Уж замуж невтерпеж

Она?

Она царевна, между прочим! Она никогда никого не кусала, хотя порой очень даже хотелось. И вот сейчас особенно. Мудрослава зубы стиснула, поскольку ладно кусаться, но рычать… а вдруг она говорить разучилась?

– Выпейте, – ей поднесли воды. И мужчина держал кубок обеими руками, не дрогнул даже, когда Мудрослава их обнюхала. А вода принесла облегчение. Волосы хотя бы болеть перестали.

И ногти тоже.

Мудрослава пошевелила пальцами и вздохнула. Дракона было жаль. Хороший дракон в хозяйстве всяко сгодился бы. А он был хорошим.

И мяса опять же обещала… нехорошо нарушать слово.

…а при драконе всяко с думскими говорить было бы легче. Убедительней.

– Как вы себя чувствуете? – заботливо поинтересовался Повелитель Тьмы.

– Н-нор-р-рмально, – получилось немного рычаще все-таки, но все же говорить она может. – Что… что это было.

– Это вы нам расскажите, что это было.

– Дар у тебя, Славка, проснулся. Повелительницы Разума!

Чего?

– Дар-дар… кар-р-ракатицу мне в глотку! – повторил попугай, слетая с подоконника. Он перебрался на лавку, на которой Мудрослава лежала и клюнул её в руку. – На абор-р-рдаж!

Он растопырил яркие перья.

– Тихо, – велела Мудрослава и потерла лоб. – То есть… я вдруг упала, а потом очнулась, когда летала. И летала… и…

Рассказ получился донельзя сбивчивым, но слушали её внимательно.

И выходит, что это не сон?

И…

И вспомнился камень на цепочке. Синенький. И тот, кто… если она Повелительница разума, то как вышло, что сама поддавалась? На любовь наведенную, на… на остальное все.

– Знаете, – Мудрослава поглядела на брата, который почти потерял маску. – Мне… нам надо с вами поговорить. Наедине.

И поежилась от такого нехорошего, упреждающего взгляда демоницы.

– Говор-р-ри, не говор-р-ри, – у попугая имелось собственное мнение. – Думать надо!

И не нашлось никого, кто бы возразил.

– Погодите, – подал голос степняк, до того тоже слушавший и внимательно. – А с моей сестрой что? Тоже дар проснулся?

– Вполне возможно. Я пока… пока сложно что-то сказать. Но она жива. Просто… мне кажется, она в обмороке.

Мудрослава поднялась, опираясь на руку Яра.

От слабости шатало. А еще тело, стоящее на двух ногах, казалось на диво неустойчивым.

– Почему с ней понятно, – кривоватый палец указан на Мудрославу. – А с моей сестрой нет?

Попугай, хлопнув крыльями, подпрыгнул и устроился на плече Мудрославы.

– Дур-р-рень! – сказал он с упреком.

– Потому что Повелители Разума имеют одну весьма явную примету.

Это какую же?

Когти? Зубы? Или она все-таки чешуей покрылась? Мудрослава тайком поглядела на свою руку. Нет, чешуи не было, хотя почему-то данное обстоятельство скорее огорчало, нежели радовало.

– Рисунок, который появляется в момент слияния разумов.

Рисунок?

– Чего? – протянул Яр и уставился на неё.

– Зеркало! – Мудрослава почувствовала, что все-таки, кажется, без слез ей не обойтись. Ладно, чешуя. Чешуя, если подумать, это красиво!


И полезно.

А… а рисунок… какой рисунок?

Где рисунок?

– Успокойтесь, – Повелитель Тьмы поглядел на демоницу. – Во-первых, речь идет о рисунке силы. Он виден лишь одаренным. Во-вторых, он проявляется именно в момент единения разумов. В-третьих… я не думаю, что это будет иметь хоть какое-то значение.

Ну да, он не думает.

Мужчина. Что взять с мужчины? И Мудрослава погладила попугая, после чего спросила:

– Он хоть красивый?





Глава 25

В которой Светозарный находится, а с ним и древние реликвии




«Ворожба, даже та, коия глядится безобидною, суть есть грех великий, ибо не в силах человеческих прозревать грядущее. И уж тем паче, влиять на оное. А стало быть и то, что полагается пустым девичьим баловством, навроде гаданий о суженом, по сути своей – первый шаг на проклятый путь ведовства и чернокнижия»

Из проповеди одного жреца





Артан не знал, как долго сидел.

Сидел.

И… и стыдно в таком сознаваться. Разве герои плачут? Тем более над собой. Разве герои сдаются? Разве…

Он не герой. И никогда-то, выходит, не был. Тьма смеялась, и в смехе её слышались новые голоса.

Нет.

– Нет, – Артан поднялся. Ноги дрожали, да и пить хотелось. Очень хотелось пить. Корона в руке показалась неимоверно тяжелой, и Артан даже подумал, что стоило бы вернуть её на место. Но почему-то не вернул.

Так и побрел к выходу, с мечом в одной руке, с короной в другой.

Но меч хотя бы можно было на плечо закинуть. А вот корона была мало того, что тяжела, так еще и неудобна на диво. Но Артан шел.

Из зала.

Через другой.

Мимо статуй, которые больше не казались ни загадочными, ни даже впечатляющими. Чудилось, все они провожают Артана взглядами.

И шепчутся.

Шепчутся… о чем?

Он оказался перед воротами, которые надо было бы запереть, но руки были заняты. И тогда Артан напялил корону на голову. Оказалось, что так удобнее.

И надо было бы снять, но…

Он пошел.

И вышел. Стоило коснуться скалы, как та раскрылась, выпуская Артана на волю. В лицо пахнуло сыростью и ветром, и еще к нему вернулась возможность дышать.

Он и дышал.

Стоял и дышал, пошатываясь от слабости. И страха, потому что здесь, снаружи, все… было иным. Настоящим…

Сверху с громким карканьем рухнул ворон. И птичьи когти стиснули плечо. А спустя мгновенье раздался голос:

– Там он! – крик был громким и до того радостным, что Артан вздрогнул и прижался к камню. Появилось желание пещеру открыть и спрятаться. Но кусты качались и трещали, осыпались жирные лепестки и голос-то знакомый.