В кольце врагов
Часть 5 из 30 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Расцепив оружие, мы с Сарасом синхронно сделали шаг назад. Телохранитель музтазхира первым делом провел ладонью по режущей кромке своего меча, с удовольствием убедившись, что она абсолютна цела и не имеет даже зазубрины! С довольной улыбкой он вскинул клинок, демонстрируя его собравшимся, после чего мы одновременно обратили взгляды уже на мой меч.
В груди будто пустота образовалась: в месте столкновения на харалуге осталась четкая, глубокая – не менее половины сантиметра – зарубка. Я проиграл…
Убедившись, что его меч лучше, Дургулель с едва заметной улыбкой – я впервые вижу ее! – негромко заговорил. Толмач почтительно переводил:
– Меч из «небесного железа» весьма крепок, он лучше многих мечей. Но он слабее царского клинка, выкованного на далеком Востоке, и потому твое оружие не может быть принято в дар.
На плечи словно бетонная плита навалилась – опустив их, я низко поклонился, ощущая все сильнее расползающуюся внутри пустоту. Переводчик продолжил:
– Но музтазхиру нравится твоя доблесть, воевода. Дургулель Великий приглашает тебя на пир этим вечером!
Вот это да! Подняв голову, я с растущим в душе ликованием посмотрел на царя аланов – и вновь разглядел след блеклой улыбки в уголках его губ.
Кажется, это добрый знак!
Говорят, что человек, побывавший на войне хотя бы раз, побывал на всех войнах. В чем-то это утверждение справедливо – по крайней мере, если речь заходит о страхе, несправедливости, грязи, боли, голоде и тоске. Но, находясь на пиру Дургулеля, я начинаю подумывать о том, что человек, побывавший на одном средневековом пиру, побывал на всех пирах этой эпохи.
Конечно, я могу и заблуждаться. Но горы печеной дичи на столе и полные братины с хмельными напитками, шум разгоряченных дружинников, бахвалящихся, или что-то увлеченно друг другу доказывающих, или яростно спорящих, неровный свет факелов и удушливая духота – все это я видел не раз. А то, что я сижу за дальним от музтазхира столом, а мой главный здесь противник – византийский посол – находится у самого подножия царского возвышения, все это напомнило мне первый пир у Ростислава. Правда, мой враг, вожак касожских пиратов и по совместительству сын их князя, был воином и при случае принял вызов на поединок. Ромей этого точно не сделает…
А еще присутствие хитрого грека заставляет меня всерьез бояться даже дотрагиваться до кубка с вином. Понятно, сам он даже ни разу не посмотрел на меня за весь вечер, но разве сложно было подговорить, подкупить кого-то из слуг? Нет, умом я понимаю, что с византийской стороны будет чересчур опрометчиво травить меня в гостях у Дургулеля – он явно оскорбится. А оскорбление такого государя, как Дургулель Великий, может быть чревато серьезнейшими последствиями! Но если вдуматься – ромеи ведь по возможности стараются использовать для разрешения конфликта чужие руки и мечи. Ну, повозмущается музтазхир, погрозит пальцем – но, по сути, у Византии нет даже общей границы с Аланией. А вот у Тмутаракани, чей посол из приближенных самого князя погибнет на царском пиру, очень даже есть. И таким образом, греки, даже подставив союзника, все равно столкнут его лбами с собственным врагом. А там, глядишь, и возмущение поутихнет, когда окажется, что у византийцев и ясов уже есть общий враг.
Ох, не по себе мне от этих мыслей!
Да только не поднимая кубок во время очередных чествований, я наношу оскорбление и присутствующим, и музтазхиру. На мне скрестились многие недовольные, а то и откровенно злобные взгляды, и напряжение за нашим столом понемногу нарастает.
Сидящий напротив меня алан неожиданно встал и, презрительно кривя губы, что-то негодующе произнес, обращаясь ко мне. После чего, обернувшись к царскому помосту, заговорил уже громко. Подошедший со спины толмач глухо, напряженно перевел:
– Он говорит, что вы нанесли оскорбление аланскому народу и музтазхиру, отказываясь поднять кубок как за нашу землю, так и за ее славного правителя.
Сделав короткую паузу, толмач продолжил, теперь переводя насмешливые слова Дургулеля, смотрящего на меня:
– Музтазхир спрашивает, отчего ты не пьешь вместе со всеми. Или тебе не сладко наше вино? Или ты не желаешь славить царя? Или не желаешь видеть Аланию цветущей?
Понимая, что зашел уже слишком далеко, я решил пойти ва-банк – тем более что ромейский посол наверняка поливал меня грязью, когда Дургулель заводил с ним разговор. Встав, я заговорил коротко и зло:
– Я вижу на пиру посланника базилевса и потому боюсь пить вино. Полгода назад корсунский катепан пытался отравить меня и князя Ростислава на пиру в княжьем дворце. Ромей был гостем, но попрал законы гостеприимства и законы Божьи! Лишь промыслом Господа, направившего мой взгляд на руки катепана, мы спаслись. А разве не отравили греки картвельского царя[10] Давида, дав ему яд в чаше во время причастия? Разве не отравили они собственного базилевса Цимисхия или василиссу Феодору?
После завершения перевода толмачом в зале повисла тишина. Многие устремили негодующие взоры на меня, но кто-то с недоверием смотрел уже на византийца. Среди прочих я мельком увидел лицо азнаури Важа – он благосклонно кивнул мне, оказывая поддержку.
Грузины, чью землю и свободу долгое время попирали ромеи, последних особенно недолюбливают – в том числе и за их необычайное вероломство. Какое кощунство – отравить врага во время причастия! Настоящее изуверство! Нет, не случайно посол царя Баграта решил мне немного помочь, не случайно…
Обычно сладкоречивый, как и любой другой византийский дипломат, мой оппонент, однако, замешкался с ответом, видно не ожидая от меня столь яростной отповеди. И я, пользуясь моментом, продолжил в повисшей тишине:
– Ромейские вельможи думают только о себе, своем богатстве и влиянии. Они задавили собственный народ поборами, они разоряют простых людей хуже иноземных захватчиков. Именно поэтому жители Корсуни и Сурожа запросились под руку князя Ростислава!
Громко запричитавший наконец византиец наверняка попрекает меня во лжи, но я еще громче заговорил, перебивая его негодующие вопли:
– Позволь мне, светлый царь, закончить, и тогда уже и я, и все мы внимательно выслушаем посла базилевса.
Как только толмач перевел мои слова, Дургулель с каменным лицом прервал грека одним мановением руки и кивнул мне, разрешая продолжать. Я поклонился в пояс:
– Благодарю тебя за мудрость, музтазхир! Я уже говорил о том, что ромеи думают только о себе, – и это действительно так. Они прикрываются единой для всех нас верой, и мы признаем их религиозное главенство, но разве это мешает им стравливать братьев христиан, разжигать восстания внутри наших царств и идти на нас войной? Разве они не предавали твоего родственника, музтазхир, грузинского царя Баграта Куропалата, мужа твоей сестры Борены? Разве не поддержали они его брата Дмитрия, когда тот войной пошел против своего государя, дробя и ослабляя при том Грузинское царство? Разве они не воевали с грузинским царем Георгием, отцом Баграта и армянским царем Ованес-Смбатом, захватив земли грузин и все Армянское царство?[11] И разве не предали они позже племянника Ованес-Смбата, Гагика? Не сумев одержать верха над ним в открытом бою, они обманом выманили его в Царьград, обманом же заставили отречься от престола, а после убили![12]
В этот раз после перевода толмача зал наполнился негодующими криками хорошо выпивших и быстро ярящихся мужчин. И вся их ненависть направлена на посеревшего от страха, съежившегося византийца. Но что поделать, если все то, что я сказал, правда?!
Подняв руку, я громко заговорил, стараясь перекричать возмущенные и гневные вопли:
– Дайте закончить! Дайте договорить!!!
Ясы не слушают меня, но мой жест увидел музтазхир. Дургулель неспешно поднял руку, и крики тут же стихли. Повинуясь легкому наклону его головы, я продолжил:
– Византийцы не раз обращались за помощью к аланам, не раз пользовались ею и не раз бросали вас, когда помощь была нужна уже ясам. Разве помогли они вам, единоверцам, в войне с иудеями-хазарами, когда вы восстали против кагана Аарона по греческому же подстрекательству?[13] Нет! Но благодаря походу князя Святослава вы стали свободны! А разве не было союза между Мстиславом Удалым, князем Тмутараканским и Аланским царем?! Разве не ходили ясы и русы вместе на Дербент[14] и Ширван, не воевали они вместе в землях Шаддадидов? Разве не помогли аланские богатыри князю Мстиславу в войне за отцовский престол?[15] Князь Ростислав протягивает свою руку и призывает возродить этот союз! Он готов поддержать твое войско, музтазхир, опытными бойцами-варягами, греческими осадными мастерами, что строят пороки, он даст тебе в помощь тмутараканских копейщиков и лучников! Тех самых, кто два года назад разбил в бою катафрактов пщы Тагира! Зачем вам, ясы, вероломный отравитель и предатель в союзниках, когда есть тот, чьи слова и рука одинаково тверды! Заключим же союз!!!
Остаток фразы, переведенной толмачом, потонул в грохоте одобрительных криков, к моему вящему удовольствию. Однако в этой зале, как и во всей Алании, любые решения зависят только от одного человека – Дургулеля. И потому я неотрывно смотрю на его лицо в надежде увидеть хотя бы намек на положительные эмоции – и, кажется, вновь вижу тень улыбки в уголках губ музтазхира!
Однако мое ликование, равно как и выкрики собравшихся, обрывает властный жест царя. Дургулель поднимает византийского посла – и в этот раз ромей все же сумел собраться и заговорить относительно спокойно и ровно.
– Он говорит, что катепана вы выманили в Тмутаракань обманом, а после подло захватили, предали пыткам и вынудили себя оговорить. В это же время в Корсуни и Суроже подняли бунт подосланные и купленные вами люди, сумевшие взбаламутить жителей и ложью настроить против законного правителя – базилевса…
Толмач словно синхронный переводчик повторяет за византийцем, донося до меня смысл сказанного, за что я ему весьма благодарен.
– Ромей говорит, что царя Давида убили его же подданные, и греки здесь ни при чем. Он говорит, что Цимисхия и Феодору настигла Божья кара за предательство Никифора Фоки…
– Хм, а в этом что-то есть!
– Также он говорит, что царь Георгий первым напал на Византию, объединившись с мусульманским халифом Аль-Хакимом, а царь Гагик не выполнил воли дяди, завещавшего Армению империи.
Все внимательно слушают ромея, чьи слова также переводятся толмачом и чей голос с каждой секундой становится все более сильным и уверенным.
– Посол говорит, что сегодня у Византии, Грузии и Армении есть общий и очень сильный враг, пришедший с востока, – турки-сельджуки. Царь их, Алп-Арслан, весьма опытный и искушенный полководец, и лишь вместе православные христиане смогут выстоять под новым исламским натиском. Он говорит о крепком союзе грузин и аланов и необходимости сегодня позабыть старые дрязги и держаться друг друга. Он говорит также и о нашем союзе с империей, напоминает о родстве грузинского, аланского и византийского правителей…
Наконец оба толмача замолчали вслед за послом, и византиец, глубоко склонившись перед Дургулелем, с царского разрешения сел под негромкий, но одобрительный гул. Грек явно не зря ест свой хлеб, сумел-таки обуздать гнев ясов, вызванный моей речью. Но нельзя давать сопернику сказать последнее слово – и потому, дождавшись разрешения царя, я встал:
– Мои слова против слов ромея. Я был там, когда катепан пытался нас отравить, смотрел в его глаза на пиру, когда он признался, что желал нашей смерти. Я также был в Корсуни и своими глазами видел отчаянное, бедственное положение людей, желающих сегодня отречься от империи. Повторюсь, это мои слова против слов ромея.
После короткой паузы, позволившей собравшимся переварить сказанное, но не дав им себя перебить, я продолжил:
– Однако я согласен с послом базилевса – угроза с востока чересчур велика и опасна, и православным воинам стоит держаться друг друга. Но разве остались еще в Византии собственные славные воины, кроме варяжских и норманнских наемников? И разве стоит во главе империи опытный полководец, каким, к примеру, был Никифор Фока – человек, понимавший нужды простого народа и не жалевший казны ради армии?! Я скажу вам – нет!!! Империя слаба и не подходит на роль союзника. Она скорее будет использовать грузин и аланов в качестве щита, которым и закроется от Алп-Арслана!
Моим словам вновь сопутствуют одобрительные крики ясов – и я продолжаю:
– И если Византия была бы по-прежнему сильна, разве сегодня стоял бы я здесь и вел бы речь от лица князя Ростислава?! Нет! Ромеи уже давно бы навели порядок в Корсуни и Суроже, разбили бы наше войско в бою! Но вместо этого греки лишь науськивают вас на наши земли, пытаются нас стравить!
Я вновь взял короткую паузу, после которой едва не закричал:
– Примите наш союз, примите нашу помощь в будущей войне! Вы не прогадаете! Я лично приведу войско Тмутаракани вам на помощь, и вместе мы сокрушим сельджуков!
Оглушительный, торжествующий рев, повисший в зале, является мне ответом. Даже Дургулель открыто – открыто! – улыбнулся и пока не спешит успокаивать своих подданных. В первые мгновения мне даже показалось, что я переломил ход переговоров, но тут музтазхир бросил выразительный и немного лукавый взгляд на ромея. В этом взгляде возможно прочитать все что угодно, кроме решительного отказа. А минуту спустя музтазхир подтвердил мои подозрения:
– Что же, тамтаракайский воевода красноречив не менее, чем славные своим сладкоречием ромеи. Его слова заставляют сердце биться чаще. И в эту минуту я хотел бы сжать протянутую руку князя Ростислава, заключить с ним союз… Но цари не могут принимать решения, поддавшись чувствам! – В последних словах Дургулеля явственно послышался металл. – Базилевс Константин мой родственник и старый союзник, а приняв предложение русского посла, я предам этот союз… Что же, я должен все хорошо обдумать, прежде чем принять решение. А пока послы, наши гости, могут наслаждаться царским гостеприимством без страха быть отравленными! Я, музтазхир Дургулель, даю свое слово – гость под моей защитой неприкосновенен, и ему нечего опасаться, даже греческого яда! Ибо если с человеком, кто живет под моим кровом, питается моим хлебом и пьет мое вино, случится вдруг несчастье, – голос царя налился неприкрытой угрозой, а его стальной взгляд уткнулся в ромейского посла, – то гнев мой обратится против виновного и его хозяев! И гнев этот будет страшен!!!
Кажется, византиец стал ниже ростом, съежившись под яростно пылающими глазами Дургулеля! Но миг столь явного проявления царских чувств был краток – вскоре музтазхир обратился ко мне, источая при этом уверенное спокойствие:
– Я дам ответ князю Ростиславу после весенних состязаний богатырей, посвященных пробуждению земли от снежных оков. Это славная, нерушимая традиция ясов, и мы соблюдем ее сейчас, как и в прежние годы.
Похоже, я начинаю понимать замысел царя ясов. Он играет – играет с византийцами, используя меня в качестве козыря. Видимо, Дургулель рассчитывает выжать из базилевса по максимуму, угрожая союзом с Тмутараканью. Например, торговые льготы, четкие гарантии союзнических обязательств в будущих войнах, золото, наконец… Моя вспышка на пиру была просчитана, он все предвидел и воспользовался моей несдержанностью, показав ромейскому послу, что у ясов есть альтернатива. А теперь ему нужно время – переписка посла с базилевсом протекает со скоростью движения курьеров из Магаса в Константинополь и обратно. И то пока император удосужится ознакомиться с докладом своего человека из далекой Алании, пока обсудит все с приближенными, пока даст ответные инструкции… Да, до весны все будет решаться. А Дургулель между тем может запросто собрать воинов на границе с княжеством, играя в «переговоры» в столице, – и ударит еще до того, как Ростислав получит от меня внятное предупреждение! В то самое время, когда музтазхир играет с византийцами, мы остаемся вне его раскладов, и, какими бы ни были выторгованные им условия, конечный итог одинаков – военное вторжение!
Нужно отправить князю послание. Любой ценой.
Пока я усиленно «качал» в голове сложившуюся ситуацию, Дургулель вновь обратился ко мне:
– Воевода, я слышал, что вы упражняетесь с мечами каждое утро. Почему бы вам не принять участие в наших состязаниях? Докажите свою доблесть в поединках с лучшими воинами нашей земли! И тогда, быть может, мы сумеем оценить значимость военной помощи Тамтаракая. Особенно если ее приведете именно вы!
Мне осталось лишь низко поклониться:
– Я всегда рад воинским состязаниям, музтазхир.
Глава 4
Февраль 1067 г. от Рождества Христова
Магас, столица Аланского царства
Вообще, история противостояния Византийской империи и кавказских православных государств весьма трагична, но в то же время она имеет ряд объективных причин. Колонизация Римом Закавказья началась еще до нашей эры, в 45 году – с походов Гнея Помпея. Могущественная и славная «Великая Армения» оказалась зажата между двух крайне агрессивных соседей – Римской империи и Парфии (а позже Сасанидским Ираном). И хотя армяне не раз громили в бою и западных, и восточных врагов, в 347 году нашей эры Рим и Иран разделили ее территории. Эта же участь постигла и первые грузинские княжества – Колхиду и Иберию. Причем Колхида превратилась в римскую провинцию Лазику, а Иберия стала частью Сасанидской державы.
Однако раздел территорий не остановил кровопролития в Закавказье. Восточная Римская империя (Византия) сражалась с Сасанидским Ираном до самого его падения под ударами арабов. При этом и грузины, и армяне, успевшие принять крещение, видели в христианах-ромеях естественных союзников. Базилевсам не составляло особого труда снова и снова разыгрывать карту единоверия, поднимая кавказских христиан на борьбу с персами. С вторжением же в регион арабских мусульман ситуация нисколько не изменилась, наоборот, христианские народы еще сильнее сплотились, плечом к плечу сражаясь с исламским захватчиком.
Так продолжалось до восьмого – девятого веков, пока арабский халифат не начал распадаться изнутри. От исламского господства освободились Абхазское царство (преемник древней Колхиды), Картвельское царство (преемник древней Иберии), возродилось Армянское царство. Противостояние с мусульманами продолжилось, при этом небольшие православные государства на Кавказе стали для византийцев буферной зоной. И они же оставались частично зависимы от империи, испытывая на себе ее сильнейшее влияние. Грузины бились с Тбилисским эмиратом (вассал халифата), желая вернуть исторические земли, армяне защищались от натиска арабов. Чуть позже братские народы (между прочим, и грузинские, и армянские цари в одиннадцатом веке происходили из одного рода – Багратуди) плечом к плечу сражались с Шеддадинами, правившими в Арране и Восточной Армении.
Долгое время ромеи старались честно поддерживать кавказских христиан, но с ослаблением халифата и ростом собственного могущества базилевсы стали видеть в армянах и грузинах не союзников, а подданных. Ведь когда-то земли возрожденных царств были частью империи! Сыграла свою роль и духовная гегемония Константинопольского патриарха над восточными христианскими церквями. Византии были нужны земли и непосредственно для выживания – под ударами халифата ромеи навсегда утратили африканские и испанские провинции, Иерусалим, им не удавалось закрепиться в Сирии. Европейские фемы все время находились под угрозой нападения то болгар, то норманнов, Италия и Балканы превратились в поля многочисленных битв. Реальный доход приносили лишь внутренние области Малой Азии, они же стали основным поставщиком ополченцев-стратиотов. Таким образом, стремления базилевсов расширить свои владения были продиктованы многими разумными доводами, хотя, безусловно, свою роль сыграли и жадность, и гордыня. Причем если пика своего военного могущества империя достигла при Василии Болгаробойце, то последние сорок два года ее армия и флот неизменно угасали из-за регулярного урезания военного бюджета и разворовывания того, что было выделено. И на этом фоне на Кавказ и в Малую Азию вторглись воинственные сельджуки, угрожающие всем православным державам…
В сущности, непосредственно Алании пока не угрожает ни один внешний захватчик. И хотя турки и представляют гипотетическую опасность, но прежде они должны сломить Грузию. Тем не менее Дургулель, отчасти стремясь встретить врага на дальних рубежах, отчасти оставаясь верным союзническим обязательствам, сражается на чужой войне. Конфликт же с нами ему ни с какой стороны не нужен – но пока он сохраняет видимость легкой прогулки до Тмутаракани (и легкого грабежа нашего населения), музтазхир будет рассматривать эту возможность всерьез. Тем более что «мероприятие» обещает и определенные преференции от Византии.
Вот только что может на самом деле предложить ослабевшая империя, кроме некоторого количества золота, сопоставимого с ежегодным доходом Херсонской фемы? А ведь дары наших купцов Дургулелю вместе с «подарками» Ростислава составили не менее десятой доли годового дохода княжества – вряд ли ромеи смогут передать большую сумму.
Купеческие льготы? Что же, этот козырь я постарался выбить из рук византийцев, напросившись на очередную аудиенцию к музтазхиру – и в этот раз мою просьбу удовлетворили без промедлений, что я посчитал для себя хорошим знаком.
– О славный и могучий музтазхир Дургулель! Я безмерно рад вновь видеть вас, тем более так скоро!
Низко поклонившись царю, я невольно стрельнул глазами в сторону находящегося здесь же ромейского посланника и продолжил:
В груди будто пустота образовалась: в месте столкновения на харалуге осталась четкая, глубокая – не менее половины сантиметра – зарубка. Я проиграл…
Убедившись, что его меч лучше, Дургулель с едва заметной улыбкой – я впервые вижу ее! – негромко заговорил. Толмач почтительно переводил:
– Меч из «небесного железа» весьма крепок, он лучше многих мечей. Но он слабее царского клинка, выкованного на далеком Востоке, и потому твое оружие не может быть принято в дар.
На плечи словно бетонная плита навалилась – опустив их, я низко поклонился, ощущая все сильнее расползающуюся внутри пустоту. Переводчик продолжил:
– Но музтазхиру нравится твоя доблесть, воевода. Дургулель Великий приглашает тебя на пир этим вечером!
Вот это да! Подняв голову, я с растущим в душе ликованием посмотрел на царя аланов – и вновь разглядел след блеклой улыбки в уголках его губ.
Кажется, это добрый знак!
Говорят, что человек, побывавший на войне хотя бы раз, побывал на всех войнах. В чем-то это утверждение справедливо – по крайней мере, если речь заходит о страхе, несправедливости, грязи, боли, голоде и тоске. Но, находясь на пиру Дургулеля, я начинаю подумывать о том, что человек, побывавший на одном средневековом пиру, побывал на всех пирах этой эпохи.
Конечно, я могу и заблуждаться. Но горы печеной дичи на столе и полные братины с хмельными напитками, шум разгоряченных дружинников, бахвалящихся, или что-то увлеченно друг другу доказывающих, или яростно спорящих, неровный свет факелов и удушливая духота – все это я видел не раз. А то, что я сижу за дальним от музтазхира столом, а мой главный здесь противник – византийский посол – находится у самого подножия царского возвышения, все это напомнило мне первый пир у Ростислава. Правда, мой враг, вожак касожских пиратов и по совместительству сын их князя, был воином и при случае принял вызов на поединок. Ромей этого точно не сделает…
А еще присутствие хитрого грека заставляет меня всерьез бояться даже дотрагиваться до кубка с вином. Понятно, сам он даже ни разу не посмотрел на меня за весь вечер, но разве сложно было подговорить, подкупить кого-то из слуг? Нет, умом я понимаю, что с византийской стороны будет чересчур опрометчиво травить меня в гостях у Дургулеля – он явно оскорбится. А оскорбление такого государя, как Дургулель Великий, может быть чревато серьезнейшими последствиями! Но если вдуматься – ромеи ведь по возможности стараются использовать для разрешения конфликта чужие руки и мечи. Ну, повозмущается музтазхир, погрозит пальцем – но, по сути, у Византии нет даже общей границы с Аланией. А вот у Тмутаракани, чей посол из приближенных самого князя погибнет на царском пиру, очень даже есть. И таким образом, греки, даже подставив союзника, все равно столкнут его лбами с собственным врагом. А там, глядишь, и возмущение поутихнет, когда окажется, что у византийцев и ясов уже есть общий враг.
Ох, не по себе мне от этих мыслей!
Да только не поднимая кубок во время очередных чествований, я наношу оскорбление и присутствующим, и музтазхиру. На мне скрестились многие недовольные, а то и откровенно злобные взгляды, и напряжение за нашим столом понемногу нарастает.
Сидящий напротив меня алан неожиданно встал и, презрительно кривя губы, что-то негодующе произнес, обращаясь ко мне. После чего, обернувшись к царскому помосту, заговорил уже громко. Подошедший со спины толмач глухо, напряженно перевел:
– Он говорит, что вы нанесли оскорбление аланскому народу и музтазхиру, отказываясь поднять кубок как за нашу землю, так и за ее славного правителя.
Сделав короткую паузу, толмач продолжил, теперь переводя насмешливые слова Дургулеля, смотрящего на меня:
– Музтазхир спрашивает, отчего ты не пьешь вместе со всеми. Или тебе не сладко наше вино? Или ты не желаешь славить царя? Или не желаешь видеть Аланию цветущей?
Понимая, что зашел уже слишком далеко, я решил пойти ва-банк – тем более что ромейский посол наверняка поливал меня грязью, когда Дургулель заводил с ним разговор. Встав, я заговорил коротко и зло:
– Я вижу на пиру посланника базилевса и потому боюсь пить вино. Полгода назад корсунский катепан пытался отравить меня и князя Ростислава на пиру в княжьем дворце. Ромей был гостем, но попрал законы гостеприимства и законы Божьи! Лишь промыслом Господа, направившего мой взгляд на руки катепана, мы спаслись. А разве не отравили греки картвельского царя[10] Давида, дав ему яд в чаше во время причастия? Разве не отравили они собственного базилевса Цимисхия или василиссу Феодору?
После завершения перевода толмачом в зале повисла тишина. Многие устремили негодующие взоры на меня, но кто-то с недоверием смотрел уже на византийца. Среди прочих я мельком увидел лицо азнаури Важа – он благосклонно кивнул мне, оказывая поддержку.
Грузины, чью землю и свободу долгое время попирали ромеи, последних особенно недолюбливают – в том числе и за их необычайное вероломство. Какое кощунство – отравить врага во время причастия! Настоящее изуверство! Нет, не случайно посол царя Баграта решил мне немного помочь, не случайно…
Обычно сладкоречивый, как и любой другой византийский дипломат, мой оппонент, однако, замешкался с ответом, видно не ожидая от меня столь яростной отповеди. И я, пользуясь моментом, продолжил в повисшей тишине:
– Ромейские вельможи думают только о себе, своем богатстве и влиянии. Они задавили собственный народ поборами, они разоряют простых людей хуже иноземных захватчиков. Именно поэтому жители Корсуни и Сурожа запросились под руку князя Ростислава!
Громко запричитавший наконец византиец наверняка попрекает меня во лжи, но я еще громче заговорил, перебивая его негодующие вопли:
– Позволь мне, светлый царь, закончить, и тогда уже и я, и все мы внимательно выслушаем посла базилевса.
Как только толмач перевел мои слова, Дургулель с каменным лицом прервал грека одним мановением руки и кивнул мне, разрешая продолжать. Я поклонился в пояс:
– Благодарю тебя за мудрость, музтазхир! Я уже говорил о том, что ромеи думают только о себе, – и это действительно так. Они прикрываются единой для всех нас верой, и мы признаем их религиозное главенство, но разве это мешает им стравливать братьев христиан, разжигать восстания внутри наших царств и идти на нас войной? Разве они не предавали твоего родственника, музтазхир, грузинского царя Баграта Куропалата, мужа твоей сестры Борены? Разве не поддержали они его брата Дмитрия, когда тот войной пошел против своего государя, дробя и ослабляя при том Грузинское царство? Разве они не воевали с грузинским царем Георгием, отцом Баграта и армянским царем Ованес-Смбатом, захватив земли грузин и все Армянское царство?[11] И разве не предали они позже племянника Ованес-Смбата, Гагика? Не сумев одержать верха над ним в открытом бою, они обманом выманили его в Царьград, обманом же заставили отречься от престола, а после убили![12]
В этот раз после перевода толмача зал наполнился негодующими криками хорошо выпивших и быстро ярящихся мужчин. И вся их ненависть направлена на посеревшего от страха, съежившегося византийца. Но что поделать, если все то, что я сказал, правда?!
Подняв руку, я громко заговорил, стараясь перекричать возмущенные и гневные вопли:
– Дайте закончить! Дайте договорить!!!
Ясы не слушают меня, но мой жест увидел музтазхир. Дургулель неспешно поднял руку, и крики тут же стихли. Повинуясь легкому наклону его головы, я продолжил:
– Византийцы не раз обращались за помощью к аланам, не раз пользовались ею и не раз бросали вас, когда помощь была нужна уже ясам. Разве помогли они вам, единоверцам, в войне с иудеями-хазарами, когда вы восстали против кагана Аарона по греческому же подстрекательству?[13] Нет! Но благодаря походу князя Святослава вы стали свободны! А разве не было союза между Мстиславом Удалым, князем Тмутараканским и Аланским царем?! Разве не ходили ясы и русы вместе на Дербент[14] и Ширван, не воевали они вместе в землях Шаддадидов? Разве не помогли аланские богатыри князю Мстиславу в войне за отцовский престол?[15] Князь Ростислав протягивает свою руку и призывает возродить этот союз! Он готов поддержать твое войско, музтазхир, опытными бойцами-варягами, греческими осадными мастерами, что строят пороки, он даст тебе в помощь тмутараканских копейщиков и лучников! Тех самых, кто два года назад разбил в бою катафрактов пщы Тагира! Зачем вам, ясы, вероломный отравитель и предатель в союзниках, когда есть тот, чьи слова и рука одинаково тверды! Заключим же союз!!!
Остаток фразы, переведенной толмачом, потонул в грохоте одобрительных криков, к моему вящему удовольствию. Однако в этой зале, как и во всей Алании, любые решения зависят только от одного человека – Дургулеля. И потому я неотрывно смотрю на его лицо в надежде увидеть хотя бы намек на положительные эмоции – и, кажется, вновь вижу тень улыбки в уголках губ музтазхира!
Однако мое ликование, равно как и выкрики собравшихся, обрывает властный жест царя. Дургулель поднимает византийского посла – и в этот раз ромей все же сумел собраться и заговорить относительно спокойно и ровно.
– Он говорит, что катепана вы выманили в Тмутаракань обманом, а после подло захватили, предали пыткам и вынудили себя оговорить. В это же время в Корсуни и Суроже подняли бунт подосланные и купленные вами люди, сумевшие взбаламутить жителей и ложью настроить против законного правителя – базилевса…
Толмач словно синхронный переводчик повторяет за византийцем, донося до меня смысл сказанного, за что я ему весьма благодарен.
– Ромей говорит, что царя Давида убили его же подданные, и греки здесь ни при чем. Он говорит, что Цимисхия и Феодору настигла Божья кара за предательство Никифора Фоки…
– Хм, а в этом что-то есть!
– Также он говорит, что царь Георгий первым напал на Византию, объединившись с мусульманским халифом Аль-Хакимом, а царь Гагик не выполнил воли дяди, завещавшего Армению империи.
Все внимательно слушают ромея, чьи слова также переводятся толмачом и чей голос с каждой секундой становится все более сильным и уверенным.
– Посол говорит, что сегодня у Византии, Грузии и Армении есть общий и очень сильный враг, пришедший с востока, – турки-сельджуки. Царь их, Алп-Арслан, весьма опытный и искушенный полководец, и лишь вместе православные христиане смогут выстоять под новым исламским натиском. Он говорит о крепком союзе грузин и аланов и необходимости сегодня позабыть старые дрязги и держаться друг друга. Он говорит также и о нашем союзе с империей, напоминает о родстве грузинского, аланского и византийского правителей…
Наконец оба толмача замолчали вслед за послом, и византиец, глубоко склонившись перед Дургулелем, с царского разрешения сел под негромкий, но одобрительный гул. Грек явно не зря ест свой хлеб, сумел-таки обуздать гнев ясов, вызванный моей речью. Но нельзя давать сопернику сказать последнее слово – и потому, дождавшись разрешения царя, я встал:
– Мои слова против слов ромея. Я был там, когда катепан пытался нас отравить, смотрел в его глаза на пиру, когда он признался, что желал нашей смерти. Я также был в Корсуни и своими глазами видел отчаянное, бедственное положение людей, желающих сегодня отречься от империи. Повторюсь, это мои слова против слов ромея.
После короткой паузы, позволившей собравшимся переварить сказанное, но не дав им себя перебить, я продолжил:
– Однако я согласен с послом базилевса – угроза с востока чересчур велика и опасна, и православным воинам стоит держаться друг друга. Но разве остались еще в Византии собственные славные воины, кроме варяжских и норманнских наемников? И разве стоит во главе империи опытный полководец, каким, к примеру, был Никифор Фока – человек, понимавший нужды простого народа и не жалевший казны ради армии?! Я скажу вам – нет!!! Империя слаба и не подходит на роль союзника. Она скорее будет использовать грузин и аланов в качестве щита, которым и закроется от Алп-Арслана!
Моим словам вновь сопутствуют одобрительные крики ясов – и я продолжаю:
– И если Византия была бы по-прежнему сильна, разве сегодня стоял бы я здесь и вел бы речь от лица князя Ростислава?! Нет! Ромеи уже давно бы навели порядок в Корсуни и Суроже, разбили бы наше войско в бою! Но вместо этого греки лишь науськивают вас на наши земли, пытаются нас стравить!
Я вновь взял короткую паузу, после которой едва не закричал:
– Примите наш союз, примите нашу помощь в будущей войне! Вы не прогадаете! Я лично приведу войско Тмутаракани вам на помощь, и вместе мы сокрушим сельджуков!
Оглушительный, торжествующий рев, повисший в зале, является мне ответом. Даже Дургулель открыто – открыто! – улыбнулся и пока не спешит успокаивать своих подданных. В первые мгновения мне даже показалось, что я переломил ход переговоров, но тут музтазхир бросил выразительный и немного лукавый взгляд на ромея. В этом взгляде возможно прочитать все что угодно, кроме решительного отказа. А минуту спустя музтазхир подтвердил мои подозрения:
– Что же, тамтаракайский воевода красноречив не менее, чем славные своим сладкоречием ромеи. Его слова заставляют сердце биться чаще. И в эту минуту я хотел бы сжать протянутую руку князя Ростислава, заключить с ним союз… Но цари не могут принимать решения, поддавшись чувствам! – В последних словах Дургулеля явственно послышался металл. – Базилевс Константин мой родственник и старый союзник, а приняв предложение русского посла, я предам этот союз… Что же, я должен все хорошо обдумать, прежде чем принять решение. А пока послы, наши гости, могут наслаждаться царским гостеприимством без страха быть отравленными! Я, музтазхир Дургулель, даю свое слово – гость под моей защитой неприкосновенен, и ему нечего опасаться, даже греческого яда! Ибо если с человеком, кто живет под моим кровом, питается моим хлебом и пьет мое вино, случится вдруг несчастье, – голос царя налился неприкрытой угрозой, а его стальной взгляд уткнулся в ромейского посла, – то гнев мой обратится против виновного и его хозяев! И гнев этот будет страшен!!!
Кажется, византиец стал ниже ростом, съежившись под яростно пылающими глазами Дургулеля! Но миг столь явного проявления царских чувств был краток – вскоре музтазхир обратился ко мне, источая при этом уверенное спокойствие:
– Я дам ответ князю Ростиславу после весенних состязаний богатырей, посвященных пробуждению земли от снежных оков. Это славная, нерушимая традиция ясов, и мы соблюдем ее сейчас, как и в прежние годы.
Похоже, я начинаю понимать замысел царя ясов. Он играет – играет с византийцами, используя меня в качестве козыря. Видимо, Дургулель рассчитывает выжать из базилевса по максимуму, угрожая союзом с Тмутараканью. Например, торговые льготы, четкие гарантии союзнических обязательств в будущих войнах, золото, наконец… Моя вспышка на пиру была просчитана, он все предвидел и воспользовался моей несдержанностью, показав ромейскому послу, что у ясов есть альтернатива. А теперь ему нужно время – переписка посла с базилевсом протекает со скоростью движения курьеров из Магаса в Константинополь и обратно. И то пока император удосужится ознакомиться с докладом своего человека из далекой Алании, пока обсудит все с приближенными, пока даст ответные инструкции… Да, до весны все будет решаться. А Дургулель между тем может запросто собрать воинов на границе с княжеством, играя в «переговоры» в столице, – и ударит еще до того, как Ростислав получит от меня внятное предупреждение! В то самое время, когда музтазхир играет с византийцами, мы остаемся вне его раскладов, и, какими бы ни были выторгованные им условия, конечный итог одинаков – военное вторжение!
Нужно отправить князю послание. Любой ценой.
Пока я усиленно «качал» в голове сложившуюся ситуацию, Дургулель вновь обратился ко мне:
– Воевода, я слышал, что вы упражняетесь с мечами каждое утро. Почему бы вам не принять участие в наших состязаниях? Докажите свою доблесть в поединках с лучшими воинами нашей земли! И тогда, быть может, мы сумеем оценить значимость военной помощи Тамтаракая. Особенно если ее приведете именно вы!
Мне осталось лишь низко поклониться:
– Я всегда рад воинским состязаниям, музтазхир.
Глава 4
Февраль 1067 г. от Рождества Христова
Магас, столица Аланского царства
Вообще, история противостояния Византийской империи и кавказских православных государств весьма трагична, но в то же время она имеет ряд объективных причин. Колонизация Римом Закавказья началась еще до нашей эры, в 45 году – с походов Гнея Помпея. Могущественная и славная «Великая Армения» оказалась зажата между двух крайне агрессивных соседей – Римской империи и Парфии (а позже Сасанидским Ираном). И хотя армяне не раз громили в бою и западных, и восточных врагов, в 347 году нашей эры Рим и Иран разделили ее территории. Эта же участь постигла и первые грузинские княжества – Колхиду и Иберию. Причем Колхида превратилась в римскую провинцию Лазику, а Иберия стала частью Сасанидской державы.
Однако раздел территорий не остановил кровопролития в Закавказье. Восточная Римская империя (Византия) сражалась с Сасанидским Ираном до самого его падения под ударами арабов. При этом и грузины, и армяне, успевшие принять крещение, видели в христианах-ромеях естественных союзников. Базилевсам не составляло особого труда снова и снова разыгрывать карту единоверия, поднимая кавказских христиан на борьбу с персами. С вторжением же в регион арабских мусульман ситуация нисколько не изменилась, наоборот, христианские народы еще сильнее сплотились, плечом к плечу сражаясь с исламским захватчиком.
Так продолжалось до восьмого – девятого веков, пока арабский халифат не начал распадаться изнутри. От исламского господства освободились Абхазское царство (преемник древней Колхиды), Картвельское царство (преемник древней Иберии), возродилось Армянское царство. Противостояние с мусульманами продолжилось, при этом небольшие православные государства на Кавказе стали для византийцев буферной зоной. И они же оставались частично зависимы от империи, испытывая на себе ее сильнейшее влияние. Грузины бились с Тбилисским эмиратом (вассал халифата), желая вернуть исторические земли, армяне защищались от натиска арабов. Чуть позже братские народы (между прочим, и грузинские, и армянские цари в одиннадцатом веке происходили из одного рода – Багратуди) плечом к плечу сражались с Шеддадинами, правившими в Арране и Восточной Армении.
Долгое время ромеи старались честно поддерживать кавказских христиан, но с ослаблением халифата и ростом собственного могущества базилевсы стали видеть в армянах и грузинах не союзников, а подданных. Ведь когда-то земли возрожденных царств были частью империи! Сыграла свою роль и духовная гегемония Константинопольского патриарха над восточными христианскими церквями. Византии были нужны земли и непосредственно для выживания – под ударами халифата ромеи навсегда утратили африканские и испанские провинции, Иерусалим, им не удавалось закрепиться в Сирии. Европейские фемы все время находились под угрозой нападения то болгар, то норманнов, Италия и Балканы превратились в поля многочисленных битв. Реальный доход приносили лишь внутренние области Малой Азии, они же стали основным поставщиком ополченцев-стратиотов. Таким образом, стремления базилевсов расширить свои владения были продиктованы многими разумными доводами, хотя, безусловно, свою роль сыграли и жадность, и гордыня. Причем если пика своего военного могущества империя достигла при Василии Болгаробойце, то последние сорок два года ее армия и флот неизменно угасали из-за регулярного урезания военного бюджета и разворовывания того, что было выделено. И на этом фоне на Кавказ и в Малую Азию вторглись воинственные сельджуки, угрожающие всем православным державам…
В сущности, непосредственно Алании пока не угрожает ни один внешний захватчик. И хотя турки и представляют гипотетическую опасность, но прежде они должны сломить Грузию. Тем не менее Дургулель, отчасти стремясь встретить врага на дальних рубежах, отчасти оставаясь верным союзническим обязательствам, сражается на чужой войне. Конфликт же с нами ему ни с какой стороны не нужен – но пока он сохраняет видимость легкой прогулки до Тмутаракани (и легкого грабежа нашего населения), музтазхир будет рассматривать эту возможность всерьез. Тем более что «мероприятие» обещает и определенные преференции от Византии.
Вот только что может на самом деле предложить ослабевшая империя, кроме некоторого количества золота, сопоставимого с ежегодным доходом Херсонской фемы? А ведь дары наших купцов Дургулелю вместе с «подарками» Ростислава составили не менее десятой доли годового дохода княжества – вряд ли ромеи смогут передать большую сумму.
Купеческие льготы? Что же, этот козырь я постарался выбить из рук византийцев, напросившись на очередную аудиенцию к музтазхиру – и в этот раз мою просьбу удовлетворили без промедлений, что я посчитал для себя хорошим знаком.
– О славный и могучий музтазхир Дургулель! Я безмерно рад вновь видеть вас, тем более так скоро!
Низко поклонившись царю, я невольно стрельнул глазами в сторону находящегося здесь же ромейского посланника и продолжил: