Утро под Катовице-2

— Вам присваивается звание младшего лейтенанта, — он раскрыл свою папку и протянул мне бумагу с машинописным текстом — Это копия приказа, распишитесь в получении, он придвинул мне журнал, где я и поставил свой автограф, после чего он продолжил, — Сегодня же Вам надо прибыть в автозаводский райвоенкомат, оформить документы, получить форму и довольствие.

Ну хоть на фронт пойду офицером, это реально воодушевляет!

— Итак продолжим! — Филимонов снова обратил на себя внимание, — Андрей Иванович, ты сдавал деньги на помощь фронту?

— Ну да, было дело, — подтвердил я, ведь действительно, ещё в конце июня Катя Рыбакова собирала на нужды обороны, вот я и сдал сто рублей, чтобы подать пример рабочим и себя показать с лучшей стороны, хотя вообще-то и червонца хватило бы.

— Вот! Все трудящиеся нашего предприятия в едином порыве по инициативе партийной организации сдали, кто сколько мог, на помощь фронту. На эти деньги завод выпустил двадцать четыре автомобиля, которые необходимо перегнать своим ходом в расположение наших войск, которые героически защищают Родину от немецко-фашистских агрессоров!

Во шпарит, прямо как на митинге!

— И Вы, товарищ Ковалев, как нельзя лучше подходите для того, чтобы возглавить эту автоколонну, — продолжил функционер свою речь, — Отправление завтра, в девять утра, Вам надо прибыть к северной проходной к восьми часам, сами понимаете — вопрос политический, так что постарайтесь соответствовать! Идите, собирайтесь!





Глава 3




На следующий день без десяти восемь я подошел к северной проходной, на мне была новая командирская форма, под синими галифе на бедре была скрытно закреплена кобура с трофейным ТТ, а на внутренней стороне левой голени спрятан финский нож. У ворот уже были Филимонов и давешний майор, а за забором стояли в ряд в ряд новые полуторки с одинаковыми надписями на дверях: «От рабочих ГАЗа — фронту». Около машин крутились красноармейцы в новой, необмявшейся ещё форме. Судя по всему, это мои будущие временные подчиненные. Подойдя к майору, я козырнул, после чего тот поздоровался со мной за руку и сказал:

— Пойдемте, я представлю Вас подразделению!

Приблизившись к машинам, майор зычно скомандовал:

— Рота, в две шеренги становись!

Услышав команду, новобранцы засуетились, одни стали строиться, другие топтались на месте, не зная, куда себя приткнуть. Но тут голос подал сержант, которого я сперва принял за одного из бойцов, но, присмотревшись, разглядел на петлицах по два треугольника. Короткими меткими фразами он добился того, что красноармейцы перестали бестолково суетиться и построилось как положено. Майор пояснил:

— Десять бойцов без опыта службы, но шоферить умеют все, — затем хорошо поставленным голосом он скомандовал, — Равняйсь, смирно! Товарищи бойцы, представляю Вам командира маршевой автомобильной роты младшего лейтенанта Ковалёва! Сержант Федоткин, ко мне!

После того, как сержант подбежал и доложился, майор сказал мне:

— Рота сформирована в составе одного взвода, Федоткин назначен и.о. командира взвода, разбивки по отделениям нет, да это и не надо, вам ведь только до прифронтовой зоны доехать, а там расформируют, вот приказ о назначении, список личного состава и приказ о перегоне автомобилей двадцатому мехкорпусу в Клычев.

Логика, конечно, железная — рота в составе одного взвода. Но, как говорится, кто в армии служил, тот в цирке не смеется. Ладно, рота-взвод — это малозначительный нюанс, на фоне более животрепещущих вопросов, которые я и задал майору:

— Мне хотелось бы узнать по поводу оружия, мне не выдали, у бойцов тоже нет, насколько я вижу.

— Маршевым частям и подразделениям вооружение не положено, прибудете на фронт, там и выдадут. У тебя половина — ещё присягу не принимали.

— Так хотя бы мне дали! — так-то у меня под синими галифе в набедренной кобуре спрятан ТТ, который трофей с финской, но хотелось бы легальный ствол, хотя бы наган какой завалящий.

— Пока к воинской части не приписан, оружие не положено, — извиняющимся тоном ответил майор.

— А карта мне положена?

— Положена, но с ними напряженка, так что придется тебе ехать так.

— Как — так!? Я же этим таком неизвестно куда заехать могу, хоть покажите, чтобы я кроки срисовал!

— Нет у нас карт, выдали все перегонным командам, даже одной, для кроков не осталось, заказали, но когда они будут — неизвестно. Ты вот что, в Москве в ГАБТУ спроси, покажешь там приказ о перегоне, должны показать для кроков.

Это просто дурдом какой-то: оружия нет, карт нет, но машины должны быть доставлены точно в срок. У меня просто нет цензурных слов для выражения своих мыслей по поводу этой богадельни.

— Ну а что у нас с питанием? — спросил я, ожидая, что майор ответит в том же стиле, типа ничего нет, выкручивайтесь, как хотите.

— Бойцам уже выдан сухой паёк на три дня, твой заберёшь у Федоткина.

Ну хоть тут есть позитив, даже удивительно!

— Ну и последний вопрос — что делать с машинами, которые сломаются по дороге?

Майор на полминуты замялся и после паузы предложил:

— Пойдем у Филимонова спросим!

Филимонов, когда мы подошли к нему с этим вопросом призадумался и начал отвечать издалека, с предысторией.

— Вообще, с начала войны мы передали военным более тысячи машин, но их сразу забирали здесь перегонные команды от воинских частей, так что этот вопрос уже относился к их ведению. А ведь Вы правы Андрей Иванович, пока колонна доедет до Белоруссии, одна-другая машина вполне могут сломаться. Давайте так: если автомобиль не поддается быстрому ремонту, то вы его буксируете до ближайшей военной части, имеющей автохозяйство и передаёте им по акту.


— Надо это отразить в предписании, — сказал я, согласно кивнув.

— Да, сделаем так, — без раздумий ответил партфункционер, — переписывать бумаги уже нет времени, сейчас от руки внизу добавлю текст и распишусь, думаю, в случае чего, этого хватит, — увидев, что я согласно кивнул, Филимонов подошел к трибуне, стоявшей на невысоком помосте слева от ворот, разложил на ней писчие принадлежности и принялся писать. А я тем временем направился к своей роте и подозвал Федоткина.

— Тебя как звать? — спросил я сержанта, когда он подошел ко мне.

— Максим.

— Так вот, Максим, давай потренируй бойцов строиться и выполнять команду «По машинам», а как митинг начнется, построишь их в две шеренги.

— Есть! — сержант молодцевато козырнул и развернувшись к бойцам гаркнул:

— Взвод, в две шеренги становись!

Убедившись, что дело пошло, я вернулся к трибуне, где Филимонов уже закончил писать, и забрал у него документы, сложил их и осмотрелся. Похоже, рабочих на митинге будет совсем мало, ну и правильно, нечего время зря тратить. Но зато пришло около пятидесяти пионеров в красных галстуках, которые скучковались около автомобилей и смотрели, как бойцы учатся строиться. Также уже подтянулись старшеклассники комсомольцы, и несколько десятков женщин различного возраста. Вскоре подъехал автобус и оттуда выбрались полтора десятка человек, в том числе пара фотографов, один кинооператор и Лиза Большакова, увидев которую, я направился к приехавшим.

— Ты как тут? — удивленно спросила Лиза, когда я к ней подошёл. Видимо, она была не в курсе, что это именно я возглавляю автоколонну.

— Да вот, — я жестом махнул в сторону машин, — Поручили доставить на фронт.

— Добровольцем? — вновь спросила она и, дождавшись моего утвердительного кивка, пожаловалась, — А меня не пускают, я уже с нашим первым секретарем ругалась и в ЦК написала!

— Здесь ведь тоже много работы, так что, может быть, они правы.

— Вот и ты туда же, — с горечью и обидой в голосе констатировала Лиза.

— Ты лучше послушай, что я тебе скажу. Хотел с тобой раньше связаться, но тут так всё завертелось… Короче, дело вот в чём — тех самбистов, что у нас занимались, нерационально направлять служить в обычные части, больше пользы от них будет в разведывательных и диверсионных подразделениях, после небольшой дополнительной подготовки.

Лиза задумчиво помолчала немного и кивнула:

— Да, наверное, ты прав, надо этим заняться, может так и мне на фронт попасть получится! — она замолчала, видимо, в уме прикидывая план работы, — Жаль, что много кого уже забрали, но и осталось ещё немало. Сегодня же поговорю с первым!

В это время я увидел, что Филимонов машет нам рукой, сказал Лизе, и мы вместе с корреспондентами направились к помосту. Когда мы подошли, Филимонов с трибуны заявил:

— Товарищи, прошу внимания! Митинг, посвященный отправке автомобилей на фронт, объявляю открытым, — выждав минуту, пока народ подтянется, он начал, — С начала войны Горьковский автомобильный завод отправил на фронт более тысячи машин, но сегодня мы отправляем особенные автомобили, они созданы на средства сотрудников завода, которые самоотверженным трудом и своими сбережениями делают всё для помощи нашей родной Красной Армии! — он сделал паузу, чтобы присутствующие могли поддержать его интенсивными аплодисментами, и вскоре продолжил, — Так же хочется представить Вам незаурядного человека — Ковалёва Андрея Ивановича, который возглавит эту автоколонну, его интересная судьба стоит того, что чтобы остановиться на ней подробнее. Он родился и вырос в русской семье в белопанской Варшаве и встретил наступление немецко-фашистских войск в составе польской армии первого сентября тридцать девятого года, — (вот это номер! Прямо скажем неожиданно!) — Проявив недюжинные смекалку и героизм, он захватил немецкий новейший танк и, уничтожая по пути вражеские отряды, смог пробиться на территорию, освобожденную Красной Армией. Советское правительство по достоинству оценило этот подвиг и наградило его орденом Красного Знамени. Оказавшись в СССР, он поступил в горьковский автомобильный техникум, где вступил в комсомол и зарекомендовал себя как образцовый студент и активист-общественник, но в декабре сорокового года нашей стране потребовались опытные солдаты, и он вновь отправился на фронт, где в многочисленных боях с белофиннами показал смелость и героизм, за что и был награжден орденом Красной Звезды. С лета сорокового года он уже трудился на нашем автозаводе, совмещая работу с учебой в техникуме, был инженером на опытном производстве и изобретателем. И вот теперь снова, когда Родина в опасности, он попросил снять с него бронь и направить его добровольцем в действующую армию, чтобы сражаться с врагом!.. — Выждав короткую паузу для аплодисментов, Филимонов провозгласил, — А теперь слово предоставляется дважды орденоносцу, младшему лейтенанту Ковалёву Андрею Ивановичу, — и ушел с трибуны под громкие аплодисменты.

«Ну Федор Петрович, ну подкузьмил, вот сюрприз так сюрприз» — думал я, стоя на трибуне, пока восторженные аплодисменты не давали возможности говорить, но вскоре они затухли и я начал:

— Товарищи, на нашу страну подло напал сильный и коварный враг, который хочет поработить нас так, как он поработил многие страны Европы. Но здесь он просчитался. Нас ему не победить, потому что у нас есть товарищ Сталин и Коммунистическая партия! — гром аплодисментов, — Советский народ гораздо смелее и трудолюбивее поверженных европейцев, поэтому враг будет разбит и победа будет за нами! — гром аплодисментов, — Но уверенность в победе не должна порождать самоуспокоенности. Каждый на своём месте должен делать всё, что в его силах и даже больше для нашей скорейшей победы!

Под третий вал аплодисментов я сошел с трибуны, на которую поднялась Лиза Большакова и произнесла зажигательную речь, полную лозунгов и уверенности в победе. Затем выступило ещё три оратора, после чего митинг закончился, а ко мне пошли фотокорреспонденты и кинооператор, которые попросили меня сфотографироваться и дать возможность снять, как бойцы занимают место в машинах. Я согласился выполнить их просьбы, но сначала надо было заняться подразделением. Подойдя к строю, я взял в руки список личного состава роты и стал по порядку вызывать бойцов и проверять у них документы. При этом выяснилось, что у бойцов нет солдатских книжек, что, в общем, было довольно распространенной практикой, но зато у всех были удостоверения шофёра и у девяти бойцов наличествовали комсомольские билеты.

Закончив с документами, я приступил к осмотру машин. Внешне вроде всё нормально. ГАЗ — ММ выпускается ещё в довоенной комплектации — кабина и двери железные, крылья штампованные, задние колёса сдвоенные. Проверил топливо — бензобаки полные и у каждой машины в запасе по две канистры — хватит до Москвы, а там заправимся, талоны есть. Удостоверившись, что всё готово, я немного попозировал перед фотографами, затем забрал у Федоткина мешок с пайком, скомандовал: «По машинам!» и сел за руль в свою полуторку. Правда, пришлось подождать, пока бойцы попрощаются со своими родными. Я-то не стал сюда Болеславу тащить, мне её рыданий и дома хватило, а у многих бойцов родственники пришли и теперь спешно прощались, не сдерживая слёз. Требовательно нажав на клаксон, я направил автомобиль в сторону Московского шоссе и грузовики колонной неспешно потянулись за мной.

Через полчаса, выехав за пределы города я остановился, пересчитал машины и людей, поставил Федоткина замыкающим, а сам поехал в голове колонны. Шоссе Горький-Москва представляло из себя двухполосную отсыпанную гравием дорогу, по которой довольно сложно было ехать со скоростью сорок километров в час, но чтобы уложиться в график и вечером доехать до столицы, медленнее ехать было нельзя. Тут надо ещё сказать и про полуторку — автомобиль, как будто специально созданный для того, чтобы каждый, кто сел за руль этого произведения советского автопрома (по американским лекалам) уже через час езды проклял тот день и час, когда решил стать шофёром. Места в кабине мало, приходится сидеть в неудобной позе. Чтобы повернуть рулевое колесо, приходится прилагать неимоверные усилия. В кабине тряска, как из-за неровной дороги, так и из-за вибрации мотора. Ну и самое плохое — жара, а кондиционера нет. Единственно, что у меня, благодаря месту в голове колонны, есть большой бонус — мне не приходится глотать пыль, поднятую идущей впереди машиной.

К десяти вечера, когда мы проехали Балашиху, я уже чувствовал себя трясущимся полузомби, но ещё нашел в себе силы, чтобы подыскать место для стоянки на берегу небольшой речушки, составить график парных караулов и поужинать сухпайком, После чего завалился спать в кузове прямо на досках — только плащ-палатку постелил, шинель-то не выдали, так как время летнее.

Проснулся в семь утра и сразу объявил роте подъём, а в восемь утра мы уже подъехали к зданию автобронетанкового управления и я вошел через центральный вход, где объяснил свою проблему дежурному майору. Тот проверил у меня документы, нелицеприятно высказался о работниках Горьковского военкомата, не обеспечивших автоколонну картой, оформил пропуск и сказал, чтобы я обратился в двадцать девятый кабинет. Там мне предоставили подробные карты автомобильных дорог всех областей, через которые должна проезжать автоколонна и в течении часа я подробно зарисовал всё что необходимо, после чего сдал карты и направился к выходу из здания. Но там меня остановил всё тот же дежурный майор и сообщил, что я должен срочно явитья к начальнику автотракторного управления и приставил ко мне старшего лейтенанта, который сопроводил меня до нужного кабинета.

Когда я вошел в прокуренное помещение, то увидел сидящего за столом моложавого генерал-майора, который устало поднял на меня тяжелый взгляд от бумаг и спросил:

— Ковалев?

— Да! — ответил я, вытянувшись по стойке смирно.

— Документы по колонне! — он требовательно протянул руку и я ему отдал все свои бумаги, которые он тут же пробежал глазами, — после чего мрачно сообщил, — Нет больше двадцатого мехкорпуса, пойдёте в седьмой, он в Могилеве стоит. Круглов, — он протянул старлею мои бумаги, — быстро подготовь приказ, эту колонну направить в седьмой мехкорпус, цепляем к ним дивизион сорокопяток, которые тут у нас уже второй день прохлаждаются. Приказ мне сразу на подпись. И обеспечь питанием. Выполнять!

Мы со старлеем козырнули, вышли из кабинета, после чего тот сказал: «Идем» — и я двинулся вслед за ним. Спустившись на первый этаж, мы пришли в столовую, где он быстро договорился о завтраке для всей роты. Хоть мы с бойцами с утра и перекусили сухпайком, но я, разумеется, не стал отказываться и позвал вверенное мне подразделение позавтракать в человеческих условиях. Хорошо подкрепившись, мы вышли из здания и расположились у своих автомобилей. Кто-то курил, кучкуясь по трое-четверо, кто-то просто сидел в кабине, а несколько парней залезли в кузова своих машин и дремали. Около десяти утра появился Круглов, вручил мне приказ, согласно которому маршевая авторота временно переходит в подчинение командиру дивизиона ПТО капитану Долгавину, после чего сказал:

— Поехали к артиллеристам!

— Нам бы заправиться, бензина километров на пятьдесят осталось, — сообщил я ему о проблеме.

— Так там и заправка есть, едем!

Ну едем, так едем. Я скомандовал: «Рота, по машинам!», затем дал по газам и уже через пятнадцать минут движения по асфальтовым московским улицам мы были на месте — в небольшом военном городке к югу от Москвы. Благодаря наличию нужных бумаг у Круглова, нас пропустили в расположение и мы сразу подъехали к складу горюче-смазочных материалов, где я поручил Федоткину проконтролировать заправку роты и залить топливо в мою машину, а сам, взяв одного бойца в качестве вестового, вместе с Кругловым направился к артиллеристам, чьё расположение легко определялось по аккуратно выставленным в три ряда зачехленным пушкам, возле которых околачивалось около полусотни бойцов. Подойдя к ним, старлей приказал первому попавшемуся красноармейцу, чтобы тот нашел командира дивизиона. Паренёк резво убежал, а через пять минут появился капитан — тридцатилетний коренастый мужчина с густыми черными усами и, подойдя к Круглову, взял под козырек:

— Капитан Долгавин!

Круглов также представился и протянул артиллеристу документы, прочитав которые тот нахмурился:

— Мы же недоукомплектованны! Помполита нет, командиров взводов нет, ездовых нет, лошадей нет…