Уроки химии

Глава 13

Идиоты




У Научно-исследовательского института Гастингса возник ряд серьезных проблем. После кончины ведущего ученого и газетной публикации, где между строк сквозило, что личность с таким гнусным характером не способна достичь заметных успехов, благодетели Гастингса – армия, военно-морской флот, группа фармацевтических компаний, несколько частных инвесторов и немногочисленные фонды – стали нагнетать обстановку, требуя «ревизии текущих проектов Гастингса» и «пересмотра принципов распределения грантов». Так уж повелось: кто науку оплачивает, тот ее и танцует.

В связи с этим руководство Гастингса решило закрыть глаза на ту нелепую статью. Эванс действительно добился заметных результатов, разве нет? В его рабочем кабинете громоздились блокноты с загадочными, не поддающимися расшифровке короткими уравнениями, в которых пестрели восклицательные знаки и жирные подчеркивания – сигналы близкого озарения. Вообще говоря, через месяц Эванса ждала командировка в Женеву с докладом о последних открытиях. Точнее, могла бы ждать, не попади он под колеса полицейской машины из-за того, что упрямо совершал пробежки по улицам, а не у себя дома в балетных туфлях, как люди.

Одно слово: ученые. Им на роду написано быть не такими, как все.

Отсюда частично проистекала вторая проблема института. В Гастингсе ученые в основной массе не отличались от обычных людей или, во всяком случае, отличались не слишком разительно. Это были нормальные сотрудники среднего уровня, в лучшем случае – чуть выше среднего. Не бездари, но и не гении. В любой фирме такие составляют большинство: обычные сотрудники, которые выполняют обычную работу и, не добившись никаких впечатляющих результатов, тем не менее поднимаются по служебной лестнице, чтобы влиться в когорту начальства. Едва ли они способны изменить Вселенную, но зато и взорвать ее не сумеют.

Нет, администрация все же стремилась опираться на ученых-новаторов, а со смертью Эванса истинных талантов осталось всего ничего. Не все они находились, как в свое время Эванс, на особом положении; вообще говоря, даже не все из них понимали, что слывут подлинными новаторами. Но начальство-то знало, кто стоит за каждой выдающейся идеей, за каждым научным прорывом.

Единственная досадная черта этих сотрудников, помимо свойственной кое-кому из них неряшливости, состояла в их отношении к неудачам, которые рассматривались ими в позитивном ключе. «Я не терпел поражений, – постоянно цитировали они Эдисона. – Я просто нашел десять тысяч способов, которые не работают». В научной среде такие высказывания допустимы, но совершенно неприемлемы с точки зрения инвесторов, которым срочно подавай дорогостоящий метод пожизненного лечения онкологии. Боже упаси демонстрировать этой публике эффективные препараты. На излечившихся пациентах много не заработаешь. По этой причине Гастингс всеми силами ограждал таких ученых от прессы, делая исключение только для научных журналов, которые все равно никто не читает. Но такое? Эванс, уже мертвый, появился на одиннадцатой полосе «Лос-Анджелес таймс», а у гроба кто? Зотт и рядом этот проклятущий кобель.

Вот и третья головная боль руководства. Зотт.

Она принадлежала к числу новаторов. Непризнанных, разумеется, но с большим самомнением. И недели не проходило, чтобы на нее не поступали жалобы: свои суждения высказывает в недопустимой форме, требует, чтобы ее статьи выходили под ее собственной фамилией, отказывается готовить кофе – и так до бесконечности. Но при этом успехи ее – или Кальвина? – не подлежали сомнению.

Ее проект, абиогенез, получил одобрение лишь потому, что на институт с неба свалился некий толстосум-инвестор и вызвался финансировать не что-нибудь, а работы по абиогенезу. Бывает же такое. Впрочем, это характерная причуда мультимиллионеров: спонсировать бесполезные воздушные замки. Тот богатей сказал, что прочел статью некоего Э. Зотта (давнюю, времен его работы в Калифорнийском университете) и оценил перспективность этой темы. Тогда-то он и задался целью разыскать самого Зотта.

– Зотт? Да это же наш сотрудник – мистер Зотт! – не подумав, сболтнул кто-то из начальства.

На лице толстосума отразилось искреннее удивление.

– Я приехал в этот город всего на один день, но горю желанием познакомиться с мистером Зоттом, – сказал он.

Тут начальники стали охать и ахать. «Познакомиться с Зоттом», – повторяли они в уме.

И узнать, что он – это она? Жирный чек уже висел на волоске.

– К сожалению, это невозможно, – сказали они. – Мистер Зотт в данный момент находится в Европе. На конференции.

– Какая жалость, – огорчился спонсор. – Ну, быть может, в другой раз.

И дальше заговорил о том, что собирается проверять ход работы над проектом не чаще чем раз в несколько лет. Понятно же, что наука делается не быстро. Понятно, что она требует терпения и работы на перспективу.

Время. Перспектива. Терпение. Да это вообще человек или сказочный персонаж?

– Очень разумно, – ответило ему начальство, борясь с желанием пуститься колесом по кабинету. – Спасибо за ваше доверие.

И не успел он сесть в свой лимузин, как они уже отхватили бóльшую часть его щедрого дара, дабы направить ее на более перспективные темы. Даже Эванс получил свой кусок пирога.

И опять же – Эванс. После великодушного предоставления субсидии на его исследования, о цели которого никто не имел ни малейшего понятия, он ворвался в административный отдел, заявив, что, если они не найдут способ профинансировать его симпатичную подружку, он уйдет и заберет с собой все свои наработки, идеи и номинации на Нобелевскую премию. Они взывали к здравому смыслу; выделить средства на абиогенез? Серьезно? Но он и слушать ничего не хотел; дошло до того, что он стал утверждать, будто по итогу ее гипотезы окажутся чуть ли не лучше его собственных. В ту пору его горячность объясняли тем, что у него в штанах разыгралось. А сейчас?

Ее гипотезы, в отличие от гипотез любителей цитат из Эдисона (читай: «Я не терпела поражений»), оказались – по крайней мере, по словам того же Эванса, – точными. Еще Дарвин предполагал, что жизнь возникла из одноклеточной бактерии, которая затем развилась в сложную планету, заполоненную людьми, растениями и животными. И при чем тут Зотт? Подобно ищейке, она шла по следу, ведущему к месту зарождения той первой клетки. Иными словами, намеревалась разгадать одну из величайших химических загадок всех времен, и если ее расчеты точны, то вероятность разгадки очень высока. По крайней мере, так говорил Эванс. Но все упиралось в сроки: исследования грозили растянуться лет на девяносто. Девяносто бесконечных лет. Щедрый спонсор, естественно, столько не проживет. А бенефицианты его щедрот – и подавно.

И тут всплыло еще одно обстоятельство. До руководства уже дошла информация, что Зотт беременна. А точнее, беременна и не замужем.

Денек выдался хуже некуда.

Ясное дело, они с ней расстаются; тут и обсуждать нечего. В Научно-исследовательском институте Гастингса свои порядки.

Но допустим, она уйдет: кто тогда останется на инновационном фронте? Вяло прогрессирующая горстка специалистов, вот кто. А с этими волокитчиками не видать им весомых грантов.

К счастью, в группе Зотт работали еще трое. Их тут же вызвали для консультации: дескать, можно ли так называемые прорывные исследования Зотт продолжать без участия самой Зотт, любыми способами создавая видимость полного освоения средств, которых на самом деле никто в глаза не видел. Но с появлением этой троицы руководству Гастингса стало понятно, что дело швах. Двое из них волей-неволей признали, что Зотт была главной движущей силой любого дальнейшего развития. Третий – по фамилии Боривиц – выбрал иную тактику. Он утверждал, что в действительности все успехи – его личная заслуга. Впрочем, не сумев подкрепить ни одно из своих утверждений значимым доводом, в глазах руководства он быстро превратился в очередного идиота от науки. В Гастингсе таких было хоть отбавляй. И неудивительно. Так уж повелось, что идиоты просачиваются в штат любого учреждения. И по большей части только треплют языками.

Взять хотя бы этого химика, что сейчас перед ними. Он ведь даже слово «абиогенез» выговорить не способен.

А еще мисс Фраск из отдела кадров – взяла да растрезвонила о положении Зотт. Пораскинула своим скудным умишком и добилась того, что к полудню весь штат Гастингса оказался в курсе происходящего. Отчего в руководстве все чертовски переполошились. Ведь слух, распространившийся со скоростью лесного пожара, рано или поздно дойдет и до крупных инвесторов, а те, как известно, скандалов не любят. Не стоит забывать и о щедром поклоннике Зотт. Этот мультимиллионер выписал им открытый чек на исследования по абиогенезу и утверждал, что читал прежние статьи мистера Зотта. Каково ему будет узнать, что Зотт, оказывается, не только женщина, но к тому же беременная, да еще и незамужняя? Боже правый. В руководстве уже представили, как на институтскую подъездную дорожку заруливает роскошный лимузин, из которого – шофер не глушит мотор – выбирается спонсор и требует свой чек обратно. «Я тут профессиональных шлюх содержу, что ли» – наверняка завопил бы он. Влипли, короче. С Зотт надо что-то решать, причем немедленно.



– К сожалению, из-за вас, мисс Зотт, мы оказались в ужасном, просто катастрофическом положении, – неделю спустя брюзжал доктор Донатти, а сам через стол подталкивал ей уведомление о расторжении трудового договора.

– Вы меня увольняете? – растерялась Элизабет.


– Хотелось бы расстаться цивилизованно.

– За что? На каком основании?

– Полагаю, вам и самой известно.

– Просветите же.

Сцепив ладони, она подалась вперед, и у нее за левым ухом блеснул простой карандаш. Не задаваясь вопросом, откуда в ней проснулось это самообладание, она решила во что бы то ни стало держать оборону.

Донатти взглянул на мисс Фраск – та что-то строчила.

– Вы беременны, – выдавил Донатти. – И не вздумайте отрицать.

– Ну беременна. Все верно.

– Все верно? – захлебнулся он. – Все верно?

– Повторяю. Все верно. Я беременна. Какое это имеет отношение к моей работе?

– Вот только не надо!

– Я же не заразна, – продолжала она, разжимая ладони. – Холеру не подцепила. И ребенком никого не заражу.

– Как видно, наглости вам не занимать, – рассердился Донатти. – Вы прекрасно знаете, что в период беременности женщинам работать не положено. Но вы… не только беременны, вы еще и не замужем. Постыдились бы.

– Беременность – это естественно. В ней нет ничего постыдного. Собственно, все люди так и появляются на свет.

– Учить меня надумали! – вскричал он. – Какая-то девица будет мне рассказывать, что такое беременность. Вы что о себе возомнили?

Вопрос ее как будто озадачил.

– Что я и есть девица, – сказала она.

– Мисс Зотт, – вмешалась мисс Фраск, – наш внутренний кодекс не допускает подобных случаев, и вам это известно. Так что подписывайте и освобождайте свое рабочее место. У нас свои порядки.

Элизабет и бровью не повела.

– Видимо, я чего-то не понимаю, – сказала она. – Меня увольняют из-за того, что я жду ребенка и не состою в браке. То же самое касается и мужчин?

– Каких мужчин? Вы про Эванса? – спросил Донатти.

– Любых мужчин. Если женщина забеременела вне брака, мужчину, причастного к ее беременности, тоже увольняют?

– В смысле? Вы о чем?

– В смысле – вы указали бы на дверь Кальвину?

– Нет, конечно!

– Если так, то, следуя букве ваших правил, вы не имеете оснований для моего увольнения.

Донатти явно запутался. О чем это она?

– Еще как имеем, – возразил он. – Очень даже имеем! Как раз потому, что вы женщина! Которая залетела!

– С этим не поспоришь. Но вам же известно, что для наступления беременности требуется сперма.

– Я бы попросил вас, мисс Зотт, следить за своими выражениями.

– Вы хотите сказать, что в тех случаях, когда связь холостого мужчины и незамужней женщины заканчивается беременностью, то мужчине это ничем не грозит. Жизнь пойдет своим чередом. Никто и не заметит.

– Не мы же устроили эту заваруху, – прервала ее Фраск. – Это вы пытались захомутать Эванса. Все ясно как день.

– Могу только сказать, – парировала Элизабет, убирая со лба выбившуюся прядь волос, – что ни я, ни Кальвин детей не планировали. А также могу добавить, что мы принимали все меры предосторожности. Так что беременность – это провал контрацепции, а не нравственных устоев. Впрочем, это вас никоим образом не касается.

– Из-за вас теперь касается! – выпалил Донатти. – Между прочим, к вашему сведению… есть одно верное средство от беременности: первая буква «А», вторая «Б»[7]… Существует должностная инструкция, мисс Зотт! Инструкция!

– Мой случай в ней не оговаривается, – спокойно отвечала Элизабет. – Инструкцию я проштудировала от и до.

– В вашем случае применимо негласное правило!

– Следовательно, оно не имеет обязательной юридической силы.

Донатти вперил в нее недобрый взгляд: