Уж замуж невтерпеж

«И люди, осквернившие себя прикосновением ко тьме, повинны самой лютой смерти, ибо только она и муки телесные способны очистить душу и вернуть её к Богам в виде первозданном».

Из проповеди одного жреца





Лассара я отыскала в библиотеке. И ничуть не удивилась. А что, самое тихое место, если подумать. Где еще от гостей скроешься?

Он устроился на полу, скрестивши ноги, и положивши на колено тяжеленный том. Книга выглядела довольно зловещей, а еще тяжелой.

Я такую и не подняла бы.

– Доброго дня, – сказала я, раздумывая, как бы так половчее нужный вопрос задать. В голове царила пустота, а на языке вертелось совершеннейшие глупости. – Скажите, а вы…

На меня уставилась Тьма.

– Вам удобно? В доспехе?

Говорю же, глупости.

– Сидеть и все такое. Носить? Он вообще снимается?

– Нет.

И хмыкнул так, насмешливо.

– Чего ты хочешь, дитя?

Дитя? Хотя… наверное… с его точки зрения и вправду… сколько мне? А он уже не одну сотню лет застрял.

– Поговорить, – вздохнула я. – Я присяду, ладно?

И бочком, бочком, под внимательным этим взглядом, подобралась к креслу. Села. Вспомнилось вдруг, что спину надо держать прямо, а руки на коленях. Правда, хвост нервно подергивался, к этикету неприученный.

Лассар ждал.

– А… что вы читаете? – опять не то. И не выходит у меня сосредоточиться.

– «Описание земель дальних и народов, их населяющих», – Лассар развернул книгу.

Карта какая-то… и никакой зловещести.

– И как?

– Врет, сволочь. Но забавно.

– Это…

– Что на краю мира есть острова, где живут люди с песьими головами.

– А… – понимающе потянула я. – И еще одноглазые великаны?

– Читала?

– Нет. Там… в общем, где я была, тоже писали… всякое. И пишут, – я вздохнула и поерзала. – Вы… извините, я ни в коем случае не желаю задеть ваши чувства, но… просто…

– Мои чувства задеть крайне сложно, – Лассар чуть склонил голову.

– Тогда хорошо. Наверное. То есть… в общем… в тот, в прошлый раз… вас… отправили… не знаю, как это называется. Отключили… ну…

– Отдых. Это считается отдыхом, – помог Лассар и книгу закрыл.

– А на самом деле?

– На самом деле разум остается меж сном и явью. Просыпается память. Оживает. И порой ты не понимаешь, где ты. И что происходит. Я снова и снова вижу ту нашу жизнь. И иную. Свою смерть, которая не была приятной. И перерождение.

– Извините.

– Ничего. Я привык. Так что?


Я сделала глубокий вдох.

– Та девушка, которая… которую спас предок Ричарда, а потом на ней женился… из-за неё все началось? Понимаете, Замок, он показывает мне… кое-что. И я видела её. И её разговор с мужем. Она говорила, что боится вас. Вы ведь видели, её, настоящую?

– Вот оно что, – огромная рука в латной перчатке накрыла книгу. И показалось, что сейчас продавит. И эту вот обложку темной кожи, и рыжие страницы, и каменные плиты пола. – Что еще он тебе показывает?

– Я…

– Это важно, девочка. Она никогда не беспокоит по пустякам.

– Она?

– Когда-то давно… очень давно… так, что будь я иным, я бы и забыл, наверное, я видел, как женщина… самая удивительная женщина, которая только существовала в этом мире… она отдала свою жизнь, а с нею и душу, и посмертие, чтобы защитить тех, кого любила.

– А вы любили её? – я прикусила язык.

И так понятно, что любил. О таком не спрашивают.

– Это не имеет значения. Но рядом с нею мне легче быть таким вот, – Лассар поднял руку, и её окутала тьма, которая, впрочем, тотчас почти впиталась в перчатку. – Так что?

И я рассказала.

Обо всем.

О той комнате.

И обрывках видений, которые никак не складывались в одно. Всех видений. О зеркале. О тьме в ней. И душе.

– Ты говорила Ричарду?

– Нет.

– Почему?

– Как-то вот… не знаю… понимаешь, получается, будто я подглядываю. Я не нарочно! Но ведь получается же. К тому же хотела разобраться, что я вижу… а не выходит.

– Женщины, – вздохнул Лассар тяжко. – Как с вами… непросто.

– Зато интересно, – я поерзала. И хвост сам лег на колени, ткнулся пушистой кисточкой в руки, ластясь. – Надо рассказать, да?

– Надо.

Сама знаю. Это ведь не меня касается. Я во всей истории человек случайный, даже не человек, а… додумать не успела. Что-то произошло. Что-то такое, в корне неправильное. Будто… будто воздух в замке содрогнулся, а потом взял и исчез.

И я попыталась сделать вдох.

И поняла, что не могу. Никак. И открыла рот, чтобы закричать от ужаса, но тоже поняла, что не могу. А Лассар покачнулся вдруг, и огромную фигуру его окутала тьма. Она была плотной и живой, и мне показалось, что она его пожирает, что…

И я встала.

Я понимала, что не проживу долго. Без воздуха. И все равно встала. Сделала шаг.

Еще.

В онемевшем горле клокотало. И болело оно. И… и надо позвать. На помощь. Надо что-то сделать. А я шла. К Лассару. Шаг за шагом. Шаг… и почти дошла. Протянула руку к этой оплывающей тьме, будто… будто кровь сочиться сквозь щели в доспехах.

– Не надо, – ко мне вернулся голос, сиплый и надорванный. А еще возможность дышать. Только воздух отчего-то сделался горьким. И невероятная горечь эта дурманила. – Не уходи…

Я не понимала, что происходит.

Я просто села рядом.

И потянулась ко Тьме, а она ко мне, ласковая вдруг, как котенок. Она прилипла к рукам, она поползла по коже, такая обжигающе холодная. И я держала её, баюкая.

Она же пила из меня силы.

И…

И потом замок вновь содрогнулся, теперь уже каменным телом своим. А еще граница между мирами треснула, но не здесь, а где-то там, далеко. Только я услышала.

И тьма услышала.

И взбесилась, вцепилась в меня голодной пастью. Боль обожгла. Холод проник внутрь. И я поняла, что и вправду могу умереть.

На самом деле.