Управление

21




Так началась работа Хелены в Управлении национальной безопасности.

Ведомство располагалось в огромном здании времен кайзеровской империи, истинных масштабов которого невозможно было представить снаружи, но в значительной мере казавшемся покинутым. Целые коридоры были без света, многие дверные таблички оставались пустыми, и половина столовой представляла собой пустой участок без столов, огражденный лентой.

Фрау Фелькерс, главная начальница, лично присматривала за ней. Она проводила ее, представила будущим коллегам и показала кабинет, в котором отныне ей предстояло работать. Фрау Фелькерс была худощавой, седые волосы носила собранными в пучок и с напряженной веселостью рассказывала о собственных начинаниях в качестве наборщицы программ: это было примерно в 1900 году, когда на Всемирной выставке в Париже электронные компьютеры экспонировались как сенсационная новинка.

– В школе у нас была только аналитическая машина, хоть и с электрическим приводом, но, конечно, все еще производившая механические вычисления. Из-за шума, который она издавала, мы назвали ее «швейной машиной».

Для начала она поручила Хелене простое задание: ей нужно было прогнать список ключевых слов по записям на Немецком форуме, особенно старым, сделанным до захвата власти, и затем составить список людей, которые использовали одно или несколько ключевых слов. Список ключевых слов содержал в основном огромное количество бранных слов (таких, как «предатель», «диктатор», «идиот», «сумасшедший», «маньяк» и т. д.) и агрессивных глаголов (например, «убить», «застрелить», «замочить», «устранить», «истребить» и т. д.), и результат поиска был действителен только тогда, когда фамилия Гитлер или выражение «фюрер» появлялось в том же предложении, что и одно из ключевых слов.

Изначально Хелена занималась созданием соответствующей поисковой программы. Каждую запись сначала нужно было разбить на отдельные предложения, только потом запустить поиск. Предложения, в которых не содержалось ни фамилии Гитлер, ни выражения «фюрер», по логике не следовало принимать во внимание.

Хелене показалось неправдоподобным, что такой программы поиска еще не существовало. Гораздо более вероятным ей казалось, что это задание было тестом, поэтому она прилагала соответствующие усилия, чтобы сделать программу безупречной и четкой, как их учили.

Столовая даже в обеденное время не заполнялась полностью, была чем-то вроде общего места встречи. Здесь Хелена постепенно ближе познакомилась со своими коллегами: с грубоватой, громогласной Хедвиг, которой после еды постоянно нужно было выйти покурить и которая жалела, что наборщицы больше не сидели втроем в одном кабинете, как раньше. С меланхоличной Фридлиндой, самой старшей среди них, которая любила рассказывать о своей молодости в Берлине в бурные двадцатые, особенно о том вечере, когда она сидела в баре рядом с Жозефиной Бейкер. И с несколько боязливой Уллой, которая всегда была сильно накрашена, чтобы скрыть проблемную кожу, и о которой поговаривали, что у нее неудачный роман с женатым мужчиной.

Женщины рассказали ей, что раньше в ведомстве было больше сотрудников, значительно больше. До войны. Но с тех пор почти все мужчины были призваны в вермахт, и многие программистки отправились в Берлин работать в Главном управлении имперской безопасности, у других появились дети, и они забросили свою профессию.

Задание Хелены включало вторую, гораздо более сложную часть: для каждого имени из ее списка она должна выяснить, с кем именно этот человек поддерживал более тесный контакт. С кем жил вместе, кто был по соседству? С кем он обменивался множеством сообщений или электронных писем или с кем много созванивался? С кем вместе работал? С кем был в родственных отношениях?

Все это можно было почерпнуть из имеющихся данных. У нее был доступ к реестру регистрации по месту жительства, поэтому она могла найти по имени соответствующий адрес, а также людей, зарегистрированных по тому же адресу или в непосредственной близости. Она могла получать доступ ко всем хранящимся сообщениям и электронным письмам, а также к списку всех телефонных звонков: узнать, что все сообщения и все электронные письма, которые когда-либо были написаны или получены, все еще хранятся в определенном хранилище, даже удаленные с индивидуальных устройств, было для Хелены немалым потрясением. Точно так же каждый телефонный звонок регистрировался с указанием даты, времени, продолжительности вызова и номеров собеседников: ужасно!

За первые несколько недель она узнала еще много вещей, о которых раньше никогда не догадывалась. Например, что можно точно определить местонахождение каждого портативного телефона. Изначально это была не мера слежения, а простая техническая необходимость, ведь чтобы связаться с конкретным собеседником, системе должно быть известно, где он находится. Поэтому каждый телефон, как только его включали, посылал сигнал наиболее доступной радиовышке. Если набрать чей-то номер, то компьютер, задачей которого было установить соединение, просматривал в соответствующем каталоге, через какую радиовышку доступен номер, а потом переадресовывал на нее звонок. Компьютер радиовышки напрямую посылал устройству радиосигнал и заставлял его зазвонить.

Правда, одной из мер слежения было хранение всех этих данных в огромных хранилищах данных НСА, чтобы в любой момент владельца телефона – а это был практически каждый – можно было отследить, где и когда тот находился.

Хелена также узнала, что все телефоны постоянно прослушиваются. В НСА был собственный отдел, занимавшийся этим по поручению полиции или тайной полиции. Владелец телефона ничего об этом не подозревал, да, его можно было подслушивать из НСА даже тогда, когда он думал, что отключил свой телефон! Если кто-то вызывал подозрения, все его телефонные разговоры записывались и даже эти записи никогда не удалялись, а все хранились в готовности к поиску. Был даже проект по прослушиванию телефонных звонков со специально разработанных компьютеров и проверке их на наличие определенных ключевых слов, но насколько далеко продвинулся этот проект, узнать не удалось.

Все эти возможности позволяли быстро составить сеть приближенных лиц для каждого имени, но, как только Хелена поняла принцип, эта работа ей быстро наскучила. Неужели все это нужно делать вручную? Она поразмышляла некоторое время, а потом принялась писать еще одну программу для автоматизации этого процесса. Она использовала список тех, кто когда-либо оскорбил фюрера (строго говоря, важны были не имена, а персональные гражданские номера, поскольку они однозначно идентифицировали их по всему Рейху; персональный гражданский номер никогда не присваивался дважды), в качестве входных данных для программы, которая автоматически искала взаимосвязи и, если находила, также проверяла их записи на Немецком форуме. Она проводила сравнение частотности слов, используемых этими людьми, с общей частотностью и таким образом извлекла список других ключевых слов, значительно чаще, чем обычно, встречавшихся в среде этих нарушителей спокойствия и поэтому подходивших для поиска проблемных людей, которые были слишком осторожны, чтобы открыто уничижительно высказываться о фюрере на форуме.

Итак, это была толстая кипа бумаг, которую Хелена предъявила своей начальнице три недели спустя.

– Я же вам говорила, что на бумагу установлена норма выдачи, – сразу же проворчала фрау Фелькерс. – Не нужно печатать списки имен, достаточно того, что они есть у нас на компьютере.

– Это не список имен, – возразила Хелена. – Это всего лишь каталог списка имен, который я создала. И предложение об уточнении списка поисковых запросов.

– Всего лишь каталог списка имен?..

Фрау Фелькерс с широко раскрытыми глазами перелистывала страницы. На самом деле, весь характер ее реакции был настолько бурным и неожиданным для Хелены, что она сжалась от страха: было ли ошибкой отклониться от поставленной задачи и написать программу?

Или… фрау Фелькерс почувствовала в ней соперницу?

До сих пор Хелена ни на секунду не задумывалась о такой возможности, но теперь, когда она могла почувствовать инстинктивный страх в реакции своего высшего начальства, ее, в свою очередь, охватило сильное беспокойство, что она переусердствовала с программированием.

Тем временем фрау Фелькерс приступила к чтению программы, с помощью которой Хелена отфильтровывала дополнительные ключевые слова. Ее глаза расширились еще больше, ее дыхание… она прямо-таки сопела.

– Мы… мы в выпускном классе обсуждали похожую проблему, – торопливо сказала Хелена. – Это навело меня на мысль поступить таким образом.

– Неужели? – произнесла фрау Фелькерс, не отрывая взгляда от текста программы. – Что же это была за проблема?

– Эм…

Ей не удалось придумать ни одной. Потому что то, что она сейчас сказала, было неправдой. Ей просто пришла в голову мысль так оправдаться.

К счастью, ее начальница не настаивала на ответе. Вместо этого она опустила распечатку программы перед собой на стол и сказала:

– Ну, вполне сносно. Жаль только бумагу. Мы не распечатываем здесь никаких программ, запомните это.

Затем она откашлялась, поправила воротник блузки и продолжила:

– Всё это, разумеется, было испытанием. Полагаю, вы и сами уже догадались. Нужно было выяснить, относитесь вы к тем, кто просто тупо следует инструкциям, или к тем, кто думает сам. Похоже, вы прошли это испытание.

– Спасибо, – сказала Хелена. В школе они обычно распечатывали готовую программу, чтобы учительница могла записать свои замечания и, конечно, поставить оценку за работу. – Я просто стараюсь служить рейху.

– Похвальное отношение, – сказала начальница и на долю секунды позволила себе улыбнуться. Затем она положила руку на стопку бумаги и продолжила: – Я передам это дальше. Теперь вы можете служить рейху, ознакомившись со структурой таблиц, в которых хранятся протоколы политической полиции. Сопоставьте, кто из ваших списков уже однажды привлекал ее внимание, пусть даже в мелочах.

– Да, – покорно ответила Хелена.


Изучение таблиц политических протоколов стало ее работой в течение следующих недель – и какой работой! Должно быть, структуру таблицы придумала либо садистка, либо сумасшедшая. Все это было невероятно сложной конструкцией, полной вложенных отношений, наполненных ссылками на ссылки на ссылки, а идентификаторы были похожи друг на друга и сбивали с толку. Посмотрев на программы, которые обращались к этой структуре, она обнаружила, что никто ни разу за десять лет не изменил их: неудивительно, поскольку даже самое маленькое дополнение потребовало бы изменений в десятках других мест. Никто в здравом уме не стал бы делать это без крайней необходимости.

В конце концов, ей и не нужно было этого делать. Она могла выполнить задачу, написав совершенно новую программу, совершенно не зависящую от существующей. И это было достаточно сложно. Она делала наброски, неразборчиво писала, чертила, вырывала листок за листком из своего блокнота, чтобы увидеть, как все устроено, прежде чем ввести первую строчку в машину, и не раз начинала сомневаться в себе. Может быть, она не была такой хорошей программисткой, как все постоянно утверждали?

Часто она забывала о времени и пространстве вокруг, приходила в себя только тогда, когда на улице уже давно стемнело. В первое время она всегда пыталась нащупать свой телефон, ожидая увидеть там тревожные сообщения от матери, но ее телефон, конечно, лежал у сторожа, как и было предписано.

В такие вечера она время от времени замечала, что у бокового входа стоял грузовик, из которого люди в комбинезонах выгружали новые компьютеры и вносили в здание большие машины, самые большие и мощные, которые производил «Сименс». В том, как происходила такая доставка, было что-то поразительно скрытное; наблюдать за этим было почти все равно что наблюдать за торговлей украденными товарами. Грузовик с выключенными фарами перемещался задним ходом к погрузочной платформе, люди в комбинезонах двигались сгорбившись и торопясь, а когда все было выгружено, спешили снова уехать. И грузовик никогда не включал фары до тех пор, пока не сворачивал на улицу.

Однажды во время такой доставки она увидела, как пришел мужчина, который показался ей необычайно знакомым. Он был стройным, с развевающейся белой шевелюрой, как у безумных дирижеров в фильмах, и, когда он вышел из темноты улицы и поднялся по лестнице на ярко освещенный прямоугольник погрузочной платформы, она увидела, что он одет в пиджак поверх клетчатой рубашки, а под мышкой нес потертый кожаный портфель.

Хелена неподвижно стояла у окна и смотрела, как он беседовал с мужчинами. Судя по их реакции, они знали его, и, что бы там ни происходило, он, казалось, был частью их коллектива, потому как потом он с величайшим самообладанием исчез внутри здания.

Она тоже знала этого человека, видела его раньше – только где?

Позже она вспомнила, но это еще больше запутало ситуацию: его звали д-р Бертгольд Данцер. Она неоднократно видела его в клинике, где работал ее отец, познакомилась с ним много лет назад.

Но д-р Данцер был медиком, точнее, исследователем мозга. Он не имел ни малейшего отношения к компьютерной технике.

Так что же он здесь делал?





22




Она только наполовину закончила свою программу, когда получила распоряжение явиться лично к герру Адамеку, руководителю НСА, о котором ходило множество слухов, но его она еще ни разу не видела в лицо.

Она заметно нервничала, когда открыла дверь его кабинета. Это был темный кабинет, пахло сигаретами и затхлым воздухом. Вероятно, проветривали помещение не часто, наоборот, на высоко расположенных окнах висели плотные серые шторы, которые могли быть белыми лет пятнадцать назад. На стене висела огромная карта Европы, где цветными клейкими лентами были отмечены нынешние линии фронта.

Герр Адамек сидел за массивным, старинным и почти пустым письменным столом и, действительно, как и рассказывали, был в инвалидном кресле.

– Добрый день, – сказала она. – Хелена Боденкамп. Мне сказали, что нужно зайти к вам.

– Добро пожаловать, – радушно сказал он. – Простите, что я не встаю.

Хелена не знала, что ей ответить.

– Конечно.

– Присаживайтесь. – Он указал на стул за письменным столом и наблюдал за ней, пока она повиновалась его приглашению. Затем он спросил: – Боденкамп… Возможно ли такое, что ваш отец является тем самым исследователем рас, который разработал тест на принадлежность к арийской расе?

– Эм… думаю, да, – ответила Хелена. Ее отец редко рассказывал дома о своей работе; но однажды у нее сложилось соответствующее впечатление.

– Во всяком случае, вы, очевидно, так же изобретательны, как и он. – Он вытащил из ящика стопку бумаги, в которой она узнала свой каталог списка имен. – Вы сами это придумали? Программу, которая может идентифицировать группы людей со схожими воззрениями?

– Эм… да. – Она слишком часто говорила «эм». И ей, наверное, лучше не важничать перед начальством. – То есть, что касается процесса, я вдохновилась схемой, называемой методом Эдит Кампфмюллер. В 1929 году она оптимизировала каналы распределения на фабрике в Левенкрузене.

– Эдит Кампфмюллер, – повторил Адамек, подняв брови.

Хелена с некоторым смущением втянула голову в плечи.

– Она скорее эдакая героиня среди программисток. Я не думаю, что это имя вам о чем-нибудь говорит.

Адамек улыбнулся:

– О, напротив.

Он развернул свое инвалидное кресло в сторону, где на приставном столике стоял его компьютер, включил устройство и вывел на экран программу.

Ее программу. Хелена сразу ее узнала.

– Вы удивлены, что я читаю программы? – спросил Адамек.

– Да, – призналась она.

– Я действительно их только читаю. Иногда приходится. Во время Мировой войны, когда мы создавали первую сеть для портативных телефонов, мне приходилось очень тесно сотрудничать с программистками. Необходимые программы должны были точно соответствовать схемам, поэтому важно было в точности понять, как программистки истрактовали мои предписания. И лучший способ узнать это – научиться читать программы.

– О, – вырвалось у Хелены.

Перед ее внутренним взором появились изображения деталей машин, масляных и массивных, антенн, электрических кабелей, предохранителей, керамических изоляторов и пучков проводов, а также коммутационных блоков, которые, с точки зрения программ, были просто доступными, удобными в использовании символами. Она видела подобные установки только один-единственный раз, когда была в Берлине вместе с другими победительницами конкурса по программированию, но тогда ее заворожило и до сих пор завораживало то, что массивной грозной техникой мужчин можно легко управлять с помощью слов, которые написала женщина.