и я потрясенно отшатываюсь.

– Врешь, – говорит она, и он снова целует ее, на этот раз куда более страстно, даже грубо.

Она тает, прижимаясь к нему, ее губы послушно раскрываются, впуская его.

– Мам, кажется, окорок готов, – кричит из кухни Обри, и родители отрываются друг от друга.

Папа подмигивает, и мама подмигивает ему в ответ. Вся сцена – отголосок былой страсти, огромного чувства, которое их когда-то связало, – продлилась меньше минуты, но это было грандиозно.

Мама идет на кухню, улыбаясь такой широкой улыбкой, что мне кажется, у нее наверняка болят щеки. Я так за нее рада – но еще мне страшно. Феромоны способны лишь отсрочить то, что давно кажется неотвратимым. Папа уже не тот, кем был раньше. Он похож на себя прежнего, но внутри него бурлит лютая ярость. Боб сейчас всего в двух домах отсюда. Папа горит жаждой мести.





85





Хлоя с Вэнсом сидят на пляже и смотрят на океан. Они сняли обувь, зарылись босыми пальцами в песок. Хлоя осматривает его руки, потом показывает ему свои. Они сравнивают плоды труда хирургов и приходят к выводу, что врач Вэнса явно схалтурил и небрежно выполнил свою работу.

Он подносит к губам Хлоину руку, на которой не хватает половинки мизинца, и нежно ее целует.

– Прости, – говорит он. У него в глазах стоят слезы. – Я пытался вернуться за тобой.

Она судорожно сглатывает, встает, протягивает ему руку, и он поднимается следом за ней. Она не хочет об этом говорить. Одной рукой она обнимает его за талию, он кладет ей руку на плечо. Она рассказывает ему о котятах и о приюте, он рассказывает ей о поисках Оза и о том, как он пытался ужиться с нашим отцом.

– Странно, что вы двое еще друг друга не убили, – говорит Хлоя, косясь на синяк на щеке у Вэнса – след утренней потасовки.

– Он меня и правда чуть не убил, – замечает Вэнс. – Твой отец ненормальный. Ты знала? Чертов псих.

– Это семейное, – говорит Хлоя, улыбаясь ему во весь рот.

Они бредут вдоль кромки воды, и волны лижут их ноги – семь Хлоиных пальцев и десять Вэнсовых. – Шелковые носки, – говорит он, понимая, о чем думает Хлоя. – Врач сказал, что на мне были носки из шелка. Они спасли пальцы на моих ногах.

– Держу пари, ты и сам не понимал, какое важное решение принял, купив эти носки.

– Не-а. Не понимал.

Он останавливается, поворачивается к ней, кладет руки ей на плечи.

– Я бы отдал их тебе, – говорит он. – Если бы я тогда знал, что эти носки спасут тебе пальцы, я бы отдал их тебе.

Он хочет в это верить и, наверное, даже верит. И я верю, что, если бы авария случилась сегодня, он бы так и поступил. Он бы отдал ей свои носки. Но сегодня он не тот, кем был в тот день. Я все видела. В тот день, когда пробил час, он понял, что хочет жить.

Хлоя тоже это знает. Со слабой улыбкой она отворачивается и идет дальше по пляжу. Она шагает, опустив голову, и Вэнс идет рядом с ней, ссутулившись, глядя на песок у себя под ногами. Хлоя снова берет его за руку, потом вдруг наклоняется и подбирает маленькое, белое, обточенное океаном стеклышко. Она кладет его в карман. Вернувшись домой, она положит его в стеклянную банку, что стоит на комоде в нашей комнате. В этой банке хранится коллекция пляжных находок за всю нашу с Хлоей жизнь.

– Ты чудо, – говорит Вэнс, глядя на их сплетенные руки.

Это не комплимент, скорее он констатирует факт. Она прощает ему то, что нельзя простить, и я едва могу это вынести.





* * *


Они возвращаются как раз к моменту, когда мама ставит на стол окорок.

– Я уж думала, придется выслать за вами поисковый отряд, – говорит Обри, когда они входят в дом.

При этих словах все, кроме Бена, в ужасе застывают. Обри ничего не замечает или умело притворяется, что не замечает.

– Не верится, что до нашей свадьбы осталось всего пять недель, – говорит она, и ее непосредственность чудесным образом восстанавливает пошатнувшееся было равновесие.

Они вшестером наслаждаются ужином и на удивление здорово проводят время вместе. Мне это нравится – и в то же время я страшно злюсь. Я тоже хочу быть там, с ними, хочу наслаждаться ужином и веселиться.

Когда десерт почти съеден, Обри говорит:

– Кстати, Хлоя, я привезла платье. Примеришь?

Хлоя в ответ то ли ухмыляется, то ли стонет, словно не знает, как ей реагировать. Похоже, она уже выросла из образа «колючего подростка».

– О чем это вы? – спрашивает мама.

– Хлоя согласилась быть подружкой невесты, – говорит Обри.

Мама радостно визжит и хлопает в ладоши, а глаза у нее влажнеют.

– Ты будешь в платье подружки невесты? – спрашивает она, словно не смела даже надеяться на такое. – Можешь его примерить? Пожалуйста!

– Сейчас? – спрашивает Хлоя, медленно розовея.

Мама выглядит как ребенок, получивший на Новый год велосипед, о котором мечтал целый год. Она все еще сжимает руки, словно умоляя Хлою согласиться, и даже подпрыгивает на стуле.

– Ладно, – говорит Хлоя, – мучайте меня на Пасху. Но знаешь, Обри, такой жестокости я от тебя не ждала. Привезти платье, понимая, что сегодня здесь будет вся семья. Ты за это поплатишься! – С этими словами Хлоя встает из-за стола, берет лежащий у входной двери чехол и идет вверх по лестнице.

– Я тебе помогу, – говорит ей вслед папа. – Обожаю мстить. И потом, надо как-то оживить эту вашу свадьбу.

Он подмигивает Хлое, а я чуть не плачу. Все мыслимые выходки и розыгрыши были нашей темой. Папиными соучастниками всегда были мы с Озом. Мы с папой уже придумали и тщательно разработали план действий: мы собирались превратить свадьбу Обри в по-настоящему запоминающееся событие. А теперь папа сговаривается с Хлоей. Как мерзко быть мертвой. Я торчу не пойми где и просто смотрю, как остальные делают все то, что я хотела и должна была сделать сама.