Утопия-авеню
Часть 38 из 47 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Они закуривают.
– Мне страшно, что я сейчас проснусь у Шенкса на полу и окажется, что все это мне просто приснилось.
Джаспер вытягивает руку. На ладонь падают капли дождя.
– Такого дождя во сне не бывает. Он слишком мокрый.
– Ты в этом так хорошо разбираешься?
– К сожалению, да.
Дин смотрит на рельсы, протянувшиеся к Лондону. Вспоминает, как в юности вот так же смотрел на рельсы, уходящие в неоформившееся будущее. Очень жаль, что нельзя послать телеграмму себе в прошлое: «Облапошат, ограбят и обосрут, но тебя ждет „Утопия-авеню“. Держись».
Рельсы постанывают.
– Поезд подходит.
Дин и Джаспер сидят у окна. Дин смотрит на платформу напротив, в зал ожидания поездов, следующих на восток, и видит там, за окном, Гарри Моффата, который читает газету. А потом поднимает голову и смотрит прямо на Дина, который даже не успевает отодвинуться от окна. Гарри Моффат глядит не укоризненно, не презрительно, не с отчаянием во взгляде и не просительно. А просто так, – мол, я тебя вижу. Будто телефонистка говорит: «Соединяю». Вряд ли Гарри Моффат подстроил эту встречу. Десять минут назад Дин сам не знал, что сядет в этот поезд. Зачем дождливым июльским воскресным утром Гарри Моффату понадобилось ехать в Маргит? В отпуск? Гарри Моффат не ездит в отпуск. Гарри Моффат опускает глаза к газетной странице. И с этого ракурса Дин вдруг осознает, что не может выкрикнуть что-нибудь оскорбительное. Их разделяют два залитых дождем оконных стекла и двадцать залитых дождем ярдов. Да, несомненное сходство присутствует: очки, осанка, густые темные волосы, но… «А вдруг это не он?» Лондонский поезд вздрагивает, дергается и трогается с места. Человек в зале ожидания больше не глядит на него.
– Что там? – спрашивает Джаспер.
Станция Грейвзенд ускользает в прошлое.
– Да так. Показалось, что кто-то знакомый.
Неожиданно
В машине Левона было жарко и душно. Эльф зевнула, поглядела в ручное зеркальце, подправила макияж. «Тушь потекла».
– Сегодня четверг?
Мимо проехала бетономешалка в облаке дыма и пыли.
– Пятница. – Дин, раскрыв блокнот на груди, лежал на заднем сиденье. – Вечером Оксфорд. Завтра Саутенд. Ой, только не смотри! Тут идет «прелестная Рита».
Мимо прошла контролерша, проверявшая показания счетчиков.
– Добрый день! – окликнул ее Дин.
Она не ответила.
Эльф снова зевнула.
– Когда мы с Брюсом выступали в Оксфорде, один из студентов заявил, что мы нагло крадем песни пролетариата. А Брюс ему ответил, что провел все детство в буше, среди змей и бурьяна, а срать ходил на двор, поэтому оксфордские студенты могут поцеловать его в жопу.
– Ха-ха, – сказал Дин, который слушал вполуха.
«Интересно, что сейчас делает Брюс, – подумала Эльф. – Ой, да какая разница? У меня есть Энгус».
– Ну, значит, сегодня – Оксфорд, а завтра – Саутенд.
– Завтра – Саутенд.
– Ты там когда-нибудь выступал?
Дин что-то строчил в блокноте.
– Один раз. С «Броненосцем „Потемкин“». В «Студии». Это в пригородном районе Уэстклифф, там одни моды. Они нас возненавидели. В общем, я надеюсь, что меня в Саутенде не узнают.
Эльф включает радио. Tremeloes поют «Even the Bad Times are Good»[49].
– Вот почему эта фигня на пятнадцатом месте в чарте, а «Темная комната» – ни на каком?
– Потому что эта – в эфире. Кстати, партия фортепьяно неплоха.
– А где наш эфир? В «Темной комнате» партия фортепьяно – вообще улет.
– Сам себя не похвалишь, весь день как оплеванный ходишь.
– А хотя бы и похвалю.
– Понимаешь, это проблема курицы и яйца. Пока не войдешь в чарт, не дают эфир. А пока не дают эфир, не войдешь в чарт.
– А как же остальные группы?
Дин положил блокнот на грудь.
– Спят с диджеями. Заключают контракт с крупными лейблами, которые отстегивают радиостанциям приличные суммы. Ну или сочиняют суперклевые песни, которые сами себя играют.
Эльф покрутила ручку настройки, поймала последние аккорды самого популярного летнего хита. Голос диджея произнес:
«Скотт Маккензи, с цветами в волосах, все еще бредет в Сан-Франциско. Вы слушаете шоу Бэта Сегундо, радио „Синяя Борода“, сто девяносто восемь килогерц на длинных волнах. Спасибо нашим спонсорам, жевательной резинке „Дента-блеск“, с тройным вкусом мяты, а теперь еще и тутти-фрутти. У нас осталось время еще на один летний хит. Стиви Уандер, „I Was Made to Love Her“[50]. Как и все мы, мистер Уандер, как и все мы…»
Эльф выключила радио и вздохнула.
– А что не так со Стиви Уандером? – спросил Дин.
– Когда я слышу, что это не мы, меня мутит.
Дин открутил крышку-стаканчик термоса, налил себе холодной воды:
– Пить хочешь?
– Умираю от жажды. А ты с какой стороны пил?
– Понятия не имею. – Дин просунул стаканчик в просвет между сиденьями. – С товарищами по группе не жаль поделиться герпесом.
– А с каких пор ты так хорошо разбираешься в герпесе?
– Без комментариев.
Эльф выпила воду. Мимо проехала парочка на мотороллере.
– А скажи мне, пожалуйста, как Джасперу и Гриффу удалось отвертеться от этой почетной обязанности?
Дин вздохнул через нос:
– Грифф такой грубиян, что Левон боится выпускать его к людям. А Джаспер вечно как укуренный.
– Значит, нас с тобой наказали за то, что мы вежливые и в своем уме.
– Уж лучше с тобой, чем в Зверюге с Гриффом аппаратуру возить.
Регулировщица на пешеходном переходе заботливо направляла малышей гуськом через дорогу.
Перышко Диновой ручки царапало по бумаге.
– Ты все еще сочиняешь? – спросила Эльф.
– Пытаюсь, – ответил Дин, – когда ты мне вопросов не задаешь.
– Дай посмотреть? А то мне так ску-у-у-у-у-у-чно…
Дин сдался и вручил ей блокнот.
Визжат шутихи в небесах,
И звездный рушится престол.
Топор в недрогнувших руках
Мою гитару расколол.
Потом настал черед вертушки:
Литл Ричард, хватит голосить —
А-вуп-боп-а-лула-а-вуп-бам-бей! —
– Мне страшно, что я сейчас проснусь у Шенкса на полу и окажется, что все это мне просто приснилось.
Джаспер вытягивает руку. На ладонь падают капли дождя.
– Такого дождя во сне не бывает. Он слишком мокрый.
– Ты в этом так хорошо разбираешься?
– К сожалению, да.
Дин смотрит на рельсы, протянувшиеся к Лондону. Вспоминает, как в юности вот так же смотрел на рельсы, уходящие в неоформившееся будущее. Очень жаль, что нельзя послать телеграмму себе в прошлое: «Облапошат, ограбят и обосрут, но тебя ждет „Утопия-авеню“. Держись».
Рельсы постанывают.
– Поезд подходит.
Дин и Джаспер сидят у окна. Дин смотрит на платформу напротив, в зал ожидания поездов, следующих на восток, и видит там, за окном, Гарри Моффата, который читает газету. А потом поднимает голову и смотрит прямо на Дина, который даже не успевает отодвинуться от окна. Гарри Моффат глядит не укоризненно, не презрительно, не с отчаянием во взгляде и не просительно. А просто так, – мол, я тебя вижу. Будто телефонистка говорит: «Соединяю». Вряд ли Гарри Моффат подстроил эту встречу. Десять минут назад Дин сам не знал, что сядет в этот поезд. Зачем дождливым июльским воскресным утром Гарри Моффату понадобилось ехать в Маргит? В отпуск? Гарри Моффат не ездит в отпуск. Гарри Моффат опускает глаза к газетной странице. И с этого ракурса Дин вдруг осознает, что не может выкрикнуть что-нибудь оскорбительное. Их разделяют два залитых дождем оконных стекла и двадцать залитых дождем ярдов. Да, несомненное сходство присутствует: очки, осанка, густые темные волосы, но… «А вдруг это не он?» Лондонский поезд вздрагивает, дергается и трогается с места. Человек в зале ожидания больше не глядит на него.
– Что там? – спрашивает Джаспер.
Станция Грейвзенд ускользает в прошлое.
– Да так. Показалось, что кто-то знакомый.
Неожиданно
В машине Левона было жарко и душно. Эльф зевнула, поглядела в ручное зеркальце, подправила макияж. «Тушь потекла».
– Сегодня четверг?
Мимо проехала бетономешалка в облаке дыма и пыли.
– Пятница. – Дин, раскрыв блокнот на груди, лежал на заднем сиденье. – Вечером Оксфорд. Завтра Саутенд. Ой, только не смотри! Тут идет «прелестная Рита».
Мимо прошла контролерша, проверявшая показания счетчиков.
– Добрый день! – окликнул ее Дин.
Она не ответила.
Эльф снова зевнула.
– Когда мы с Брюсом выступали в Оксфорде, один из студентов заявил, что мы нагло крадем песни пролетариата. А Брюс ему ответил, что провел все детство в буше, среди змей и бурьяна, а срать ходил на двор, поэтому оксфордские студенты могут поцеловать его в жопу.
– Ха-ха, – сказал Дин, который слушал вполуха.
«Интересно, что сейчас делает Брюс, – подумала Эльф. – Ой, да какая разница? У меня есть Энгус».
– Ну, значит, сегодня – Оксфорд, а завтра – Саутенд.
– Завтра – Саутенд.
– Ты там когда-нибудь выступал?
Дин что-то строчил в блокноте.
– Один раз. С «Броненосцем „Потемкин“». В «Студии». Это в пригородном районе Уэстклифф, там одни моды. Они нас возненавидели. В общем, я надеюсь, что меня в Саутенде не узнают.
Эльф включает радио. Tremeloes поют «Even the Bad Times are Good»[49].
– Вот почему эта фигня на пятнадцатом месте в чарте, а «Темная комната» – ни на каком?
– Потому что эта – в эфире. Кстати, партия фортепьяно неплоха.
– А где наш эфир? В «Темной комнате» партия фортепьяно – вообще улет.
– Сам себя не похвалишь, весь день как оплеванный ходишь.
– А хотя бы и похвалю.
– Понимаешь, это проблема курицы и яйца. Пока не войдешь в чарт, не дают эфир. А пока не дают эфир, не войдешь в чарт.
– А как же остальные группы?
Дин положил блокнот на грудь.
– Спят с диджеями. Заключают контракт с крупными лейблами, которые отстегивают радиостанциям приличные суммы. Ну или сочиняют суперклевые песни, которые сами себя играют.
Эльф покрутила ручку настройки, поймала последние аккорды самого популярного летнего хита. Голос диджея произнес:
«Скотт Маккензи, с цветами в волосах, все еще бредет в Сан-Франциско. Вы слушаете шоу Бэта Сегундо, радио „Синяя Борода“, сто девяносто восемь килогерц на длинных волнах. Спасибо нашим спонсорам, жевательной резинке „Дента-блеск“, с тройным вкусом мяты, а теперь еще и тутти-фрутти. У нас осталось время еще на один летний хит. Стиви Уандер, „I Was Made to Love Her“[50]. Как и все мы, мистер Уандер, как и все мы…»
Эльф выключила радио и вздохнула.
– А что не так со Стиви Уандером? – спросил Дин.
– Когда я слышу, что это не мы, меня мутит.
Дин открутил крышку-стаканчик термоса, налил себе холодной воды:
– Пить хочешь?
– Умираю от жажды. А ты с какой стороны пил?
– Понятия не имею. – Дин просунул стаканчик в просвет между сиденьями. – С товарищами по группе не жаль поделиться герпесом.
– А с каких пор ты так хорошо разбираешься в герпесе?
– Без комментариев.
Эльф выпила воду. Мимо проехала парочка на мотороллере.
– А скажи мне, пожалуйста, как Джасперу и Гриффу удалось отвертеться от этой почетной обязанности?
Дин вздохнул через нос:
– Грифф такой грубиян, что Левон боится выпускать его к людям. А Джаспер вечно как укуренный.
– Значит, нас с тобой наказали за то, что мы вежливые и в своем уме.
– Уж лучше с тобой, чем в Зверюге с Гриффом аппаратуру возить.
Регулировщица на пешеходном переходе заботливо направляла малышей гуськом через дорогу.
Перышко Диновой ручки царапало по бумаге.
– Ты все еще сочиняешь? – спросила Эльф.
– Пытаюсь, – ответил Дин, – когда ты мне вопросов не задаешь.
– Дай посмотреть? А то мне так ску-у-у-у-у-у-чно…
Дин сдался и вручил ей блокнот.
Визжат шутихи в небесах,
И звездный рушится престол.
Топор в недрогнувших руках
Мою гитару расколол.
Потом настал черед вертушки:
Литл Ричард, хватит голосить —
А-вуп-боп-а-лула-а-вуп-бам-бей! —