Утро под Катовице-2
Часть 7 из 23 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Лошади и ездовые вам не нужны, так как идёте на автомобильной тяге, а без командиров взводов воевать вполне можно. Политработника назначат в Могилёве, может там и командиров взводов подберут, — старлей безапелляционно отверг претензии капитана и приказал, — Вам два часа на сборы и до тринадцати-ноль-ноль вы должны выехать с территории базы!
— Есть! — Долгавин с нескрываемым огорчением козырнул и не спеша направился к пушкам. Похоже, капитан не горит желанием Родину защищать.
Я отправил вестового к Федоткину, чтобы перегонял машины сюда и спросил старлея:
— А нам можно получить недостающее материальное обеспечение?
— А что надо?
— Оружия нет ни у кого, даже мне не выдали, лопаты нужны, маскировочные сети. Машины и канистры сейчас заправим, но как дальше с топливом неизвестно, поэтому пяток бочек в качестве НЗ не помешало бы, ну и сухпаёк пополнить.
Круглов, выслушав меня, утвердительно кивнул:
— Да, это всё здесь есть, сейчас оформим!
Далее мы с ним проследовали в небольшое двухэтажное здание, где походив полчаса по кабинетам, оформили получение нужного моей роте имущества. И оружие с патронами выдали на всех без рассуждений о том, что маршевой роте не положено.
Тринадцатого июля без четверти час пополудни, наша колонна выехала из ворот тыловой базы бронетанковых войск и направилась на запад. Около ворот остались провожающие — старший лейтенант Круглов и плачущая девчушка лет восемнадцати.
— Двадцать четвертого июня женился, — заговорил Долгавин, сидевший в моей машине на пассажирском сиденье, и я понял, что он говорит про ту девчушку, — год на неё заглядывался, даже не знал как зовут — она на соседней улице жила, и ругал себя — она же ещё школьница! А тут, как война началась, подошёл, сказал, что люблю, она испугалась, убежала, а мне хоть пулю в лоб!.. Ну а на следующий вечер она пришла ко мне домой, нашла как-то, где я живу, и осталась… — он замолк, закурил папиросу и дальше мы ехали в тишине, погруженные в свои мысли.
Вскоре колонна выехала на Старое Варшавское шоссе, асфальт кончился и началась тяжелая шофёрская работа. Если от Горького до Москвы шоссе было полупустым, то здесь было довольно плотное движение — на запад медленно шли войсковые колонны, преимущественно состоящие из пеших подразделений, которые приходилось объезжать по грунтовкам или полям. Двигаясь таким образом, к вечеру мы добрались только до Юхнова, за которым и заночевали в чистом поле.
Следующим утром после побудки и завтрака, я сказал Долгавину:
— Приближаемся к фронту, опасность попасть под бомбежку возрастает, поэтому надо принять меры.
— Какие меры? — он выглядел довольно удивлённым от такой постановки вопроса.
— Разместить на машинах элементы маскировки, проинструктировать, назначить воздушных наблюдателей.
— До фронта ещё далеко, так что не будем тратить время, да и не дадут наши летчики немецким самолётам здесь дорогу бомбить.
Ну да, не дадут… Однако Долгавин сейчас тут главный, поэтому мы сели в машины и двинулись дальше. В полдень мы въехали в Рославль, в самом центре которого я увидел разрушенные строения и остановился.
— Что случилось с домами? — спросил я стоящего на перекрестке милиционера.
— Немцы разбомбили, что же ещё? Вообще они по станции метили, но и по другим местам накидали.
— А шоссе бомбят?
— Угу, последнюю неделю каждый день долбят, так что будьте осторожнее.
Завершив разговор, я посмотрел на Долгавина, и тот, как ни в чем не бывало, сказал:
— Надо принять меры к защите от вражеской авиации, остановимся за городом и всё сделаем.
Выехав из Рославля, мы нашли подходящую поляну и остановились. Я приказал своим бойцам построиться и объявил:
— Здесь уже есть опасность попасть под бомбежку, поэтому срезаем ветки с деревьев и закрепляем их так чтобы замаскировать машину, но чтобы это не мешало движению и обзору. Бегом!
Бойцы бросились выполнять приказ. Артиллеристы также приступили к маскировке орудий.
Я тоже пошел к зарослям кустарника, нарезал веток и стал маскировать свою машину. Закончив, проверил результаты работы бойцов, раскритиковал их и дал пятнадцать минут на исправление. Затем мы пообедали, и, назначив наблюдателей тронулись в путь.
Проехав Чериков, мы уперлись в хвост пехотной колонны, которую объехать не было никакой возможности. Поэтому пришлось снизить скорость и так, со скоростью пешехода ехать около часа, до тех пор, пока рядом с шоссе не появилась параллельная грунтовая дорога, точнее колея, по которой можно было обогнать пехоту, благодаря чему мы смогли ускориться. Однако, когда мы достигли головы колонны, то нам перегородили дорогу полтора десятка бойцов во главе с капитаном, глядя на которого в голову сразу пришла мысль, что это генеральский адъютант — уж очень ухоженным и подтянутым он выглядел, контрастируя с пропыленными усталыми бойцами. Разумеется, нам пришлось остановиться.
— Кто старший? — требовательным тоном спросил капитан, подойдя к моей машине.
Долгавин спустился из кабины на землю и представился, показав свои документы, затем ознакомился с документами собеседника, после чего адъютант потребовал пройти в штабной автобус, стоявший на обочине дороги в сотне метров от нас, и они вдвоём удалились. Я тем временем вышел из машины, сказал бойцам, чтобы долили бензин, поправили маскировку, и сам занялся тем же. Через полчаса ожидания вернулся злой и вспотевший Долгавин. Ударив в сердцах ладонью по крылу полуторки, он с раздражением в голосе сообщил:
— Нас включают в состав девятнадцатой стрелковой дивизии!
— Но у нас же другой приказ, — удивленно произнес я в ответ на эту неожиданную новость.
— А теперь вот новый приказ, — он протянул мне бумагу с печатью, — А в случае неповиновения пообещали расстрелять.
— Ох… ренеть! — только и смог произнести я, читая документ, — И что теперь нам делать?
— Выполнять! — ответил капитан всё в том же злобно-раздраженном тоне, — А потом, при первой возможности доложить в ГАБТУ, этот приказ оставь себе, я два взял.
Всё страньше и страньше… Я положил приказ в планшетку, в которой уже скопилась целая кипа всяческих бумаг с печатями. Доложить… это он хорошо сказал. Чтобы доложить, сперва надо выжить, а с этим могут быть серьёзные проблемы. Особенно у Долгавина, ведь противотанковая артиллерия — практически смертники, да и у меня шансы выжить в Смоленской мясорубке, откровенно говоря значительно ниже, чем пятьдесят на пятьдесят. И тут не имеет значения, в какой части воевать — потери будут громадными у всех.
Пока я стоял и обдумывал сложившуюся ситуацию, подошел майор, представившийся помощником начальника штаба дивизии Юрием Борисовичем Самусевичем, объявил, что авторота и дивизион ПТО переходят в непосредственное подчинение штаба дивизии, потом он приказал разделить нашу автоколонну: четырнадцать машин, которые буксировали пушки, везли боеприпасы, имущество и личный состав дивизиона, под командованием Долгавина занимали место позади штабной колонны, а десять машин под моим руководством должны встать около дороги и по мере прохождения подразделений заполнить кузова красноармейцами, стершими себе ноги и утратившими способность к самостоятельному пешему передвижению. Раздав необходимые указания и поставив Федоткина старшим в артиллерийскую полуколонну, я подогнал оставшиеся десять грузовиков к дороге и спустился из кабины на землю. За эти два дня езды на неудобном сиденье и тряской дороге задница превратилась в сплошной синяк, так что надо было использовать предоставившуюся возможность, чтобы дать небольшой отдых этой важнейшей части тела. Я прошелся вокруг машины, попинал колёса, думая о том, как будет выглядеть со стороны, если я завалюсь подремать в тенечке. Мои размышления о возвышенном прервала девушка-военфельдшер, подошедшая со стороны штабной колонны, которая подойдя ко мне, вытянулась по струнке, взяла под козырек и представилась:
— Вонфельдшер Климова! — Хм, однофамилица! Настоящая моя фамилия ТАМ была такой же. Хотя ничего удивительного — фамилия довольно распространенная.
Девушка была блондинкой с правильными чертами лица и светло-серыми глазами невысокого роста, худощавая, одета, как и положено, в китель защитного цвета с синими галифе. И чего она передо мной тянется, если я младше по званию?
— Младший лейтенант Ковалев. Вы, я так понимаю, будете отбирать тех счастливчиков, которые своим небрежением в деле заматывания портянок, заработали поощрительную поездку в кузове автомобиля?
Она на несколько секунд подзависла, осмысливая мою тираду, а затем строгим тоном ответила:
— Тут нет ничего смешного, товарищ младший лейтенант, в дивизии много неопытных только что призванных бойцов, а армейские ботинки, пока не растоптаны, кому годно могут натереть кровавые мозоли, независимо от качества наматывания портянок.
— Прошу прощения за неуместную шутку, — я не стал с ней спорить и быстро сдал назад, — Давайте, распоряжайтесь, а я тут в тенёчке пока прилягу, устал, знаете ли.
Девушка согласно кивнула, после чего я завалился на траву, предварительно назначив дежурного бойца и разрешив остальным шоферам отдыхать, пока есть такая возможность. Спать не хотелось, поэтому я лёжа на боку и подставив руку под голову, смотрел, как мимо проходят пешие колонны и запряжённые лошадями подводы. Климова разговаривала с командирами и бойцами, некоторых из них заставляла снять обувь и по результатам осмотра определяла тех, кто достоин проделать дальнейшую дорогу в кузове грузовика.
В течении полутора часов военфельдшер отобрала чуть более сотни хромоногих везунчиков и распределила их по машинам.
— Пора ехать, — сообщила мне девушка, когда я расслабленно смотрел как хвост колонны удаляется в пыльную перспективу.
Надо так надо. Отдав приказ своим бойцам, я проинструктировал пассажиров о необходимости наблюдения за воздухом, сел за руль и, после того, как Климова села рядом, тронулся с места.
— Тут ведь не вся дивизия? — спросил я девушку, после того как убедился, что десять моих автомобилей выехали на дорогу.
— Нет, здесь только первые два эшелона — штаб дивизии и один полк.
— Эшелоны? Вы что, на поезде ехали?
— Конечно, мы же из Воронежа.
— А где выгрузились?
— В Кричеве, остальные части ждать не стали, как второй эшелон выгрузился, сразу и пошли.
— А куда идём?
— Не знаю, при мне не говорили.
Ну да, военная тайна. Главное, чтобы комдив знал, что далеко не факт. Погрузившись в раздумья, я за шумом двигателя не расслышал вопрос Климовой и переспросил:
— Простите, не понял?
— Я спросила, за что у Вас ордена?
— Польша и Финляндия.
— А Вы там также шоферами командовали?
— Нет, в Польше танком командовал, в Финляндии пограничниками, а шоферов мне только сейчас доверили.
— А Вы из какого города? — перескочила девушка на другую тему.
— Из Горького…
Так всю дорогу мы и разговаривали, Климова спрашивала про Горький, про завод, но больше рассказывала про Воронеж, про свою учебу в медицинском училище, как её призвали двадцать третьего июня, а потом десять дней гоняли по плацу, обучая строевой подготовке.
Так, неспешно двигаясь и подбирая доходяг, оставленных на обочине, к вечеру мы подошли к Славгороду, сразу за которым остановились на берегу небольшой речушки. У нашего включения в состав дивизии был как минимум один неоспоримый положительный момент — нас поставили на довольствие и теперь кормили горячим питанием из общего котла армейской полевой кухни. После ужина Климова погнала всех подведомственных ей мозоленогих бойцов к речке, чтобы помылись, и я тоже залез в воду. Хорошо! Поплескавшись и сменив исподнее, я сел возле машины, наблюдая, как военфельдшер осматривает и мажет мазью ноги бойцов. Посчитав в уме, сколько у нее на это уйдет времени, я пришел к выводу, что этот процесс займет часа два. Ну, да это её работа. Распределив караулы, я постелил на траве плащ-палатку и улегся спать, понимая, что хорошо отдохнуть не получится, так как Федоткин сейчас где-то в голове колонны, следовательно смена часовых на мне. Проснувшись через два часа, когда уже окончательно стемнело, я сменил караул и снова собирался лечь, но ко мне подошла Климова, которая, похоже, только сейчас закончила обрабатывать мозоли.
— Товарищ Ковалев, а Вас как зовут?
— Андрей, можно без отчества и на ты, — ответил я, мельком подумав о нелогичности происходящего. Весь день ехали в одной кабине, а знакомимся только сейчас, среди ночи.
— А меня тогда просто Света, — девушка приятно улыбнулась и попросила, — покараульте, пожалуйста у тех кустов, — она махнула в сторону ивняка, растущего на берегу реки чуть в стороне от нашего расположения, — Пока я буду мыться.
— Конечно, пойдемте! — без раздумий согласился я, и моё воображение живо нарисовало картину, как Света в серебряных лучах лунного света красиво раздевается и не менее красиво купается… На этом месте я свои неуместные фантазии приструнил — не о том сейчас думать надо.
— Я сейчас! — девушка забралась в кабину и через пару минут вернулась с небольшим мешком в руках.
Когда мы подошли к прибрежным кустам, я остановился, а Света скрылась за ветками, после чего оттуда раздались негромкие плескания, вследствие чего у меня вновь разыгралось эротическое воображение. Непослушные фантазии настойчиво рисовали очень красивые сцены с обнаженной натурой, когда я внезапно почувствовал лёгкую тревогу. Поверив своей интуиции, я стал внимательно осматриваться по сторонам и прислушиваться к ночным звукам. Ничего подозрительного не заметно. Уставшие красноармейцы и командиры дивизии спят, только кое-где бродят одинокие часовые, окружающую тишину нарушает только стрекот кузнечиков, да редкие вскрики ночных птиц. Но тишина эта обманчивая, идёт война и враг не дремлет, в чём я ещё раз убедился, распознав на грани слышимости приближающийся гул моторов бомбардировщиков, После чего оценивающе осмотрел расположение дивизии. Светомаскировка соблюдена — костров и электрических огней нет — маловероятно, что немецкие летчики нас засекут. Ещё через пару минут, когда моторы гудели уже почти над головами, я услышал за рекой приближающиеся крадущиеся шаги. Посчитав это крайне подозрительным совпадением, я выхватил ТТ и бросился в реку. Света, стоявшая по пояс в воде, от неожиданности ойкнула и села, спрятав в реке все свои прелести. Я же, одним махом преодолев водную преграду, остановился на другом берегу, напрягая зрение и слух. Практически сразу до меня донесся щелчок взведенного курка и я немедленно выстрелил четыре раза, определив направление на звук. В ответ оттуда донесся короткий хриплый стон и я бросился к противнику, продираясь с треском через кусты, по пути для надежности выстрелив в ту сторону еще дважды. Через несколько секунд я подбежал к лежащему на спине бородатому мужику, который в агонии скреб землю пальцами. Две пули — одна в живот, другая — в грудь, не оставили ему никаких шансов. В полуметре от умирающего врага на земле валялась взведённая ракетница. Остаётся надеяться, что это диверсант — одиночка. Отсутствие каких-либо звуков неприродного происхождения, за исключением топота приближающихся со стороны расположения дивизии красноармейцев, подтверждало эту гипотезу. Подождав, пока бойцы переберутся на этот берег, я крикнул:
— Не стреляйте, здесь свои, я командир автороты Ковалев!
Мне в ответ раздалось:
— Держи руки вверх и стой на месте, Ковалев, а там посмотрим кто свой, а кто нет, — ответил мне явно командирский голос, который тут же приказал бойцам, — Развернуться в цепь, интервал пять метров, прочесать на глубину двести метров, шагом марш!
— Есть! — Долгавин с нескрываемым огорчением козырнул и не спеша направился к пушкам. Похоже, капитан не горит желанием Родину защищать.
Я отправил вестового к Федоткину, чтобы перегонял машины сюда и спросил старлея:
— А нам можно получить недостающее материальное обеспечение?
— А что надо?
— Оружия нет ни у кого, даже мне не выдали, лопаты нужны, маскировочные сети. Машины и канистры сейчас заправим, но как дальше с топливом неизвестно, поэтому пяток бочек в качестве НЗ не помешало бы, ну и сухпаёк пополнить.
Круглов, выслушав меня, утвердительно кивнул:
— Да, это всё здесь есть, сейчас оформим!
Далее мы с ним проследовали в небольшое двухэтажное здание, где походив полчаса по кабинетам, оформили получение нужного моей роте имущества. И оружие с патронами выдали на всех без рассуждений о том, что маршевой роте не положено.
Тринадцатого июля без четверти час пополудни, наша колонна выехала из ворот тыловой базы бронетанковых войск и направилась на запад. Около ворот остались провожающие — старший лейтенант Круглов и плачущая девчушка лет восемнадцати.
— Двадцать четвертого июня женился, — заговорил Долгавин, сидевший в моей машине на пассажирском сиденье, и я понял, что он говорит про ту девчушку, — год на неё заглядывался, даже не знал как зовут — она на соседней улице жила, и ругал себя — она же ещё школьница! А тут, как война началась, подошёл, сказал, что люблю, она испугалась, убежала, а мне хоть пулю в лоб!.. Ну а на следующий вечер она пришла ко мне домой, нашла как-то, где я живу, и осталась… — он замолк, закурил папиросу и дальше мы ехали в тишине, погруженные в свои мысли.
Вскоре колонна выехала на Старое Варшавское шоссе, асфальт кончился и началась тяжелая шофёрская работа. Если от Горького до Москвы шоссе было полупустым, то здесь было довольно плотное движение — на запад медленно шли войсковые колонны, преимущественно состоящие из пеших подразделений, которые приходилось объезжать по грунтовкам или полям. Двигаясь таким образом, к вечеру мы добрались только до Юхнова, за которым и заночевали в чистом поле.
Следующим утром после побудки и завтрака, я сказал Долгавину:
— Приближаемся к фронту, опасность попасть под бомбежку возрастает, поэтому надо принять меры.
— Какие меры? — он выглядел довольно удивлённым от такой постановки вопроса.
— Разместить на машинах элементы маскировки, проинструктировать, назначить воздушных наблюдателей.
— До фронта ещё далеко, так что не будем тратить время, да и не дадут наши летчики немецким самолётам здесь дорогу бомбить.
Ну да, не дадут… Однако Долгавин сейчас тут главный, поэтому мы сели в машины и двинулись дальше. В полдень мы въехали в Рославль, в самом центре которого я увидел разрушенные строения и остановился.
— Что случилось с домами? — спросил я стоящего на перекрестке милиционера.
— Немцы разбомбили, что же ещё? Вообще они по станции метили, но и по другим местам накидали.
— А шоссе бомбят?
— Угу, последнюю неделю каждый день долбят, так что будьте осторожнее.
Завершив разговор, я посмотрел на Долгавина, и тот, как ни в чем не бывало, сказал:
— Надо принять меры к защите от вражеской авиации, остановимся за городом и всё сделаем.
Выехав из Рославля, мы нашли подходящую поляну и остановились. Я приказал своим бойцам построиться и объявил:
— Здесь уже есть опасность попасть под бомбежку, поэтому срезаем ветки с деревьев и закрепляем их так чтобы замаскировать машину, но чтобы это не мешало движению и обзору. Бегом!
Бойцы бросились выполнять приказ. Артиллеристы также приступили к маскировке орудий.
Я тоже пошел к зарослям кустарника, нарезал веток и стал маскировать свою машину. Закончив, проверил результаты работы бойцов, раскритиковал их и дал пятнадцать минут на исправление. Затем мы пообедали, и, назначив наблюдателей тронулись в путь.
Проехав Чериков, мы уперлись в хвост пехотной колонны, которую объехать не было никакой возможности. Поэтому пришлось снизить скорость и так, со скоростью пешехода ехать около часа, до тех пор, пока рядом с шоссе не появилась параллельная грунтовая дорога, точнее колея, по которой можно было обогнать пехоту, благодаря чему мы смогли ускориться. Однако, когда мы достигли головы колонны, то нам перегородили дорогу полтора десятка бойцов во главе с капитаном, глядя на которого в голову сразу пришла мысль, что это генеральский адъютант — уж очень ухоженным и подтянутым он выглядел, контрастируя с пропыленными усталыми бойцами. Разумеется, нам пришлось остановиться.
— Кто старший? — требовательным тоном спросил капитан, подойдя к моей машине.
Долгавин спустился из кабины на землю и представился, показав свои документы, затем ознакомился с документами собеседника, после чего адъютант потребовал пройти в штабной автобус, стоявший на обочине дороги в сотне метров от нас, и они вдвоём удалились. Я тем временем вышел из машины, сказал бойцам, чтобы долили бензин, поправили маскировку, и сам занялся тем же. Через полчаса ожидания вернулся злой и вспотевший Долгавин. Ударив в сердцах ладонью по крылу полуторки, он с раздражением в голосе сообщил:
— Нас включают в состав девятнадцатой стрелковой дивизии!
— Но у нас же другой приказ, — удивленно произнес я в ответ на эту неожиданную новость.
— А теперь вот новый приказ, — он протянул мне бумагу с печатью, — А в случае неповиновения пообещали расстрелять.
— Ох… ренеть! — только и смог произнести я, читая документ, — И что теперь нам делать?
— Выполнять! — ответил капитан всё в том же злобно-раздраженном тоне, — А потом, при первой возможности доложить в ГАБТУ, этот приказ оставь себе, я два взял.
Всё страньше и страньше… Я положил приказ в планшетку, в которой уже скопилась целая кипа всяческих бумаг с печатями. Доложить… это он хорошо сказал. Чтобы доложить, сперва надо выжить, а с этим могут быть серьёзные проблемы. Особенно у Долгавина, ведь противотанковая артиллерия — практически смертники, да и у меня шансы выжить в Смоленской мясорубке, откровенно говоря значительно ниже, чем пятьдесят на пятьдесят. И тут не имеет значения, в какой части воевать — потери будут громадными у всех.
Пока я стоял и обдумывал сложившуюся ситуацию, подошел майор, представившийся помощником начальника штаба дивизии Юрием Борисовичем Самусевичем, объявил, что авторота и дивизион ПТО переходят в непосредственное подчинение штаба дивизии, потом он приказал разделить нашу автоколонну: четырнадцать машин, которые буксировали пушки, везли боеприпасы, имущество и личный состав дивизиона, под командованием Долгавина занимали место позади штабной колонны, а десять машин под моим руководством должны встать около дороги и по мере прохождения подразделений заполнить кузова красноармейцами, стершими себе ноги и утратившими способность к самостоятельному пешему передвижению. Раздав необходимые указания и поставив Федоткина старшим в артиллерийскую полуколонну, я подогнал оставшиеся десять грузовиков к дороге и спустился из кабины на землю. За эти два дня езды на неудобном сиденье и тряской дороге задница превратилась в сплошной синяк, так что надо было использовать предоставившуюся возможность, чтобы дать небольшой отдых этой важнейшей части тела. Я прошелся вокруг машины, попинал колёса, думая о том, как будет выглядеть со стороны, если я завалюсь подремать в тенечке. Мои размышления о возвышенном прервала девушка-военфельдшер, подошедшая со стороны штабной колонны, которая подойдя ко мне, вытянулась по струнке, взяла под козырек и представилась:
— Вонфельдшер Климова! — Хм, однофамилица! Настоящая моя фамилия ТАМ была такой же. Хотя ничего удивительного — фамилия довольно распространенная.
Девушка была блондинкой с правильными чертами лица и светло-серыми глазами невысокого роста, худощавая, одета, как и положено, в китель защитного цвета с синими галифе. И чего она передо мной тянется, если я младше по званию?
— Младший лейтенант Ковалев. Вы, я так понимаю, будете отбирать тех счастливчиков, которые своим небрежением в деле заматывания портянок, заработали поощрительную поездку в кузове автомобиля?
Она на несколько секунд подзависла, осмысливая мою тираду, а затем строгим тоном ответила:
— Тут нет ничего смешного, товарищ младший лейтенант, в дивизии много неопытных только что призванных бойцов, а армейские ботинки, пока не растоптаны, кому годно могут натереть кровавые мозоли, независимо от качества наматывания портянок.
— Прошу прощения за неуместную шутку, — я не стал с ней спорить и быстро сдал назад, — Давайте, распоряжайтесь, а я тут в тенёчке пока прилягу, устал, знаете ли.
Девушка согласно кивнула, после чего я завалился на траву, предварительно назначив дежурного бойца и разрешив остальным шоферам отдыхать, пока есть такая возможность. Спать не хотелось, поэтому я лёжа на боку и подставив руку под голову, смотрел, как мимо проходят пешие колонны и запряжённые лошадями подводы. Климова разговаривала с командирами и бойцами, некоторых из них заставляла снять обувь и по результатам осмотра определяла тех, кто достоин проделать дальнейшую дорогу в кузове грузовика.
В течении полутора часов военфельдшер отобрала чуть более сотни хромоногих везунчиков и распределила их по машинам.
— Пора ехать, — сообщила мне девушка, когда я расслабленно смотрел как хвост колонны удаляется в пыльную перспективу.
Надо так надо. Отдав приказ своим бойцам, я проинструктировал пассажиров о необходимости наблюдения за воздухом, сел за руль и, после того, как Климова села рядом, тронулся с места.
— Тут ведь не вся дивизия? — спросил я девушку, после того как убедился, что десять моих автомобилей выехали на дорогу.
— Нет, здесь только первые два эшелона — штаб дивизии и один полк.
— Эшелоны? Вы что, на поезде ехали?
— Конечно, мы же из Воронежа.
— А где выгрузились?
— В Кричеве, остальные части ждать не стали, как второй эшелон выгрузился, сразу и пошли.
— А куда идём?
— Не знаю, при мне не говорили.
Ну да, военная тайна. Главное, чтобы комдив знал, что далеко не факт. Погрузившись в раздумья, я за шумом двигателя не расслышал вопрос Климовой и переспросил:
— Простите, не понял?
— Я спросила, за что у Вас ордена?
— Польша и Финляндия.
— А Вы там также шоферами командовали?
— Нет, в Польше танком командовал, в Финляндии пограничниками, а шоферов мне только сейчас доверили.
— А Вы из какого города? — перескочила девушка на другую тему.
— Из Горького…
Так всю дорогу мы и разговаривали, Климова спрашивала про Горький, про завод, но больше рассказывала про Воронеж, про свою учебу в медицинском училище, как её призвали двадцать третьего июня, а потом десять дней гоняли по плацу, обучая строевой подготовке.
Так, неспешно двигаясь и подбирая доходяг, оставленных на обочине, к вечеру мы подошли к Славгороду, сразу за которым остановились на берегу небольшой речушки. У нашего включения в состав дивизии был как минимум один неоспоримый положительный момент — нас поставили на довольствие и теперь кормили горячим питанием из общего котла армейской полевой кухни. После ужина Климова погнала всех подведомственных ей мозоленогих бойцов к речке, чтобы помылись, и я тоже залез в воду. Хорошо! Поплескавшись и сменив исподнее, я сел возле машины, наблюдая, как военфельдшер осматривает и мажет мазью ноги бойцов. Посчитав в уме, сколько у нее на это уйдет времени, я пришел к выводу, что этот процесс займет часа два. Ну, да это её работа. Распределив караулы, я постелил на траве плащ-палатку и улегся спать, понимая, что хорошо отдохнуть не получится, так как Федоткин сейчас где-то в голове колонны, следовательно смена часовых на мне. Проснувшись через два часа, когда уже окончательно стемнело, я сменил караул и снова собирался лечь, но ко мне подошла Климова, которая, похоже, только сейчас закончила обрабатывать мозоли.
— Товарищ Ковалев, а Вас как зовут?
— Андрей, можно без отчества и на ты, — ответил я, мельком подумав о нелогичности происходящего. Весь день ехали в одной кабине, а знакомимся только сейчас, среди ночи.
— А меня тогда просто Света, — девушка приятно улыбнулась и попросила, — покараульте, пожалуйста у тех кустов, — она махнула в сторону ивняка, растущего на берегу реки чуть в стороне от нашего расположения, — Пока я буду мыться.
— Конечно, пойдемте! — без раздумий согласился я, и моё воображение живо нарисовало картину, как Света в серебряных лучах лунного света красиво раздевается и не менее красиво купается… На этом месте я свои неуместные фантазии приструнил — не о том сейчас думать надо.
— Я сейчас! — девушка забралась в кабину и через пару минут вернулась с небольшим мешком в руках.
Когда мы подошли к прибрежным кустам, я остановился, а Света скрылась за ветками, после чего оттуда раздались негромкие плескания, вследствие чего у меня вновь разыгралось эротическое воображение. Непослушные фантазии настойчиво рисовали очень красивые сцены с обнаженной натурой, когда я внезапно почувствовал лёгкую тревогу. Поверив своей интуиции, я стал внимательно осматриваться по сторонам и прислушиваться к ночным звукам. Ничего подозрительного не заметно. Уставшие красноармейцы и командиры дивизии спят, только кое-где бродят одинокие часовые, окружающую тишину нарушает только стрекот кузнечиков, да редкие вскрики ночных птиц. Но тишина эта обманчивая, идёт война и враг не дремлет, в чём я ещё раз убедился, распознав на грани слышимости приближающийся гул моторов бомбардировщиков, После чего оценивающе осмотрел расположение дивизии. Светомаскировка соблюдена — костров и электрических огней нет — маловероятно, что немецкие летчики нас засекут. Ещё через пару минут, когда моторы гудели уже почти над головами, я услышал за рекой приближающиеся крадущиеся шаги. Посчитав это крайне подозрительным совпадением, я выхватил ТТ и бросился в реку. Света, стоявшая по пояс в воде, от неожиданности ойкнула и села, спрятав в реке все свои прелести. Я же, одним махом преодолев водную преграду, остановился на другом берегу, напрягая зрение и слух. Практически сразу до меня донесся щелчок взведенного курка и я немедленно выстрелил четыре раза, определив направление на звук. В ответ оттуда донесся короткий хриплый стон и я бросился к противнику, продираясь с треском через кусты, по пути для надежности выстрелив в ту сторону еще дважды. Через несколько секунд я подбежал к лежащему на спине бородатому мужику, который в агонии скреб землю пальцами. Две пули — одна в живот, другая — в грудь, не оставили ему никаких шансов. В полуметре от умирающего врага на земле валялась взведённая ракетница. Остаётся надеяться, что это диверсант — одиночка. Отсутствие каких-либо звуков неприродного происхождения, за исключением топота приближающихся со стороны расположения дивизии красноармейцев, подтверждало эту гипотезу. Подождав, пока бойцы переберутся на этот берег, я крикнул:
— Не стреляйте, здесь свои, я командир автороты Ковалев!
Мне в ответ раздалось:
— Держи руки вверх и стой на месте, Ковалев, а там посмотрим кто свой, а кто нет, — ответил мне явно командирский голос, который тут же приказал бойцам, — Развернуться в цепь, интервал пять метров, прочесать на глубину двести метров, шагом марш!