В кольце врагов
Часть 14 из 30 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ну, раз так, Андрей, то тебе к Дургулелю послом и быть! Готовься к ясам отправиться в ближайшие дни, медлить нельзя! А я пока соберу войско в Готии. Прежде чем печенегов под руку звать, нужно и мечами побряцать, они силу уважают. Заодно и гонца на Русь, к Изяславу отправлю. Он великий князь, ему и решение принимать – но мы-то хотя бы о половцах упредим, свои намерения покажем! Да, так и поступим…
– Лучше, княже, и не придумаешь!
Июль 1068 г. от Рождества Христова
Магас, столица Аланского царства.
Дворец Дургулеля Великого
Очередное посещение столицы Аланского царства вызвало у меня острое дежавю: те же вежливые улыбки придворных, забирающих подарки для музтазхира, те же условия содержания – наши передвижения ограничены периметром замка знати. Даже те же покои – правда, в этот раз я коротал в них дни и ночи без жены. Было очевидно, что тмутараканское посольство вновь пришлось не ко двору. Впрочем, два дня спустя Дургулель вызвал меня к себе, утроив прием в небольшой «переговорной» – царь все же снизошел до личной беседы. Вот только радушия в нем на этот раз не больше, чем у куска спрессованного льда на вершине горы.
– О славный музтазхир Дургулеле! Позволь мне засвидетельствовать почтение князя Ростислава…
Алан прервал меня резким жестом, после чего недовольно спросил:
– С чем пожаловал, воевода?
Да, тон собеседника не предвещает мне ничего хорошего…
– Князь хотел обсудить будущее обручение старшего сына Рюрика с одной из ваших внучек. Мы ведь достигли соглашения еще в прошлое мое пребывание в Магасе, однако государь так и не определился с выбором, кого может в будущем выдать замуж…
Я решил, что начинать разговор с просьбы о военной помощи, когда Дургулель в скверном настроении, не слишком уместно. Музтазхир же скривился, словно съел кислого:
– И ради этого Ростислав отправил ко мне посольство с подарками и лучшим воеводой во главе? Сомневаюсь! Говори как есть, Урманин, не темни!
Коротко поклонившись, я с резко сжавшимся сердцем выпалил:
– Мы хотели просить государя ясов о помощи в походе на половцев.
– Ха-ха-ха!!! – Седобородый алан зло, едко рассмеялся, после чего резко заговорил: – Я говорил тебе: половцы нам не враги. Они не нападают на наши земли, мы живем в мире. Но нет, вы с князем хотите стравить нас, втянуть в свою войну! Алания едва не потеряла союзника в лице Византии из-за вас, а теперь русы желают нашей войны со степью! Не бывать!!!
И что тут можно сказать? Я внимательно посмотрел в глаза музтазхира:
– Ромеи вновь натравливают государя на Тмутаракань?
Дургулель недобро усмехнулся:
– Нет. Новый базилевс зовет моих всадников на помощь против торков, и я дал ему воинов. С новым императором во главе греки храбро сражаются с врагом и дерутся всерьез. Сейчас они готовы заключить оборонительный союз с Багратом, и я помогу им! С Тмутараканью же ромеям пока не с руки воевать – но времена меняются, воевода, кто знает, что ждет нас в будущем?
После короткого молчания я заметил:
– То есть ясские витязи вновь воюют на чужой земле и за чужие интересы. Греки хотя бы заплатили золотом за кровь твоих людей?
Лицо музтазхира дернулось, ожесточилось, но я не дал ему перебить себя:
– А Ростислав обещал тебе людей в помощь в случае похода ясов. Так кто из союзников тебе ближе – тот, кто просит помощи, или тот, кто ее предоставит? И чьи купцы вдвое обогатились за последний год, торгуя в Тмутаракани и путешествуя по Дону под нашей защитой?
Дургулель с полминуты промолчал, после чего заговорил уже спокойнее, по-деловому:
– Ты вовремя, воевода, напомнил о своем обещании. Царь Баграт шлет ко мне гонцов. Он говорит, что армия его врага, султана Алп-Арслана, готовится к вторжению в Грузию. Я собираю войско на помощь моему соседу и родственнику и желаю, чтобы обещанные полки Тмутаракани прибыли в Магас.
– О славный музтазхир… Не зря мной было упомянуто о данном от имени князя обещании. Мы исполним его, в твою столицу явится наше войско! Только все дело в том, что к завершению сенокоса половцы собирают орду в степи, и мы не знаем, куда она повернет. И до тех пор, пока угроза со стороны кочевников пребывает в силе, ни князь, ни тем более я не сможем исполнить обещанного! Враг угрожает нашей земле! А если сложится так, что Ростислав или, быть может, я сам сложим в бою с куманами головы, то сложно уже будет говорить об исполнении нашего договора.
Алан коротко усмехнулся:
– Ну что же, быть по сему. Защищайте свою землю, сражайтесь со степняками. Но войска на половцев я не дам.
Тут уж я не удержался:
– Интересный выходит у нас союз, музтазхир! Мы вам беспошлинную торговлю, защищенный торговый путь на Русь, наши гавани, наконец – наше войско! А ясы, значит, только требования о выполнении обещаний и угрозы, что пойдут на нас войной! Так, может, Тмутаракани и вовсе не нужен этот союз, раз Дургулель Великий все равно поведет свои рати на княжество? Чего ради обогащать его купцов и слать ему на помощь ратных людей?!
Удивительно, но, похоже, мне удалось смутить царя! По крайней мере, на его лице отразилось смятение:
– Не горячись, воевода. В конце концов, против союзника мы не выступим, это я точно могу обещать. Вспомни, мы говорили о том, что Алания может стать мостом между Тмутараканью и Царьградом, поспособствовать вам в заключении мира – в конце концов, у нас много общих врагов…
Не горячиться? Однако, похоже, это единственная модель поведения, которая сейчас работает!
– Нет, государь! Это у Алании, может, и есть с Византией общий враг в лице торков и их султана Арп-Арслана, но Тмутаракань с ним нынче брани не ведет! А вот в степях к северу от нас собирается войско нашего настоящего врага, в борьбе с которым ясы отказываются помочь!
Лицо Дургулеля вновь окаменело.
– Я не пойду на вражду еще и с половцами.
Пришлось и мне сбавить обороты:
– Хорошо, государь, я понимаю, что каждый из нас должен заботиться о благополучии собственной земли. Но позволь тогда мне пригласить добровольцев из числа твоих воинов? Даже несколько сотен ясских всадников могли бы серьезно нас поддержать, но сражаться они будут под моим стягом. Это не повод объявлять войну с куманами, но для нас – достойная помощь. Мы же, если сдюжим борьбу с кочевниками, пришлем взамен многочисленную пешую рать копейщиков и лучников.
После недолгой паузы, взятой на размышления, Дургулель согласно склонил голову:
– Хорошо. Созвать несколько сотен добровольцев я разрешаю.
Две недели спустя Магас покидал сильный конный отряд, состоящий из полсотни тмутараканских всадников (моя свита), двух сотен бронированных аланских катафрактов и трех сотен более легких, облаченных лишь в кольчуги всадников – бахафсад. Отряд «добровольцев» ведет мой старый знакомец Артар…
Поначалу меня удивил его выбор. Но ясский богатырь, столь успешно выступавший против меня на турнире, всерьез проникся ко мне уважением и был одним из первых, вызвавшихся потешить силушку молодецкую в бою с половцами.
И я был безмерно рад его решению.
Август 1068 г. от Рождества Христова
Крымские степи, стойбище хана Кабугшина
В первый раз я испытываю столь сильное волнение во время посольства – оба мои путешествия в Магас хоть и были сопряжены с определенным риском, но все же я понимал и чувствовал, что нахожусь в землях цивилизованного, христианского народа. Среди людей, чья система ценностей мне близка и понятна, среди людей, от которых я хотя бы примерно понимаю, чего ожидать.
Но посольство к печенегам – это как прыжок в неизвестность, когда не знаешь, что ждет тебя в конце полета…
Пока я был в гостях у Дургулеля, Ростислав мобилизовал греческих копейщиков и ополчение Готии, а вскоре сам прибыл в Дорос с отрядами лучников, варягов и личной дружиной. Помимо того, вдоль Крымского побережья постоянно циркулировали наши либурны – ставка была сделана на то, что печенеги должны испугаться русского вторжения в занятую ими часть полуострова.
После в степь отправился небольшой отряд всадников под белым флагом, сумевших пересечься с разъездом кочевников и предложивших их хану принять посольство Ростислава. Пять дней назад к замыкающему проход в горы кастрону прибыл с ответным визитом печенежский отряд, передавший приглашение хана Кабугшина. И вот по истечении этого срока я наконец прибыл в гости к хану.
Мне удивительно все. Например, внешний вид печенегов – смугловатых брюнетов с вполне европеоидными чертами лица и бритыми подбородками. Было бы особенно интересно посмотреть на их женщин – но пока я следовал через стойбище хана, ни одной не увидел. По всей видимости, Кабугшин привел с собой исключительно воинов.
Вооружение степняков состоит в основном из чуть искривленных сабель, чьи клинки очень напоминают казачьи шашки девятнадцатого века, легких топоров и двухметровых копий с узкими, продолговатыми наконечниками. У некоторых воинов я заметил также мечи. Кроме того, у большинства сидящих у костров печенегов в ногах покоятся обязательные для степняков луки в саадаках и колчаны со стрелами. Лошадей во время стоянок кочевники треножат и отправляют на выпас – так что вопреки моим предположениям в лагере отсутствует резкий запах скота. Наоборот, лишь приятный аромат дыма костров, печеного мяса и булькающего в котлах варева. А вот вид их переносного святилища с небольшими деревянными истуканами, чьи оскаленные хари испачканы чем-то красным, меня всерьез напряг. При одном взгляде на них на душе стало как-то муторно и погано, будто в грязи искупался. Н-да, не зря на Руси язычников кличут погаными…
Большой серый шатер хана украшен по ободу волнистым рисунком, вход защищают два воина с саблями, копьями и небольшими круглыми щитами. Удивительно, но только на них я увидел кольчуги! Остальные встреченные мной в лагере печенеги вовсе не имели никакой брони. При виде меня стражи расступились, стараясь при этом изобразить на лицах должное почтение.
Но вот войлок, прикрывающий вход, отброшен, и я оказываюсь в просторном и, надо сказать, довольно светлом помещении. Причем в отличие от степного зноя вне стен шатра здесь, внутри, приятно прохладно! Земля под ногами укрыта множеством толстых шкур, и даже через кожу сапог я ощущаю, как ступни утопают в мягком, густом ворсе.
Напротив входа трое степняков, по-восточному скрестив ноги, важно восседают у богато накрытого стола: тонкие, пропеченные на камнях хрусткие лепешки, жаренная на вертеле баранина, благоухающая ароматом свежего шашлыка и покрытая прозрачными каплями янтарного жира, крынки с какой-то кашей, кажется пшеничной, миски с похлебкой белого цвета, остро пахнущей чесноком, и кувшины с кумысом. Если не ошибаюсь, похлебка эта делается из гурута – сушеного творога, как-то пробовал… Также в мисках лежит крупно нарезанный сыр и пластинки суджука – тюркской колбасы. Рот тут же наполнился слюной.
Сидящий на небольшом возвышении старый печенег с уже лысеющей головой проницательно смотрит на меня умными, внимательными глазами, на его губах гуляет хитрая полуулыбка. Чуть приподнявшись, он приветствует меня, приложив руку к сердцу. Его примеру последовали и другие степняки – крупный, тучный молодой мужчина с важно выпяченными губами и хмуро насупленными бровями и худощавый юноша с открытым, располагающим лицом. Оба они внешне весьма похожи на сидящего в центре степняка – как я понимаю, сыновья вождя.
– Приветствую тебя, воевода! – Первым, на абсолютно чистом древнерусском заговорил Кабугшин, и я ответил ему, повторив при этом приветственный жест степняков:
– Приветствую тебя, великий хан.
– Присаживайся же к нам, воевода, раздели нашу еду, отведай с дороги холодного кумыса! Ты наш гость, а гостеприимство для нас свято!
Коротко поклонившись хану, я сел перед шкурой, служащей печенегам столом, и, с трудом скрестив ноги, отведал прохладного, приятного на вкус кисло-сладкого напитка. Юноша подвинул ко мне блюдо с бараниной, и я с удовольствием впился зубами в ароматное, сочное мясо, отломил кусок лепешки и тоже отправил ее в рот.
Кабугшин указал на потчующего меня парня:
– Это мой младший сын, Карам. А это старший, – рука хана переместилась к хмурому печенегу, – его имя Каталим. Они разделят с нами еду и будут присутствовать при нашем разговоре. Пусть пока поучатся у меня принимать важных послов!
Я согласно поклонился – действительно, смену нужно воспитывать! – и произнес:
– Меня зовут Андрей по прозвищу Урманин, я воевода князя Ростислава Тмутараканского и прибыл к вам с его посланием.
Старый степняк прервал меня легким жестом и вкрадчиво сказал:
– Негоже говорить о делах, когда гость еще не насытился с дороги. Это неуважение со стороны хозяев! Ешь и пей, воевода, после поговорим о делах.
Я кивнул и продолжил насыщаться печеным мясом, заедая его лепешками, суджуком и сыром и обильно запивая всю эту роскошь кумысом. Впрочем, ради уважения к хозяевам я отведал также и похлебки с гурутом, и густой, наваристой каши, приготовленной не иначе как на курдючьем сале. Все время трапезы от меня не отставали и степняки – и к ее завершению, когда мне стало трудно дышать из-за непомерно раздувшегося живота, я прямо-таки проникся расположением к хлебосольным хозяевам. Нет, неспроста с древних времен переговоры нередко сдабривают обильной едой – разделенный вместе хлеб как-то примиряет, сближает людей.
– Ну что же, – сыто срыгнув, обратился ко мне Кабугшин, вытирая пальцы сухой тряпкой, – с какими вестями ты пожаловал, воевода? О чем желает говорить со мной каган Тмутаракани?
Отставив от себя кубок с кумысом, я вытер губы точно такой же тряпкой, лежащей до того на столе, и принялся неспешно говорить:
– Ростислав Владимирович предлагает вам свою защиту в обмен на добрую службу.
Каталим громко и зло фыркнул, его брат удивленно воззрился на меня, и лишь сам Кабугшин сохранял невозмутимость – впрочем, улыбка сошла с его губ, а в глазах отразилась тяжелая дума.
– Это предложение мы вынуждены отклонить. – Холодно произнеся эти слова, секунду спустя печенег продолжил, немного ехидно скривив губы: – Если бы мое племя желало служить русам, то мы вместе с иными родами, близкими нам по крови, отправились бы служить великому кагану Руси в Киев-град! Тмутаракань же совсем мала…
Оба сына Кабугшина синхронно улыбнулись практически одинаково широко и с практически одинаковым выражением самодовольного презрения на лицах. Однако я быстро стер эти улыбки с их губ:
– Лучше, княже, и не придумаешь!
Июль 1068 г. от Рождества Христова
Магас, столица Аланского царства.
Дворец Дургулеля Великого
Очередное посещение столицы Аланского царства вызвало у меня острое дежавю: те же вежливые улыбки придворных, забирающих подарки для музтазхира, те же условия содержания – наши передвижения ограничены периметром замка знати. Даже те же покои – правда, в этот раз я коротал в них дни и ночи без жены. Было очевидно, что тмутараканское посольство вновь пришлось не ко двору. Впрочем, два дня спустя Дургулель вызвал меня к себе, утроив прием в небольшой «переговорной» – царь все же снизошел до личной беседы. Вот только радушия в нем на этот раз не больше, чем у куска спрессованного льда на вершине горы.
– О славный музтазхир Дургулеле! Позволь мне засвидетельствовать почтение князя Ростислава…
Алан прервал меня резким жестом, после чего недовольно спросил:
– С чем пожаловал, воевода?
Да, тон собеседника не предвещает мне ничего хорошего…
– Князь хотел обсудить будущее обручение старшего сына Рюрика с одной из ваших внучек. Мы ведь достигли соглашения еще в прошлое мое пребывание в Магасе, однако государь так и не определился с выбором, кого может в будущем выдать замуж…
Я решил, что начинать разговор с просьбы о военной помощи, когда Дургулель в скверном настроении, не слишком уместно. Музтазхир же скривился, словно съел кислого:
– И ради этого Ростислав отправил ко мне посольство с подарками и лучшим воеводой во главе? Сомневаюсь! Говори как есть, Урманин, не темни!
Коротко поклонившись, я с резко сжавшимся сердцем выпалил:
– Мы хотели просить государя ясов о помощи в походе на половцев.
– Ха-ха-ха!!! – Седобородый алан зло, едко рассмеялся, после чего резко заговорил: – Я говорил тебе: половцы нам не враги. Они не нападают на наши земли, мы живем в мире. Но нет, вы с князем хотите стравить нас, втянуть в свою войну! Алания едва не потеряла союзника в лице Византии из-за вас, а теперь русы желают нашей войны со степью! Не бывать!!!
И что тут можно сказать? Я внимательно посмотрел в глаза музтазхира:
– Ромеи вновь натравливают государя на Тмутаракань?
Дургулель недобро усмехнулся:
– Нет. Новый базилевс зовет моих всадников на помощь против торков, и я дал ему воинов. С новым императором во главе греки храбро сражаются с врагом и дерутся всерьез. Сейчас они готовы заключить оборонительный союз с Багратом, и я помогу им! С Тмутараканью же ромеям пока не с руки воевать – но времена меняются, воевода, кто знает, что ждет нас в будущем?
После короткого молчания я заметил:
– То есть ясские витязи вновь воюют на чужой земле и за чужие интересы. Греки хотя бы заплатили золотом за кровь твоих людей?
Лицо музтазхира дернулось, ожесточилось, но я не дал ему перебить себя:
– А Ростислав обещал тебе людей в помощь в случае похода ясов. Так кто из союзников тебе ближе – тот, кто просит помощи, или тот, кто ее предоставит? И чьи купцы вдвое обогатились за последний год, торгуя в Тмутаракани и путешествуя по Дону под нашей защитой?
Дургулель с полминуты промолчал, после чего заговорил уже спокойнее, по-деловому:
– Ты вовремя, воевода, напомнил о своем обещании. Царь Баграт шлет ко мне гонцов. Он говорит, что армия его врага, султана Алп-Арслана, готовится к вторжению в Грузию. Я собираю войско на помощь моему соседу и родственнику и желаю, чтобы обещанные полки Тмутаракани прибыли в Магас.
– О славный музтазхир… Не зря мной было упомянуто о данном от имени князя обещании. Мы исполним его, в твою столицу явится наше войско! Только все дело в том, что к завершению сенокоса половцы собирают орду в степи, и мы не знаем, куда она повернет. И до тех пор, пока угроза со стороны кочевников пребывает в силе, ни князь, ни тем более я не сможем исполнить обещанного! Враг угрожает нашей земле! А если сложится так, что Ростислав или, быть может, я сам сложим в бою с куманами головы, то сложно уже будет говорить об исполнении нашего договора.
Алан коротко усмехнулся:
– Ну что же, быть по сему. Защищайте свою землю, сражайтесь со степняками. Но войска на половцев я не дам.
Тут уж я не удержался:
– Интересный выходит у нас союз, музтазхир! Мы вам беспошлинную торговлю, защищенный торговый путь на Русь, наши гавани, наконец – наше войско! А ясы, значит, только требования о выполнении обещаний и угрозы, что пойдут на нас войной! Так, может, Тмутаракани и вовсе не нужен этот союз, раз Дургулель Великий все равно поведет свои рати на княжество? Чего ради обогащать его купцов и слать ему на помощь ратных людей?!
Удивительно, но, похоже, мне удалось смутить царя! По крайней мере, на его лице отразилось смятение:
– Не горячись, воевода. В конце концов, против союзника мы не выступим, это я точно могу обещать. Вспомни, мы говорили о том, что Алания может стать мостом между Тмутараканью и Царьградом, поспособствовать вам в заключении мира – в конце концов, у нас много общих врагов…
Не горячиться? Однако, похоже, это единственная модель поведения, которая сейчас работает!
– Нет, государь! Это у Алании, может, и есть с Византией общий враг в лице торков и их султана Арп-Арслана, но Тмутаракань с ним нынче брани не ведет! А вот в степях к северу от нас собирается войско нашего настоящего врага, в борьбе с которым ясы отказываются помочь!
Лицо Дургулеля вновь окаменело.
– Я не пойду на вражду еще и с половцами.
Пришлось и мне сбавить обороты:
– Хорошо, государь, я понимаю, что каждый из нас должен заботиться о благополучии собственной земли. Но позволь тогда мне пригласить добровольцев из числа твоих воинов? Даже несколько сотен ясских всадников могли бы серьезно нас поддержать, но сражаться они будут под моим стягом. Это не повод объявлять войну с куманами, но для нас – достойная помощь. Мы же, если сдюжим борьбу с кочевниками, пришлем взамен многочисленную пешую рать копейщиков и лучников.
После недолгой паузы, взятой на размышления, Дургулель согласно склонил голову:
– Хорошо. Созвать несколько сотен добровольцев я разрешаю.
Две недели спустя Магас покидал сильный конный отряд, состоящий из полсотни тмутараканских всадников (моя свита), двух сотен бронированных аланских катафрактов и трех сотен более легких, облаченных лишь в кольчуги всадников – бахафсад. Отряд «добровольцев» ведет мой старый знакомец Артар…
Поначалу меня удивил его выбор. Но ясский богатырь, столь успешно выступавший против меня на турнире, всерьез проникся ко мне уважением и был одним из первых, вызвавшихся потешить силушку молодецкую в бою с половцами.
И я был безмерно рад его решению.
Август 1068 г. от Рождества Христова
Крымские степи, стойбище хана Кабугшина
В первый раз я испытываю столь сильное волнение во время посольства – оба мои путешествия в Магас хоть и были сопряжены с определенным риском, но все же я понимал и чувствовал, что нахожусь в землях цивилизованного, христианского народа. Среди людей, чья система ценностей мне близка и понятна, среди людей, от которых я хотя бы примерно понимаю, чего ожидать.
Но посольство к печенегам – это как прыжок в неизвестность, когда не знаешь, что ждет тебя в конце полета…
Пока я был в гостях у Дургулеля, Ростислав мобилизовал греческих копейщиков и ополчение Готии, а вскоре сам прибыл в Дорос с отрядами лучников, варягов и личной дружиной. Помимо того, вдоль Крымского побережья постоянно циркулировали наши либурны – ставка была сделана на то, что печенеги должны испугаться русского вторжения в занятую ими часть полуострова.
После в степь отправился небольшой отряд всадников под белым флагом, сумевших пересечься с разъездом кочевников и предложивших их хану принять посольство Ростислава. Пять дней назад к замыкающему проход в горы кастрону прибыл с ответным визитом печенежский отряд, передавший приглашение хана Кабугшина. И вот по истечении этого срока я наконец прибыл в гости к хану.
Мне удивительно все. Например, внешний вид печенегов – смугловатых брюнетов с вполне европеоидными чертами лица и бритыми подбородками. Было бы особенно интересно посмотреть на их женщин – но пока я следовал через стойбище хана, ни одной не увидел. По всей видимости, Кабугшин привел с собой исключительно воинов.
Вооружение степняков состоит в основном из чуть искривленных сабель, чьи клинки очень напоминают казачьи шашки девятнадцатого века, легких топоров и двухметровых копий с узкими, продолговатыми наконечниками. У некоторых воинов я заметил также мечи. Кроме того, у большинства сидящих у костров печенегов в ногах покоятся обязательные для степняков луки в саадаках и колчаны со стрелами. Лошадей во время стоянок кочевники треножат и отправляют на выпас – так что вопреки моим предположениям в лагере отсутствует резкий запах скота. Наоборот, лишь приятный аромат дыма костров, печеного мяса и булькающего в котлах варева. А вот вид их переносного святилища с небольшими деревянными истуканами, чьи оскаленные хари испачканы чем-то красным, меня всерьез напряг. При одном взгляде на них на душе стало как-то муторно и погано, будто в грязи искупался. Н-да, не зря на Руси язычников кличут погаными…
Большой серый шатер хана украшен по ободу волнистым рисунком, вход защищают два воина с саблями, копьями и небольшими круглыми щитами. Удивительно, но только на них я увидел кольчуги! Остальные встреченные мной в лагере печенеги вовсе не имели никакой брони. При виде меня стражи расступились, стараясь при этом изобразить на лицах должное почтение.
Но вот войлок, прикрывающий вход, отброшен, и я оказываюсь в просторном и, надо сказать, довольно светлом помещении. Причем в отличие от степного зноя вне стен шатра здесь, внутри, приятно прохладно! Земля под ногами укрыта множеством толстых шкур, и даже через кожу сапог я ощущаю, как ступни утопают в мягком, густом ворсе.
Напротив входа трое степняков, по-восточному скрестив ноги, важно восседают у богато накрытого стола: тонкие, пропеченные на камнях хрусткие лепешки, жаренная на вертеле баранина, благоухающая ароматом свежего шашлыка и покрытая прозрачными каплями янтарного жира, крынки с какой-то кашей, кажется пшеничной, миски с похлебкой белого цвета, остро пахнущей чесноком, и кувшины с кумысом. Если не ошибаюсь, похлебка эта делается из гурута – сушеного творога, как-то пробовал… Также в мисках лежит крупно нарезанный сыр и пластинки суджука – тюркской колбасы. Рот тут же наполнился слюной.
Сидящий на небольшом возвышении старый печенег с уже лысеющей головой проницательно смотрит на меня умными, внимательными глазами, на его губах гуляет хитрая полуулыбка. Чуть приподнявшись, он приветствует меня, приложив руку к сердцу. Его примеру последовали и другие степняки – крупный, тучный молодой мужчина с важно выпяченными губами и хмуро насупленными бровями и худощавый юноша с открытым, располагающим лицом. Оба они внешне весьма похожи на сидящего в центре степняка – как я понимаю, сыновья вождя.
– Приветствую тебя, воевода! – Первым, на абсолютно чистом древнерусском заговорил Кабугшин, и я ответил ему, повторив при этом приветственный жест степняков:
– Приветствую тебя, великий хан.
– Присаживайся же к нам, воевода, раздели нашу еду, отведай с дороги холодного кумыса! Ты наш гость, а гостеприимство для нас свято!
Коротко поклонившись хану, я сел перед шкурой, служащей печенегам столом, и, с трудом скрестив ноги, отведал прохладного, приятного на вкус кисло-сладкого напитка. Юноша подвинул ко мне блюдо с бараниной, и я с удовольствием впился зубами в ароматное, сочное мясо, отломил кусок лепешки и тоже отправил ее в рот.
Кабугшин указал на потчующего меня парня:
– Это мой младший сын, Карам. А это старший, – рука хана переместилась к хмурому печенегу, – его имя Каталим. Они разделят с нами еду и будут присутствовать при нашем разговоре. Пусть пока поучатся у меня принимать важных послов!
Я согласно поклонился – действительно, смену нужно воспитывать! – и произнес:
– Меня зовут Андрей по прозвищу Урманин, я воевода князя Ростислава Тмутараканского и прибыл к вам с его посланием.
Старый степняк прервал меня легким жестом и вкрадчиво сказал:
– Негоже говорить о делах, когда гость еще не насытился с дороги. Это неуважение со стороны хозяев! Ешь и пей, воевода, после поговорим о делах.
Я кивнул и продолжил насыщаться печеным мясом, заедая его лепешками, суджуком и сыром и обильно запивая всю эту роскошь кумысом. Впрочем, ради уважения к хозяевам я отведал также и похлебки с гурутом, и густой, наваристой каши, приготовленной не иначе как на курдючьем сале. Все время трапезы от меня не отставали и степняки – и к ее завершению, когда мне стало трудно дышать из-за непомерно раздувшегося живота, я прямо-таки проникся расположением к хлебосольным хозяевам. Нет, неспроста с древних времен переговоры нередко сдабривают обильной едой – разделенный вместе хлеб как-то примиряет, сближает людей.
– Ну что же, – сыто срыгнув, обратился ко мне Кабугшин, вытирая пальцы сухой тряпкой, – с какими вестями ты пожаловал, воевода? О чем желает говорить со мной каган Тмутаракани?
Отставив от себя кубок с кумысом, я вытер губы точно такой же тряпкой, лежащей до того на столе, и принялся неспешно говорить:
– Ростислав Владимирович предлагает вам свою защиту в обмен на добрую службу.
Каталим громко и зло фыркнул, его брат удивленно воззрился на меня, и лишь сам Кабугшин сохранял невозмутимость – впрочем, улыбка сошла с его губ, а в глазах отразилась тяжелая дума.
– Это предложение мы вынуждены отклонить. – Холодно произнеся эти слова, секунду спустя печенег продолжил, немного ехидно скривив губы: – Если бы мое племя желало служить русам, то мы вместе с иными родами, близкими нам по крови, отправились бы служить великому кагану Руси в Киев-град! Тмутаракань же совсем мала…
Оба сына Кабугшина синхронно улыбнулись практически одинаково широко и с практически одинаковым выражением самодовольного презрения на лицах. Однако я быстро стер эти улыбки с их губ: